Александр рассерженно глянул на распорядителя зрелищ. Тот крикнул что-то рабам и во льва полетело копье. Лев сделал первый прыжок. Второй прыжок сбил Каллисфена. Лев раздавил страшной пастью светлую голову человека. Он рвал в куски грудь и лицо, и, рыча, жевал мясо.
Восторгом горело лицо Роксаны. Это была не Али Рокшанек – Роксана, жена царя. Колыхаясь движением тела, блистали радужные волны ее драгоценностей и украшений. «Мир, – подумал о ней Македонский, – покорят герои, а достанется он таким, как она: ничего в этом мире не значащим, не представляющим ничего».
– Гефестион! – позвал Александр, придя в себя после короткого оцепенения, – Рукопись, – указал он на разлетевшиеся по арене свитки, – сохранить! Пусть знают, что Александр велел сберечь труд Каллисфена потомкам. Внимательно перечитать и размножить! Он осуждал меня?
– Нет, он восхвалял тебя!
– Позаботься, – закрыв глаза, попросил Александр, – Каллисфен заслужил бессмертия…
***
Слуги-персы, и эфиопы-рабы, добивали льва, вонзая короткие копья и длинные пики в него, уже красного от лучей уходящего солнца и крови. Омраченное кровью, нелепым восторгом и дикостью нравов, удалялось небесное око.
Тускнеющий солнечный луч, проник в мастерскую Лисиппа, скользнул в бронзе печального лика и отразился в гладких орбитах пустых глазниц. Смерть Спитамена не стала бессмысленной – она сохранила жизни тысяч мужчин, переставших воевать с македонцами, а их женщины, дети, не стали военной добычей.
Небесное око могло бы поведать о новом свершении Александра-завоевателя, но вряд ли оно изумило бы Спитамена. Он справедлив: «Получишь с ним всё, что хотела» – сказал он Али Рокшанек. Разве не прав? Счастье он видел с мальчиком, не испорченным страстью к войне и наживе, а не с Александром-завоевателям…
Не изумила бы Спитамена судьба мудреца. Мысли борца и философа параллельны: тиран обуздает толпу, народ, и народы. Уничтожит их нравы и общество, подавит желания и убьет мечты. Он властен над всеми, но скатится к низу своих желаний. Легко укротить народы, с собой совладать невозможно…
Нравственное падение повлекло лавину, выскользнул, потерялся в ней ключ победы. Отдав на съедение мудрость, Александр Великий проиграл поход в Индию.
Не могло быть иначе: не воин, отважный духом, равный солдатам и лучший из равных, вторгался в Индию, а вельможа в атласных туфлях. Падали ниц, целовали атласные туфли греки и македонцы, а с высоких спин боевых слонов, взирали на них и крушили фаланги противника, воины великого раджи Пора.
Генрика
Короткий роман-трагедия
По мотивам Конана Дойла
Корабль уходит в пучину
Бой подарил людям Шарки чудесное настроение. Торговое судно побывало в когтях абордажных крючьев. У высокой мачты, на палубе победителя вырастала гора добычи. Цену подсчитывать небу, которое примет души убитых, а победители, еще не остывшие от кровавой драки, на плечах и за пазухой, или в четыре руки, носили и сбрасывали добычу. Разворачивались, встряхивали руками, и уходили за новой поклажей.
Со следами боя, на лицах, руках и одежде, стояли вдоль борта пленные, а побежденный корабль прощался с миром. Хлопнула глухо из трюмов у самой воды, петарда. Как в жадное горло, в пробитую взрывом дыру, хлынула вода океана. Расцепив жадный прикус, слетели, упали с грохотом на свою палубу, абордажные крючья хищника. Живых и добычи не оставалось на тонущем корабле.
Последний сундук, и охапка, – детали сервиза, кальян, серебро, увенчали рукотворную гору добычи.
– Ну вот, – кивнул на неё капитан, обращаясь к пленным, – вот все, что от вас было нужно! А посудина нам не нужна!
Посудина, раненой птицей, припала на бок. Печально и быстро корабль погружался в пучину. Последней памятью, безголосым криком в устах океана, вскрутилась воронка. Корабль исчез.
Шарки
– Но ведь, – прошелся вдоль строя пленных капитан Шарки, – И вы не нужны… Клянусь богом, наша компания вам не по душе вам! Гляньте! – брезгливо обвел он взглядом свору своих людей.
– Так ведь? – остановился он перед пленным, которому кровь грубой сабельной раны, мешала видеть и говорить. – Конечно же, так! – вгляделся в его лицо Шарки. – Ну вот… – собрался он пойти дальше, но лицо его вдруг посветлело. Улыбка скользнула по тонким губам.
– Крэд! – позвал он, показав рукой.
Крэд взял за руку, вывел из строя пленника, и подтолкнул к вещевой горе.
– За это спасибо, – поблагодарил капитан, – но, нам не по пути, господа! Мы здесь дома, а вы? Нужны ли нам гости? – задумался он.
И крикнул визгливо:
– Крэд!
В руке Крэда, на солнце сверкнул блеснул кинжал.
– Вы здесь лишние, – пояснил капитан, – а за бортом полно не обедавшей рыбы…
Крэд оттеснил, прижал к борту пленника, запрокинул назад его голову, и без размаха, коротким ударом, всадил нож под ребра. Опрокинутый за борт, несчастный, полетел в океан.
– Счастливо! – сказал во след Шарки.
Рука Крэда легла на плечо другого пленника. Нож мелькал в руке Крэда. Летели тела в океан, вздымались фонтаны искрящейся красным, соленой воды.
Команда ждала, когда Крэд закончит. Глядела на гору добычи. Там было на что посмотреть!
Но главным сокровищем, жемчужиной вырванным из корабельной утробы, было не это. С лицом, побледневшим белее паруса или неба, смотрела в лицо ораве, женщина. Взгляды, как жаркие, жадные угли, плавили женское тело. Ужас и боль убиваемых мимолетны, а женщина обречена! Ей жить, умирая не сразу, в мерзком огне изощренной, низменной страсти безнравственных, падших людей.
– А, это новенький, ты! – рассмеялся пират, задетый плечом Копли Бэнкса, – Дружище, ты не шути!
Он глаз не мог отвести от пленницы:
– Ведь хороша! До чего хороша, новичок! А-ах, не повезло нам, и тебе, новичок…
– Почему?
– Слишком красива, Шарки съест её сам, не поделится с нами…
– Стой! – крикнул Шарки, и махнул рукой Крэду, – Так не годится, видишь?
Крэд обернулся. Капли крови скользнули с ножа на палубу.
– Он же худой, ты видишь?
Запрокинутый навзничь, через перила фальшборта, юноша, в больших руках Крэда казался подростком.
– Не годится, Крэд! – осуждающе покачал головой Шарки, – Какой прок с него там, – показал он вниз, – какой корм? Рыба над нами с тобой посмеется, Крэд!
Шарки приблизился. Полным сочувствия взглядом вгляделся в лицо обреченного юноши.
Надежда мелькнула там, загорелась…
– Ух-хух! – отозвался Шарки и потряс головой.
Снял с плеча юноши руку Крэда, тепло улыбнулся, положил на плечо юноши руку и, вглядевшись в худое лицо, сказал:
– Видишь, волнуемся. Подкормить тебя, что ли? А там, – да уж бог с тобой, видно будет, – что там… Как думаешь? – глянул на Крэда. И, хмурясь, как человек, подыскавший спасительный шанс, спросил юношу:
– А ты католик?
Юноша закивал. Губы дрогнули в слабой улыбке. Он позволил шутить над собой. И, чтоб не упасть – подкосились ноги – сделал полшага, вперед.
– Протестантом, видишь ли, Крэд, человек не стал. Не успел…
– Не успел? – удивился Крэд, и перекинул кинжал с правой, в левую руку. Он был готов сунуть его за пояс.
– Крэд, – задумался Шарки, – а нам нужны католики?
– Это Вам, – сказал Крэд, – господин мой, знать… – пожал плечами, сплюнул и отвернулся.
– Мы им не по нраву. И тем и другим. Мы ведь не люди – дьяволы, Крэд!
Крэд вздохнул.
– Ну, – предложил он, – не рыбу, а крабов кормить назначим!
– Верно! – одобрил Шарки, метнул руку к поясу, выхватил нож, и так же, как Крэд, вогнал его снизу, под ребра жертвы. Крэд, не медля, смахнул тело за борт. Прочертив на излете небо, упала на поручень капля горячей слезы.
– Счастливо! – услышав всплеск далеко внизу, спохватился Шарки и приподнял, церемонно шляпу.
Бэнкс
Псом, застывающим в стойке над верной добычей хозяина, должен был себя чувствовать Бэнкс. Его, как и всех, не интересовала судьба пленных мужчин. В прорехе вспоротого грубой, чужой пятерней платья пленницы, светлело незагоревшее, белое, как у всех, кто плыл в Новый Свет из Европы, тело женщины. Блеск жадных глаз на палубе, был готов потеснить даже солнце.
Пират Копли Бэнкс вывел взгляд из потока, и увидел глаза. Жажда горела в глазах пленной женщины, прикипевших к ножу в руке Крэда. Бэнкс перевел взгляд на руки Крэда…
Шарки взбодрился.
– Ну!.. – закончил расправу, и взглядом по кругу, обвел капитан свору своих подчиненных. Положил ладонь на эфес именной, прекрасной, испанской шпаги, сделал шаг всем навстречу. Взмахнул рукой, послал, как всякий пират, проклятие небу, и направился к пленнице.
– В чем дело?! – нарвался он на препятствие.
Перед ним стоял Копли Бэнкс. Рука дерзновенного Бэнкса, на плече пленной женщины.
– Хочешь сказать, что она за тобой? – изумился Шарки.
– Да.
Никто так не смел говорить с капитаном Шарки. Толпа отступила: дьявол отнял языки, в предвкушении зрелищной развязки…
– О-оо! – сорвалось с белых, тонких как змейки, губ капитана, – Ого!
Он вскинул ладони, ловя свет от солнца, потом уронил их на рукояти сабли и пистолета.
– Кто ты такой? – вплавился он в лицо Бэнкса взглядом блеклых по-рыбьему, красных глаз. – Неделю, как здесь, щенок! Первый бой, где себя показал…
– Показал, – согласился Бэнкс, – значит, пёс, не щенок. Первый бой может быть последним, а я… А у меня еще не было пленной женщины.
– Отважная ты, – поперхнулся Шарки, – скотина, Бэнкс!
– Скотина? – не боясь ни дьявола, ни самого капитана Шарки, возразил дерзкий пират,– Да нет: я тебе и другим, добровольно жертвую всю свою долю добычи, в обмен на женщину.
– Добычу ты заслужил, Копли Бэнкс! Я видел, – признал капитан. Проворно, как на оси, развернулся. Листвой на ветру, облетели в толпе улыбки…
Шарки выхватил саблю и пистолет:
– Люди! Да он убил меня! Не было пленной женщины! Господи, пулю мне в лоб, и прости наглецу эту наглость!
Грохнул, окутался дымом пистолет, вскинутый к лицу Бэнкса.
– Так! – улыбнулся Шарки, сдул со ствола дымок и спросил:
– У кого еще не было пленной женщины?
Волны плескали в борта, ниспадая со всхлипом, как женщина в тягостной тишине. Свидетели действа молчали, слыша собственное дыхание.
– Что ж, – многозначительно выдохнул Шарки. Пуля отправилась в небо, развеялся дым, капитан обвел толпу взглядом и обернулся к Бэнксу.
– Молчат! – констатировал он – Что делать? – пожал плечами и усмехнулся, – Ты, видишь Бэнкс, нет таких? Нет! – отвернулся он, – Твоя женщина. Бэнкс, забирай!
Шарки вогнал на место за поясом саблю и пистолет.
В толпе пролетел изумленный вздох.
***
Бэнкс уходил, увлекая с собой, из круга, прекрасную пленницу. Им уступали сочувствуя, как обреченным, идущим на эшафот. Чем это кончится – кто его знает?! Не знает, может быть, даже Шарки.
Но завтра же Шарки придумает что-то…
Бэнкс тяжко умрет, красиво…
Солнца не замечают в течение дня: есть оно, есть всегда, и о нем не думают. Его замечают к вечеру, когда оно обретает оттенок огня. День отгорел – значит, жизнь стала на день короче. Она и проходит, как день: белый и долгий. Идет долго, сгорает быстро…
Багряно блеснул луч закатного солнца, в заплывших глазах канонира Кларка. Дьявол сегодня носил канонира, с другими, на палубу атакуемых. Там он попал в переделку и был бы убит. Удар выбил искры из глаз, опрокинул на спину, жалом змеиным скользнул к груди нож.
Но рядом был Копли Бэнкс. И теперь Кларк смотрел через щелочки глаз на закатное солнце.
«Везет!» – улыбнулся он.
– Смеялся бы ты, – ворчливо напомнил боцман, – не будь с нами Бэнкса!
– А я отплачу! Я уже плачу ему, боцман: Бэнкс в моем трюме, устроил отдельное логово. Ей и себе. Разве этого мало с меня?
– Отдельное логово?
– Да. Привел ее и сказал: «Дружище, мне надо отгородиться с нею!» Взял бочки с порохом, и отгородился.
– Орел! – вздохнул боцман, – А она – ребенок!
– Это, о-о! – канонир закатил глаза в синих щелках…
– Нет. Это – Бэнксу! – хладнокровно заметил боцман. – Но, все же, вдвойне повезло тебе, Кларк!
– От чего?
– И в живых остался, и с тобой Бэнкс поделится первым. Шарки вряд ли возьмет, после Бэнкса, Но ты – не Шарки…
– А не убьет ее Бэнкс?
– Может. Но и ему жить недолго: Шарки прощать не умеет! Бэнкс тяжко умрет,
красиво…
– Тебе его жаль?
– Сказал бы еще, что завидую, дурень…
Генрика
Стены отгородили Бэнкса и женщину от остального кошмарного мира. Паук хочет съесть женщину сам, в своем логове, или съест самое вкусное, а остальное – другим паукам. Мелькает бредовой картиной кинжал в руке Крэда…
– С порохом на корабле не шутят! – заверил Бэнкс, и вслух оценил надежность логова, – Мир не видел подобных вещей!
Зачем миру видеть подобные вещи? Мелькает кинжал в руке Крэда: кинжал лучше съедения! Женщина закрывает глаза… Большая ладонь ложится на обнаженное разорванным платьем, плечо.
Она содрогнулась, ожидая рывка, который, кромсая тело нестриженными ногтями, срывает платье. А он… Он медлил, вглядываясь в крепко зажмуренные глаза.
– Нож Крэда лучше? – неожиданно спросил.
– Да… – ответила женщина, не размыкая зажмуренных глаз.
– Когда-то, и я очень сильно, хотел умереть…
Она не могла верить пирату, помня изысканность Шарки.
– Вы живы… – сказала она очевидное.
– Вы тоже.
– Убейте…
Паук не вплетал свою жертву в объятия, медлил…
– Рвите! – не вынесла мук ожидания женщина, и вжала в своё платеье пальцы пирата. – Живой, ты меня не получишь, Бэнкс!
– Невозможно такое, – заметил Бэнкс.
Он прав: силой мысли убить невозможно, даже себя…
– Однако, Вы правы: хотел, но ведь жив…
***
Корабль погружался в пьянку. «Бэнкс! – всё громче кричали пираты, – Ты не обессилел? Еще не устал? Не нужна ли помощь? Не забывай нас, дружище!»
– Понимаете их? – спросил Бэнкс.
– Когда ты убьешь меня, Бэнкс?
– Как Вас зовут?
– Генрика…
Воронка – мучительный выдох уходящего корабля, вскрутив на последнем, мучительном выдохе, воду, растаяла, стерлась бесследно. Зачем он спросил ее имя?
***
– Как думаешь? – с кружкой вина, набрел на хмельного и доброго боцмана, Кларк, – Что делает Бэнкс?
Боцман взялся за голову, посерьезнел, не выдержал и расхохотался. Ладонью бил в плечо Кларка, и хохотал.
– Ты сумасшедший, боцман!
– Не дождешься ты, Кларк! Не дождешься!
– О чем ты?
– О пленной женщине!
– А это он, тебе нос расквасил? – сдернув Кларк шляпу, плюнул на тулью и вытер засохшую кровь над губами боцмана.
– Он, потому что я задал ему твой вопрос.
– А она жива?
– Кажется, да, жива…
***
– Спасибо, – неожиданно поблагодарил Копли Бэнкс, и зажег свечу.
– За что?
– За то, что сказали имя.
– Нужен свет, чтобы видеть боль?
– Нет, я просто не прячу глаз.
– Убиты мой брат и отец, и мне не больше не видеть их глаз … Зачем мне твои глаза, Копли Бэнкс?
– Нам придется быть вместе… Но можете просто и навсегда пресечь всё это, – Бэнкс взял свечу и поставил её между собой и Генрикой, – Достаточно бросить, и порох поставит точку!
«То, что не сделал нож Крэда, сделает пламя, – ясно осознавала Генрика, не сводя глаз с огонька свечи на полу, между собой и Бэнксом, – и так даже лучше…»
Обман, или насмешка пирата?
Утро, подняв над ленивым бризом туманные клубы, открыло на горизонте город. Шарки его рассмотрел с капитанского мостика, убрал подзорную трубу, и велел позвать Бэнкса…
– Твоя пленница, Бэнкс, и ты – неплохая пара, чтобы пойти, осмотреть городок. Ты ее не покалечил? Можешь продать её там, а потом еще раз возьмешь в плен, отобрав у того, кому продавал. Надо пойти и разведать город под видом простых горожан. Замысел понят?
***
Взрезывал веслами волны, гнал ялик Бэнкс, и смотрел на Генрику. Не мог миновать его взгляд подневольной спутницы: по курсу город, а позади пиратский корабль в дрейфе. Что еще нужно пирату – орава там, за спиной, и добыча перед глазами…
«Разочарован в пленнице? – пыталась понять его Генрика, – Обменяет, или продаст?»
Корабль, как черный паук, уже далеко, а Бэнкс не сказал ни слова.
– Можете забыть мое имя, и мы простимся, – разомкнул он губы, когда ялик ткнулся в песчаный берег.
– Простимся, и я окажусь вон там? – переведя взгляд от бронзы песка на небо, спросила Генрика.
– Я не убью Вас. Причалил подальше, чтобы не знали, с какого Вы корабля. Идите.
Бэнкс спрыгнул, вытянул ялик на сушу, и протянул руку. «Обман, или насмешка пирата?» – не понимала Генрика. Она вышла на берег, не подавая руки.
Бэнкс вскочил в ялик, и занял место гребца: спиной к берегу. Весла без всплеска упали в воду. Он первым забудет – зачем ему её имя?
Он рвется уйти, всё сказано. Гром прогреми – не услышал бы, но не гром прогремел, тихий голос окликнул с берега:
– Бэнкс…
Вёсла застыли в руках…
– Ваши люди убили всех. Я одна, Бэнкс…
Не упал огонь в горку пороха и все живы, но за спиной, одинокой свечкой на алтаре заброшенной церкви, остается фигурка. Бэнкс вонзил весла в воду, и рывком, вогнал лодку обратно, в берег.
– Идемте, Генрика!
***
– Продал? – увидев, что Бэнкс, возвращался один, изумился Кларк, – Жаль! Очень жаль, я бы отдал тебе две своих доли!
– В твоем сундуке есть женское платье, – взял его за руку Бэнкс.
– А… – опешил, но вспомнил Кларк, – той, прекрасной испанки? Оно совсем новое.
– Возьми серебра, сколько нужно, – развернул Копли Бэнкс мешочек с металлом, – отдай мне платье.
Серебро лучше платья, и Кларк согласился. Бэнкс сошел в ялик, и снова исчез. «Что он с ней сделал?» – попытался представить Кларк. Но Бэнкс выиграл больше: купив платье за пригоршню серебра, продаст его вместе с женщиной, за четыре пригоршни.
***
Кларк не мог бы представить, что сделал Бэнк, вогнав лодку в берег:
– Это мой город, – сказал он Генрике, – об этом не знает Шарки, но, знайте Вы.
Она сама подала руку, и Бэнкс привел её в одинокий дом на высокой горе, над городом.
– Пуст, как и я, – сказал Бэнкс, – такие дома уходят: садятся в землю по самые окна, потом исчезают совсем… Это хороший город, – кивнул он вниз, – я знал и любил его раньше.
– А теперь?
–Теперь он не для меня…
– Тебя там повесят?
– Думаю, что должны*… (*Общество и государства жестоко преследовали пиратский рэкет. Вешали без промедления, чаще всего, на корабельной рее…) Твой дом, Генрика. Пусть будет твоим. Здесь всё, чтобы жить. Даже свечи, чтобы ночь не казалась тьмой.
– Ты уходишь?
– Должен.
– Кому?
– Глупо терзать меня, Генрика, – недружелюбно заметил Бэнкс.
Промелькнул в глазах пистолет негодяя Шарки. Слепящее солнце и ужас в глазах, прочертили картину: падает навзничь пират, убитый другим пиратом. Но растаял дымок пистолетного выстрела, жив отважная дрянь Копли Бэнкс, и у него есть пленная женщина. Зачем – не понимает Генрика…
Бэнкс прочитал её мысль, уходя, обернулся.
– Вот так, – взял руку Генрики, и провел от груди кверху, наискосок, – перечеркните всё и забудьте меня навсегда!
Такого Кларк не представлял. Но две доли остались в сохранности, плюс серебро. Кларк довольно вздохнул, и сказал капитану, что Бэнкс возвращался, и снова исчез…
***
Бэнкс ушел не прощаясь, вычеркнув себя рукой Генрики. Птица отпущена, и забыта, а выживет ли на воле? – думать не стал. Но чище, светлей становился воздух, от мысли, что нет больше Бэнкса и мерзкой оравы, в абордажном прыжке опрокинувшей мир, нет подонка Шарки.
Рука потянулась к свече. Не обжигающий, светлый огонь, кистью художника-акварелиста скользит во тьме, затирая имя пирата Копли Бэнкса… Он сам так хотел…
***
В рассветных лучах, обрамленных проемом открытой двери, она видела Бэнкса. С его плеч, заставляя щуриться, струилось солнце, мешая видеть лицо и глаза, но Генрика знала – он…
– Ты сделал всё, – прошептала Генрика, – даже дом… и свечи, чтоб не было тьмы…
– Не всё, – протянул он руку, мягко поправил рваную ткань на плече Генрики. – Я тебя вычеркнул, правда, но ты осталась раненой птицей. Я покажу тебе дом, и твой новый город. А потом мы двойной чертой меня вычеркнем, дважды, Генрика!
Холодные взгляды сопровождали их в городе. Бэнксу кивали приветствуя, и отзывались, на два-три слова. Но, обернувшись, Генрика замечала другие глаза тех же самых людей: готовность к расправе над Бэнксом, читалась в них…
Не думая, она прислонилась плечом и взяла его под руку. Бэнкс не решился вырвать её в перекрестье небесного света и глаз обывателя…
– Я слишком легко ошибаюсь, – признался он у прилавка с одеждой, – постарайся сама выбрать платье по вкусу…
– Все ошибаются, Бэнкс.
– Не надо платилть за платье, которое будет тебе не по нраву…
Он не вырвал руку, и не заметил, как перешел на «Ты».
Тревога не покидала Генрику: «Могут повесить?» «Должны» – отвечал он сам. Она ощущала взгляды тех, кто «должны», и старалась не выпускать руки Копли Бэнкса…
***
– Хочешь увидеть меня в новом платье?
– Достаточно знать, что платье тебе по-нраву, видеть не обязательно.
– Уходишь?
– Пора знать своё место.
– Разве там оно, Бэнкс? Твой дом…
– Был моим. Теперь в нем давно не живут цветы.
– Ты любил цветы?
– Да. Здесь их всегда было много.
– А ты знаешь, какими глазами глядят тебе вслед?
– Знаю.
– Почему так?
– Они меня помнят другим.
– Ты и есть другой…
– Это добрая выдумка, Генрика. Забудь обо мне! Ты вырвалась с моего корабля, и я тебе больше не нужен!
– Ты меня вырвал!
– Нет, ты сама. Это правда, могу повторить – сама!
«С первой минуты не понимаю его…» – про себя признается Генрика. А он попросил:
– Перечеркни меня, Генрика.
– Двойной чертой?
– Да, дважды!
– Перечёркивай! – подала она руку.
Он уходил.
– Что случилось с тобою, Бэнкс?
Но он был за чертой, за которой не слышат, откуда не возвращаются. Сумерки помогли ему навсегда исчезнуть, как только он вышел за дверь.
Судьба Копли Бэнкса была решена…
«Скотина!» – ругался Шарки, понимая, что Бэнкс не вернется, пока не продаст свою женщину. Только дурак бы, отдав свою долю за женщину, остался ни с чем.
«Негодяй!» – считал Шарки, потому кто все, кто дерзил капитану, давно были на небе, а этот коптил небо снизу! «А не должен коптить небо зря, – решил Шарки, – Иначе я ничего не стою!»
– Всё! – хлопнул он кулаком по фальшборту. Судьба Копли Бэнкса была решена.
***
Бэнкс бросил в море платье прекрасной испанки, и взял в руки весла. Хватило ума сдержаться и не подарить его Генрике. Поступок, бывший вчера нормальным, сегодня казался чудовищным – платье в подарок из рук пирата! Добыча с кровавой квитанцией – вот что, по сути, пиратский подарок…
Платье прекрасной испанки, замученной на корабле Джона Шарки, медленно набирало соленую горечь и погружалось в пучину.
«Что случилось с тобою?» —Бэнкс это слышал. Тонет платье убитой испанки, не ускользнувшее сразу, ко дну, не уплывшее в океан. Исчезает, медленно погружаясь во тьму и пучину, на глазах Копли Бэнкса.
«Что случилось?» – задумался Бэнкс. За спиной, в океане, в сумерках, корабль под черным флагом. Там пушки, и абордажные крючья. «Пора знать своё место»… Там место пирата Бэнкса – на борту, с которого в шлейфах кровавых уходят в пучину люди, вина которых в том, что пиратам нужна добыча.
Он держал руки на веслах. Рывок – и насовсем разорвется спонтанная нить между ним и Генрикой. Рывок – и пусть только богу будет известно, чего хотел Копли Бэнкс, отбивая женщину. Дьявол не получил свое – вот и все, что сделал Бэнкс.
Тонуло платье убитой испанки, на глазах Копли Бэнкса. «Что случилось с тобою, Бэнкс?»
«Но, – посмотрел Бэнкс на звезды и рассмеялся, – что я скажу: «Генрика, надо купить еще одно платье»?! Весла не опустились в воду, но и вернуться к Генрике повода нет.
***
– Святая троица! Так я должна сказать? – прошептала Генрика, видя снова, и в тех же, слепящих лучах ясного, раннего солнца, лицо Копли Бэнкса.
Она была перед ним в новом платье.
– Нравится? – глянула Генрика из-под бровей. И отступила, впуская гостя.
– Да, – гася в глазах звездочки восхищения, сказал Копли Бэнкс. И добавил: – Троица, три – окончательный счет! Сегодня шагну за порог в третий раз, и…
– Ты же просил, я тебя забыла. Но ты вернулся…
– Значит, я не сумел забыть…
Она сделала шаг назад, и Бэнкс изумился: на подоконниках; полочках в кухне; в прихожей, над аркой-проемом в спальню; и в спальне – везде цветы…
– Ты ждала?
– Не знаю… Знаю, что ты любил цветы…
***
Хмурился. Руки за спину, гулял взад-вперед, пинал, все, что можно смахнуть ногой, капитан Джон Шарки: не появлялся Бэнкс!
– Боцман! – крикнул он, наконец.
И поставил задачу:
– Я беру инструменты для кренга,* (*Трудоемкий и долгий процесс: кренгование – очистка днища судна от ракушек и водорослей, наросты которых значительно замедляли ход. Пираты для этого прятались в дальних, надежных бухтах) и пробую их на палец. В хорошем случае, я промолчу. А в плохом – почешу твою глотку!
– Я приготовлю, босс! – заверил боцман. «Скотина! Генри меня зовут!» – добавил он про себя. Шарки не называл, никого, по имени.
***
– Генрика, – сверху вниз, как библейский пастух, на пастушку, смотрел Копли Бэнкс, стараясь при этом пастушки не тронуть рукой, – должен вот что сказать… Ад, в котором ты побывала, дает тебе право на счастье. Ты должна быть счастливой!
– Что случилось, бэнкс?
***
Ладонь капитана Шарки, сложилась в кулак, и влетела с размаху в широкую планку фальшборта.
– Поднять паруса!
И снова ладонь полетела к фальшборту. Оттуда, россыпью искр в глаза, резанула боль: замешкал, пальцы не сжал в кулак Джон Шарки.
«Бэнкс! – грязно ругнулся Шарки, потряс зазвеневшей от боли, ладонью, и взял себя в руки, – Увидимся, Бэнкс, паскудный продавец пленных женщин!»
– Мерзавец! – стучал он кулаком по фальшборту. Боцман, услышав, не понял о ком, и подумал: «бог с ним!» – считая, что это о нем.
***
– Они тебя бросили, Бэнкс! – сообщила Генрика.
На горизонте, не было корабля капитана Шарки.
– Это судьба … Я не боюсь! – она привлекла к себе Бэнкса, и расстегнула массивную пряжку пиратского пояса. Оружие, рухнуло на пол. Бэнкс проигрывал бой, который сам не решился выиграть. Ладони его и Генрики потянулись друг к другу. Всходили к вершинам руки – на грудь, и к плечам друг друга, и ниспадали, не отрываясь, как водопадные струи от омываемых скал. Тела прогибаясь в незримом потоке, теряли земную опору, тянулись навстречу, теряя раздельность, отдаваясь, друг другу!
В миг, когда тело, в предчувствие боли: «Первый мужчина!» – зависло над бездной, Генрика ощутила отрыв.
– Я ждала тебя, Бэнкс!
В единстве: Генрика-Бэнкс, взмывали к искрящимся белым вершинам высоких гор, и плавно скользили в долину, вниз. И вновь в высоту, где сладко кружит виски от недостатка воздуха.
***
Двадцать дней счастья. Двадцать дней не видела Генрика черного паука – корабля капитана Шарки.
– Нас увидел бог, и тебя забыл Шарки… – говорила она Копли Бэнксу. – Нас увидел бог, и мы вместе. Иначе нельзя. И тебе нельзя – я же твоя половинка, Бэнкс…
– Человек был един… – вслух задумался Бэнкс, – Ни мужчина, ни женщина – человек единый. Но он развивался и постигал окружающий мир. Подчинил огонь, изобрел колесо, стал плавить металл, зарождались науки. Совершенству предела нет, и человек стал посматривать в сторону неба. Боги насторожились. И, боясь посягательства на свою всемогущую власть, разделили человека надвое. С тех пор, мы не смотрим в сторону неба, не посягаем на власть богов. Мы ищем свою половину.
– Я же нашла…
Бэнкс отвел глаза.
Мы взлетали выше высоких вершин, и падали ниже земли, а ты не сказал о любви ни слова. Почему, Бэнкс?
– Есть камень…
– Ты снова уйдешь?
Бэнкс молчал.
«Пусть утонет корабль капитана Шарки! – молилась Генрика, – Исчезнет бесследно и навсегда, как исчез тот, на котором шли в Новый свет мы с отцом и братом…»
***
– Ты удивительный человек, – призналась Генрика, – Пират был со мной на «Вы»… – улыбнулась она, развела руками, – Но не понимаю тебя, с первых мгновений на том корабле… Я брала в руки свечу, чтобы бросить её в горку пороха. Пламя металось, плавясь от взгляда. Свеча отгорела, погасла в моей ладони… Но ведь всё кончено, Бэнкс, они тебя бросили, видишь…
Генрики верила в это, прошло двадцать дней без Шарки, а время и добрые чувства способны разрушить камень. Взгляд потянулся к окну, и замер: в лучах уходящего солнца, на горизонте возник и застыл черный паук корабля капитана Шарки. Наступил двадцать первый день.
– Прости! – сказал Копли Бэнкс, и ушел, не прося его вычеркнуть в третий раз.
В окно, вместе с солнцем и небом, пятном роковой паутины вплетался ждущий у горизонта корабль капитана Шарки.
Шарлотта
У дома Шарлотты звонил колокольчик.
– Шарлотта? Я – Генрика. Хотела увидеть Вас…
– Вы были у Бэнкса?
– Да…
– Не удивляйтесь. Просто я знаю, откуда такой колокольчик.
– Он сказал, что Вы… что когда трудно, я могу обратиться к Вам…
– Безусловно, можете. Проходите!
Вежливой, бодрой и одинокой Шарлотте, за семьдесят – знала Генрика.
– Вы любите виски? – спросила Шарлотта, принимая гостью за столиком под деревьями.
– Нет, – удивилась Генрика, – я не знаю…
– Может, пираты не пьют теперь виски? А я изволю…
На поясе старенькой, хрупкой Шарлотты, наискосок, тяжело и грозно висел пистолет.
– Шарки! – пояснила Шарлотта, —Его корабль, – кивнула она к горизонту, – Когда есть, на помощь небес рассчитывать глупо! Они для него – ничто, потому, что Шарки – дьявол! И даже не знаю, был ли он человеком!
– Может быть, я приду завтра…
– Не надо! – остановила Шарлотта, – Тебе показалось, что Бэнкс вернулся? Нет, не вернулся. И, слава богу, уже не вернется!
Возвращение Копли Бэнкса
– А-а! Вернулся! – встретил Джон Шарки, – Я знал. Может – да пусть подтвердит это дьявол – ты и лентяй! Не хотел чесать пузо моей посудины? Ладно. Ты нужен мне, Копли Бэнкс! Отгремит, – показал он на небо, – и мы потолкуем.
Чугунными ядрами по деревянной палубе, глухо катились слова капитана. Поднимаясь из океана, со всех сторон света, над кораблем смыкала клубящийся, синий шатер грозы.
Немеет боец, слабый духом и глохнут в пространстве звуки.
– Ты не против? – уставился Шарки в глаза Копли Бэнкса.
– Нет, я не против.
Открыть эту книгу
– Мы можем пойти на веранду, если вам неспокойно. Или укрыться в доме. Но она, – показала Шарлота, в сторону жуткой, съедающей небо, штормовой синевы, – не состоится.
– Как? – усомнилась Генрика. Холод, тревога, и запах тины, витали в воздухе. И настолько близки эти синие тучи, что до них можно будет вот-вот дотянуться руками…
– Я слишком стара, чтоб не чувствовать это. Не всё, что мы ждем, состоится, Генрика! Судьба и стихия – они в этом схожи.
«Ребенок, который еще ничего в этой жизни, не видел! – улыбнулась старуха, – Что я сказала ей? Что Бэнкс не вернется? Правду сказала, а у нее подкосились ноги…»
– Ты его любишь?
– Да.
– А он?
– Не знаю…
– Не удивляет… – вздохнула Шарлотта.
– Вы злитесь? Он что-то сделал плохое?
– Мне? Абсолютно нет. Но, в этом ли дело?
– А в чем?
– Видишь отсюда? – спросила Шарлотта и указала ладонью, – Пустырь. Там был его дом…
– Он есть!
– Понятно, – Шарлотта смерила Генрику взглядом, оценила, как женщина женщину, – Жена, и две дочки, – продолжала Шарлотта, – Всё было у негодяя Бэнкса. Он ходил на охоту, а дома делал вещи из серебра. Они есть у меня, и у многих. Прекрасно делал, а Шарки, разрушил все! Он сжег половину города. Шкуры и серебро в доме Бэнкса решили судьбу. Дом ограблен, семья убита. Бэнкс вернулся с охоты к остывшему пепелищу. Он говорил об этом?