– Водители не «упирались»?
– Нет. Не особо. Сказали: «Не наше!». И нам было видно – не их. Переписка к деньгам, была на вьетнамском. Мы объяснили: поскольку вы перевозчики, мы изымаем у вас. Они спорить не стали.
– Сколько везли?
– Одиннадцать с половиной в долларах США. Мы досмотрели автобус уже после их декларации. По полторы разрешенных, задекларированы. А остальные семь мы изъяли.
– Дату не помните?
– Четвертого ноября.
– Спасибо, – сказал Потемкин. Он уже понял, где лежит то, что они с Локом ищут.
Зачем приходил Потемкин?
– Да! – отозвался Цупов и перевернул документ, над которым работал. В дверь стучали.
– Добрый день, Николай Георгиевич!
– Надо же! – удивился Цупов, – Действительно добрый, – поднялся, подал гостю руку. – Просто так заглянул, Потемкин? Попутно?
– Попутно, товарищ полковник. Выходной. Чего бы ни заглянуть?
– «Попутно». А по пути к кому? – полюбопытствовал Цупов.
– К Лахновскому.
– Боже! Зачем?
– Узнать перспективы совместной работы.
Полковник хмыкнул…
–Вы же сами клиентов в «Тантал» подогнали? Другие за ними, гуськом. Я Вам за них благодарен.
– А я вот о них и подумал. Опер, даже если он взводный – он все-таки опер! Вот, – веер из трех фотографий, раскрыл и придвинул Потемкину Цупов. Штриховой фоторобот налетчиков. – Поможешь? – спросил он.
– Распыляться? – не глянув, спросил Потемкин, – Товарищ полковник, с Буйновым не хочется спорить.
– Буйнов? Кто такой?
– Вы не ошиблись – это певец. «Лучше уж никак, вместо как-нибудь!» Розыском больше не занимаюсь.
– Всегда говорил – ты философ.
– Ну, да, – улыбнулся Потемкин, – я помню. Только мою философию другим словом называли…
– Да, бог с ним! В слове не форма важна, а суть!
– Так вот, все – правда: я выходной, еду к Лахновскому, а попутно – к Вам. Единственное, в чем бы полюбопытствовал – если реальный след наших людей в эпизоде у аэропорта? Сотрудников я имею в виду…
– Реального нет.
Потемкин вздохнул облегченно, как показалось полковнику, и полковник пожаловался на трудности дела:
– Потерпевшие, в силу языковых различий, не понимают нас. А также боятся, и не доверяют нам. Водители, все что могли, рассказали. А если они с нападавшими в связке – подельников не опознают, так ведь?
– Должно быть так, – согласился Потемкин.
– Так все же, – внимательно посмотрел в глаза Цупов, – считаешь, что могут быть в наших рядах перевертыши, способные на преступление?
– Оборотни, – уточнил Потемкин.
Цупов видел работу мысли – глаза выдавали Потемкина. Хотел что-то сказать, но подумал и не сказал…
– Но, говоришь, за клиентов мне благодарен. Так отзовись мне, по существу. Ты для них свой: язык знаешь, в стране у них был: Разговори их по-людски, без протокола. Всем нужно одно – раскрыть! А ты – рядовым пешеходом, мимо? Да ты не такой, Потемкин!
– Не такой, – согласился Потемкин, – четыре-пять фраз могу сказать с первой попытки, а остальные – дай бог бы, с пятой. Трудный язык, ну какой же я свой, если понять мой вьетнамский мучительно трудно?
– Значит, помочь нам не хочешь?
– Пока что нечем, товарищ полковник. Разрешите проститься?
«Чего приходил?» – попрощавшись, подумал полковник. Вернулся к работе, и замер, на пару секунд – фотороботов не было. Не то, чтобы всех, но из трех комплектов, осталось два.
– Владимир Иванович, – вызвал он заместителя, – выясни, как можно быстро: водители по эпизоду с вьетнамцами – с кем они «ходят» сейчас? С теми же, с группой Лока? С охраной «Тантала»? Четко – «Да» или «Нет»! Задача ясна?
Полковник не верил, что обошлось без своих, но вера или невера в сыскной практике не принимаются. Только в Америке, где-то еще – где есть суд присяжных.
«Потемкин, – подумал он, и улыбнулся, – ты что же, опять на медведя с кайлом?»
Это было. В сибирском Братске, когда поступал в ППС Потемкин, инспектор по кадрам направил запрос в Якутию – по месту прежнего жительства кандидата. Установка, рапорт и характеристики – все, чин чином, пришло. Но кто-то из честных сотрудников леспромхоза, в котором работал когда-то Потемкин, прислал, как в письме пояснил, «для исчерпывающей точности характеристики», вырезку из газеты о капитане Топтыгине. Героем, понятно, был кто… Районный корреспондент рассказал о том, что герой, глухой и холодной осенней ночью, спровоцировав экипаж буксира, организовал охоту на плывущего зверя. Удар кайлом в лоб медведя привел к тому, что зверь поднялся на палубу, всех загнал в кубрик. И гнал по реке Лене катер до тех пор, пока, у родной деревушки пленников, не посадил судно на камень и не утопил его. Все живы, но катер – вдребезги. Леспромхозу тем самым был нанесен серьезный материальный ущерб.
Может быть, кадровики посмеялись, но в органы МВД старшина Потемкин был принят. А с переводом последнего в Харьков, в пакет документов вложили и вырезку. Пожелали улыбки коллегам – украинским кадровикам.
В том, что Владимир Иванович, выяснив все, скажет «Да», Цупов не сомневался. Одно задевало: «Ну, неужели я так похож на нормального, предпенсионного и наивного чиновника, а, Потемкин?»
Конкретные перспективы Потемкина
Всего в полстопы, да и то лишь одной ногой, ступил на порог посетитель, как секретарь, бригадирским голосом, осадил:
– Не приемный день!
Посетитель полной стопой ступил через порог и вошел в глубь приемной:
– Передайте: Потемкин к Альфреду Петровичу!
– М-м… Потемкин, – включив микрофонную кнопку, сказал секретарь.
– А чего мычишь? Приглашай!
– Пожалуйста, – открыл секретарь дверь из тяжелого дуба. Два посетителя вышли оттуда, Потемкин вошел.
Лахновский поднялся на встречу, подал руку. Таков, в рамках нынешней этики, старый обычай – в открытых руках двух сторон, нет оружия.
– Что ж, – пригласил к столу Лахновский, – надеюсь, что времени мы не потратим напрасно.
– Надеюсь, – согласился Потемкин.
– А как, кстати, со временем? Вы не спешите?
«Птицын, – подумал Потемкин, – уже намекнул на мои выходные. Этот же, наверняка, звонил…»
– Слава богу, сегодня я не спешу.
– Какой кофе предпочитаете?
– На Ваш вкус.
– А на Ваш?
– Зеленый вьетнамский чай.
– Вам повезло. У нас это есть.
Лахновский сделал распоряжение секретарю, и полюбопытствовал у Потемкина:
– Предложите свой регламент? Я соглашусь, потому, что Вы мой гость.
– Инициатива Ваша, – ответил Потемкин, – значит Вы думали больше, чем я. Логично?
– Логично.
– И картину в деталях сложили, обосновали доводы, после чего пришли к нам…
Лахновский кивнул.
– Так разворачивайте картину и перейдем прямо к делу.
– Да, – согласился Лахновский и, как завел пластинку, уверенно, четко, стал зачитывать доводы, – Мы понимаем нелегкое материальное положение милиции и ее сотрудников. Сотрудничество по договору с вами, существенно поправит материальное положение и материально-техническую базу «Тантала». Это первое. Второе и очень важное: взвод, о котором мы говорим, будет независим от госбюджета, который давно и надолго, пуст. А люди, в достойных условиях – и работать будут достойно. Так?
– Так, – согласился Потемкин.
– Мы, в свою очередь, надеемся получить надежную, гарантированную государством, охрану.
– Вооруженную и полномочную охрану имущества предприятия и охрану физических лиц?
– Верно.
– Мне поручено Альфред Петрович. заниматься этим вопросом в полном объеме – от изучения обстоятельств, до формирования взвода.
– Понимаю, – кивнул Лахновский, – степень Вашей ответственности и объем Ваших полномочий. Вы получите в Ваше распоряжение все, что необходимо.
– Давайте заглянем в завтрашний день, – предложил Потемкин, – я приступаю к службе, ставлю посты, выделяю сопровождение, прикрепляю охрану к Вам лично.
Лахновский согласно кивает.
– А ваша охрана, Альфред Петрович? Мы что – с первого дня конкуренты? Взаимоотношения между нами и Вашей службой безопасности, предусмотрены? Не замечать мы друг друга не сможем.
– Конкуренты? – не согласился Лахновский, – Они безоружны. Так – сторожа, по сравнению с вами.
– Мы касаемся приоритета…
– Я бы не оценил Вас, если б Вы этого не спросили. Способный увидеть проблемы, способен понять их. Так вот, я надеюсь, что общий язык, Вы и я найти можем. А это для Вас открывает хорошие перспективы.
– О перспективах после. Служба безопасности занята только охраной объектов, или Вы привлекаете их для решения оперативных задач?
– А кого же еще я могу привлечь? Инженеров и экономистов? А задачи такие – они неизбежны. Их ставит жизнь. Вот это – одна из тех сфер, где Вы сможете мне быть очень полезным. Нехватка специалистов… Экспертом, Вы для меня, в этом плане, вполне можете быть. На общественных, скажем так, началах. Но, «на общественных» – внешняя версия: – все это я буду достойно оплачивать и возмещать!
– То есть, я Ваш эксперт и получаю за это деньги?
– Да. И, скорее всего, превосходящие в сумме Ваш должностной оклад.
– Нелегально?
– А Вам привыкать? Работнику оперативной системы!
– Я эту систему покинул. «Благодаря Вам!» – задавил в себе конец фразы Потемкин.
– Тем более, – откинулся к спинке кресла хозяин, – время поговорить о перспективах.
– Спасибо, – кивнул Потемкин, – Попробуем смоделировать ситуацию: охранники, сторожа Ваши, приехали в офис какой-то фирмы, с законными требованиями…
Лахновский внимательно слушал. Потемкин не спешил. Отпив последний глоток зеленого чая, поставил чашечку на край стола.
– В Ханое так научились? – поинтересовался Лахновский. Он много знал о Потемкине.
– Да. Там, если я еще хотел чаю, ставил чашечку к центру стола, а нет – на край. Этикет на Востоке многозначителен. Можно считать его тонкой наукой, но меня он не затруднил особо …
– И скажу почему, – вежливо перебил Лахновский, – потому, что правила следуют логике, а Вы с ней в ладу. Я тоже, – улыбнулся Лахновский, – а посему, выбрав горячий напиток по Вашему вкусу, холодный я предложу сам. Логично* Я предлагаю виски, и не возражайте.
Атлет-секретарь появился сразу, без вызова, сразу же, за словами шефа.
«Наша беседа на пленке» – уразумел Потемкин.
– Это такой напиток, – стал пояснять Лахновский, – который наши не любят по глупости. В общем, коньяк, только американский.
Потемкин стал разминать в руках «Магну». Лахновский его упредил:
– У Вас сигарета надтреснута. Возьмите вот это, – протянул он «Мальборо».
Потемкин взял «Мальборо» и уточнил:
– Не американский напиток. Очень ценный напиток– «Тетерев». Это Шотландии.
– Любопытно. Кто Вам сказал?
– Мой отец.
– В Вашей семье пили виски?
– Да. Я же здесь пришлый. А родился так далеко от Харькова, что районный Продснаб снабжался значительно проще с Аляски, чем из Иркутска.
«Цезарь и Помпей, – про себя улыбнулся Потемкин, – друзья и враги». И продолжил вслух – Попробуем смоделировать ситуацию: охранники, сторожа Ваши, приехали в офис какой-то фирмы, с законными требованиями… Ваших людей гонят прочь, иногда?
– Что там! В подвал посадить могут запросто!
– Ну, да. А приехали в нашем сопровождении…
– Совсем другой разговор – понимаете сами!
– Я закурю…
– Да, конечно! Так вот, о Вас…
– И моих перспективах.
– … Да. Отпуск, проблемы быта – мы все, на правах шефской помощи, главное, – без огласки, организуем: Вам, Вашей семье… А это ведь немаловажно – последнее? Вы – розыскник, человек, по профессии, скрытный. Я это пойму. У Вас столько проблем, автоматом, снимутся! Почему меня Ваши проблемы волнуют? – упредил он Потемкина, – А потому, что у Вас, таким образом, времени делу останется больше. Ваши проблемы, такого плана, Вы можете считать моими проблемами. Ну, тост сам сложился – за Вас! Ваше личное благополучие!
Он протянул свой бокал навстречу.
– Нескромно, – признался Потемкин, – так, сразу, и за меня…
– Почему же сразу? – чуть отдалился к спинке и пристально, издали, присмотрелся Лахновский, – Я так не нахожу…
– Ну, – пошутил Потемкин, – юридической силы у тоста нет. Я согласен: пусть за меня!
И тоже поднял бокал виски.
– Да. Прежде всего – сверхурочные. Тут, – Лахновский развел руками, – я откровенен. Но, – предупредительно выставил он ладонь, – оплачено все будет безупречно и дополнительно. Главное – обязательно! Вы сами с начальством согласуете графики смен, порядок сдачи оружия – это Ваше. Не мой вопрос, верно? Главное– не будем скрывать откровенных вещей, – Вам повезло! Лично Вам.
Матовым, благородным блеском стекла и бликами звездочек в венчике, где благородный напиток плескался по стенкам бокала – такой, неожиданно, представала судьба капитана Потемкина. Поэтому понял он вдруг, почему же так часто судьба представляется в образе птицы. Ухватил – и держи! Упустил – улетела! Посмотреть еще издали можешь, но достать еще раз – уже вряд ли…
Пришло время кофе. Опустел, оттого, что убрали посуду, смели крошки, столик.
– Ну, – спросил Альфред Петрович, – резюме?
– Получите официально.
– А неофициально?
– К чему это? Смешно мне делать выводы, делать которые вправе начальник управления, но не взводный.
– Боитесь казаться смешным?
– Да. Но разве Вы не боитесь? Но, могу обещать, что ответ будет скорым и обоснованным. Моя цель достигнута, Вы достаточно откровенны, я прекрасно сориентировался и всё понял, всё передам руководству.
– Вы тоже, – помедлил, подумал Лахновский, – достаточно откровенны…
«Мастер тонкой иронии», – оценил Потемкин.
Взглядом вовнутрь, Лахновский прошел, подытожил сказанное и несказанное им в этой встрече. Было с чего завязаться хорошему плоду: от предложенных им перспектив, отказаться нельзя.
– А о прошлом, – задумался вслух Лахновский, – забыть всегда можно, особенно если оно не на пользу плоду, который растет сегодня. Потери не все восполнимы – не все того стоят.
– Интересная философия, – также, подумав, не сразу, отозвался Потемкин, – не задумывался, а надо бы…
– Конечно, – оживился Лахновский, – Вы не задумывались, почему сейчас одни убедительно бедны, другие убедительно богаты?
– Задумывался, да глубоко не вник. Но то что среди честных и совестливых, больше бедных, чем наоборот – факт очевидный.
– Согласен. Однако, не зря я спросил, хотя сам же отвечу. Изначально в богатстве и бедности мы все равны. Но от создателя или природы дано человеку чувство времени. Многие, часто из лени, с ним не в ладу, но не все…
Потемкин согласно кивнул.
– Вот те, кто живет по инерции, в старом времени – те безнадежно отстали и безнадежно бедны. Вы же, уверен, вернетесь к анализу– и увидите явную и простую мысль, прошедшую лейтмотивом нашей беседы – будьте раскованы и современны – и тогда у Вас все… – Лахновский вздохнул, откинулся к спинке кресла и улыбнулся, – Мысль понятна, так ведь?
Потемкин опять согласился, кивнул не лукавя:
– Понятна. Верная мысль.
Глаза Лахновского и Потемкина – способные так много прятать, встретились. Сверхпроницательный в этом скрещении взглядов, и то, прочитать ничего не смог бы…
– Ответ будет завтра, Альфред Петрович.
***
– А Потемкин? Что, нет его? – спросил Лок
– Не будет. Выходной у Потемкина. Но завтра он будет точно, – ответил дежурный.
«А, может быть, – тяжело согласился Лок, – это к лучшему…». Удава, напоминал Потемкин. А Лок – это заяц, который сегодня, зачем-то хотел сказать, что он знает, где протокол: Краснокутский забрал. «Я же, – сказал Краснокутский, – ответил за вас! Вот пусть у меня протокол и лежит. Мне он – на всякий случай, а вам? На хрена ксерокопия, Лок?»
«Но, Потемкин, – считал теперь Лок, – может нашел бы в нем что-то нужное? Может быть, это важно? Луну он по-своему видит…»
– Жаль, – сказал Лок, – что Потемкина нет. Ладно, оформляем выезд сегодня, к вечеру, хорошо? Автобус и «КАМАЗ» под товар.
Автобус, «неудачно сходивший» в Москву, сегодня пошел безопасной дорогой: в Одессу.
Бежишь ты легко, в волчью яму, Славик!
– Коллега, привет! – услышал, на выходе из гаражей, Потемкин.
В окошке стоящей неподалеку «девяносто девятки», блеснув в наступающих сумерках, ползло, опускаясь вниз, боковое стекло.
– Дай руку пожать, подойди. Ты не помнишь меня? – спросил человек, выходя из машины. Сам подал руку и предложил:
– Присядем?
Потемкин кивнул, занял место на пассажирском сиденье. Водитель включил зажигание.
– Не волнуйся, я тебя не ворую! Отъедем, немного, поговорить. Я, как ты видишь, один, и без пистолета…
Остановились неподалеку, просто подальше от глаз. Хозяин машины принюхался, и нашел легкий повод начать беседу:
– А-а! Потемкин, ты водку пил! Жить хорошо стал, шофера нанял? Рад за тебя, безусловно, рад!
– Не-ет, – возразил Потемкин, -водки не трогал. Я виски пил.
– Шикарные вкусы! Есть такой у меня, дружбан – тоже виски любит!
– Вкусы мои оценить приехал?
– О, нет, вкусы дело второе – я жизнь оценить приехал! Чего ты хочешь? Какого черта тебе неймется? Лезешь, куда не просят! Ты кто – прокурор? Бывший опер – охранник! Так занимайся охраной, руководи – у тебя целый взвод. Или ты – я не очень тебя понимаю – чего-нибудь хочешь, Потемкин?
– От тебя – ничего не хочу.
– А от кого?
– Из тех, за кого волнуешься – ни от кого.
– Потемкин, скажи, – это точно?
– Что именно?
– Ну, ты же нам перегадил малину?
– Разве я мог знать, чья это малина?
– Я денег бы дал, понимаешь? Мы ведь не чужие, чего там… я дам. И нам бы спокойно, и у тебя – копейка… Ты что – боишься? Да знаю тебя – не боишься…
– Послушай, – ответил Потемкин, – езжай и забудь обо мне! Я не сдам, это правда. Не знаю, как быть, но не сдам.
– Спасибо, слово – сила, я знаю. Но этого мало, гарантии бы…
– Богом поклясться перед тобою, Славик?
– Да чего стоит бог в наше время! – махнул рукой Славик.
– Смутное время… – вздохнул Потемкин.
– Вот именно – мутное! А в мутное время и слово, и бог – пустой звук. Все решают деньги! Ты же сам это видел – там, на посту, где мы вместе служили. Да вон, вокруг посмотри, я все окна открою – смотри – все решают деньги!
– Решают, – согласился Потемкин, – но мне тебя чем утешить?
– Откат – вот лучшая из гарантий. Возьми денег, и мы разойдемся.
– Или они тебе не нужны? – помолчав, и не слыша ответа, поинтересовался Славик.
– Нужны. Но не возьму. Не возьму, ты пойми, я знаю, чем ваша малина кончится. И не хочу так кончить! А ты – это дело твое!
– Ты хочешь сказать, что я плохо кончу? Ты что – ребенок? Ты не понимаешь? Чего я приехал? Да за тебе же переживаю, Потемкин – знаешь ты слишком много! И – у нас за спиной… Что нам делать?
– Знаю. Однако, не строй иллюзий – не только я.
– Ты кому-то накапал?
– Нет, не капал. Но, – твой напарник – раз. «Красный», «Синий» – два. И еще кто-то есть… Они знают, а те, кто не знают сейчас, узнают позже. Этого мало, Славик?
– Вот это – мои проблемы. Что делать с тобой – вот чего я не знаю! Ты догоняешь? Деньги бери и расходимся, и все спокойны, а ты – доволен!
Славик спешил, но терпел, стараясь не торопить Потемкина.
– А то, еще лучше – к нам подгребай. Это лучше всего. Умом тебя бог не обидел: с твоими мозгами капусту рубить будет лучше, чем без твоих. Ты ведь плохо живешь: на «Жигулях» до сих пор катаешься… А почему? Да потому, что ко времени не приспособился, не понял его. Живешь вне времени, а это глупо! Подумай. Я честно скажу: друг мой не меньше чем я, за тебя волнуется. А он в депутатском корпусе, между прочим…И в перспективном месте твоей работы он тебе может очень помочь…
– Кажется, знаю его: рукопашник бывший, охоту любит…
– Не знаю, он говорил, что ты любишь… Давай к нам: у нас холдинг такой, небольшой, милицейско-гражданский. Я лично, доволен, а ты, – рассмеялся Славик, – пугаешь плохим концом… Каким, где он?
– Не так далеко, как кажется. Ты уже стартовал. У тебя хорошо получилось, чему я не рад. Ты назад уже не повернешь. Ты влип! Не понял? А я не хочу начинать, чтобы быть потом в твоей шкуре!
– Не рад? Ты не рад за меня? Ничего себе, мама, смешно!
– Стартовал и бежишь в тупик. Да, тупик – это слабо сказано, Славик! Бежишь ты легко, в волчью яму! Во-первых, ты можешь нарваться, – убьют… Ну, дай бог, не убьют: ты «рога по-другому «вмочишь»! Приехал ко мне – ты уже вмочил! Прокололся. Случайно, конечно, – из-за того, что в «Тантале» вьетнамцами занялся я. Но – тем не менее…
– Да, вот если б не ты…
– А ты что – один? Ты и сам, вдруг, окажешься лишним! Свои уберут. Вот я и не рад, что тебе повезло. А помочь тебе, жаль, не могу.
– Мне помочь? О себе подумай! Ты же на волоске висишь! У тебя в чердаке порядок? Чем помочь! Обо мне он подумал! – «Дурак!» – сдержался и не добавил он вслух… – Чего ты меня пугаешь? Не пугай, ничего не докажешь! Я не светился. При чем тут вообще я? А засветился б – водители ни в жизнь на меня не покажут. Они «не узнают» меня! Ну и, чем тебе крыть? Да – нечем! Таможня их ловит! Их это происки! С них и спросите. Где деньги? А я почем знаю? Таможня ловила – она и ответит, где деньги! Ведь так? Ты ж опер, ты знаешь, что так!
Задавив в себе то, что хотел бы сказать, Славик, сквозь зубы выдохнул и отвернулся.
– Уверенность, – хорошо! – признал Потемкин, – Но то, что я вижу в тебе – это другое, Слава. Это – самоуверенность!
– А ты, – огрызнулся Славик: – знаешь ли, кто за мной? За кем все это дело стоит, Потемкин?
– Знаю, – Потемкин с торпеды взял «Мальборо», протянул Славику, и вытянул сигарету себе.
Тот машинально подал огоньку, прикурил и откинулся к боковому стеклу:
– А откуда? Ты шутишь? Не ошибаешься?
– Допускал, что могу ошибаться, да ты меня убедил.
– Я? Когда?
– Только что, Слав, только что.
– Ну, блин, анекдот какой-то!
– Анекдот. И анекдот, Слава, в том, что мы знаем, а он сам – нет. Не обольщайся. Ты намекаешь на могучего покровителя. Да, есть могучий, крутой человек, о котором мы говорим! Но о тебе он – ни сном, ни духом. Блеф это, Слава! Выдумка мелкой сошки – шестерки его! Лахновский – даже если и будет знать тебя по фамилии – то в тот же день, как ты влипнешь, забудет. Ты разгоняешься – чтобы расквасить лоб!
– Ладно. Мое это дело! Но – ты обещал! Или это – ля-ля?
– Не ля-ля.
– Да и бог с ним, я верю. Хотя, настращал ты меня, – покачал головой, пыхнул дымом Славик, – «Не тупик – волчья яма»… Помягче нельзя было?
– Помягче скажу: пусть не яма, а чайник… Он на огне – передумать поздно: смотри, дуй на него – он вскипит. Все равно вскипит! А конфорку гасить ты не хочешь. Не сможешь, пожалуй… Что выйдет? Вскипит, ничего не поделаешь, Славик! И не заметишь… И сварит…
– Меня?
– Ну, а кого же – тебя.
– Значит, поговорили?
– Поговорили. Я выходной, иду спать.
Пожали руки, Славик завел машину, Потемкин вышел.
– Предсказатель! – услышал он вслед.
За словом хлестко слетел на асфальт плевок. Отрезая салон от досадного, мокрого следа, и всей суеты, поползло, закрываясь, боковое стекло. «Ит-тих-ю! – чертыхнулись там, – Как в этой жизни немного надо – знать, что сегодня Потемкин спит дома!»
Потемкин ложится поздно. Привык Чтобы с чистой душой просыпаться, солдатом быть мало. С чистой душой просыпается тот, кто не оставил долги дня минувшего, на грядущий день, или хотя бы их свел, как можно ближе к нулю.
Он обдумывал прожитый день – никаких перспектив на рассвете проснуться с чистой душой. «От судьбы, Лахновского и уголовного розыска, спрятаться невозможно. Жизнь так устроена: не оставит в покое, покуда ты не оставишь её, а спрячешься – отыщет, придет, постучит в твою дверь» – думал Потемкин, выдохнув первое облачко дыма.
Он долго думал, и огонь сигареты подкравшись к пальцам, нанес первый укус. Боль напомнила, что время сгорает. «Не только табак выгорает – но жизнь…» – размышлял Потемкин. задетый колючей репликой: «Ко времени не приспособился, ты не понял его. Живешь вне времени, а это глупо! Подумай».
Вот он и думал, ни слова не выкинув из разговора с Лахновским, со Славиком.
«Лахновский!» – Потемкин курил, огонь крался к пальцам, грозя кусать их. Не шел из ума Лахновский. Год назад, накануне развязки, Потемкин признал ничью, отступил, удалился, даже не думая, что в противоборстве Помпея и Цезаря – ничьей быть не может.
Клеточки мозга, ворсинки рецепторов нервной системы: в Лахновском и в нем – одинаково жили преддверием встречи. Развязки искала их. Но развязкой становится рай от Лахновского. Рай, от непобежденного – не победившему. Шанс полнокровно войти в свое время, не жить вне времени, и не быть глупым…
Авторучка легла на бумагу и вывела первые строки к итогам его деловой встречи с Лахновским…
В окно постучали первые капли, пошел ночной дождь.
Шаловливый бесенок внутри, пробежался, пощекотал: «Потемкин, не отдавай этот рапорт!»
Вместо приветствия впилось железо…
Пасмурная погода сближает людей. Пряча небо, она приземляет, напоминая об одиночестве и о том, что счастье – предмет очень хрупкий, не существующий в одиночестве. Невольно, в такую погоду, один человек начинает искать другого – пусть не рукой притронуться, просто поговорить, хотя бы…
А в непогоду, ночью и за рулем, поговорить не только хотелось бы -надо! Но водитель мог говорить беззаботно, а собеседник, сержант Ромашкин – нет. Потому, что сержанту, кроме погоды, не нравилось то, что автобус заметно, до беспокойства – отставал от сопровождения. Ромашкин просил, и не раз, подтянуться. Но «Синий», догнав головную машину, опять отставал. «Пистолет упакован, – припомнил Ромашкин, – должен быть так, чтобы успел сказать свое слово веско и вовремя. Когда неспокойно, не поленись, позаботься об этом. И станет спокойней».
– Пройдусь по салону, – сказал он.
– Зачем? Да все хрюка давят…
– У Лонга есть термос с горячим кофе.
– А-а, ну давай…
Отпив кофе, Ромашкин отвернулся и осторожно достал пистолет. Недоуменно блеснул взгляд одного из пассажиров, встречный тяжеловес-автопоезд, тряхнул автобус и погасил все звуки. Ромашкин передёрнул затвор. В патронник вошел патрон, запирая механику, поднялся вверх флажок предохранителя.
Допив кофе, Ромашкин вернулся к водителю.
– От кофе глаза заблестели, и порозовели щеки! – пошутил водитель.
– Ага – кофе – великая сила. А что с «Красным»? Чего он с тобой не поехал?
– Да, приболел.
– Чем это, в летнюю пору?
– Был на рыбалке. Не знаю, съел что-нибудь…
– Мотыля?
– А черт его знает… Ты что? – спохватился водитель, – Да, мотыля не едят.
– Значит, что-то другое.
– Да что, сам не справлюсь? Устану, конечно. Уже устаю. Но они, – кивнул он в салон, – за двоих заплатят.
– Устаешь, я вижу. Но догоняй КАМАЗ!
– Сейчас догоню, но не уйдет он от нас, в самом-то деле.
– КАМАЗист не из ваших?
– В первый раз его вижу. Заказывал Лок, в гараже.
КАМАЗ шел далеко впереди: огоньки едва различал Ромашкин. И, время от времени, просто терял их из виду.
– Да пусть себе катит, он же пустой. На обратном пути за нас будет держаться. Обратно– да, главные ценности там. Тогда по-другому. Тогда он от нас ни на шаг. А сейчас – пусть бежит! – не переживает водитель.
– Ну, да, – согласился Ромашкин, оглядывая дремотный салон, – сейчас главные ценности здесь…
Свисток. Светящийся полосатый жезл перекрыл дорогу. «Не заметил поста! – удивился сержант, – освещения нет. Светофор? Ах, ну да – веерное отключение электроэнергии…». Но это был, безусловно, знакомый ему, пост ГАИ.
Обычное дело. Проверка. Свои.
«А КАМАЗ чего пропустили? – хотел пошутить Ромашкин, – Не наш он, чужой!»
Но вместо приветствия, тут же, в затылок Ромашкину впилось железо обманки-жезла. Опрокинутый им, Ромашкин ткнулся левой щекой в колени водителя. Через долю секунды тот ощутил на себе кровь. Второй из вошедших, сорвал с плеча Ромашкина автомат, не найдя кобуры в штатном месте – справа на поясном ремне, сдернул с пояса рацию и передернул затвор автомата.
В глубь салона, в упавшей как смерть, тишине, смотрел автомат Калашникова.
– Деньги! Быстро, без шуток, – деньги!
Зрачок автомата смотрел в побелевшие лица. Подельник пошел по салону. Торопливые руки без труда, из чужих, непослушных рук – вырывали пакеты и сумки.
Мозг сержанта Ромашкина, внезапно и потрясающе быстро увидел во сне, как его, идущего как по канату – по высокой стене забора – бьет током! Он сам виноват: схватился руками за провода над собой. Теряя сознание, падает, обрывая провод. Но теперь было что-то не так. Налево летел он – на острые колья в гороховых грядках. На самом же деле, свалился направо – в траву. Он же помнит! Давно это было – в детстве. Летел он, как будто в колодец – обратно. Не надо, Ромашкин, возьми себя в руки – не то!
Салон: колыхания, звуки, через струйки крови – обратным током просачивались в сознание. Вслепую, мысленно, стал он ощупывать, проверять свое тело, как командир перед боем, считает гранаты и уцелевших людей.
Кровь текла горячо и обильно. «Уплыву, значит, скоро», – подумал Ромашкин, и понял, что остался без автомата. Потемкина вспомнил: урок, который он же, Ромашкин, провел у доски!
Ладонью, от пряжки, наощупь, прошелся налево. Есть! «Ребятки, постой – усмехнулся Ромашкин, – Я ж еще не сказал свое слово – не дали. А надо!»
Со стороны и потом – всегда легче принять решение верно – мозг имеет возможность спокойно пошевелить извилинами. Ромашкину лучше бы и оставаться таким, умирающим: не привлекая внимания, он бы остался нетронут. Объект нападения – деньги – не он. А там: повезет с медициной – спасут. Обнаружив себя, Ромашкин получит ответ – пулю из своего автомата.
Но он не закончил еще свой расчет боевых возможностей. Скользнув в кобуру, большой палец нащупал флажок предохранителя. Верхнее положение… Верхнее, – заперто! О, это много значит! «В пустом стволе запирать ему нечего». Значит, там заперта пуля – «в исходной позиции». Пуля – в стволе!
Вперед, вверх! Как бросок в воду – больше воздуха в легкие, силы – в мускулы. На ходу, как это делал Потемкин: флажок – вниз, ствол – на линию огня. «Можно снова в туман…», – согласился Ромашкин, чувствуя, что палец уже прижимает крючок к рукояти. «Можно…»
Со скоростью 315 метров в секунду покинув ствол, пуля нашла свою цель в двух метрах от дульного среза… Не признавая препятствий, она вонзилась в затылок новоиспеченного автоматчика. Удар выбил из рук угрожающее железо, сбил с ног, бросая вперед – лицом вниз и «отменил» всеобщее оцепенение. Десятки рук в порыве ненависти скрутили-скомкали, затоптали ногами второго налетчика.
Неужели Потемкин?
Ротный качал головой: как же так – убитым был свой – сотрудник милиции! Понятно, что теперь будет круто: проверки, комиссии, выводы. Резонанс сильнейший, шквал вулканический: если не пеплом на голову – то жарким духом, коснется каждого. А потом будут долго коллеги подозревать коллег, обоснованно и не очень… Слаженность, уверенность в группах и экипажах, пригаснут невольно, как в сырости пламя костра ослабнут на время, пока не утратят своей остроты издержки и память о страшном факте, не притупятся – как со временем притупляется нож…
***
Начальник Управления уголовного розыска, каменел лицом: огневой контакт на поражение между своими! И где? В «хозяйстве» где служит Потемкин.