Розыск работал. Работа кипела, но кипяток не давал ответа на главный вопрос: случайный эпизод или умышленное групповое преступление? Есть ли сообщники? Кто? Сколько? Где?
Есть одна нить, случай, когда врагу, моля бога, желают здоровья! Второй нападавший в больнице, но документов при нем – никаких, даже водительских… Убитый себя не таил: удостоверение было при нем: ИДПС ГАИ, Гапченко. «Девяносто девятка» техпаспорт – его. На его же имя. А толку? Убитый не даст показаний.
Полковник ткнул кнопку селектора:
– Что говорит медицина, как пострадавший?
– Только что сообщили, скончался.
В руке полковника хрустнула и переломилась ручка…
Потемкина дайте!
– «Тантал», я седьмой! – сообщила рация, – Мы на подходе, минут через сорок будем.
– Добре, седьмой. Я вас понял.
– Тут Потемкина просят, сообщите, а он на месте? Водитель просит, чтобы Потемкин обязательно встретил. Обязательно! Слышишь, «Тантал»?
– Ну, передай, что встретит…
– Что за новости? – удивился ротный.
И обернулся к Потемкину.
Потемкин пожал плечами: – Но сейчас же приедут – узнаем.
Потемневший лицом, уставший, не сразу поднялся водитель с сиденья. Непослушные руки нашли сигареты и спички. Он прикурил и увидел Потемкина. «Пора!» – сказал сам себе и поднялся навстречу. Нерешительно, но Потемкин подал руку первым– водитель пожал руку в ответ.
– Юрий Юрьевич, – попросил Потемкин, – я по сути и подробно доложу Вам, но чуть позже. А пока, поговорить бы нам с Иван Петровичем вдвоем. Это важно…
Птицын, не уверенный, а надо ли – но согласился: кто сейчас знает, что не надо, а что надо?
– Полчаса, Потемкин!
– Спасибо. А это Вам, – протянул он папку.
– Что это?
– Обзорная справка, рапорт и обоснованный вывод.
– А-а, Лахновский? Я ознакомлюсь, а ты побеседуй свои полчаса.
– Здесь мы с Вами уже, – постучал по баранке Потемкин, – помните, говорили? Так что теперь – на моей территории.
И показал водителю на выход.
В кабинете, плотно закрыв за собою дверь, Потемкин вытряхнул пепельницу, вынул сигареты и зажигалку, приглашая Ивана Петровича к долгой беседе.
– Все готово уже, все Вам ясно, – тоскливо протянул Иван Петрович, водитель по прозвищу «Синий», – осталось руки, – поднял он запястья – сунуть Вам в кандалы, и конец…
– Что ясно, то это так, – согласился Потемкин. – Вот на работу приехал сегодня, и получил полную ясность.
– Я так и подумал. Вообще я сегодня ночью все уже понял. А поэтому, – «Синий» вздохнул, – явку с повинной хочу Вам дать…
– Я не требую явки, с повинной Иван Петрович.
– Я добровольно.
– А надо ли? Наши еще ничего не знают, свои не сдадут. Гулял бы, – Потемкин теперь говорил на «ты», – А то и «на лыжи стать»* (*Уголовный сленг: бежать) можно.
– Нет, Вы-то знаете! Нет… – тряхнул головой Синебрюх.
– Но я не работаю в розыске, в следствии. Как я приму у Вас явку с повинной?
– Да, но я с Вами, нормально … А опера – те порвут! Я не выдержу.
– Смеялся ты надо мной недавно…
– Это в автобусе, там, когда Вы баранку дергали? Было. А Славик потом мне всю плешь проел Вами.
– То есть?
– Спрашивал, что, да и как…
– Ну, и что ты сказал?
– Что, мол, баранку подергал, затылок почухал. Ну, в общем, как было…
– Понятно.
– И у «Синего» спрашивал. Он то же самое, в общем, сказал, и анекдот рассказал. Но я видел: Славик нам не поверил. Ему не понравилось, что Вы о том эпизоде у аэропорта спрашивали. Он говорил, что Вы человек опасный, а мы не верили. А после, сегодня, когда у него венчик кровавый слетел из затылка… тогда я все понял… Вы все про нас знаете. Славик ругался страшно, когда Вы на таможню приехали. «Красный» его успокаивал «Ерунда! Ну и что, что приехал? Плюнем, забудем!» А Вы же ничего и не делали, никого не трогали, поулыбались, с людьми поздоровались, да и уехали. Но у меня и тогда сердце екнуло. А вчера, Славик, зная, что Вы выходной, сказал: «Потемкина спать уложу – догоню вас!» Уложил, получается, нас догнал, и его убили. И я решил сдаться.
– А чего там, по месту не сдался?
– Не хватило духу. Приехали «Скорые». Нашего сразу, и этих – в носилки…
– Наш – это кто? Славик? Или подельник твой?
– Что Вы! Сержанта имею в виду, Ромашкина…
– «Наш»! – возмутился Потемкин, – Да кто б говорил!
– Ну да, извините. Неправ… -вздохнул Синебрюх. – Ну, так вот, – осторожно напомнил он дальше, – милиции понаехало много. Нас, меня тоже, жалели: писать, говорят, Вы сможете? В общем, ну как там признаться, они же меня человеком считают… Тогда я о Вас и подумал.
– Стыдно так, что признаться страшно! – покачал головой Потемкин.
– В общем, сдаюсь я Вам. А уж Вы – отдадите дальше, кому угодно и как угодно – мне все равно. Только не сразу – не переживу…
– Помогу тебе сделать явку с повинной, а это поможет тебе. Но пойми две вещи, – как два восклицательных знака, застыли два пальца Потемкина: – Явка с повинной не освобождает от уголовной ответственности. Вину смягчает. И следствие будет «За», и сказать свое слово суду, не забудет. Но ты должен сказать мне не меньше, чем я уже знаю. Ты понял? Не меньше!
– Понятно… Второе?
– Второе – деньги. Неприятный момент. Будет больно, но – выдать придется! Деньги изымем. Не домашние деньги – а те, что «намылись» от Вашего «бизнеса». К этому ты готов?
– Да, не думал, – печально сказал Синебрюх, – но, начальник, готов!
– «Начальник?» – способный ты человек, легко входишь в роль.
– Да Вы просто, – завелся «Синий» – Вы просто не видели, не были там! Не знаете, как на глазах убивают! Руками? Я это видел! Я все это видел! – кричал Синебрюх, – И что я мог сделать? А теперь уже все! Для меня уже все! Меня нет… Мне – конец!
– Да уж тебе-то… Живой, вон.
– Мне! И «Красному», тоже – конец! Да: нас – за такие деньги!!! А Славика мама? Друзья… А вьетнамцы? Да им показаться – на месте сгорю!
– От стыда?
Синебрюх торопливо кивнул.
– Какой бежать, какие «лыжи»? Найдут! И порвут – я уже это видел, в автобусе, ночью, сегодня! Порвали на части! Руками, ногами. Меня тоже самое ждет – мы для них как нож в спину…
– Виталика рвали7
–Его. И «Красного», – перевел дух «Синий», – заберите! На даче он, в Савинцах и ничего не знает. Но приедет – и попадет прямо в зубы. Не арестуете – изорвут… Арестуйте!
– Кого нам еще спасать?
– Это все.
– А водитель КАМАЗА?
– Нет. Он случайный, Лок заказал на одну поездку.
– Смертник!
– С чего вы взяли?
– С чего? – в упор посмотрел Потемкин, – А как у Ромашкина самочувствие, а? Ничего, как обычно?
– Но его не убили. И не собирались…
– Да, только крышу отбить немного… Кого обмануть ты хочешь? Себя? КАМАЗ потерял вас из виду. И он бы вернулся. А там сержант и водитель, у одного оружие, у другого глаза – свидетель. Вам был нужен свидетель?
Синебрюх молчал. На джинсах его была кровь Ромашкина, и не видеть ее, опустив голову, он не может.
– И для Славика ты не только подельник, но и свидетель. И если подельника можно забыть или бросить, то уж свидетеля… Ты меня понял?
Синебрюх перестал говорить. Видно, дошла правота Потемкина. Притянул лист бумаги и взял авторучку.
Потемкин продиктовал:
– Начальнику УВД… от гражданина… года рождения… уроженца… образование… место работы… проживающего… ранее не судим… Заголовок: «Явка с повинной».
Синебрюх писал торопливо, но почерком ровным, он хотел быть понятым. Уточнил:
– Обязательно: «даны добровольно, без оказания мер физического, психологического и иного воздействия»?
– Обязательно!
– Я сегодня писал объяснение, а этого там не писал…
– Мне, – уточнил Потемкин, – ты будешь писать то же, что писал там? Да я тебя выгоню. Вон, – указал на дверь Потемкин.
– Нет, Вам – всю правду!
– Договорились. Сочинения в школе писал? Здесь то же самое, самостоятельно, в произвольной форме. А уточним и дополним вместе.
Потемкин, как терпеливый учитель, не торопил, курил и рассматривал клубы дыма. Синебрюх табака не хотел, но и писать получалось не очень. «Не прилежный школьник…» – таможенник верно сказал.
– Неправильно! – подойдя, прочитал Потемкин.
– Ну, скажите, как надо?
– Ладно, я тебе вслух набросаю. Послушай, и если правильно, так и пиши, в таком духе. Ошибусь – исправишь. «4 ноября такого-то года… мы: с тем-то; автобус… госномер такой-то, выполняли, по просьбе вьетнамских предпринимателей, рейс в Москву. На трассе – указывай место и время, автобус был остановлен инспектором ДПС ГАИ; о котором знаю… или не знаю – ты правду пиши. В автобусе, кроме меня и водителя, находились – указывай, кто находился.
– Я не помню, четвертого ноября, или нет…
– Примерно, как помнишь, пиши. Диктовать я не должен.
– Да лучше бы …
– Не отвлекайся.
Синебрюх стал писать.
– А про инспектора, – снова «завис» Синебрюх, – что я знаю?
– Это я тебе должен сказать?
– Телевизор я ему покупал в Москве… Славик он. А потом, вот как Вы сказали, 4 ноября, они, с его напарником нас остановили. Как всегда, почитали бумаги. А потом он их спрятал, и говорит: покажите валюту. Они нас никогда не трогали, потому что мы ничего не вывозим. Работаем только на ввоз, поэтому и не трогали. А теперь мир вдруг перевернулся: ГАИшники требуют предъявить валюту! Мы с «Красным», в отказ. Они стали сами искать. И нашли. Тысяч под пятьдесят там было. Мы сами не знали, что возим столько. Работой довольны – зачем нам чужое считать? Ну, – говорят: это Славик, – что будем делать? А что было делать? Чужие, не наши деньги. Славик тогда говорит: «Вот что сделаем. Вот депутат с нами – он проверяет нас». Тот был рядом, в другой машине. Славик торопит: «Ну, что? Будешь с ним говорить? Или мы сразу оформим тебе контрабанду валюты, а после доложим?» Что делать? Мы согласились. Славик берет наши деньги и документы и несет к депутату в машину. Тот посмотрел, приглашает нас.
– Это не Славик, а депутат опрокинул мир? – уточнил Потемкин.
– Да, конечно он! Славик бы не догадался. Мы ему говорили, что деньги в Москву идут через банк, и он верил. А этот приехал проверить, и вот… Он сразу все понял. Спросил: «Попались?» Мы же чувствуем: в его руках наша судьба. Славик же не виноват, что верил нам… Мы с «Красным» ему всю правду…
– Славику? – уточнил Потемкин.
– Нет, депутату. Мол деньги не наши, и так мол, и так… А он документы наши листает. Спрашивает, а не обижают ли, мол, ГАИшники? Нет, – говорим, – нас не обижают. Жалеет он, вроде, нас… Посмеялся: «А мне, – говорит, труднее всех – и ГАИшников не обидеть, невиноватых, и вас, и вьетнамцев – они же кормильцы ваши? Не надо их обижать?» Да, мы что? Мы с «Красным», конечно, за! Он отдает документы, пересчитал деньги. Разделил на две части, и часть нам отдает: «Вот это, – сказал, – берите, и – вперед, на таможню! Вас остановят, досмотрят…»
***
– Все в порядке, – принес капитан Медведенко новость ротному, – Ромашкин в сознании. Розыск его опросил. Герой! Апельсинов и фруктов – палату, аж под завязку набили!
– Ну, добре, – вздохнул подполковник Птицын, и стал читать бумаги о фирме Лахновского.
– А где Потемкин? Вышел на службу?
– Да, вышел, вышел…
– А где он, почему я не видел?
– Я видел. Он заперся.
– То есть?
– В кабинете заперся, с этим, водителем нашим.
– Зачем?
– Водитель просил. Может быть, есть что-то важное, пусть говорят. Потёмкин доложит. Нам сейчас малейшая информация ценна.
– Ну, что ж службу не отменили… – вздохнул Медведенко, и открыл книгу нарядов.
– Черт! – прошипел возмущенно ротный.
– Что? – вскинул голову зам. Медведенко.
– Ты послушай, а что он пишет, а? Послушай! Ну, блин, ё-мое, Потемкин!
Хлопком кулака в ладошку, ротный выплеснул накипевшее, и зачитал:
– «Благоприятные финансовые и материально-технические условия, предложенные заказчиком, со временем приведут к многочисленным нарушениям дисциплины среди сотрудников, столкнет их с риском несанкционированного применения оружия и спецсредств. Деятельность отдельных структур АЛИСа, в силу своей специфики, под видом возврата долгов, может вовлечь сотрудников «Тантала» к участию в вымогательстве, другим незаконным действиям»
– Боже! – тряхнул головой Медведенко, – Кошмар! Начфин все бумаги уже написал, подписал, подсчитал… В общем, все! Звони, Юрий Юрич, давай-ка, звони этой шельме!
– Потемкин! – загремел, дождавшись ответа из трубки прямой связи, ротный, – Место тебе человек заказал, у Христа за пазухой! Ты не находишь? Находишь! Так что же ты мне написал? С головой ничего не случилось? Рассол принесу. Не надо? А как же тебя понимать? Он же звонить мне сегодня будет! Да он, к концу дня приехать должен! А что я скажу? Ты думал? Ты отвечаешь за то, что писал?
– А ты слушай… – включил Юрий Юрич динамик для Медведенко.
– Отвечаю. Лахновский, если и позвонит Вам сегодня, то вряд ли приедет.
– Ты что, в пятый угол загнал его, а? Ты что с человеком сделал?
– Будьте спокойны, я ничего с ним не сделал! Но он не приедет. Уверен, – помедлил, секунду, Потемкин, – на девяносто восемь процентов.
– Он себя плохо чувствует?
– Как может чувствовать себя депутат, у которого помощник в реанимации?
– Как так? – ничего не понимает Птицын.
– Совершил преступление, а теперь при смерти…
– Что происходит, что ты несешь, Потемкин? А ну-ка, давай выходи и дай разъяснения, по существу.
– По существу я изложил в рапорте: уважаемый Альфред Петрович старается сделать из нас карманную милицию для себя.
Ротный выключил связь.
– Юрий Юрич! – качал головой Медведенко, – А я говорил, в первый день говорил: хлебнем мы чудес! Опера – там нормальных нет…
– Давай о другом! Два процента не так уже много, а он, скорей всего думал, когда писал.
– Так вот, – продолжал Синебрюх, – депутат научил нас: «Обшмонают вас на таможне, а вы говорите: знать ничего не знаем, мы люди простые, но если нарушили – оформляйте. А после – сюда и подойдете к Славику. Ясно?» Вот так – с потрохами, сидели мы с «Красным» в чужих руках!
Все так и было. Нас досмотрели, нашли валюту. Так и так – задержали. Оформили, как полагается. Мы возвращались, встретились снова и Славик на нас, на троих, отдал по доляшке из тех же, вьетнамских денег. А все остальное, сколько – не знаю – ГАИшники взяли себе. Вьетнамцам мы показали бумагу с таможни, сказали: попались.
– А депутат?
– Когда мы вернулись с таможни – не было.
– Так и пиши.
– А на прошлой неделе, – поднял Синебрюх и куснул авторучку, – мы так же решили сделать. Лок согласился, что лучше в Москву. Мы убедили, – сказали, что образовались концы на границе. Он поверил, у них теперь денег мало, а очень надо… Славик нас, как положено, остановил. Мы отдали деньги и позвонили Локу. А что мог вьетнамец? Туда сунуться – нет, однозначно! Все, – решил бы – хана! Смирился бы, и не сунулся. Пережил бы… Не первый раз. А он Вам позвонил. Этого мы не знали. А потом позвонил: выезжаем с Потемкиным. Ужас! Мы к Славику: Славик, что делать? Нас уже обыскали, в таможне. Славик туда. «Козлы!» – орал на меня и «Красного». Да кто знал! В общем, все пришлось сделать в обратку.
– Хорошо, – согласился Потемкин, – Верно. Но это – пока не пиши…
– Почему?
– Нарушаешь порядок. А возле аэропорта?
– А там? А что там…
Обрыв в середине подвздошья ощутил Синебрюх. Не хотела, не поднималась рука, писать об этом. Страх пригнавший к этой беседе, уже отступил: Потемкин его успокоил. «А не много ли будет?» Из-под бровей, Синебрюх посмотрел на Потемкина: чем ему крыть? Да ведь, кажется, нечем… В живых – только «Красный», но что он, дурак? Торговаться! – решил Синебрюх. Пусть же Потемкин, хоть раз, утрется.
Близкую ненависть ощутил Синебрюх. А Потемкин – с чистенькой, светлой душой, расхаживал, или курил за соседним столом. Спокойно и с удовольствием, просто…
«Слоняра! – подумал о нем Синебрюх, – Ты уши развесил. Ты очень легко свое получаешь! Даром. На блюдечке – от меня – с голубой каемкой! А я? Да плевать! А я приговор самому себе и своей рукой, под диктовку, пишу! И тебе наплевать, тебе этого мало?»
Он готов был… хотел…
– Я знаю, – сказал Потемкин.
Синебрюх поднял остывающий взгляд.
– Ты сейчас ненавидишь всех. Потому что всем лучше, им хорошо, и мне – тоже, а ты – в одиночку тонешь. Причем – в дерьме. Но ты забываешь, что всех обманул и объехал, сначала – ты! И хорошо ты поехал: вспомни 4 ноября! Никого не позвал! На автобусе, на который тебе же, друзья собирали деньги. Ты лучше меня, сам об этом сказал: «Нож в спину»! Не так ли? Ты просто не знал, что приедешь в болото. Но вот приехал! А прыгать в трясине лягушки способны, ты – нет. Со мной можешь спокойно поговорить. А не хочешь, я отвернусь, да пойду. Как хочешь…
– Ой, нет…
– Что?
Так и было все, как говорил Потемкин. Да он ведь не видел, что мысль Синебрюха, кусочком хлама кружилась, плыла, угодив в струю, да наткнулась на камень. «Дурак-дураком! – вспоминал Синебрюх: Потемкин таким был в автобусе, – «А жалко их, а? – «бомбанули»… Лиса, пес смердящий – вынюхивал бывший опер «ГАИшников, стало быть, знаете, наперечет? Ну-ну, ни гвоздя Вам, ни жезла!»
Синебрюх кипел. Но сварить хотелось Потемкина, а не себя! «Мало тебе, пес смердящий? «От пуза» давай! Дай, будь добр, аэропорт? Ты, скотина, подумал, что мне это – пару лет лишних в зоне? Мало?»
Понимал он, что в этом паршивеньком, да сильно уж «денежном» эпизоде, вполне можно выйти сухим.
– Я-то забуду, – услышал он вдруг, – и тебя, и вообще этот день. А вот ты… – покачал головой Потемкин, – Ты – нет! Но только не потому, что сегодня попал! Потому, что сегодня тебе повезло больше всех! Ты же думал пожить еще, правда? Подольше. А крест на тебе был поставлен! Славик тебя обогнал случайно. Дорогой туда – я имею в виду! – Потемкин рукой показал на небо. – Ты мысль ловишь?
Не уловил Синебрюх.
– Сегодня со Славиком, кто был, – напарник?
– Нет, Виталик. Напарника не было. Кинули.
– Как?
– Мутное дело. Славик три дня психовал. Мы же деньги в руках держали тогда, на таможне. А Вы… Все пришлось скинуть.
– Я полчаса, без учета дороги, вам дал, чтобы вы подержали добычу в руках, всплакнули над нею, и на таможню слетать успели – «обратку» дать. Что, мало?
– Как раз угадали! В общем, может быть, у него сейчас денег мало, или очень нужны, но решили они вдвоем, без напарника, сами, с Виталиком. Тот потом бы узнал, что остался без доли -ну так и что? Шум поднял? Муть это все, – не поднял, проглотил бы и сел голым задом! Да Вы не поймете.
– Пойму. Теперь ты разберись. Сорок вы там, в первый раз, «наварили»; семьдесят – возле аэропорта, – не спорь, – я знаю! Больше сотки, в общем, своими мозгами, Виталик со Славиком, «наварили». И о вас не забыли. А дальше? А дальше все – исчерпался бизнес! Заходик последний сделать, дай бог, и хватит! Пока слишком плохо не кончилось. Риск – ты теперь это понял! А я перекрыл вам границу. Вы проиграли! Вчера был последний аккорд! Больше бы вы не играли. Уразумел?
Синебрюх не решился спорить.
– А ты вдумайся: Славик меня хотел спать уложить «по-любому!».
– Да, – подтвердил Смнебрюх.
– А что это значит? Не думал? Не догадался? Нет?
«Синий» не понимал.
– На кладбище ленточки не приходилось читать: «Спи спокойно, дорогой»?
– Вы что? – побледнел Синебрюх.
– Доходит? А ты вот, Иван Петрович… Подельник бывший, свидетель опасный – ты был им нужен? Твоя жизнь стоит лишних переживаний?
– Ни фига себе!
– А жизнь «Красного»?
– Боже…
– Не слышу?
– Я сказал: боже…
– Я про аэропорт не слышу!
– Виталик там был, в салоне. Он деньги собрал, документы. И с ним его друг, из деревни, я понял: наверное, кум. Никогда его больше не видел. А останавливал Славик. Вьетнамцы, – мы так подумали, – все равно его не разглядят.
– А Виталик что, в гриме был?
– Ой, зачем? Он не боялся. Вообще не боялся!
– Чего так?
– Да он же у этого – знаете Вы – депутат, у Лахновского?
– Думаешь, что говоришь?
– Да что думать, я знаю, что он депутат у него.
– Депутат у Лахновского?
– Да!
– Это кто же тогда Лахновский – Верховная Рада?
– Ну, да…
– Ну, хорошо, не парься, ты напиши только правильно. Депутат – Лахновский; Виталик – помощник народного депутата.
– Ну, Вам виднее.
– А вчера Краснокутского кинули тоже?
– Нет. Он сам не поехал. Не захотел. Уперся. Предчувствие, говорит: не поеду!
– Так. Что о Виталике знаешь: фамилию, адрес?
– Совсем ничего. Фамилии даже не знаю. Все они как-то: Виталик, Славик; в автобусе был, вот и вспомнил – Юрчик. Не взрослые люди – детсад.
– «Рено» у Виталика?
– Да, «Рено», черный.
– Вот теперь все, что мне рассказал – пиши.
Потемкин?!
Потемкин взял трубку. Телефон зазвенел у полковника Цупова.
– Товарищ полковник, мне повезло, что застал Вас. Потемкин тревожит.
– Что хотел, говори, Потемкин, да быстро, тут не до тебя!
– Явку с повинной примете?
– Что?
– Явка с повинной нужна? По Краснокаменке? Свежая, только созрела.
Полковник опешил:
– У тебя?
– У меня. Приезжайте, пока не остыла.
– Держись, я приеду, Потемкин!
Дав отбой, Цупов снова взял трубку:
– Дайте «Тантал»! Командир роты? Птицын? Полковник Цупов. Знаешь такого? Так вот, слушай меня, подполковник! Потемкин с оружием? Да? Вот что, мы скоро приедем, а ты, под любым предлогом разоружи Потемкина. Под предлогом, ты понял! Есть голова – ты думай. Ни в коем случае не заходи напрямую – стреляет он метко и быстро! И проследите, чтоб он – никуда. Надо, чтоб он нас дождался. Но больше – ничего. Без самодеятельности. Выезжаю сам. Ясно? Действуй, командир!
– Гаркуша! – позвал полковник, – Владимир Иванович, едем. Отступника навестить пора, поехали!
«Да хоть бы еще, – кладя трубку, взмолился ротный, – хоть бы еще позвонил кто-нибудь!» Лучше бы позвонили, дали задание, что-то другое, чтобы он понял, что этот приказ – ошибка…
«О, это счастье, – подумал он, – что я не включил динамик!» И покосился на зама.
– Что там? – спросил тот.
– Ничего. Я к Потемкину прогуляюсь.
– Привет передай.
– Передам, – сказал ротный, и достал пистолет. Крутанул до предела колесико громкости радио, и под столом привел пистолет в готовность.
– Ты чего? – изумился зам.
– Да, так, не в ту сторону крутанул, – подполковник убавил громкость. «Спать ложился, – подумал он, – Земля, как обычно, нормальной была. А сейчас – опереться не на что!»
Понять что-либо по обстановке, возможности не было. И «Рисковать, – решил он, – я могу только сам!»
Архангел услышал ротного и прозвонил в телефон:
– Подполковник, ты еще не поднялся? Я тебе подскажу, что придумать с Потемкиным. Слушай…
Потемкин был – весь внимание. Жизнь длинна, как дорога, а исповедь – краткий отрезок – тире! Синебрюх сейчас скинет последнюю тяжесть Потемкину в руки, устанет и окунется в тоску. А потом замолчит, или будет врать, потому что тоска выливается в мысли о самом насущном – спасении. А сейчас не врет – избавляется. Момент истины – ценный момент для коллег из розыска, – вот что держал у себя в руках Потемкин. А тут постучали в дверь.
– Да!
Вошел ротный. Осмотрелся, не угадал ничего особого и, тоном незваного гостя, проговорил:
– Потемкин, сдай пистолет. Приехал режиссер Фокин с «Мосфильма», он снимал «Петровку, 38» – побудешь у него гидом. Лучше тебя тут никто не справится.
– Что? – удивился Потемкин, – Опять!
Он «въехал» не сразу, о чем сказал ротный. А ротный, вообще не въезжая, добавил:
– Ну, тебя что, учить? Будет спрашивать – ты отвечай, покажи, чего гость захочет, да не молчи – это главное. Он ведь зачем приехал, что нужно? Общение, слово живое, Потемкин, давай! Ты к нему не для охраны, поэтому пистолет не нужен. Сдай! Это приказ.
Не будь Потемкин привычен эмоции прятать – отвисла бы челюсть: «Какая муха ротного укусила?» – не понимал он и собрался пойти, выполнять приказ.
– Вот что, – убрав написанное, сказал он Синебрюху, – отсюда ты – никуда! Даже если захочется в туалет, подожди – я тебя провожу.
«Кончилась воля!» – вздохнул Синебрюх.
«Ну да! – про себя усмехнулся ротный. – Только ты, капитан, – в туалет под моим контролем, а он – под твоим. Гуськом будем двигаться по нужде!»
– Здесь подождете? – спросил Потемкин.
– Да, подожду, – согласился ротный.
Потемкин вернулся без пистолета, спрятал в сейф кобуру.
– Ох, и накурено! – возмутился ротный, поднялся, широко раскрыл дверь и вернулся на место.
– Не закрывай, – сказал он, – Подождем, – и посмотрел на Потемкина. Тот косился на дверь, пряча явное неудовольствие, хмурился.
– Ты, знаешь ли, – кашлянув, сказал ротный, – я из этого фильма момент один помню. Не помнишь? К девушке главный герой приехал, наш – опер. К ночи поближе. По делу, конечно же, уголовному. Суть там была непростая, а он в эту девушку верил, хотел внести ясность. Против нее все было. Так вот, вечером, в ее доме – я помню… А жила она самостоятельно. Ага, вот – кофе она поставила. А потом предложила бутылку «Плиски». Ты помнишь, в Союзе коньяк был болгарский – «Плиска»? Горлышко длинное, а бутылка сама, – как капля. Так вот она ему говорит…
Ротный увлекся.
– …ага! Говорит, что спиртным, вообще-то не увлекается, и не предлагала бы, может быть, да эта бутылка стоит давно. Брак, со стола именинницы. То есть, ее не смогли открыть – неполадки с пробкой. Она ее убрала, а теперь, может быть, гость сумеет открыть? Порылась в столе и достала кухонный, такой, знаешь, крепенький, нож. Салфетку большую, чтобы бутылку в руке зажать, понадежней. В общем, весь инструмент. А он взял в руки, посмотрел, взял салфетку, на нож не глянул. Усмехнулся по-доброму – хлоп! И ребром ладони снес горлышко. Нормально открылась, разлили, распили.
Помолчав, подполковник спросил:
– А ты так, Потемкин, можешь?
– Распить?
– Нет, открыть.
– Не знаю.
– Но камень, ты голой рукой ломаешь.
– Нет. Кирпич разбиваю, а камень – нет.
– Что, большая разница?
– Не знаю, наверное.
Неохотно, отрывисто, говорил Потемкин. А ротный нес всякую чушь и считал минуты, когда же машина начальника УР доедет от УВД до «Тантала».
– А как ты считаешь? – спросил подполковник и оживился, как человек, который в бесцельном трепе, вдруг обнаружил мысль, – Вот фильмы такие, про милицию, уголовный розыск, преступников – они не вредят? Я имею в виду подробности их… Не учат дурному? Школа будущему преступнику – не бывает такое? Посмотри их внимательно – можно всему научиться. Как думаешь, а?
– Во-первых, – ответил Потемкин, – надо их разделять: о милиции, розыске, и о преступниках – не одно и тоже. А во-вторых, если вы посмотрели, подробно, как преступление можно придумать и сделать, то можете видеть и то, как его разгадать. А начнете искать в нем науку – поймете, что лучший способ избежать раскрытия – не совершать преступления!
«Вот это, – вздохнул Синебрюх, – надо было писать в каждом фильме, как на сигаретных пачках… И я бы задумался, вдруг. А теперь? Что теперь? Поздно!» Ротный почувствовал, что истощился и больше сказать ему нечего.
Открытая дверь не таила всякому, кто был рядом, кто проходил мимо, что в кабинете – трое: мирно сидят, беседуют, и ничего не делают. Но не таила она и того, что тех, кого ждет подполковник Птицын, в здании нет до сих пор.
Это склоняло к панике, потому что опять нужно было думать, чем же еще зацепить Потемкина.
– Ничего, – сказал подполковник, – сейчас позвонят, и поедешь. С человеком таким познакомишься, а? Режиссер! Хорошо это, честь для нас…
– Мне, – не дружелюбно сказал Потемкин, – не надо знакомиться. Я с ним знаком.
– Ну, так вот! – оживился Птицын, – А я думал, что ж так? Почему тебя? Вот в чем дело. Потемкин! Чего же не рад, если он твой знакомый?
– Рад, просто, времени нет.
И, слава богу, послышался шум посторонних людей. Заглянул Медведенко:
– Юрий Юрьевич, к Вам полковник Цупов!
«Ага!» – подполковник увидел, как, наконец, улыбнулся Потемкин. Почти, так сказать, «потирая руки»… С чего?
А потом он увидел: Потемкин спокойно и с удовольствием закурил, и пристально, из-за стола, присмотрелся и Птицыну. «Что за игры? – мелькнуло в мозгу, – Не похоже, что влип Потемкин». А тот смотрел с легким, злорадным прищуром! «Да, что же, меня – не его окружают? Он что, разыграл? Он меня подтянул в ловушку? А ему, своему, Цупов, ясное дело, верит! Бред! Да вы что, опера? Как в тридцатых, НКВД?. Называется – влип! Ох ты боже, о, боже! Меня будут колоть на причастность! Потом разберутся, конечно. Да только Потемкин – как мог? Погоди у меня!»
Цупов, войдя, подал руку ротному и Потемкину. Хмуро спросил:
– Шутить научился, Потемкин?
– Какие шутки?
– А это кто?
– Водитель.
– С чего мы начнем?
– Вот, – протянул Потемкин.
– Так, – взял бумаги Цупов. – А это? – Потемкин подал ему маленький лист-четвертинку.
– Телефон Виталика, который сейчас в больнице. Это домашний, а фамилии, адреса, я не знаю.
– Как ты не знаешь? А кто должен знать?
– Да, – опешил Потемкин, – не знаю…
– Ты явку мне обещал или что? Так и дай же, будь добр, по-человечески! Или учить тебя?
И сам же, хмуро, полковник заметил:
– Незачем, да, после этаких дел!
Потемкин хотел возразить.
– Так что, я? – перебил полковник, – Должен копать теперь, за тобой? Может делать начальнику нечего? Не считаешь так? Нет?
– Не считаю.
– Садись и сиди!
Цупов надел очки и, за столом напротив, стал читать явку с повинной. В дверном проеме, Потемкин увидел Гаркушу.
– Володя, – воскликнул он, поднимаясь.
– Сиди! – пресек Цупов.
– Я не нужен, товарищ полковник? – нашел момент, попросился Птицын.
– Да, спасибо, как раз хотел попросить. Нам бы с Потемкиным наедине…
– Да пожалуйста. У меня кабинет этот стал уже специальным – наедине…
Пробежав по бумаге глазами, полковник переменился лицом и сложил очки.
«Тьфу, ты-ё!» – про себя сказал он, и тряхнул головой.
– Извини, если что-то не так, Потемкин…
– Да ради бога!
– Ну, Ивана Петровича мы с Гаркушей к себе проводим, не против?
– Конечно.
– Владимир Иванович, проводи!
– Прощай жизнь, – прошептал Синебрюх и ушел, не прощаясь с Потемкиным…
Цупов остался наедине с Потемкиным. Подождав, не хотел ли сказать что-нибудь Потемкин, полковник увидел, что слово за ним и, подумав, сказал:
– Не понял тебя я, Потемкин… Я уже, знаешь, что было подумал?
– Допускаю… – устало улыбнулся Потемкин, – Но, когда я к Вам приходил, были только догадки. Ничего бы они Вам не дали. Только вчера, поздно вечером, стало понятно, кто в этом действе – актеры, а кто режиссер.
– А если б не так, – Цупов тряхнул в руке «сочинение», – ты представляешь? Тот, второй – этот самый Виталик, от побоев скончался в больнице. Всё, концы в воду! Спасибо, Потемкин.
– Не за что.
– А к Лахновскому, что – разоблачать, в одиночку, ходил?
– Да нет, руки пожали, попили виски. Заочно мы с ним почти год знакомы. Ходили, как два шатуна-медведя, на параллелях, да не сближались.
– Я в этом не понимаю.
– Шатуны поедают друг друга: нечего есть – зима. А когда остается их двое – по пол-зимы параллельно ходят: и не отступают и не сближаются. Развязка неотвратимая, долгая…
– Понятно. Лахновский, тебя не съел. А что с ним?