Пираты, или Тайна Бермудского острова

***

В то же самое время, но только на бо́рту «Второй Независимости», пиратский капитан (хотя и удивлённый диковинным способом общения, но не утративший способности к логическому мышлению) сумел догадаться, что, едва начавшись, переговорный процесс прервался именно вторым собеседником, а вовсе не непредвиденными событиями. Не соблюдая правил хорошего тона, принятых у джентльменов удачи, разговор закончился резко, внезапно, без убедительных объяснений.

– Куда он делся? – изумился кровавый разбойник, легко определивший, что от него сейчас ненавязчиво отбрыкну́лись. – И почему твоя штуковина ничего нам больше не говорит? Твой отец что, – установление несложного факта не явилось чем-то уж чересчур затруднительным, – шутки, что ли, дурацкие, решился со мною шутить? – клинковое остриё упёрлось в нежную кожу адмиральского отпрыска, сделав на горле короткий надрез, хотя и едва заметный, но всё же кровоточи́вший. – Никому не дозволено вести себя со мной по-хамски, нахально, неприемлемым образом.

– Нет, – затрясся окончательно протрезвевший повеса от жуткого страха; он сложил перед собою молитвенные ладошки, как бы взывая к пиратскому милосердию, – просто у американской армии существует строгий порядок: на любые переговоры с потенциальным врагом необходимо получить верховное одобрение. Дело в том… что с Вами сейчас разговаривал не верховный главнокомандующий… ну, то есть ему, прежде чем чего-то решать, требуется провести наивысшую консультацию. Когда мероприятия окажутся согласованными, тогда они с Вами свяжутся.

Доводя простые истины, молодой человек слегка отворачивался, потому как ужасный капитан вплотную приближался к нему неприятной физиономией и беспрестанно дышал отвратительным запахом; он копился внутри его гнившего тела на протяжении долгого времени, прожитого в плотских грехах да грязном распутстве.

– Ты чего от меня воротишься? – негодовал закоренелый разбойник, прекрасно осознавая, что благими ароматами он нисколько не пышет. – Тебе, богатенький выродок, не нравится, что ли, как от меня сейчас пахнет? Оскорбить меня хочешь?!

– Нет, простите… даже не думал, – старясь собрать всю вовсе не сильную волю, чтобы невольно не сморщиться, высокородный отпрыск продолжал легонько подрагивать; он уже и не чаял, что сможет успешно выбраться и что останется и целым, и невредимым, – просто Вы, сэр, наводите на меня нечеловеческий ужас, нагоняете несоразмерного страху, – Липкен не стал геройствовать – изображать, чего и в помине-то не было, а именно отважную смелость.

– Тебе действительно страшно? – удовлетворённо, более миролюбиво, провозгласил главарь отпетых разбойников, расплываясь в самодовольной, а в чем-то и благодушной улыбке; одновременно он отдалил от молодого офицера остроконечную саблю. – Понагнали мы дьявольского кошмара?

– Правда, сэр, – чувствуя перед подчинёнными моряками тупую неловкость, молодой повеса опустил пониже стыдливые очи; он и не представлял, что остальные члены команды напуганы нисколько не меньше.

– Понятно, джентльмены? – обратился пиратский главарь к собственным соплеменникам; он неприятно ощерился и выставил напоказ два чудовищных, практически полусгнивших, клыка. – Мы с вами страшные!

– Га-га-га! – ответилось дружным, многоголосым гоготом, подхваченным сотней разбойничьих глоток.

– Тогда сотвори чего-нибудь с той удивительной штукой, – так же внезапно, как показал довольство, сделался Уойн необычайно озлобленным, – чтобы она снова показала мне твоего несговорчивого папашу: вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий. Глядите, ребятушки, – обратился он к разухабистым спутникам ласково, точно к маленьким детям, – как можно, не гоняясь за кораблями, через великое расстояние передавать и наболевшие, и выстраданные проблемы! Давай уже начинай, – переключился старый пират на современного офицера, понизившись до злобного полушёпота, – не видишь, моя команда полна ожиданий. Сейчас она находится в предвкушении и скорой, и обильной наживы?

– Я пробую, но у меня пока ничего не выходит, – легкомысленный отпрыск затрясся больше обычного, – «абонент недоступен». Это означает одно их двух: либо мы вышли из зоны покрытия спутникового сигнала, либо мой отец, извиняюсь, нас «игно́рит» умышленно.

Оправдывая жуткое прозвище, Бешеный Фрэнк зловеще нахмурился, выпятил тёмно-синие губы и, яростно заводив «железными» желваками, придал себе суровое выражение, способное повергнуть в душевный трепет кого угодно – чего уж говорить про какого-то никчёмного «папенькиного сынка»? Он хотел что-то напутственно выкрикнуть, однако же не успел… Неожиданно вернулись двое посыльных, посланных в механический отдел корабля; они посчитали, что добытые сведения намного важнее.

– Капитан… сэр, – провозгласил за обоих Скупой, приняв вид немножечко виноватый, а в чём-то чутка глуповатый, – рулевой за́перся в железном отсеке и никого не пускает. Мы пробовали пробиться, но дверь там настолько прочная, что выдержит, наверное, однократный пушечный залп. Ещё нам кажется – он скрывается не один.

– У-у! Дьявол меня разбери! – наполнившись нечеловечьими интонациями, зарычал озлобленный капитан; он поднял кривую саблю, словно собираясь скомандовать «новый приступ». – Да кем они себя возомнили – бессмертными, что ли?! Десять человек за мной, – приказывал он в следующий момент, сам устремляясь к металлической двери, ведущей во внутреннюю часть военного корабля, – остальные остаются стеречь захваченных пленников! Смотрите за ними внимательнее: они способны на нежданные провокации и – протащить меня под килем, если я окажусь не прав! – внезапные хитрости.

Забрав двух незадачливых горе-курьеров, вернувшихся с неприятными новостями (а вдобавок ещё и восьмерых отпетых головорезов), Уойн устремился на нижние палубы, чтобы самолично призвать отчаянных наглецов, посмевших ему противиться, к прямому ответу. Наивный! Он думал, что, как и обычно, сможет всех запугать одним лишь грозным, по-дьявольски убедительным, видом. Однако оказалось не так всё просто: закоренелого выродка остановила железная дверь, способная выдержать воздействие намного более мощное, чем необузданный норов разгневанного разбойника. Хотя бесшабашный главарь и оправдывал само за себя говорившее прозвище (яростно брызгал вонявшими слю́нями), но, очутившись перед стальной преградой, так-таки понял, что крепкое укрепление (как ни старайся) ему не по силам. Славясь чрезмерной упёртостью, он и не собирался, не испробовав все возможности, отказываться от намеченных планов. Матёрый головорез приблизил свирепую рожу, вонявшую «колониальными нечистотами», почти вплотную к пуленепробиваемому иллюминатору и гневным голосом прорычал:

– Открывайте, «шелудивые псы»! Это говорю вам – я!!! – Бешеный Фрэнк! Клянусь! Ежели вы добровольно мне подчинитесь, то я вас не буду наказывать слишком уж строго! Ну?.. Так что, мы договорились?!

– Идёшь ты в задницу, «сраный ушлёпок»! – из-за двери прозвучала всецело понятная фраза, произнесённая голосом человека, давно достигшего среднего возраста, повидавшего «всякого».

Теодор Нельсон (несговорчивый член команды) отслужил на американском военном флоте больше чем тридцать пять лет. Достигнув, пятидесятичетырёхлетнего возраста и выйдя официально на пенсию, он продолжил плавать в качестве наёмного труженика, почётного механика, и был приписан к новому, суперсовременному судну, изготовленному как типовой тримаран. Человек тот являлся настоящим профессионалом корабельного дела, и вышестоящее руководство без особых препирательств предоставило бывалому мореплавателю привычную должность, направив на сверхсекретную технику. По характеру он являлся отважным, не ведавшим чувства страха, готовым к любым непредвиденным испытаниям, и в любой ситуации мог с честью исполнить возложенный долг. Внешность его виделась заурядной, самой обыкновенной, не выделявшейся среди остальных. Особо можно отметить сутулую фигуру и лицевые черты: невысокий рост, стремящийся больше к среднему; худощавый, но жилистый корпус; серые глаза, блестящие недюжинной смелостью; волевой подбородок, выпирающий легонько наружу; чуть крючковатый нос, бесцветные тонкие губы, небритые щёки. Одеваться отставной моряк привык в пятнистую военную форму, сочетавшуюся с неизменной кепкой-бейсболкой, скрывавшей седые волнистые волосы. Ответственный сотрудник американского флота отлично помнил предписанную инструкцию. Поэтому, услышав на верхней палубе звуки ожесточённого боя, он тут же осуществил предупредительный ход, положенный в критических ситуациях. Первым делом практичный механик за́перся изнутри. Далее, продолжая выдерживать полный ход, погнал боевой корабль к восточному побережью, к ближайшему по́рту.

Матёрый пират продолжил свирепствовать. Где-то ругательствами, а где-то убедительными посулами он пытался вызволить непреклонного бунтаря наружу. Минут через двадцать безуспешных попыток, не увенчавшихся и маломальским успехом (видимо, устал громыхать громогласным басом?), Уойн вроде как успокоился и уравновешенным говором обратился к сопровождавшим соратникам:

– Бродяга, вдвоём со Скупым сходите и приведите того мальчишку, с которым я разговаривал, когда вы пришли. Посмотрим, может, хотя бы он сумеет убедить закоренелого «выродка» открыть нам поганые двери?

Закончив непродолжительный монолог вопросительной интонацией, свирепый разбойник, для полного убеждения словами «Ну-у, быстро!» заставил подручных приспешников заспешить на верхнюю палубу. Вернулись они ни раньше ни позже, а по прошествии одиннадцати минут, когда рассерженный капитан начинал утрачивать душевное равновесие. Нерасторопные посланники ненавязчиво подталкивали полураздетого «папенькиного сынка», так и продолжавшего оставаться неприкрытым до пояса.

– Вы чего там так долго? – прорычал старый морской бандит, выказывая нерадивым посыльным излишнее недовольство.

– Простите, сэр, – зрелый пират трусливо поёжился, но не утратил присутствия духа; он рапортовался, лишь иногда допуская дрожащие интонации: – Помочиться его приспичило… Мы посчитали желание естественным, целиком оправданным, и разрешили немного оправиться – не нюхать же ссаную вонь во время дороги?

– Ладно, шут с вами, – согласился грозный главарь с полноправной предусмотрительностью (что не говори, человеком он слыл хотя и жестоким, но, в сущности, справедливым), – тащите его сюда!

Последнее утверждение относилось больше к самому лейтенанту Липкену. Для того чтобы преодолеть полуметровое расстояние, отделяющее от неприступной двери́, молодому офицеру требовалось преодолеть всего лишь пару шагов – он послушно их той же секундой и сделал, едва поступило грозное распоряжение пиратского капитана.

– Давай, – согласился преступный старик, говоря дружелюбным голосом; к необузданному повесе он начинал испытывать если и не искреннюю симпатию, то устойчивый интерес в его необходимом присутствии, – побеседуй со своим человеком и убеди его запустить меня внутрь. Клянусь! Ежели он будет благоразумен, пока я ему ничего не сделаю – до первого серьёзного нарушения. Как и везде.

Кивнув, что он отчётливо понял, Джеймс приблизился к смотровому иллюминатору, дабы его увидели, и громко, командным голосом, крикнул:

– Мистер Нельсон, с Вами говорит помощник капитана Липкен. Довожу до Вашего сведения, что кома́ндер Вильямс погиб; а значит, я исполняю на судне обязанность старшего. Приказываю Вам, Теодор, немедленно разблокировать механизированный отсек и позволить войти. Вашей жизни в настоящем случае угрожать ничего не будет.

– Извините, сэр… со всем уважением, – «непробиваемый» механик приблизился к толстой перегородке, отобразившись недолгой печатью сомнения; однако той же секундой, отогнав её прочь, обрёл привычное выражение «непоколебимой уверенности»: – Вы же знаете уставны́е правила: «…новое секретное судно ни в коем случае не должно попасть к враждебным недругам». Уверен, ваш отец, адмирал Липкен, меня целиком поддержит.

– Да?.. Точно? Как же тогда корабельный устав? – продолжал молодой офицер настаивать; он не столько переживал за личную безопасность (понял, что с современными знаниями и влиятельными возможностями отсталым разбойникам выгоден), сколько упивался приобретённой властью. – Что он предписывает делать и в таких, и в подобных им случаях? Вспомни: «…при возникновении экстренной ситуации вся ответственность за принятие последующих решений ложится на капитана либо лицо, его замещающее. Подчинённой команде следует неукоснительно исполнять любые его приказания, какими бы необдуманными они не казались…». Так, что ты, Нельсон, ты ответишь: согласен подчиняться существующим правилам или позволишь считать тебя военным преступником?

– Ещё раз простите, сэр, – отвечал пожилой мужчина настолько решительно, насколько ни секундой не сомневался в собственной правоте, – но – если вы помните? – я сотрудник вольнонаемный, а значит, не могу нести ответственность по военному положению. Я останусь при предписанном мнении. Разубедить меня?.. Хм, если кто и сможет, то единственный человек на всём белом свете – главнокомандующий американскими военно-морскими силами.

– Нельсон, ты с ума, что ли, сбрендил?! – теряя терпение, прикрикнул взбудораженный лейтенант, не отличавшийся моральными устоями, патриотическими приверженностями. – Немедленно открывай! Я просто приказываю! Иначе я лично буду судить тебя по законам военного времени и расстреляю без трибунала, без следствия.

– Ваше право, сэр, – неприветливо усмехнулся отважный механик, в силу моральных устоев, а заодно и почтенного возраста не потерявший присутствия духа, – только сначала дверцу стальную откройте… Вы, конечно, можете её подорвать, – на ходу уловив вероломный замысел, засомневался опытный мореплаватель, – но, пожалуйста, не забудьте, что здесь тьма-тьмущая дизельной жидкости, в том числе сжиженного природного газа. Их прямое воспламенение, заметьте, ни для вас лично, ни для дерзких захватчиков, ни для всего секретного судна ничем хорошим не кончится.

Больше часа потребовалось, чтобы окончательно выяснить, что патриотическая приверженность у старого морехода исключает любые поблажки. Поразительно, то ли пиратский капитан устал, и ему срочно потребовался непродолжительный отдых, то ли ему надоело заниматься пустой болтовнёй, направленной в бесполезное русло; но он вдруг выразительно плюнул в прозрачный иллюминатор и, энергично взмахнув абордажной саблей, грубовато воскликнул:

– Всё, хватит тут время драгоценное впустую растрачивать! Пойдёмте-ка лучше наверх да разберёмся, как следует поступить с остальными пленёнными моряками. Назначить тебя разве над ними главным? – кивнул он на моложавого лейтенанта. – Хотя, нет, думаю, особого толку не будет: видел я, как рьяно они тебе подчиняются, ха-ха! – сделав логичное замечание, злословил критичный злыдень (он имел в виду непреклонного Нельсона). – Ты вот что скажи: через какое время мы с выбранной скоростью достигнем материковой зоны?

– Часов через семь, в крайнем случае восемь, – несмотря на ленивый характер, Джеймс волей-неволей, во время каждодневной службы, кое-чему обучился и мог свободно прикидывать примерное расстояние, – если мы движемся в нужную сторону, а не, скажем, в обратную.

– Что это значит? – Фрэнк зажегся яростным гневом, предположив, что скользкий офицерик ведёт опасные игры.

– Ничего особенного, – заспешил лукавый плут-лейтенант успокоить удало́го убийцу, сделав закономерное заключение, – просто в момент нападения в капитанской рубке находился убитый Хьюго – он, соответственно, и выставил курс. Я в то тревожное мгновение находился в своей каюте и ни сном ни духом не ведаю, куда он изволил направиться. Если Вы, капитан, мне только позволите, я быстренько разберусь – и о выбранном направлении обосновано доложу.

– Хорошо, – согласился неглупый пират, вышагивая уверенным шагом; он направился на верхнюю палубу, где до сих пор находились и верные ему морские разбойники, и пленённые военные мореплаватели. – Ты сможешь без парусной тяги придать сей странной посудине корректное направление? – поинтересовался он дальше.

– Запросто! – не задумываясь, ответил распутный повеса, мысленно увидевший себя на стороне озверелых, едва ли не диких бандитов (он уже получал у них некую значимую должность, достойную высокородного положения). – В настоящее время с изменением корабельного курса не возникает вообще никаких проблем. Не знаю: почему о столь существенном факте не удосужился поразмыслить Нельсон? Наверное, он попросту, глупый «баран», упёрся, – пожал безответственный лейтенант плечами и предложил новоявленному «кома́ндеру», не выходить на заднюю палубу, а сразу проследовать к капитанскому мостику.

Право распоряжаться судьбой захваченных пленников да свободным пиратским временем предоста́вилось Трампу. Без особых возражений он согласился исполнять обязанность квартирмейстера и сразу же взял основным помощником закадычного друга Скупого. Вдвоём они, пока Липкен и Уойн придавали военному судну направление на Бермудский архипелаг (что оказалось совсем нетрудно, так как, по окончании урагана, работа всех приборов восстановилась), проявили неисчерпаемое усердие: военных моряков загнали в одну служебную кладовую; морских разбойников распустили заниматься осмотром суперсовременного судна, доставшегося им в качестве боевого трофея.

***

Время приближалось к половине первого пополудни. Адмирал Липкен стоял на капитанском мостике эсминца «Колумбус», рассекавшего необъятные просторы Саргассова моря. Изучая глубоководный эхолокатор и дисплей спутниковой системы слежения, он не утруждался в особых расчётах, что нужное военно-морское судно направляется в сторону Бермудского скопления островов и что до него остаётся ни много ни мало, а не более ста километров. По полученным данным, террористические захватчики (как их теперь называют) двигались с уверенной скоростью и покрыли добрых двести пятьдесят морских миль, то есть половину всего необходимого расстояния. «Что ж, – размышлял один из высших чинов ВМС США, задумчиво глядя на современные чудо-приборы (с их помощью просчитать надводную навигацию не вызывало особенных затруднений), – скоро мы с вами встретимся, а вот тогда и посмотрим: что у вас там за суперграндиозные планы?»

На сближение потребовалось ещё минут двадцать, пока «Независимость – 2» не оказалась взято́й в круговое в кольцо и пока её не застопорили четыре боевых миноносца, участвовавших не в одной военной компании; они всегда подтверждали и огневую мощь, и расторопную быстроходность, и способность к эффектным манёврам.

– Дайте одновременный залп сразу из всех орудий, – приказав держаться на почтительном расстоянии, распоряжался адмирал Джеральди́н; он указывал в сторону секретного тримарана, захваченного «гнилыми пиратами», – только глядите, чтобы, не дай вам Бог, с ним чего-нибудь не случилось! Понятно, прямых попаданий быть не должно, но страху необходимо нагнать вселенского, какой «поганым ублюдкам» ещё и не снился! Словом, кто повредит наш новый корабль – ответит мне головой!

Недвусмысленное распоряжение исполнилось и точно, и в срок. Буквально через пару мгновений новёхонькое судёнышко подверглось внезапной агрессии, где-то «психической», а в чём-то психологической; она выразилась в оглушительных взрывах, не прекращавшихся на протяжении десяти минут. Подня́тые волны едва не затопили сверхсовременное боевое плавсредство. Неприятно ошеломлённые, оголтелые пираты частично попадали на верхнюю палубу, а частью – где кто находился. Накрывшись сверху двумя ладонями, они вспоминали о Господе Боге и самозабвенно предавались известным молитвам, не прекращавшимся на протяжении всего массированного обстрела. И только! Единственно, разбойничий капитан не утратил присутствия духа, а приставив к горлу «папенькиного сыночка» остроконечную саблю, вывел его на внешнюю палубу, обозначился горделивой осанкой и при́нялся дожидаться окончания предупредительной артподготовки, и ужасной, и вроде бы бесконечной.

Взрывы прекратились так же внезапно, как недавно и начались. У «четырёхзвёздного» адмирала образовалась прямая возможность, чтоб в мощный бинокль «наслаждаться», как непутёвый сынок, пока ещё живой, но близкий к смертельному краю, стоит на открытой палубе и находится от неминуемой гибели всего-то в одном, единственном, шаге. Даже полному идиоту сделались бы понятны намерения отпетого негодяя, ни на йоту не знавшего жалости. Не являясь тупоголовым кретином, заслуженный адмирал отчётливо уяснил, что предпринятый психологический манёвр не сработал – от слова «совсем». Главарь продолжал оставаться неколебимым, мысленно готовым к мучительной смерти, априори ожесточённому (причём, возможно, и огневому?) сопротивлению.

– Что они делают? – спросил докучли́вый пират у молодого Липкена, заметив, как через десять минут с одного из кораблей спустили на́ воду быстроходный катер и как в него перекочевали пятеро людей, одетых в белую военную форму (под солнечными лучами он казалась ослепительной и поблёскивала экипированной фурнитурой).

К наступившему моменту все суда попеременно остановились; видимо, и упрямый механик, услышав орудийные залпы, яснее-ясного понял, что их обнаружили основные морские силы Соединенных Штатов и что в продолжении поспешного бегства прямая необходимость отпала.

– Не иначе сюда плывёт мой всемогущий родитель, главнокомандующий ВМС США, – отчитался молоденький лейтенант, немножечко поразмыслив (он припомнил флотские обычаи, вопреки разнузданному беспутству сумевшие найти отражение в неразумной головушке, беспечной и легкомысленной), – чтобы обговорить с Вами, сэр, условия моего немедленного освобождения и возможной… – беспечный бездельник осёкся, сообразив, что городит лишнее; но, уловив суровый взгляд капитана, он осторожно продолжил: – Обще пиратской капитуляции.

– Хм, – усмехнулся старый разбойник, словно не замечая последнее слово, – и как это теперь происходит? В моё время, бывало, – Уойн был неглуп и, даже с провальной отсталостью в современных познаниях, смышлёно сообразил, что он каким-то невероятным (не исключено, что и мистическим?) способом телепортировался, через столетия, в будущее (или настоящее – кому как удобнее), поэтому уверенно констатировал, – с обоих кораблей высылали на встречу лёгкие шлюпки и встречались где-то посередине.

– Точно так же происходит сейчас, – учтиво поддакнул непутёвый повеса, растворившийся во влиянии морского разбойника; он возносил пиратский авторитет выше собственного высокопоставленного родителя, – ничего не изменилось. Они доплывут примерно до середины, а остановившись, в течении получаса будут намеренно ждать, пока мы, – подразумевался захваченный тримаран, – вышлем навстречу авторитетных парламентёров. Если не дождутся, они вернуться обратно. И вот тогда! Станут вести огонь на полное поражение.

– Даже несмотря на то что здесь находится родной сынок их главного адмирала? – недоверчиво усмехнулся дошлый прагматик, не допускавший и мысли, что верховный военачальник пойдёт на неосознанный, едва ли не сумасшедший шаг.

– Возможно, – пожал плечами молоденький лейтенант, недостаточно разбиравшийся в хитрых армейских тонкостях, – кто его знает, какие «све-е-ерху!» поступили серьёзные приказания?

– Вы чего – дьявол вам в бухту – здесь разлеглись?! – заорал недоумённый капитан на подручных пиратов, лежавших на мокрой палубе (они только-только поднимали зачумлённые головы, предусмотрительно прижатые во время обстрела поближе к сталистой обшивке). – Ни за что не поверю – Дэви Джонс мне в приятели! – что верные люди, победившие со мною ни одну треклятую задницу, смогли чего-нибудь испугаться? Всё, ребятки, обстрел закончился и пришла пора решительно изощряться! Скупой и Бродяга прыгают в шлюпку; остальные останутся прикрывать. Ежели что… впрочем, загадывать пока ещё рано.

Исполняя беспрекословное приказание, морские разбойники то́тчас же повскакали и выстроились в единую линию, готовые исполнить любое капитанское поручение, – пусть оно окажется и сумасбродным, и самым последним в их жизни. Далее, следуя общепринятым правилам, со «Второй Независимости» тоже спустили маленький быстроходный катер; в нём свободно разместились и грозный пират Уойн, и двое неразлучных соратников, и, разумеется, Липкен-младший. Небольшая процессия, ведомая безалаберным офицером, выдвинулась на деловую встречу с главным американским военачальником. Сопровождаемый Смолом и двумя подчинёнными «кэ́птанами», адмирал терпеливо дожидался отпетых разбойников; он остановился, как полагается, ровно посередине меж вражеских кораблей (в рассматриваемом случае военный эсминец «Колумбус» и захваченный таинственный тримаран). Они повстречались. Почти коснулись друг друга бортами. Всё, можно приступать к основной программе мероприятия – проведению парламентёрских переговоров.

– Отлично, мистер, – пользуясь более чем выгодным положением, первым заговорил предводитель свободолюбивого братства; для пущей убедительности (показывая, что настроен решительно) он продолжал удерживать клинковое остриё у горла «папенькиного сыночка», – вы наглядно продемонстрировали нам личную огневую мощь, но что ты скажешь, если я – раз! – разозлюсь да отпилю у неразумного отпрыска бестолковую головёнку – и прямо сейчас, у тебя на глазах.

– Тогда тебя, точно, ничто уже не спасёт! – ответил главнокомандующий в аналогичном почине, грубом и непочтительном. – Ты кто, вообще, такой, что позволяешь вести себя с нами, непобедимой американской армией, сверхнаглым образом? С террористами никаких переговоров мы сейчас не ведём – не боишься, что затеянный блеф не сработает?

– Ха-ха! – зловеще ощерился матёрый главарь, не чувствовавший вообще никакого испуга. – Если б ты мог, то мы бы – дьявол мне в ядра! – давно уже, ха-ха! кто кормил рыб, а кто болтался на рее! Но!.. Судя по всему, ты, неубедительный адмирал, предпочитаешь тактику чисто парламентёрскую; а следовательно, решительная атака в твои основные планы покуда не входит. Что же касается меня? Тут я отвечу и откровенно, и незатейливо: я – Бешеный Фрэнк, гроза Саргассова и Карибских морей.

– Да ты в своём ли, безумец, уме?! – не принимая во внимание ни подобающий вид, ни ужасную вонь, не растворяющуюся даже под свежестью моря, Джеральди́н выказывал закономерное недоверие, как следствие, нездоровое возмущение. – Тот кровожадный пират давно уже умер – ещё в восемнадцатом веке; сейчас, слава Богу, на дворе стоит двадцать первый.

– Постой, отец! – вмешался непутёвый сыночек, судьба которого разыгрывалась двумя самовлюблёнными, стоившими друг друга, людьми. – Возможно, обстоятельства складываются, странные, так неожиданно, что человек этот не так уж неправ. Знал бы ты, что нам всем довелось пережить, ты бы ему, бесспорно, поверил.

– Что твои слова означают? – высший офицер американского флота продолжал выказывать излишнюю подозрительность; правда, теперь он обозначился многозначительной миной сомнения. – Пожалуйста, объяснись.

– Прошлой ночью, – машинально Джеймс скосился на опасный предмет, находившийся в непосредственной близости к дрожавшему горлу; он как бы призывал его стать негласным свидетелем, – мы попали в невероятный шторм, больше похожий на убийственный ураган, но совмещённый с ужасным торнадо. Остервенело борясь со злобной стихией, мы стали прямыми свидетелям невиданного явления: из чёрной воронки, окончанием уходившей в бескрайнее небо, выпрыгнул деревянный корабль. С него на нашу палубу «посыпались» свирепые, безудержные пираты. Не больше чем за двадцать минут они захватили наш «супер-пупер» модерновый тримаран. Следующим шагом подчинили себе всю выжившую команду, необъяснимо – как?! – сумевшую уцелеть в ходе непродолжительной, но очень ожесточённой схватки.

– Этого просто не может быть! – разгорячился взбудораженный адмирал; по объяснимым причинам он не верил в ту несусветную чушь, что навевалась потусторонней мистикой, да разве ещё неуёмным воображением не «похмелённого» сына. – Что ты такое горо́дишь?! Ты что, Джеймс, вчера опять пил?!

– И я сам вначале не верил! – не особенно церемонясь, перебил американского военачальника кровавый разбойник. – Однако произошедшие события заставляют расценивать всё иначе. Как бы кому чего не казалось, но «э-э-это!» случилось. Лишив меня «Кровавой Мэри» – её затянуло в чудовищную пучину, – закоренелый преступник злорадно ощерился, – дьявол да, пожалуй, большая удача даровали мне вашу внушительную посудину. Я провозглашаю себя на ней единственным капитаном – нравится ли тебе, адмирал, или нет!

По ошеломлённой физиономии Липкена-старшего больше чем очевидно судилось, что внутри него боролись две разные сущности: одна утверждала, что преподносимая ересь является бредовой идеей и что с ним разговаривают обыкновенные террористы (возомнившие себя Бог знает кем!); другая настойчиво требовала довериться непонятному типу и сделать всё возможное, лишь бы освободить из безжалостных лап и неразумного, и крайне нерасторопного сына.

– Ладно, предположим, я вам поверю, – главнокомандующий обратился и к родимому сыну, и к морскому злодею, – но мне потребуется некоторое время, чтобы как следует поразмыслить… – он взял короткую паузу, словно испытывал немаленькое сомнение, внимательно всех осмотрел, а дальше продолжил значительно твёрже: – Через час встречаемся здесь же. Вот тогда и обсудим ваши невысказанные условия.

На «Колумбус» Джеральдин вернулся пораженный настолько, насколько не знал: верить ли в услышанную бредятину или посчитать несуразный захват чётко спланированной вражеской провокацией? По его первоначальному мнению, она осуществлялась таинственной, пока ещё неизвестной, террористической группой – но, точно уж, никакой не «Аль-Каидой». Ровно сорок пять минут мучительного сомнения потребовались бывалому адмиралу, чтобы прийти к приемлемому, наиболее всем выгодному, решению; оно отогнало́ его критичную нерешительность. План считался составленным, а значит, можно решительно действовать.

Как договаривались, встретились по прошествии шестидесяти минут и очутились на том же самом месте, что и совещались немногим ранее. Первым, как требовали создаваемые условия, заговорил представитель ВМС США:

– Кто бы ты ни был – судья тебе Бог – сына мне возвращать, я так понимаю, не станешь ни при каких обстоятельствах?

– Правильно, – согласился разбойничий предводитель, выставив наружу два полусгнивших клыка, – он принят в пиратскую братию. Поскольку отлично управляется с судном, постольку назначен первым помощником. Ты ведь не против? – обратился он к Джеймсу, не интересуясь его собственным мнением, а просто поставив, перед свершившимся фактом, в курс. – Согласен плавать под чёрным флагом, под личной моей командой? Если да, побыстрее скажи-ка самоуверенному родителю, не то – дьявол меня разбери! – как бы не сделалось слишком поздно.