Парочка волков, оклемавшись от удара током, выскочила из куста прямо к Донжуану, тот в свою очередь бежал на выручку к Спасу, увидев своего преследователя, он с разбегу, встав на наклоненную голову быка, вскочил на спину, там обхватив за шею грызущего «паразита», свалился с ним на землю, а преследователь, не ожидая такого поворота событий, влетел на рога, Спас на лету припечатал его к рядом растущему дереву. Второго подоспевшего, мотнув головой, Спас отправил в полет. Волк, летя, как снаряд, потерявший управление, сшиб меня с ног. Пока я, очнувшись, вылезал из-под туши, бой закончился. Спас, как и в прошлый раз, бегал в лесу, гоняя подранков. Следопыт разгребал груду тел, освобождая Зверобоя. Он лежал ниц, на лице застыла гримаса от боли и веселой улыбки. Аккуратно подняв на руки, понесли к костру. Быстренько обрезали обрывки кожи и раскрутили ткань, он был почти цел, учитывая атаку десятка волков. Множество укусов, но рваных ран не было, скорее всего, он не выдержал боли и потерял сознание. Я плакал, ревел, как дитя.
– Это я его убил своей жужжалкой, я виноват. Надо было слабее крутить.
– Ты не мог, ни одного провода не лежало на теле, а вот если бы перестал крутить, итог был бы другой, – утешал Следопыт, отнимая очередной кусок ткани. – Мы бы полегли все.
– Он даже не вспотел, чтоб пробило током. Надо натереть его мазью, у меня еще осталось, – предложил Донжуан.
– Нет, только не мазь, – сквозь боль, очнувшись, прошипел Зверобой.
Все дружно закатились смехом.
Вскоре вернулся Спас, его было не узнать, морда и ноги оборваны, одна сплошная рана залита кровью, немного постояв, рухнул наземь. Здесь Донжуана никто не останавливал, сваей мазью мазал все, что можно. К утру зубр стоял на зеленых ногах и, как его лекарь, с синей попой. От повозки Спас не отказался, правда, тянул тяжеловато, мы шли рядом и помогали толкать ее, только Зверобою не разрешили вставать.
Через три дня вышли к реке, Спас совсем занемог.
– Переплыть он не сможет.
– Но нельзя его бросить, он теперь один из нас, – с испугом произнес я.
– Никто и не думает, двое уйдут за подмогой, а двое останутся здесь. Груз большой, без него все одно не свезем.
− Оставаться опасно, на этой стороне волки не родные, дикие какие-то, лучше на нашем берегу разделяться, – предложил Следопыт.
– Давайте разбивать ночлег, а то есть хочется, что переночевать негде, – сострил Донжуан. – Утром разберемся, что почем.
Я походил вдоль реки, собрал сочной зеленой травы и обратил внимание на то, что река делала небольшой поворот и была очень широка. Раз широка, значит, и не глубока. Раздевшись, вошел в воду, она обожгла леденящим холодом, но я упорно шел на тот берег, не доходя метров тридцать, ушел под воду. Вернулся в лагерь, отдал траву Спасу, он ел ее с жадностью, вокруг она пожелтела.
– Мужики, я нашел брод, там за поворотом она шире и мельче, останется тридцать метров переплыть. Думаю, Спас переплывет.
– Так у него рост повыше твоего, может, и перейдет.
– Нет, глубина резкая, порядком.
– Ладно, пойду обследую, только мяса мне оставьте, оглоеды, – сказал Следопыт.
Уже стемнело, когда появился Следопыт.
– Если эти 30 шагов не преодолеет быстро, то выбраться уже будет негде, далее крутой берег начинается.
– А что ты говорил по поводу проволоки, когда Эйнштейн тащил ее на себе через реку? Не мог привязать, перетянуть? – напомнил разговор Зверобоя Донжуан.
– Ну и?
– Завязать быку за рога. Завести в воду, мы переплываем и последние метры дотащим.
– Эврика! – крикнул Зверобой.
– А что это – эврика? – спросил я.
– Да был такой умник, изобретатель в древнейшие времена.
– Нет, его звали Архимедом, а кричал он «эврика», когда что-то получалось, – встрял в разговор Следопыт.
– Не дурите голову, его жену звали Эврика, и он звал ее к себе, когда нужно было испытать очередное изобретение. Опыты проводил на ней, – высказал свою версию Донжуан.
– Послушайте, чего ломаем головы? Мы же все равно собирались к телеге прикручивать бревна, чтобы она не тонула с грузом, вот вторым рейсом и Спаса перевезем, – предложил я.
– На телегу он не влезет, еще разломает своим весом, построим для него отдельный плот, – сказал Зверобой.
Светало. Всю ночь, да и сейчас, лило не переставая, мелкий, противный дождь. Зазвенела пила, и к обеду повозка и плот были на воде. Вначале привязали к телеге веревку, нарастили проволокой, чтобы хватило на тот берег. Все четверо дружно вошли в воду, до толкали до глубины, сбросили большой камень (заякорились) и, оставив меня, поплыли на тот берег, прихватив конец веревки. Когда доплыли, я обрезал якорь и ушел на берег до Спаса. Воинам пришлось добре приналечь, чтобы дотянуть до берега телегу. Спас ревел на берегу, прощаясь с нами, но увидел мое возвращение, протрубил клич победы. Ребята вернулись с веревкой, привязали к плоту, но Спас отказывался ступать на него. Долго уговаривали и хлебом, и солью, ни в какую.
– Давай оставим и медленно пойдем в воду, – предложил Зверобой.
Пройдя шагов двадцать, зубр не выдержал, прыжком вскочил на плот.
– Ну наконец-то, его светлость Спаситель соизволил ступить на борт речного лайнера, – крикнул я.
Сразу потянули за веревку, я шел рядом с быком, удерживая плот от сноса течением, пока не добрались до критической отметки, то есть мне по шею.
Воины вышли на берег и налегли на канат. Вот и берег близко, но то ли вес не рассчитали, то ли узел развязался, бревна разошлись в разные стороны под необычным пассажиром, и он рухнул в воду, преодолев полпути глубокого места. Река уносила его от пологого берега, бык был слишком слаб, чтобы бороться с ней.
– Я говорил, что надо еще одну за рога привязать, – крикнул Донжуан на бегу. – Да держите вы конец веревки от плота!
По берегу догнал привязанное бревно от плота, плывущее по течению, и прыгнул в воду, отвязал веревку, доплыл до Спаса и набросил ее на рога.
Зверобой первый подхватил веревку, но только смог лишь немного притормозить заплыв, подоспел и Следопыт. Мы с Донжуаном плыли рядом, поддерживая морду над водой, которая все норовила уйти под воду своими ноздрями, когда на берегу делали очередной рывок. Это не всегда удавалось, и я просто зажимал их. Пока нас придерживали с берега, течение само помогло прибить компанию к нему. Зубр лежал весь в воде, положив мне голову на колени, только по шею мы смогли его вытянуть. Пролежав довольно долго, Спас на передних коленках выполз из воды.
– Я тебя никому не дам в обиду, – гладя ему морду, сказал я.
Поддерживая разговор, зубр протрубил прямо мне в ухо.
На своем берегу решили задержаться на денек. Время прибытия мы опережали, назад шли, срезая повороты. Знали, где завалы и овраги, а где и болото. Еще благодаря Спасу, который до сих пор вез нас резвой трусцой. Дождь портил весь отдых, только нашему гиганту нипочем, поднявшись на ноги, он бродил вдоль берега, наедая бока. Следопыт ушел разведать дорогу попрямей, а Зверобой и Донжуан пристрелили лося, нашего, наших лесов. По такому случаю остались еще на другой день, залечивать раны.
Дальше дорога выдалась спокойная, родные леса нас оберегали, в селение прибыли к вечеру. Донжуан, как обычно, любил помпезность, которая сама собой рождалась у него в голове. Уговорил меня въехать в деревню верхом на зубре.
– Как на древней картинке, человек на лихом скакуне.
– Только скакун еле ноги тащит.
– Загнать рог в одно место сил у него еще хватит.
– Жаль, мази больше нет, а старая немного смылась.
– Вот еще шкуру подвязать.
– Да-да, еще соли и воды, вот компания была бы, Спас разноцветный, в трусах, на рогах Рыжик, мы в дерьме.
– Но синий твой зад никаким дерьмом не замажешь.
– Уже все прошло.
Так, подняв настроение, мы въезжали в село. Спас не сопротивлялся, спокойно разрешил посидеть на спине (чего только он уже не увидел, связавшись с нами). Следопыт шел впереди, я верхом, на повозке, водрузив на вершину металлолома колоду, восседал Донжуан, подняв над головой клинок, замыкал процессию Зверобой. На крики детворы собралось все село. Впереди стояли Светлич и Мастер Сталь.
– Я знал, что поход пойдет на пользу, – причмокивая языком от восторга, сказал старейшина. – Мастер Сталь, распорядитесь отправить гонцов к соседям, пусть все придут. Я думаю, здесь есть что посмотреть, да и послушать.
– Да, без пира не обойтись, небось, и брага уже хороша нового урожая, – с огоньком в глазах добавил дед.
Дома
После радостной встречи нас оставили в покое, дали время отоспаться. Назавтра солнце стояло уже высоко, как ударили в медный колокол (найденный в той пещере, где и книга), звон был веселым и радостным. Вскочив на ноги еще в полудреме, на ходу натянув штаны, я кинулся на площадь. Это пришло соседнее племя. Когда гонец рассказал о возвращении туристов и о приглашении на пир, то никто уже не хотел ждать утра, они шли всю ночь. И вот к обеду весь честной народ всего (ну почти всего) человечества собрался на деревенской площади. Все хотели посмотреть своими глазами на ручного «боевого» зубра, на дары, привезенные с далекого Севера.
Собрались все, и стар, и млад, это был настоящий поселок! Все подходили к повозке, тыкали пальцем в соль и, зажмурив глаза, смаковали от удовольствия, некоторые от жадности сыпали пригоршни в рот, затем плевались и бежали к корыту с водой.
– Возьмите себе по горсти, остальное разделим потом, – объявил Светлич.
Одна женщина, чтобы взять побольше, тайком засыпала себе в трусы, вот хохма была. Задрав юбку, со спущенными трусами она обтирала соль, поплевывая на руки, но, не выдержав адской муки, с криком побежала и с размаху села в корыто с водой, раздавив его внушительным задом, после она скрылась по тропе в направлении криницы.
Но больше всего всех поражал наш богатырь – Спас. Он гордо прохаживался по площади, все уступали ему дорогу. Чинно подошел к телеге, Донжуан набрал пригоршни соли и протянул быку, но не дожидаясь, пока тот слижет, приложил ее к ноздрям. Спас громко чихнул, затем, поднявшись на задние ноги, издал боевой рев. Вся площадь в мгновенье опустела, люди, толкаясь, бежали кто куда, только мы вчетвером заливались смехом. Спас наклонил голову и пошел на Донжуана, а ему только и надо было это, ступив ногой меж рогов, взбежал на хребет. Бык яростно крутанулся на месте и замер, оглядевшись вокруг и не видя толпы, прерывисто замычал в такт нашему ржанию.
К вечеру праздник был в разгаре, костры горели повсюду, на которых жарилось мясо, посыпанное солью. Брага текла рекой, соседние племена, хоть и торопились к нам, но про нее не забыли. Было принесено большое количество курдюков из бычьих желудков, да и мяса несли, кто сколько имел, ведь прокормить такую ораву пару дней как минимум чего стоит. Домашней скотины никто не имел, спешить назад не надо, так что, бывало, гуляли неделю напролет, пока воины, протрезвев, не уходили за новой добычей.
Что осталось хорошего от предков, так это приготовление браги и медовухи. Еще не столь далекие времена говорили, был какой-то самогонный аппарат, да только утеряли после набегов диких людей. Это ж надо, столько сотен лет его берегли, и вдруг раз и все, сухой закон, трезвость норма жизни, ну проклятые интеллигентишки, и сам не гам и другому не дам.
Наутро всех мучил сушняк, кого от браги, но большинство от съеденной соли, все как по команде гуськом, совершая хадж, шли к роднику. Среди всей толпы выделялся Спас, он, опустив голову и громко сопя, двигался, как танк, народ с опаской расступался в стороны. Бык долго и нахально, часто отрываясь от воды, наслаждался живительной влагой, люди, ругая его в душе, молча ждали очереди. Зубр отошел от родника и сбросил пару лепешек на тропу, которые брызгами покрыли солидную площадь, заминировав все подходы к стратегическому объекту, гордо покинул толпу. После него не раз взрывался смех, в большой толпе не всякий смог пробраться к роднику, не поскользнувшись на мине.
Ближе к обеду прибежал малец и передал мне и деду о предстоящем совете старейшин. Я был на седьмом небе от счастья, я снова иду на совет по приглашению от самого Светлича!
– Негоже воину, совершившему такой переход, идти, как смазливый пацан, – остановил меня дед. – Погодь.
Из дальнего угла, из железного сундука он достал новую льняную рубаху. Она была белоснежна, не то что конопляные (лен рос очень редко и, чтоб собрать его на рубашку, требовалось несколько лет), не всякий мог похвастать такой, только старейшины да великие воины в них ходили, и то по праздникам. Поверх рубахи через плечо повесил куньи шкуры, скрепленные кованной пряжкой, подпоясался широким кожаным ремнем с металлическими клепками (сам делал), повесил справа нож, на ноги обул новые бахилы из рыси. В таком наряде я шел на совет старейшин, переполненный гордостью, в груди не хватало воздуха, так ее раздул. Все ровесники смотрели на меня с завистью.
Вдруг за камнем в стороне от толпы ребятишек увидел чужую кареглазую девчонку, она стояла одна, босиком, в оборванных шкурах. Пряди черных волос, как ручейки, стекали на смуглое лицо, плечи, грудь, ветерок слегка теребил их кончики, которые переливались завораживающим блеском. Откуда она? Ни в нашем, ни в соседних селеньях я не видел таких смуглых с черными, как ночь, волосами, спросить у деда я не решился. Проходя мимо, не мог оторвать от нее взгляда, завернул голову так, что не усмотрел камня под ногой и под дружный смех детворы растянулся во весь рост, звеня металлическими побрякушками. Девчонка показала зубы, взмахнув головой так, что волосы ее взлетели в воздух, как стая птиц, оголив ее юную грудь, ветерок подхватил их, и они вытянулись во всю длину, как пламя огня, летящее по ветру, она скрылась за кустом.
Дед улыбнулся, но продолжил свой путь, не останавливаясь. Я вскочил на ноги и под улюлюканье сверстников помчался догонять деда, но от назойливых острых словечек убежать невозможно, они сопровождали до самого совета.
Все волхвы сидели в нарядных хитонах, держа посохи в правой руке, а левой… левой они обычно разговаривали, точнее, дополняли речь жестами. Подойдя к своему камню, не сразу сообразил, что это тот самый. Он лежал на бугорке из мелких камушков устойчиво, не то, как прежде, шатался подо мной, что в любую минуту норовил скинуть, весь прошлый совет сидел на нем, словно пьяный. Сверху лежал кусок медвежьей шкуры, передние лапы простирались вперед, аккурат под ноги. Сбоку в землю загнан шест полутораметровой высоты, на котором было повязано крыло совы – символ мудрости, как у многих волхвов, только у Светлича сидела целая сова. У воинов стояли копья с привязанными к ним ожерельями из клыков и крыльев орла. По количеству клыков, добытых на охоте, и их размерам можно было сказать о доблести и отваге хозяина.
Дед воткнул свой посох, на котором висело небольшое ожерелье клыков и два крыла совы, уселся на камне, покрытом также медвежьей шкурой. Он не был доблестным воином, занимаясь кузнечным ремеслом, редко ходил на охоту, но был очень мудр.
Совет открыли, как обычно, говорили про жизнь каждый своего племени, о запасах зерна, стеблей конопли, где больше ходит зверь (который на мясо годен), чтобы хорошо пережить зиму. Затем дали слово более рассудительному из нашей команды Зверобою. Его рассказ занял время до самого вечера, утомляя своими подробностями, чему все старейшины особо уделяли внимание.
Как говорил Старомир: «Без мелочей не будет целого, в них скрыта правда. Громкие слова – они всегда приукрашены, пусть и немного, но дополнены ложью, это заложено в человеке самой природой. Мудрый человек по описанию мелочей может познать жизнь. Картину происходящего, людей, как будто сам участвовал в этих событиях (как сказали б в древние времена, читал между строк)».
Меня это сильно раздражало, два раза дед толкал под бок, чтоб я не дремал. Но когда зашел рассказ о походе за солью, всю мудрость и надменность как рукой сняло с лиц старейшин, все смеялись, сползая с камней на землю. Дошла очередь и до моего рассказа о походе в долину предков. Выложил все как на духу, только умолчал про раскрытие оболочки и о привозе ее с собой. В этом месте рассказа Светлич долго всматривался в мои глаза, заставляя меня опускать голову к земле, чувствовал недомолвки с моей стороны.
В конце отчета нашей группы выступил Мастер Сталь. Он поведал о походе за углем, сколь много там они нашли и какую гору привезли. Также потряс всех рассказом о сражении с дикими людьми.
…
– Солнце клонилось к вечеру, подходя уже к угольным холмам, вдруг заметили тени, копошившееся у земли, – начал размеренно Мастер Сталь. – Мы насторожились. Оставив повозку, растянулись цепью, медленно приблизились к холмам. Да, это были люди! Может, и они пришли за углем? Сердце тревожно забилось в груди, неужели еще есть умное племя? Подойдя на выстрел стрелы, услышали речь. Нет, это дикие люди, что еще более встревожило нас, они рычали что-то нечленораздельно.
Раздался детский плач, затем звероподобный крик, и в сторону отпрыгнул человек.
– Кусать меня! – заорал он и снова бросился в траву.
Все стоявшие также кинулись в то место, откуда слышен был плач. Их было четверо, ростом поди в два метра.
Мы, не раздумывая, в одно мгновенье, как по команде, выпустили стрелы. Рев, прокатившись над поляной, возвестил, что стрелы доставлены точно адресату и по расписанию. Но таких верзил ими свалить в темноте, стреляя наугад, оказалось не под силу, они остались живее всех живых. С отломанными древками ринулись к нам, оглашая жутким воем окрестность.
Мы успели выпустить еще по стреле, но уже в одного, и он не устоял, сделал два шага, упал в судорогах, хватаясь за все, что попало. А попала нога собрата, уцепившись мертвой хваткой, волочился по земле еще долго. Это сыграло нам на руку, достав ножи, разделившись по парам, атаковали их.
Мастер Сталь кинулся вперед, затем сделал выпад влево, пропуская громилу вперед, ему пришлось тормозить и разворачиваться к деду. Другой воин, работая в паре с Мастером, заранее отошел вправо и теперь, когда дикарь повернулся, выставил ему неприкрытую спину, в тройном прыжке преодолел десять метров и вонзил под лопатку свой кинжал по самую рукоять. Но не тут-то было, верзила с разворота рубанул его рукой по шее, едва не сломил ее, и пальцы сомкнулись на горле в мертвой хватке, еще немного, и кадык будет удален вместе со щитовидкой без наркоза. На мгновенье мелькнул блеск полированного металла в свете луны, клинок, описав дугу, словно молния, прошелся по руке, не ощущая сопротивления плоти, отделил ее от тела (деда работа). Напарник, задыхаясь, разжал пальцы-клещи этой твари, как на него рухнуло бездыханное тело, словно мамонт наступил ногой. В это время третий верзила, отцепившись от собрата, держа в руках громадную дубину, опустил ее аккурат на сраженного родича (вовремя он прикрыл собой своего врага). Затем, не оборачиваясь, через себя парировал удар клинка деда. Клинок вошел наполовину в дерево и застрял, покинув руку Мастера, далее дубина опустилась на камень, со звоном битого стекла металл рассыпался на куски. Кисть деда вывернулась на изнанку, мастер в падении подхватил правой рукой обломанный кусок ножа, но подняться не успел, сильные удары довбни наносились методично на невероятной скорости. Мастер Сталь был левша, поэтому владеть правой и огрызком не давало эффекта, однако, улучив мгновение, когда детина сделал шаг, став на бедро деда, и занес над головой дубину, он подрезал ему подколенный сустав, тот подкосился и прилег рядом. Дубина легла на правое плечо деда.
«Вот и все», – пронеслось в мозгу, челюсти монстра ложились на горло. Не-е-е-е, еще живем! Напарник, пришедши в себя, вылез из-под «телохранителя», сел верхом и удар за ударом короткого ножа вымещал злость на испустившем дух враге. И в это время подбежала вторая пара воинов, завалив своего противника.
Все остались целы, если не считать сильного ушиба плеча и опухшей кисти Мастера.
Подойдя к горке увидели, что в траве лежала без сознания девочка лет четырнадцати. Сбрызнули водой (это они поспешили), ожила и, не раздумывая, куснула руку воина, затем шмыгнула под ноги, свалила его, снова укусила за попу. Бить, конечно, ее никто не хотел, за что и поплатились. Пока хватали ее руками, она извивалась, как уж на сковородке, нанесла каждому по доброму десятку укусов (хорошо, не ядовита). Дед забыл про боль, наблюдая за этой сценой. Один воин изловчился, подцепил девчонку за ногу и поднял над землей, торжествуя от победы, девчонка, долго не думая, схватившись рукой за его пояс, подтянулась к торсу обидчика и укусила… Воин взревел не хуже дикого, уронив смуглянку на камни, отскочил как ошпаренный, держась обеими руками за промежность.
Уже было заполночь, как раздался взрыв смеха.
Падая на камни, она стукнулась головой и немного обмякла, чем и воспользовались воины, заложив руки за спину, связали, привязали к телеге и привели в село. По дороге веревки приходилось менять каждую ночь. Дикарка умудрялась руки продеть под зад и перенести их вперед, хотя вязали по самые локти, затем разгрызала острыми зубками кожаные ремни. Да и воин писал всю дорогу кровью, но боевые раны показать отказался наотрез.
Я думал, что весь совет на этом и закончится. Поговорили, поржали на славу и по домам, ан нет.
Поднявшись с камня, Светлич, взявши посох, вышел на средину.
– Мы все слушали грустные и веселые события, значит, мир живой, это хорошо.
Обвел всех взглядом. Выдержал паузу.
– Из всего сказанного здесь возник, я полагаю, один очень важный вопрос, и думаю, со мной все согласятся.
Пауза. Набрав полную грудь воздуха, продолжил.
– Нет, это не кучка диких людей, они просто остатки зверья, опасности не вижу. Хотя ворвись в село, когда воины на охоте, хорошего мало. Главное сейчас это Северное племя.
По собранию прокатился ропот. Все переглядывались, не понимая, племя как племя.
– Это наше будущее. Новая кровь. Нам нужны эти люди, как и мы им. Но мы находимся в лучшем положении, нас в десять раз больше, меньше морозы, нет огромных хищников. Донжуан.
– Да, старейшина.
– Я специально оставил твой рассказ на потом. Расскажи, как живут в тех племенах, ведь ты был с ними дольше всех и очень близко к народу, особенно к женской половине.
По кругу прошелся смешок. Донжуан рассказал все без утайки, даже как продирался голый через ежевичник, веселое настроение всем, и сон как рукой сняло.
– А теперь скажи, сколько воинов ты видел.
– В первом селении, куда прибыли, десятка два наберется, а во втором девять, остальные дети и женщины, – расплылся в улыбке вояка.
– Вот. Смогут ли они пережить зиму?
– Думаю, да, уже семнадцать лет выживают. К тому же, саблезубый тигр надежнее оравы воинов. Еще старейшина из другого селенья говорил, что их мамонта при хорошей засолке хватит на всю зиму, если разбавлять периодически свежим мясом.
– Вся проблема, что выживают. Почему они не объединятся? – спросил волхв.
– Вторым селом правит довольно молодой волхв, немного амбициозный, не хочет терять влияние, быть всегда первым, и с мудростью старейшин ему не тягаться.
– Это вторая проблема, – добавил Светлич. – Поодиночке им худо, а если зверь еще придет. Мы за зиму по воину теряем, а когда не было ножей и стрел, хоронили намного больше.
– У них есть свой зверь, и он показал, на что способен, – встрял в разговор я.
– На то он и зверь, тем более, самец, может и самка увести его, как волчица чужих волков уводит в засаду к своей стае. Не ужились ведь они с родным братом. За десятилетие нет хорошего прибавления под хваленой защитой, – возразил Зверобой.
– Братенник также может явиться, – буркнул старый воин, который дремал весь совет. – А он-то людей не боится. Надо послать к ним гонца, пусть они идут к нам, полей и зверья хватит на всех.
– Я им еще тогда предлагал, волхв Старомир обещал подумать, а из соседнего села отказался.
Со своего камня поднялся старейшин Радимир.
– Гонца одного не отправишь, да пока дойдет туда, да обратно все соберутся идти с детьми и женщинами, настигнет их зима. В моем племени достаточно много возмужало юнцов, есть кому защищать село, поэтому я направлю к ним четырех воинов на зимовку.
– Это гоже, – согласился с ним Лютов. – Я также подыщу парочку добровольцев. Может, и в мое село принесут приплод.
– На том и порешим, каждый от своего села выделит молодых воинов, с ними отправлюсь я сам, – ошарашил своим выбором Светлич.
– А ты че, себе старуху сам выбирать пойдешь? – подколол дед.
– Мне бы за молодежью присмотреть, чтоб дров не наломали. За всю зимовку, думаю, смогу уладить разногласия племен. Да осмотрюсь с их народом, любо будет с ними жить бок о бок или нет, а к весне предложу на соединение народов. Осталось выбрать поводыря.
– Мне кажется, с большой охотой на эту роль пойдет Донжуан, – предложил дед.
– Насчет Донжуана идея хороша. Он мне нравится. Одно пугает, чтоб не расценили наш приход как завоевателей.
– Этого точно не будет, – вскочил на ноги Донжуан. – Волхв Старомир нас очень упрашивал остаться до весны. А мы молодежь приведем, не женатых, глядишь, и семьями обзаведутся. Сам он очень стар, нужна ему замена, вот вы и подойдете, и женщину подберем, там их уйма одиноких.
– Ну разве бороду чесать, – буркнул в ответ Светлич. – Тогда последний вопрос, возникший из предыдущего. Кто будет старейшиной племени? Я предлагаю Мастера Сталь.
Все одобрительно загомонили в ответ.
– Значит, на ближайшем совете племени пусть народ примет свое окончательное решение.
– А как же вы, когда вернетесь? – спросил воин, поддерживающий огонь в костре.
– Мне в моем возрасте хватит одного перехода на север, ну а если бог даст вернуться, то отведите мне местечко возле Рыжика, я ему байки буду рассказывать о былых временах, чтоб не скучал на совете.
Прошелся легкий смешок.
– Кстати, если я не запамятовал, то на прошлом было решение сменить имя мальцу по уму и поступкам.
– Донжуан окрестил его Эйнштейном, – сказал Зверобой.
– А как сам решил?
С этими словами волхв повернулся к костру, воин возле костра, как по мановению палочки, исчез и через несколько секунд уже вновь появился возле старейшины. Светлич повернулся, что-то держа в руках, и подозвал меня к себе. Я быстро вскочил на ноги, но, увидя хмурый взгляд деда, пошел не торопясь к костру. Вроде ничего и не случилось, но внутри холодело, сердце набирало обороты, удары пульса стучали в висках, как молот о наковальню. Светлич сделал почетный шаг навстречу, вытянув руки вперед.
О, боже! В руках старейшина держал посох. Он был изготовлен из темной части рябины. Снизу окован бронзовым наконечником, затем до средины отполирован, блестел в языках пламени, далее шла винтовая резьба, заканчиваясь массивной ручкой с наплывами, чтоб рука не скользила по нему. Выше затейливый орнамент огня продолжали вьющиеся растения, как бы выросшие из хаоса, тянулись вверх, раскрывая огромный бутон в образе филина.
На меня напал столбняк, лицо стало белее молока, руки тряслись, если б не треск костра, то, наверное, было бы слышно стук пальцев.
– Рыжик, за твою смекалку, новые изобретения, помогающие нам жить, за упорство в достижении цели и раскрытие тайн прошлого, соединяющих с будущим, нарекаю тебя Видящим Времена, – немного помолчал, добавил. – Ну а в быту быть тебе Архимедом.
Видя мое умопомрачение, хотя никому нельзя перебивать церемонию, Донжуан выкрикнул:
– Теперь Эврику ему надо для опытов.
Раздался смех. Мою оторопь вмиг сняло. Я почтенно поклонился в пояс, взял посох и опустил на землю, не рассчитал, удар получился сильный, искры посыпались из бронзового наконечника.
В небе блеснула зарница, извещая о приближении грозы, знамение получилось столь впечатляющее, что все невольно ахнули. Уже зима не за горами, и вдруг гроза.
– Ого, силище! Впрямь не Архимед, а Архимаг, – опять не преминул кольнуть Донжуан.
На этом собрание закончилось, ветер усилился, было очень темно, молнии все чаще сверкали в небе. Пошел мелкий дождь, в очередной вспышке света за камнем я снова увидел девчонку, она сразу спряталась.
– Не оглядывайся да и не бойся, – прошептал дед. – Она никого еще не обидела. Даже ребенка избегает, привыкнет потихоньку, кушать, пока стоишь рядом, не возьмет.
Подходя к землянке, я мельком оглянулся, она тут же присела.
– Как ее зовут?
– Кто ж ее знает, она слова ни одного не произнесла, может, и не умеет говорить.
– Понимать-то понимает? Или совсем одичала?
– Нет, на поляне что-то кричала на диких людей.
Двор накрыл ливень, едва успели заскочить к себе. Гроза выдавала такие раскаты, что казалось, все деревья в округе разом сломались. Через минуту-другую, не выдержав внутреннего напряжения, я открыл дверь и крикнул в темноту.
– Не мокни, идем к нам, здесь тепло, – и отошел внутрь.
Девчонка не появлялась, тогда я шагнул навстречу грозе, вмиг с первого шага ливень промочил насквозь, обдав ледяным потоком (осень как-никак). Немного постояв, вытянувши руку ладонью вверх, вдруг почувствовал легкое краткое прикосновение, необузданная дрожь пробежала по телу. Осторожно, медленно взял ее руку, нежная холодная кисть дернулась, но не стала вырываться. С небольшим упорством потянул ее за собой в землянку, прямо к костру, дед успел развести небольшой огонек, подбросив сухих веток на утренние угли.
Мы оба присели, поглядывая друг на друга, с усердием растирали руки. Дед протянул дикарке мою любимую шкуру рыси, набрасывая ей на плечи. Я приподнялся и пошел закрыть дверь, но не тут-то было. В прыжке девчонка оказалась возле меня, упершись одной рукой в дверь, другой мне в грудь. Оба встали в напряжении, тяжело дыша, она как загнанный зверек, в мыслях не находила места. Разрядил ситуацию гром, он разрядился в прямом смысле, врезав в близрастущее дерево, и оно разлетелось на щепки, едва не угодив в меня огромным куском. Без лишних слов, как по команде, в четыре руки хлопнули дверью и отскочили в угол, прижавшись друг к дружке. Дед зашелся от смеха, спустя немного и я присоединился к нему. Девчонка, оскалив зубы, похоже, также улыбалась. Через полчаса мы дружно поедали зайчатину.
– Как тебя зовут? Я Архимед, – спросил я, тыкая пальцем в себя.
– Эуропа, – протяжно произнесла она.
– Эуропа, красиво, – повторил я. – Откуда ты появилась? Давно уже не было чужих племен в наших краях.
Смуглянка посмотрела на деда и тыкнула пальцем.
– Это понятно, тебя сюда привел Мастер Сталь. Где твои родители, откуда родом?
– Съели вурдалаки, – с агрессивным выражением лица, оскалив зубы, готовая съесть сама тех людей. – Там, – махнула рукой точно в ту сторону, откуда ее привели.
– Это те, что напали на тебя?