– Ты что-то надумал?
– Хочу на охоту.
– Охоту? Хорошее дело, смотри, лишней водки не пейте, оружие водки не любит! А рапорт пока отставим. Подпишем потом, как вернется. Случится вдруг, что-то: решение сменишь, все может быть…
– Ничего, – с порога, негромко, добавил Потемкин, – со мной не случится. Сейчас подпишите. Сегодня же я передам его командиру «Тантала».
– «Тантал»? Ах, ну да – ты же спортсмен, ваши многие там окопались.
– Да. А потом на охоту. Сегодня меня уже ждут. Ну а Вам… Зачем Вам работник, который с собой не в ладу?
– Да многие ныне с собой не в ладу…
***
В квартире Виталика не умолкал телефонный звонок. «Ты что, устал жить? – мог бы Потемкину подсказать аппарат – он, окруженный пустыми и полупустыми бутылками, знал душевные муки Виталика, и подсказал бы: – Не звони! Ты рвешься туда, где тебя хотят пристрелить». А Потемкин рвался к ружью, грезил костром под холодными звездами – так давно на охоте не был. Она была пуще неволи, он думать о чем-то другом, в свой последний день, не хотел, или даже не мог…
А Виталик не мог взять трубку. Он в это время, сжав зубы, и проклиная нелюдя, летел вниз по лестнице. Потому что пятнадцать минут назад, эта нелюдь звонила:
– Пил вчера?
– Да, немножко было…
– Значит, бери такси, и ко мне, немедленно!
Много слов, протестующих, пролетело в мозгу, но Виталик их проглотил, и прохрипел в ответ:
– Да, сейчас…
Химера
– Вот что! – гулял перед низким журнальным столиком, шеф, – Я ведь говорил, что с подачи твоей, закрываю все схемы. Ведь так? А простой на конвейере сколько стоит? Не знаешь? Я несу убытки, ты понимаешь? – навис над лицом Виталика живот возмущенного собеседника.
– Понимаю… – так тихо, что даже сам ощутил – сколь жалобно – пролепетал Виталик.
– Что ты лепечешь, в глаза смотри! В глаза мне, Виталик! Ты зачем десять дней просил? Зачем, а? Ответственный человек? – он плавил глазами Виталика. Виталик едва не терял сознания.
Прицепившись к последнему слову, Лахновский понизил тон:
– Ответственный… Я допускаю даже, что это так. Это меняет дело.
Он вернулся в кресло за свой высокий стол:
– Я поверил тебе. Считаю убытки, а верю тебе, потому что о мере твоей ответственности мы говорили там, в сауне. И, если мои слова тяжелы, я возьму их назад. Возьму, но при условии – доведи до конца свой замысел. Не тот, о котором только что говорили, а собственный, свой. Ты слышишь?
Слышит Виталик, но не понимает…
– Ты ведь остановил мой конвейер зачем? Затем, чтобы устранить возникшую над ним угрозу. Сам, своими силами, и своим умом – молодец!
Виталик закивал головой.
– Но какого же чёрта ты, вместо того, чтобы устранить проблему, сопли жуешь, пьешь водку, мучаешься душой и морочишь мне голову недомоганием?! Как это назвать? Боишься? Страшно? Тебя пожалеть, Виталик?
«Боже мой! Боже мой, он все знает!» – полыхало в груди Виталика.
– Кто тебе сказал, что Лахновскому голову можно морочить так же, как и другим? Устраняешь проблему – так устраняй. Цена не имеет значения: усилия, и, если будут, затраты – оплачу достойно. Действуй!
Словам бы не верил Виталик, да как же не верить: Лахновский все знает и требует, чтобы Виталик довел до конца свой страшный замысел – немедля довел и самостоятельно.
– Так вот, с сахзавода пришли машины. Берешь их. Это – первое. Ведешь на склады, разгружаешь. Второе – три КАМАЗа, сегодня, со склада – отправишь в Россию! Ты понял?
Видя смертельную бледность Виталика, переспросил, тем же тоном:
– Ты понял?
Заметив, что достать сигаретную пачку из бокового кармана, Виталик не может, он усмехнулся, подошел к своему столу. Вынул оттуда, открыл пачку «Мальборо», выдвинул пару «стволов», и положил Виталику. Вернулся, сел в кресло и обыденно, просто, спросил:
– Ты еще не наделал глупостей? Нет? А измученный – видно химера заела? Не знаешь, что это – химера?
Виталик рассеянно: «Да» или «Нет», непонятно, кивнул.
– А один государственный вождь, Виталик, официально освободил от нее свой народ.
Издевался он, видя, что не понимает Виталик:
– Вообще же он был ефрейтором – но в качестве вождя и главнокомандующего поэтому, считая совесть химерой, освободил от нее свою армию, и свой народ.* (*А. Гитлера имел подразумевал Лахновский) Так вот, настрадался и хватит! Давай, покури и сейчас же езжай. Знаю, что говорю, потому, что Потемкина больше нет.
– Как нет? А Вы что его… сами? – не может поверить Виталик…
– Сам, – рассмеялся Лахновский, – Рапорт подал Потемкин. Переходит в другую службу.
Депутат – слуга бескорыстный
– Ты что вытворяешь, Альфред?! – незлобиво возмущается Степан Иванович, – Зачем будоражишь округу? Рай обещаешь народу. Не спятил?
– Да что Вы, не спятил. – отвечает Альфред, – Веду агитацию – вот и всего лишь.
– Зачем?
– Народного голоса ради! Затем, чтоб Лахновский, – а это я......
– Ну, не я!
– Так вот, чтобы я, вот сюда, – Альфред показал у сердца, – положил мандат их полпреда!
– Бизнесмен, стопроцентно успешный? Зачем? Клепай себе деньги, покуда каплет. Хорошо ведь каплет, Альфред! Я не прав? Ты – проходимец! Натура такая. А депутат – он слуга бескорыстный. Народный слуга!
– Я это знаю. Но чувствую, что политика – лучший бизнес. Минуту! – в кармане Альфреда пищала «труба». – Что значит, – выслушав, спросил он, – твое «до фига»?
Альфред диктовал задачу: – Значит, так: перекрой магистраль, откачивай воду, ищи новые трубы, и приступай к замене. Нет, не дырки заткнуть я сказал, а заменить все трубы. Да, двести метров! Все двести!
– В поселке – сказал он, убрав «трубу», – меняем худую, как жизнь, теплотрассу.
– В «Звезде»?
– Да, «Звезде»
– Там каждый год латают. Да толку: сверху бежит, в подвалы стекает. Хрен – не тепло у людей! Привыкли.
– Но я не латаю у меня другой стиль, и мой избиратель получит не хрен – а тепло!
– Добрый дядя? Свои, бизнесмен, тратишь деньги?
– Свои.
– Думаешь, мы их вернем тебе – власть, или они – работяги?
– Зачем так – они, или Вы? Я их сам верну!
– С депутатским мандатом у сердца? – остановился Степан Иванович.
– Вот именно. И хорошо верну.
– Такие деньги, такие деньги…– качает головой Степан Иванович. – Откуда такая уверенность? Не научил я тебя осторожности. Альфред…
– Научили и я благодарен, – приложил руку к сердцу Лахновский. – Но ведь прошло осторожное время. Теперь другое…
– Другое… – вздыхает Степан Иванович, – смутное время…
– Но я же ведь, – смеясь, напомнил Альфред, – политический кузнец! И вот что в синем пламени горячего железа наблюдаю: деньги будет делать бизнес. Уже делает, уже мы это видим…
– Да, ты же, например – и хорошо их делаешь. И делал бы их дальше, на здоровье…
– Но деньги не останутся, как личный урожай, у бизнесмена – потекут в политику. Политика – вот центр круговращения, осадочная емкость капитала.
«Чудеса! Действительно проходят времена Комбедов…» – качает головой Степан Иванович, ветеран депутатского корпуса.
Тантал
– Потемкин к нам надолго, Юрий Юрич? – спрашивает зам. комроты Медведенко своего начальника – командира роты МВД «Тантал»,
– А что?
– Он розыскник. Они – народ довольно самобытный. У них там самодеятельность, а у нас тут – дисциплина…
– Но они, Алеша – пахари, это большой плюс. И еще плюсы есть: опера – народ, как говорится, тертый!
– На терке? За этим не станет. Бока натрет – по своим затоскует. Уйдет!
– Не загадывай, к черту, не надо…
***
А солнце в ту пору остыло. Бродило по низкому небу. Под ним лежал снег.
– Доволен? – спросил у Потемкина ротный.
– Вполне. Главное, Юрий Юрьевич, враг очевиден! Как на линии фронта, его выбирать не надо. Солдаты спят с чисто душой.
– А в розыске?
– Там врага надо искать. А бывает – лепить.
– Ну, это логика, а в чем проблема? Чего ты крест на розыске поставил, я ведь могу знать? Можешь и не говорить, твое дело. Я тебя уже принял, потому что давно тебя, как спортсмена и человека, знаю, доверяю тебе. Служи.
– А проблемы, Юрий Юрьевич, я не скрываю – раздвоение личности.
– Это у тебя?
– О себе говорю, вообще-то… Диссоциативное расстройство идентичности – с таким диагнозом не стоит заниматься уголовным розыском.
– Диссо-ассоциация – произнести, – тряхнул головой Юрий Юрьевич, – невозможно. Ты расскажи…
– Логика службы требует изобличать преступника. Но изобличать не дают, а лепить заставляют.
– Не по душе тебе это?
– Не по душе. Такое впечатление: законы пишут те, кто может быть изобличен. А я, по этим же законам, должен искать крайних и лепить врага. Я так не хочу.
Ротный распахнул окно, и заложив руки за спину, стал всматриваться вдаль. С высоты не совсем от земли далекого, пятого этажа.
– Я тоже солдат, – сказал он, – а, как ты считаешь, могу спать спокойно? Нет. Не могу, как и ты, в своем розыске. Но, – пружинисто обернулся он к Потемкину, – плохо спится как раз из-за того, что мы солдаты. А время какое? Что нынче в Крыму, например?
– Временные беспорядки. Диктатор выгнал татарский народ, президент – вернул. Семья разрастается – есть проблемы. Житейские, бытовые, коммунальные, всякие. Потасовки, пусть даже большие, войной не грозят.
– Самоуверенный ты, Потемкин! Потасовки ему не грозят! Грозят, когда выкатываются на улицу – здесь людей покидает разум. Толпа безлика, нет личности – нет мышления. Толпа – извините – наше, людское, стадо. Остается надеяться на благоразумие тех баранов, которые могут стать вожаками. Именно так, в умнейшей стране Европы, к власти пришел нацизм.
– А не слишком хватили мы, Юрий Юрич: германский нацизм и мы… наше время?
– Слишком схожи они: те тридцатые и наши девяностые. У них рухнула и разделилась империя, и у нас – рухнула и разделилась империя. Может, я мнительный, только кажется, что не вся острота проблемы в строительстве суверенного государства – она будет позже – когда вдруг начнется обратный процесс – сбор разделенных частей. Это ведь было, недавний опыт – с этого начинался Третий рейх. Вот что тревожит, Потемкин… Однако, – развел руками и улыбнулся ротный, – надеюсь: издержки характера, просто я мнительный – лучше бы так.
– Смутное время… – вздохнул Потемкин, – Мы с Вами – солдаты трудного времени, Юрий Юрьевич. И не сбежать от него никуда, ни в какую службу.
– Ну да, – проворчал подполковник, – ты сбежал оттуда, где сам не мог спать – туда, где я спать не могу. Смутное время чревато гражданским противостоянием. Тут уж, Потемкин, не в уголовном розыске – здесь, придется тебе быть на переднем крае. А с обеих сторон баррикады – свои, свой народ. Худшей доли для солдата не придумать, так ведь? Я понял одно: делай что надо и – будь что будет!
Кокарду Сатана придумал
Инспектор ДПС ГАИ, Гапченко, перелистывал документы.
Пыхтел, на обочине, «Чемодан» – «Икарус». «Но сегодня – прищурился, глянув на номер, Славик, – «припалился» ты, друг мой! Сегодня мы возле тебя, головой поработаем». Он не спешил, потому что…
Реже стали встречаться Виталик и Славик. Отслужив свое, уходил, как уходит сезон удачи, сахарный бизнес. «Трейд и К» – находила другую жилу, а жизнь продолжалась.
– Виталик, – итожа большие раздумья большого периода, обратился Славик, – ты же все знаешь… в торговле, в коммерции, в жизни?
– Вот так много всего я знаю? Я что профессор?
– Да, вроде же, как депутат…
– Заценишь, Славка! Я – помощник депутата.
– Один черт, у вас супер-ксивы в кармане – и законов для вас не писано! Остановишь за нарушение – и у тебя же проблемы пойдут такие, что хоть жезл бросай на асфальт, и беги! И не трогал бы вас, да на лбу не написано. Дай-ка, твою рассмотрю.
– Посмотри, посмотри… Да, не много ты бегал-то, Слава, – косился Виталик на живот друга, – а то похудел бы!
– С гербом! Государственный ты человек, Виталя! – оценил документ Слава Гапченко…
– А на тебе, – усмехнулся Виталик, – гербов сколько? Считал?
– Что-то не догоняю?
– На шапке, – загнул первый палец Виталик, – раз! На двух погонах, – загнул он два пальца сразу, – три! Пять пуговиц, – пальцы на правой руке закончились, – по борту; на двух карманах; да плюс – ксива с гербом в кармане! Мало?
– А толку?
– Слав, – с умным видом, заметил Виталик, – вот ты ж говоришь: «на лбу не написано»… Ну, у меня – это да, а у тебя – написано!
Не было б глупо, Славик по лбу бы прошелся ладонью.
– Кокарда, умник! – воскликнул Виталик, – Она же на лбу. Отсюда и речь: у кого, что, на лбу написано. Нет, бог не зря для служивых кокарду придумал! А ты – скромника строишь мне из себя…
– Разве это придумал бог, Виталик?
– Ну, значит тогда, – примирительно, просто, сказал Виталик, – ее сатана придумал…
– Ну, ты даешь!
– Ну, если не бог, то все-таки – сатана!
– Скажешь еще, что я ему служу…
– Да, ему, Слав, ему – а кому же еще!
– А ты?
– А мы – слуги народа! Мы скромные люди. Видишь, мы герб свой в кармане носим, скромно, не светим.
– М-да… – подтер нос Славик, и потянулся к «Распутину» – водке, которую пьют люди среднего, или чуть выше-чуть ниже, полета. – Но, Виталь, у тебя голова! Вот, давай за нее! – толкнул Славик рюмку вперед.
– Погоди! – внутрь ладони убрал свою рюмку Виталик, – За дружбу – святое дело! Она – это первый тост.
– Святое… – вздохнул, опустил глаза Славик, – Даже не знаю-то, по большому счету, на фига я тебе и нужен?
Виталик открыл из ладони рюмку, и рюмки сошлись, столкнулись приветственно лбами.
Морщась от крепости духа «Распутин», Виталик ленинским жестом ладони указал вперед:
– Нужен-не нужен – забудь! – хотел что-то сказать, высокое, да воздержался. – Чего ты хотел-то, в торговле своей?
– Твой босс же, я так понимаю, наш рынок держит… Все это знают! – упредил он протестующий жест Виталика, – Вот я смотрю – «Чемоданы» на рынок идут и идут, идут и идут! Из них каждый тысяч на пятьдесят, как минимум, «зеленью», тарится. И – мимо меня, абсолютно бесплатно. Руками разводят: а что? Мы – ничто! Мы же не нарушаем. Мы – ввозим!
– Тысяч на пятьдесят?
– Сто пудов: я сам это вижу!
– Видишь… ну, да, страж дорог… А денег тебе не дают?
– Не могу придраться…
– Ой как обидно… – сочувственно, горестно, покачал головой Виталик.
– Да, хотя бы, гады, купюрой мне, из уважения, помахали! Они ж на меня плюют!
Виталик нахмурился и расправил плечи, и подвел итог:
– Вовремя ты обратился к помощнику депутата. Придраться не можешь… А я сейчас так придерусь, хотя не ГАИшник, но так придерусь – ты закачаешься и упадешь! – Виталик раскрыл объятия, в шутку, чтоб не упал Славка.
Славик мотнул головой:
– Ты настолько умный, что я тебя просто не понимаю!
– Вывоза нет, и придраться не можешь, так? – уточнил Виталик.
– Ну, да… – до слез горестно подтвердил Славик.
– А деньги? Я тебе их покажу, ты их срубишь, и купишь «Рено» – Виталик хотел прикурить: зажигалку заклинило.
Славик, также не прикурив от заклинившей зажигалки, сломал сигарету и горестно покачал головой:
– Да какие деньги? Какое, коту под хвост, «Рено»?! Наглецы! Я ж тебе говорю: туда и сюда шныряют – вжик-вжик, а мне – и купюрой, из уважения, не помашут. А ты…
– Ну, – сморщил лоб Виталик, – ты же «Магну» не куришь…
– Ну, ты меня жить научил – курю «Мальборо». Но ты же зазнался, сахар не возишь, сто долларов мне не даешь. Скоро я не смогу курить «Мальборо», и стану обыкновенным и современным, украинским нищим.
– Вот, пока я живой, – ударил себя в грудь Виталик, – ты нищим не станешь!
– У-гуу… – промычал Славик, намекая, что привык слышать сказки.
– Значит, – философски заметил Виталик, – пора тебя учить ловить рыбу… – он слышал такую мудрость от Альфреда.
Славик не понимал.
– Просто дать денег – конечно помощь, Славик. Но лучше бы научить тебя делать деньги. А заодно мы заставим тех «чемоданников» уважать тебя. Не нравится мне, что они над тобой смеются.
– Придраться не к чему…
– Оставь эту песню. Лучше подумай, как они деньги за свой товар платят?
– Спрашивал. Говорят, что хозяева через банк переводят. А сами они только записки везут, на вьетнамском, там отдают вьетнамцам-оптовикам, а те, по этим запискам отпускают товар. Все – едем назад.
– А ну-ка, а ну-ка, – Виталик навел на лоб складки, подвинул, наполнил рюмки, – Кто с ними еще, кроме водителей?
– Да еще один. Наш, экспедитор.
– А вьетнамцев нет?
– Они же «невыездные».
– Слав, это чушь!
– Что?
– Деньги.
– Ты хочешь сказать…
– Через банк – это чушь! Базар, Слав, запомни – базары работают только наличкой. Ты платежное поручение банка когда-нибудь видел? Плательщик: кто он в данном случае, а? Спекулянт на базаре – плательщик? А назначение платежа? А получатель – тоже базар? Мы о чем говорим, Славик? Смешно!
– А что делать?
– А без мозгов делать нечего… – стал кушать и думать, Виталик. – А сделаем вот что, – сказало он, покушав, – возьми меня, в другой раз, на смену. На месте поговорим…
Быть не может в дороге пустых чемоданов!
Как обычно проверив, не спешил их возвращать в этот раз документы инспектор Гапченко. Заложил руки за спину, и пошел вдоль автобуса:
– Что, – спросил он, – везем запрещенное?
– Да Вы что? – отвечал, удивленно водитель, – не знаете, что ли?
– Не слышу! – заметил инспектор, – Я не услышал.
– Господи! Да ищите! Оружие, там, наркотики… Вон, – указала рука абсолютно пустой салон «Икаруса», – Шмонайте!
Инспектор подал жест напарнику. Тот, со вторым водителем, приступили к осмотру салона.
– Шмонайте? – неторопливо двинулся, вдоль автобуса Слава Гапченко, – Слова-то какие употребляете…
– Да что же Вы, – брови на лоб – водитель, – да мы же знакомы, сто лет! Телевизор я Вам привозил.
– Я помню. Спасибо, и я его оплатил.
– Но, Вы же, в натуре, знаете сами – зря этот обыск…
– Это досмотр, не обыск!
– Вот он – зря!
– А валюта?
– Что? – замерли оба, у колеса.
– Вы валюту везете?
– Да, бог упаси…
Но Славик заметил – врасплох прозвучал вопрос.
– Она в перечень запрещенных к вывозу входит.
– Да нет, никакой валюты…
– Но я же, – опять зашагал инспектор, – не тороплю Вас. Подумайте, а потом говорите.
– Какая валюта…
– Ну а на дорогу? А там, в Москве, кушать? Коллегам моим «на лапу» или не платите, а?
– Вы что – как положено, платим!
– Только не мне, – констатировал Славик.
– Ну, на это есть нормы Да это ведь можно, – облегченно вздохну и запалил сигарету водитель. – На таможне мы оформляем их по декларации. Можно, а что ж…
– Ну, так вот, покажите валюту. Мы что же, враги?
Водитель, зажав сигарету зубами, так что от дыма сощурился и заслезился глаз, влез в карман, вынул оттуда десятку «зеленых»:
– Возьмите, на память, и тему закроем.
Инспектор, все так же, с руками за спину, развернулся и зашагал назад. Не заметил десятки. Водитель, помешкав, нагнал его. В руке, не таясь, «засветился полтинник». Но, инспектор его, точно так же, не видел…
Напарник Славика, прогулявшись в пустом салоне, кашлянул и развел руками.
– Ну, так вот, – закурив сигарету из пачки «Мальборо», сказал Славик, – Вы добровольно покажете нам валюту?
Оставаясь, похоже, непонятым, уточнил:
– Личную, на свои расходы? Что разрешено…
Собеседник инспектора Гапченко, шумно вздохнул, показал рукой своему напарнику и достал кошелек:
– Смотри! – сказал он инспектору.
– Полторы тысячи, – согласился инспектор, -нормально, имеете право…
– У них, – имея в виду экспедитора и второго водителя, отозвался напарник Гапченко, – то же самое. По «полторы»!
– Выходи из салона, – сказал ему Славик, – и осмотри багажники.
– Ребята, вы что, руки пачкать в мазуте?
– Ничего, мы же не белоручки! Ты открывай.
Недовольно сопя, водители, с двух сторон, пооткрывали крышки багажных отсеков. У старшего из водителей – у того, с кем Гапченко договаривался о телевизоре, в правой руке, подзависла зеленая «сотка». «Сотка»! Но Гапченко не замечал.
Загремели ключи, монтировки и ведра.
– Отойдите! – отпрянув назад от люка, сказал младший из ДПС, и, осмотревшись, вытянул изнутри ведро.
– Вот, – сказал он.
Гапченко, жестом велев остальным замереть, подошел.
– А что это? – посмотрев, обернулся он к экипажу «Икаруса-Чемодана».
– Командир… – упавшим, на снег, до обочины, голосом, произнес водитель.
– Так! Вы, – сказал экспедитору и второму водителю Славик, – шагайте в автобус, а нам – дайте поговорить.
– Бери! – сказал он напарнику, указав на ведро, – И ты, – водителю, – и давайте туда, – показал на свою машину, – греться! И – думать, конечно…
***
– Есть полезный багаж – распаковывай, не стесняйся. – предлагает Потемкину ротный. – ну не мог же ты из уголовного розыска прийти к нам с пустыми руками. Не в плане, конечно же, заморочек оперативных, а в плане повышения боеспособности.
– Подумаю, – пообещал Потемкин. Долго присматривался, как носят оружие милиционеры строевых подразделений, и родного спецподразделении также. Вырисовывалась тут корректива к повышению боеспособности. И на одном из занятий по огневой подготовке, он рассказал вот что:
– Немцы и наши носили оружие по-разному. Наши – на поясе справа, даже и «набекрень» – к ягодицам. Немцы – слева, на животе. Оперативники носят так же. Таковы традиции? Не совсем. Ответ кроется в назначении портупеи. Это не декоративный атрибут военного человека. Это поддержка плечевыми ремнями, крест-накрест пояса, в местах расположения сабли и пистолета. Сабля отменена временем, и через плечо, соответственно, перекидывается один ремень. Туда, в этот узел поддержки, немецкий солдат перенес кобуру. Почему? Правый локоть, у правого бока – делает руку удобной – ну просто находка! – для захвата противником. Минус? Конечно!
Потемкин одернул застегнутый китель. Ладонью, не отводя плеча в сторону скользнул вдоль пуговиц. Легко, как закладка в страницах, скрылась ладонь под полою кителя. Предплечьем скользнул – и всего лишь – а из-под полы, тем же, кратким путем возвращаясь ладонь, выводя пистолет на прицельную линию!
Таким же путем, «не поморщив костюмчик», Потемкин вернул пистолет в кобуру.
– А когда мы в шинели? В плаще? Нужно отбрасывать полы, расстегивать их – если пистолет по уставу – на правом боку. Слева, – самый быстрый и скрытный, доступ! Правда, не в женской одежде – там полы сходятся справа налево.
Инспектор службы, капитан Мотузко, проходя мимо зала, где проводил занятия взводный Потемкин, остановился, послушал немного, развернулся и поспешил обратно.
– Вы знаете, – через пару минут спрашивал он командира «Тантала», подполковника Птицына, – что вытворяет ваш новый взводный? Да это прямое, грубейшее нарушение Устава! Да Вы отдаете себе отчет в том, что будет со мной и с Вами, вдруг что случится? Ведь это оружие! Что он творит? Он что – ребенок? Левый пистолет!
– Присядь, – попросил командир, – расскажи, в чем дело?
Капитан рассказал.
– Вот, черт! – удивился, ротный. – Надо же…
– Что, это все? – спросил капитан.
– Н-да-а… – сказал ротный.
– Этого, – я Вам сказал, и Вы знаете – быть не должно! «Немцы, наши» – Вы что? Как хотите, а я Вам сказал. И я умываю руки!
Если не обнаружено – нет нарушения…
В продолжение не предусмотренной Уставом темы, Потемкин сделал шаг дальше.
– Сержант Ромашкин! Продемонстрируй процесс выстрела.
– Для производства выстрела необходимо выполнить следующие действия. Расстегнуть кобуру, вынуть пистолет, снять с предохранителя, путем постановки флажка большим пальцем в нижнее положение. Свободной рукой, ухватившись за рамку затвора, оттянуть назад, преодолевая сопротивление возвратной пружины, резко ее отпустить. Возвращаясь, затвор подаст патрон из магазина в патронник, оставив при этом курок во взведенном положении. Патрон в патроннике, курок в боевом положении – оружие готово к применению. Ответ закончен!
– Не совсем. Предотвращая случайный выстрел, флажок предохранителя ставим в верхнее положение. В общем, процесс, как история – долгий: «Снять… в положение. Свободной рукой ухватившись…» Обе руки… А нам дороги доли секунды! И свободной рука не всегда может быть. Скажи, а случайный выстрел сейчас возможен?
– Нет. Патрон в стволе, но поднят флажок – значит, заперт затвор. Невозможен выстрел.
Потемкин вынул свой пистолет. Показал: флажок находился внизу. – В моем случае выстрел возможен?
– Снято с предохранителя, значит, возможен.
– Невозможен – в патроннике нет патрона! Опера всегда носят оружие так. Преимущества? При первом касании, сразу понятно – флажок внизу – значит, патрона в патроннике нет. Придя в себя, истекая кровью – все может быть, я сразу все понял. Минус одно движение: я не сбрасываю с предохранителя – сразу гоню рамку назад и взвожу затвор. А если я обнаружил флажок в верхней позиции – это значит патрон в стволе. Потому и заперт. Остается – без всех предварительных операций, пальцем сбросить флажок и стрелять самовзводом. Преимущества очевидны?
– Очевидны, но так же нельзя. Устав не велит. Им предусмотрено строго: в кобуре, по правую сторону от пряжки на поясном ремне…
– Устав необходимо соблюдать. Нарушение может быть установлено либо мной, либо проверяющим. А если не обнаружено – значит, нет нарушения. Но пистолет упакован должен быть так, чтобы успел сказать свое слово веско и вовремя. Когда неспокойно, не поленись, позаботься об этом. И станет спокойней.
– А как женщинам быть: их одежда не приспособлена к вашей манере ношению пистолета?
– Перескажу прекрасно сказанное: у войны не женское лицо!
***
– Покажи план занятий, Потемкин, – требует ротный. – По огневой подготовке конспект, разумеется, есть?
– Есть, – подтвердил Потемкин. Достал и представил к проверке конспект и план.
Ротный их полистал, почитал, расписался где надо.
– А ты, – спросил он, возвращая бумаги, – дурному бойцов не учишь?
– Нет – спокойно ответил Потемкин, – дурному я их не учу.
***
Из «подземелья», где проходил инструктаж и раздача оружия, взводный Потемкин, всегда поднимался последним. Железо решеток, стальных косяков и запоров, гремело в ушах, пока поднимался наверх, по ступенькам, под сводами столь массивными, что свет любой яркости, придавал ощущение сумерек и глухоты настоящего подземелья.
Зато, после этого, взгляд, мимолетный и даже через стекло, на небо, побуждал оценить и приветствовать солнце. А оно, как всегда, было вновь не таким, каким было совсем недавно. Оно, с каждым днем, обретало легкость, и поднималось выше. Потому, что клонилось теперь не к декабрю, где приходится пережить свой, холодный и самый короткий день – к вершине лета теперь направляется солнце.
***
– Потемкин, «Вьетнамская одиссея героя Чернобыля» – это не про тебя? – вспомнил вдруг ротный, статью из газеты «Известия».
– Про меня.
– Ну, раз был во вьетнаме, значит, знаешь вьетнамский?
– Не слишком…
– Дело такое. Присядь. Ты автобус вьетнамский помнишь? Возле аэропорта?
– Понимаю, о чем речь…
– Ищут твои коллеги. Но, пока суть да дело, шеф твой бывший, полковник Цупов, клиентов нам подогнал. Дал им совет: пока мы бандитов ищем вам нужна безопасность. Вообще, нужна. Так вот, говорит: обратитесь в «Тантал». Договор заключите, и будут вам, на законных основаниях – и защита, и сопровождение. Они уже приходили. Что скажешь?
– Да что я скажу? Разумно.
– Ну вот, – оживился ротный, – мы с руководством решили: берем это дело. И поручим тебе. А кому же? Твои посылают – тебе и работать. Все справедливо!
***
Два десятка въетнамцев-предпринимателей, закончив последние приготовления, поубирали бумажники, списки и настроились на неуютный и долгий отдых в пути. Путь неблизкий – Одесса, «Седьмой километр». Задача поездки – закупки на опте.
В районе аэропорта автобус был остановлен нагнавшей его темно-красной «пятеркой».
Сотрудник ГАИ, козырнув, как обычно, принялся проверять документы водителя, двое других, «в гражданке», приступили к проверке у пассажиров.
– Предупреждаем: валюта, наркотики и оружие, – лучше предъявить добровольно!
Какие наркотики и оружие, могли быть у этих, законопослушно примерных граждан? Но вот, валюта… Увы, была – и у каждого! Когда паспорта, патенты, валюта – оказались в руках у старшего из сотрудников, тот, взвесив в руке, покачал головой, подивился объему и распорядился:
– Будем разбираться! Через, – он взглянул на часы, – сорок минут ждем всех в кабинете номер 313, в Управлении по борьбе с организованной преступностью. Ясно?
Полчаса не прошло, а «Икарус» с послушными коммерсантами, ждал, где велели. Но готовности этой и прилежания, не оценили. Не кому было. И даже когда еще десять минут прошло, все осталось так же. Вьетнамцев не ждали. И кабинета 313 в Управлении не оказалось. В ужасе непоправимой потери, на стол дежурному легло заявление от потерпевших. По городу принимались меры для задержания дерзких мошенников, но мало кто верил в их результат, особенно когда стало известно, что номер «пятерки» на самом деле принадлежит «Запорожцу» «не на ходу».
Пока все закончилось тем, что бандитов искали, а полковник Цупов – начальник розыска, дал для «Тантала» клиентов.
Истинный свет луны
«Тантал» взял этих людей под свою охрану. Для потерпевших, милиционеры «Тантала» были людьми не чужими. Сочувствовали, слушая о случившемся из первых уст, и ссылались на взводного: «Лучше бы с ним. Он сыщик – разбирается больше». Однако, Потемкин, на эту тему, «не заводился».
Ле Ван Лок – староста и переводчик группы, для которого Потемкин получался куратором, повздыхал, да решился:
– Георгий, – сказал он, – мы знаем, ты сыщик! Ты в таких делах разбираешься. Надо поговорить
– Я сыщик бывший
– А разве это проходит?
– Любопытно: если сыщик, – то это навсегда?
– Думаю, да, – чуть смутился Лок.
– Могу сказать только то же, что и другие: сочувствия и симпатий – что в этом услышишь нового?
– Что-нибуль – ведь каждый способен сказать о луне по-своему.
– Интересная мысль, – согласился Потемкин, – но что это даст?
– Позволит, в итоге, увидеть истинный свет луны.
– Интересная мысль, – повторил Потемкин, – Я подумаю и позвоню тебе.
Позвонил в тот же вечер:
– Если не шутишь, согласен, поговорим.
– Не шучу, – удивился Лок. В душе почему-то прошел холодок тревоги. Едва уловимый сквозняк – как из дальних, непосещаемых комнат.
Легко неприязнь вползает в души
– Попробуй зримо представить все сказанное и пересказанное вокруг этого события, Лок, – прежде всего предупредил Потемкин, – Луну завалить можно! Я не хочу тратить время на то, чтобы мы просто пополнили этот добрый и бесполезный хлам. И мне интересно увидеть «Истинный свет луны», но просто так говорить я не буду. У разговора должна быть цель, и она диктует нам некоторые правила. Тебе надо понять их, и согласиться или не согласиться с ними.
– Если надо, Георгий, я всех соберу: и своих и водителей. Пусть расскажут подробно, как было, всю правду. С чего начинать?
– Начинай с себя.
– С меня?
– Да.
– Я – Лок не понял Потемкина, – сторона потерпевшая. Потом, я лично там не был. Как же, – пожал он плечами, – с меня начинать?
– Все находится в нас, Лок. Начинать с себя – первое правило, о котором я только что говорил.