Центр жестокости и порока

Пока остальная семья отсутствовала, произошло досадное происшествие: новый холодильник (каким-то чудесным образом?) пришёл в негодное состояние, и требовалась внеплановая замена. Простоватый хозяин не знал, что поломка не случайная, а целиком спровоцированная. Как только коварная интриганка возвратилась домой, первым делом он обратился с нормальным, всецело закономерным, вопросом:

– Как, Лидочка, мы поступим со сломавшимся холодильником?

– А, что с ним? – спросила пронырливая пройдоха, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться недальновидному остолопу в лицо. – Что с ним могло случиться, ведь он практически новый?

– Даже не соображу, чего конкретно ответить? – отвечал растерянный полицейский, в присутствии знойной женщины терявший способность логически мыслить. – Я вызывал ремонтную службу. Опытный техник внимательно всё осмотрел, а после и заявил, что выявил чьё-то внутреннее вмешательство и что отремонтировать испорченную систему никак не получится. Что бы могло случиться – случайно не знаешь?

– Нет, – не удержавшись от лёгкой, едва-едва пробежавшей, ухмылки, ответила обманчивая избранница, – не представляю, на что и подумать?.. Сейчас меня мучает немного другое: мы что, остались без холодильника, ведь, как понимаю, на покупку другого средств у нас нет?

– Почему же? – промолвил задумчивый муж, ещё не понимая, в какую, хитрую, он втянут интригу. – Меня просто интересует: кто из нас двоих отыщет потребные деньги?

– Уж точно, не я! – с презрительной миной огрызнулась умелая проходимка (за нешуточной ненавистью она успешно укрыла усмешку). – Ты мужик – ты и думай!

Аронову ничего иного не оставалось, как, печально вздохнув, залезть в тайную, надёжно спрятанную, кубышку, достать всю сберегательную заначку и отправиться за новой, жизненно необходимой, покупкой. Нехитрая процедура заняла у него весь остаток текущего дня. Когда он вернулся, ни лживой супруги, ни общего сына не было. Но и это ещё не всё! Пропали все их носимые вещи, а также личные принадлежности гигиенической надобности. Нешуточное событие случилось впервые: раньше Лидия предпочитала лишь шантажировать, пропадая на несколько дней; сейчас же всё выглядело совсем по-другому и походило на злачную правду. Аронов, въедливый на работе и, как «последний лох», доверчивый дома, вновь не придал значения, а просто предположил, что хитрая бесовка избрала какую-то новую тактику и что ей пришла очередная идея «выбить» побольше наличных денег. Он даже не позвонил, не узнал, где они с ребёнком соизволят остановиться? Неглупый мужчина справедливо предположил, что истинной правды она всё равно не скажет, а снова возьмётся словесно поно́сить и приводить различные адреса, не называя в итоге верного (как происходило вовсе не первый раз).

Прошёл день, промчался другой, минул и третий. Утешительных вестей от своенравной Лидочки так и не поступало. На день четвёртый, едва Павел вышел с каждодневного служебного совещания, на личный мобильник прорвался тревожный вызов. Без задней мысли был принят – зловредная женщина тут же стала атаковать.

– Послушай, дорогой, – слышался из сотового устройства голос, не предвещавший ни доброго ни хорошего, – я от тебя ухожу и предлагаю в добровольном порядке поделить совместно на́житое имущество, ха-ха! – раздался зловещий смешок. – Поскольку всё записано на меня, делить нам, получается, вовсе и нечего. Я предлагаю быстренько съехать с моей московской квартиры и передать ключи от моей же новёхонькой автомашины. Где ты будешь ютиться, селиться? – она взяла короткую паузу, недоброжелательно, с отвращением фыркнула, а после высокомерно продолжила: – Мне полностью безразлично! Я давно уж испытываю к тебе крайнюю, точь-в-точь брезгливую, неприязнь. Скажу больше! Я никогда тебя не любила, а единственное, только использовала. Поэтому катись-ка ты, милый, колбаской, причём на все четыре сторонки!

От непредвиденного, напрочь нежданного, поворота Павел опешил… он совершенно не представлял, как ему реагировать? Мало того что он содержал беспардонную, развратную женщину, оплачивал все многочисленные счета, так ещё, во-первых, умудрился заработать столичную комфортабельную квартиру, всю её обставил по последнему писку моды, во-вторых, пошёл на то, чтобы взять в кредит завидную иномарку. Да, к судьбоносному повороту доверчивый мужчина оказался совсем не готов; он вовсе на знал, как жуткое событие стоит воспринимать – чёрной шуткой либо всерьёз. Если бы у него появилась возможность взглянуть на себя в тот суровый миг сбоку, он очень бы удивился, улицезрев, как, оказывается, развита его нижняя челюсть и как она сумела оттопыриться книзу.

Зловредная супруга, всё больше ехидствуя, нисколько не унималась:

– Всем близким знакомым я рассказала, как ты нас с ребёнком жестоко избил, едва-едва не до смерти – он подтвердит, можешь не сомневаться! Собственно, из-за твоей разнузданности мы и вынуждены были уйти, спасаясь от безжалостного отца, от мужа-тирана. Сам понимаешь, если выдвинутая версия дойдёт до полицейского руководства, ты только предположи: что в предсказуемых последствиях будет? Ха-ха! Как тебе необычный расклад и кому, как думаешь, будет вера?

Участковый задыхался от справедливого гнева, но, единственное, нелепо лишь смог воспротивиться:

– Ты вообще, что ли, с дуба рухнула? Ты чего, Лиданька, такое несёшь? С какой, интересно, стати я должен оставлять тебе всё на́житое имущество, а сам оставаться голым? Ты белены, наверное, какой-то необъяснимой объелась? Или же признавайся, кто, собственно, на подлое предательство тебя надоумил? Сама бы ты, точно, не догадалась…

Закончить он не успел. Оборвала его мстительная особа, оравшая разъярённым, отчасти победоносным, тоном:

– Мне Погосову позвонить?! – упомянулся начальник внутренних дел, где довелось служить провинциальному недотёпе (с ним, между прочим и в силу ранее описанных обстоятельств, она была отлично знакома и имела прямую мобильную связь). – Либо ты в течении дня подгонишь мою машину, а затем, до вечера, съедешь с квартиры, либо я свяжусь с твоим непосредственным руководством и расскажу ему о позорных подвигах – поверь, синяки на теле найдутся!

– Без алиментов останешься! – грубо промолвил Аронов и отключился от сотовой связи; он еле слышно, лишь для себя, добавил: – Ну ты, оказывается, и стерва… Как я прожил с тобой добрый десяток лет – даже не представляю?

Где-то в глубине души влюбленный мужчина всё ещё надеялся, что он оказался во власти какой-то сверххитрой мистификации, направленной, чтобы стянуть с него побольше наличных денег; но полицейский опыт настойчиво подытоживал: «Проснись, доверчивый дурачок, тебя развели как последнего ло́ха. Если хочешь хоть с чем-то остаться, то поспеши – и действуй решительно!» Убеждённый в пришедших мыслях, Павел отправился напрямую к тому человеку, которому и собиралась пожаловаться чертовски предприимчивая супруга.

Пого́сов Геннадий Петрович являлся с подчинённым сотрудником практически одногодкой; однако служить он начал сразу после срочной армейской повинности, а являясь коренным москвичом, быстро продвинулся в иерархической лестнице и заведовал теперь целым столичным отделом. Тучная комплекция являла человека не очень подвижного, привыкшего к сидячей работе, пускай и малоподвижной, зато респектабельной; рост едва превышал отметку среднего и общим видом напоминал известного персонажа, по имени Вини-пух; круглое лицо лоснилось масляными щеками и выглядело сурово нахмуренным; карие, с голубоватым оттенком, глаза выражали глубокий, аналитический ум, природную проницательность да скрытое милосердие; короткая стрижка выдавала чёрные волосы и едва скрывала округлую голову, выставляя напоказ ровные, неплотно прижатые уши. Оделся он, как и положено, в полковничий полицейский мундир и, надуманно придав себе грозный вид, восседал в излюбленном кабинете, предаваясь равномерному течению служебного времени. Влиятельный офицер только-только отпустил очередного сотрудника и, несколько озадаченный, размышлял над полученной информацией, когда к нему и напросился не в меру взволнованный участковый. Отличительной чертой у него считалось, что умный руководитель всегда старался входить в положение подведомственных сотрудников. Не понаслышке зная всю сложную ситуацию, он пригласил Аронова, встревоженный, сразу войти, подойти поближе и, не размениваясь на долгие предисловия, перейти к насущной проблеме.

– Товарищ полковник, – начал Павел взволнованным голосом и приблизился едва не вплотную, – у меня суровое семейное положение и мне необходима Ваша прямая помощь.

– Что случилось? – поинтересовался начальник отдела, указывая на стул и приглашая присесть за т-образный письменный стол. – Давай рассказывай, а я помогу, разумеется, чем смогу.

– Понимаете, какое случилось дело?.. – участковый рассказывал несколько нерешительно, потупив взор и что-то внимательно изучая на плоской поверхности. – Она совсем «с дуба рухнула» и заявила, что решила со мной распрощаться, причём уже насовсем. Дополнительно она требует всё нажитое имущество, которое я – сказочный идиот! – по собственной глупости переписал на неё… сразу после нашего с ней как бы развода.

– Ну?.. – не понял смущённый руководитель мысли, какую пытался донести взволнованный подчинённый. – Я-то чем сумею тебе помочь? Раздел супружеской собственности – дела гражданские, а они находятся за пределами моей юрисдикции.

– Так вот, – перешёл Аронов на заговорщицкий шёпот, – если пойти у неё на поводу, то я, Геннадий Петрович, вообще «без порток» останусь. Знаю, я и без того являюсь проблемным сотрудником и со мной постоянно возникают щекотливые ситуации; но всё же ещё раз прошу войти в моё положение и помочь в решении сложного, если не тягостного вопроса, где требуются и быстрота и решительность.

– Говори, – проговорил полицейский полковник, гораздо больше нахмурившись и подразумевая, что речь пойдёт о неприятном подвохе, совершаемом не в рамках закона, – принимая во внимание, как ты участвует в жизни отдела, а заодно и твои показатели, я попробую чего-нибудь сделать.

– Потребуется совсем немного, – выдохнув спиравший воздух, участковый выложил альтернативную версию (из коей создавалось впечатление, что он оказался не полным лохо́м), – да, действительно, я переписал на неё всё наше имущество, в том числе и кредитную иномарку. Вероятно, я что-то такое подразумевал? Поэтому получил генеральную доверенность, дающую мне право автомобильной продажи. Чтобы не оказаться перед разбитым корытом и пока тот важный документ не отозван, я прошу день отгула и помощь в РЭО ГИБДД. Какую? В части документального оформления, где все мероприятия необходимо провести одним, сегодняшним, днём.

– Ладно, – выдохнул Геннадий Петрович с внутренним облегчением (честно сказать, он ожидал чего-то похуже), – не больно-то и большая проблема, и я в силах тебе помочь. Но!.. – сказал он вдруг, уже снимая телефонную трубку, намереваясь договариваться с ГАИ, – как ты за короткий срок найдёшь нормального покупателя?

– Я и не буду его искать, – произнёс участковый, легонько подрагивая; в предвкушении рискового дела он загорелся глазами: – У меня есть очень хороший друг, который, уверен, не откажется со мною проехать, и мы благополучно перепишем же́нину иномарку на его, постороннее как бы, имя. Получается, я якобы её продаю, а налоги, начисленные со сделки, пусть платит хитро выделанная супруга.

– Хорошо, так мы тогда и поступим, – с успокоенным видом ухмыльнулся практичный полковник, набирая гаишный номер, – иди занимайся, а как всё сделаешь – мне сразу доложишь.

Не стоит говорить, что весь томительный день Аронов находился словно на раскалённых угольях, предполагая, как бы супруга не разгадала тактический замысел. И когда поехал домой, чтобы, воспользовавшись «блаженным» отсутствием, забрать все полноправные документы, и когда, нарушая дорожные правила, мчался в ГИБДД, и когда уже там, в течении целого часа, показавшегося, как минимум, целой вечностью, оформлялась «купля-продажа», и когда фиксировалась пусть и не сложная, но крайне рисковая сделка, и когда регистрировал право нового собственника, и когда получал доверенность на продажу. Хорошо ещё, всё прошло, как и планировалось, а беспечная супруга не смогла ему воспрепятствовать; впрочем, окончательно успокоиться Павел сумел не раньше, чем прибыл домой, имея письменные свидетельства, сопутствующие удачно проведённому торговому соглашению.

Не успел обманутый муж войти в квартиру, а его на пороге остановила зловредная женщина; её сопровождала одна из закадычных блудливых подружек, бесцеремонно покрывавших все тайные любовные похождения. «Группой поддержки» оказалась женина сверстница, выглядевшая несколько полновато и носившая имя Таня (фамилию он не знал); ростом она казалась чуть выше отъявленной заговорщицы, имела миловидное личико, сверх меры круглое, а сейчас виновато, но уверенно сверкавшее серо-оливковыми глазами (они передавали хитрую, беспринципную и отвратительную натуру); дальше обращал внимание маленький, словно пуговка, нос, в сочетании с тонкими, прижатыми вредно, губами, дополнявший основную часть типичного облика. Аронов мгновенно понял, что при любых обстоятельствах прямая очевидица будет свидетельствовать исключительно против него и что она наговорит не просто, чего не существует в помине, но и такого, что не смогло бы присниться. Но и это ещё не всё! Помимо прочего, «разведённый» мужчина верно сообразил, что на кону стоит его собственная судьба; то есть как он себя сейчас поведёт, так и будет развиваться вся его дальнейшая жизнь, так и останется ли он на полицейской службе или же нет. Неимоверным усилием воли он победил все негативные чувства, что разом просились наружу, а не переступая порога, включил на телефоне видеокамеру и только потом, осторожный, проследовал внутрь.

Лидия, по-видимому, не подготовилась к не совсем естественным действиям, предпринятым импульсивным мужем. Опешив, она замерла в нерешительности. Согласно её злодейского плана, разгневанный Павел обязательно устроит в отношении неё какой-нибудь несусветный, до́нельзя скандальный, дебош, какой не передаётся никаким людскими словами. Спровоцировать ударить её пару раз по лицу – на это она была непревзойдённая мастерица. Сейчас, когда видеосъёмка фиксировала миловидную мордашку без никаких повреждений… да-а, тут требовался другой, более ловкий, ход, который приходилось продумывать наспех, прямо на месте. Как уже известно, хитрющая бестия не обладала быстротой мыслительной деятельности, но, делать нечего (раз уж оказалась в эпицентре событий, и не имея задний план «Б»), требовалось переходить к активным поступкам, или открытому словесному поединку.

– Значит, так, «милый», – сказала она, пытаясь отстраниться от объектива съёмочной камеры (не забывая сохранять хотя и опешившее, но нагловатое выражение), – документы на квартиру я уже забрала, как, впрочем, и некоторые сугубо личные вещи. Некоторое время я собираюсь пожить у лучшей подруги, пока ты отсюда не выпишешься и не освободишь от невыносимого присутствия мою жилищную площадь. Понадобиться? Буду добиваться справедливости в судебном порядке – это понятно?

– Как же тебя не поймёшь, с отпетым чудачеством, – саркастически усмехнулся муж, теперь уже полностью бывший, – что дальше?

– После, «любимый», – уперев руки в боки и гневно сощурившись, вредная пройдоха эффектно тряхнула волнистыми волосами, – ты отдаёшь сейчас ключи от моей машины и документы на право владения. Моя ошибка, что я разрешала тебе ею какое-то время попользоваться, ничего не меняет, ха-ха! Если тебе вдруг хватит смелости и ты не выполнишь мою волю собственника, я просто-напросто поставлю её в угон, и – пусть тебе ничего и не будет, потому как я знаю твои судебные связи – её всё равно подгонят, куда я скажу, и твои же собственные товарищи, ха-ха! А мо-о-ожет? Заставят и тебя самого – что будет мне только на руку – так как в последнем случае ты ещё и неприятностей на работе отхватишь…

Словарный запас у нагловатой особы являлся таким, что она могла говорить практически бесконечно. Если бы Павел не предоставил на общее обозрение автомобильные документы, дававшие право собственности другому лицу, то она могла бы поно́сить его бесконечно, оскорбляя и унижая, а главное, наслаждаясь явным, нечестно достигнутым, превосходством. Однако, как только перед наглыми глазками возник СВР, где всё: модель и цвет, регистрационный знак и год выпуска, и даже указанный ПТС – соответствовало её личной автомашине, но закреплённой совсем за иным лицом, она чуть не лишалась дара словесной речи. Раз! Почернела до жутких оттенков и придала себе выражение, схожее с сатанинским демоном, оскорблённо разгневанным, но и прекрасно очаровательным. Возмущённые глазки (хлоп, хлоп) бездумно хлопали, дышалось ей через раз, но сама облапошенная супруга продолжала сохранять воинственную позицию, удерживая ладони на толстенькой талии. В той неестественной ситуации, единственное, что смогла она выдавить, не слишком членораздельную фразу:

– Что?.. Что это такое? Как ты посмел… я никакого разрешения тебе не давала?

– Да?.. Разве? – счёл нужным нахмуриться отвергнутый муж. – Как же тогда генеральная доверенность, что мы оформили сразу же после успешной покупки? – попавший в сети хитросплетённой ловушки, он просто торжествовал (хоть в чём-то оказался на голову выше), а продолжая дальше, позволил себе победоносную мимику: – Поэтому я воспользовался тем исключительным правом и продал нашу машину, которую – если ты помнишь?! – брал в кредит лично я. Пусть он и потребительский, не оставивший в праве собственности следов; но… словом, по совести, я распорядился общим имуществом вполне справедливо, ведь иномарка заработана мной, а значит, и владеть ею могу, единственно, я. Ты можешь подавать судебные иски, пробовать искать суровую правду; однако, поверь, всё равно она окажется на моей стороне, а тебе, ха-ха! ничего не обломится.

Вероломная прокуратница, оказавшаяся недостаточно хитроумной (видимо осознав, что потерпела сокрушительное фиаско?), схватила собственные пожитки (последним остатком собранные в дорожную сумку) и, сопровождаемая безмолвной подругой, отправилась прочь. На прощание она в истерике крикнула:

– Будь ты проклят, «грязный скотина»! Без меня пропадёшь и как «вонючая псина» сдохнешь!

– С дома я никуда не съеду! – крикнул ей вслед отвергнутый муж. – Я здесь прописан.

На следующий день, встретившись с адвокатом и проконсультировавшись о сделке, совершенной без прямого её веления, Лидия отчётливо уяснила, что полюбившийся иностранный автомобиль потерян для неё навсегда. Помимо первого казуса, совместное жильё точно так же вставало под спорным вопросом! В последующем, хорошо себе представляя, что в «договоре дарения» чётко прописано, чтобы «…предоставить Аронову Павлу Борисовичу место жительства и постоянную регистрацию, без права лишать его оговоренных привилегий…», она решила сменить ведомую тактику и «шилокрутить» хитро, искусно, на вид дружелюбно. Мытьём и катаньем, приводя множество всяческих предлогов, великая обольстительница начала убеждать, что бывший супруг обязан «свалить добровольно»; но… в поставленном несправедливо вопросе он так и остался – полностью непреклонен.

***

Так прошёл месяц, затем и второй. Супруги Ароновы жили раздельно, но, дивное дело, после всего случившегося умудрялись сохранять целиком дружелюбные отношения. Хитрющая женщина даже пообещала, что немного подумает и (может быть, даже!) вернётся, простив бывшему мужу все «страшные прегрешения», вольные или невольные, но всё же чудовищные. Как не покажется странным, но она до сих пор умело скрывала стороннюю любовную связь, справедливо порассудив, что вначале определится с совместной квартирой, а уж потом с «чистой совестью» поддаст Павлу «пинищем под зад». Обуявшись коварными замыслами, Лидия продолжала с бывшим супругом любезно встречаться, ходила по ресторанам, кинотеатрам и позволяла беспрепятственно видеться с сыном. Что касается лично её? К своенравной особе (по своеобразному высказыванию «до тела!») отвергнутого мужа покамест не подпускала, мастерски подогревая интригующий интерес. Хитрая и подлая, она продолжала требовать «оставить квартиру» и объяснялась правдоподобным предлогом: «Ты съедешь, покажешь, что по-прежнему меня любишь, и тогда я – если увижу, что слова не расходятся с делом – разрешу тебе вернуться обратно. Но! Жить в последующем мы будем по моим исключительным правилам – и на моих конкретных условиях!».

Поразительное дело, Павел, давно привыкший к капризным выходкам взбалмошной жёнушки, в очередной раз просто тупо поверил и не провёл никаких закулисных дознаний. Завуалированная идиллия продолжалась до времени до поры… Однажды, изучая приложения интернет-сообществ, обманутый муж не совсем осознано, но неожиданно вспомнил, что знает пароль от личной странички жены, выставленной в социальной сети «Одноклассники». Он тут же решил проверить, чем она живёт в период их вынужденного, не навечно раздельного, проживания. Поводом послужило многочисленное наличие «приватных подарков», полученных за последние несколько дней. Когда заинтригованный простофиля беспардонно врывался в тайную переписку паскудной изменщицы, растревоженное сердце бешено билось, нет! – скорее, колотилось от боязни увидеть нечто, что насовсем перевернет привычный уклад. Обманутые сомнения нашли наглядное подтверждение – и он увидел… все знаки внимания оказывались единственным человеком (больше того!), пользовались полной взаимностью. Теперь Аронов был полностью убежден, что ему не просто сейчас изменяют «ненавязчиво наставляют рога», а бессовестно предают, поступая и грязно и подло, и равнодушно, и хладнокровно.

Кровь моментально ударила в голову, заставив её закружиться да приблизиться к грани, после которой наступает потеря сознания. Павел подавленных чувств не лишился, а только какое-то время сидел как будто потерянный, не в силах осмыслить ошеломляющий факт, печальный итог. Мобильный смартфон продолжал оставаться в руке, и он уже так, вчистую бессмысленно, водил по сенсорному экрану, машинально получая подробную информацию «об осчастливленном человеке, получившим у развратной женщины гораздо большее предпочтение».

***

Укоров Константин Николаевич (человек, интересовавший Аронова) в тот же самый момент, на им же снятой квартире, встречался с бесподобной любовницей; её он пророчил в будущем в любимые жёны. Удивительное дело, с отвергнутым участковым он оказался практически одногодком, но, являясь коренным москвичом, сумел дослужиться до чина полковника и буквально на днях примерил мундир с присвоенным званием; оно открывало завидные перспективы. Офицером являлся он властным, сильно самоуверенным, чрезмерно амбициозным, не лишённым напыщенного высокомерия, то есть ставил личные интересы прежде всех остальных. Внешние характеристики отличались следующими отличительными чертами: тучным телосложением, в сочетании невысоким ростком смотревшимся неуклюже; круглолицей физиономией, отмеченной обвисшими щёками и слащаво причмокивавшими масляными губами; тёмно-карими злыми глазами, не выражавшими ничего, помимо самовлюблённого своенравия; приплюснутым носом, заплывшим жиром и едва-едва видимым; маленькими ушами (как водится у эгоистичных людей), плотно прижатыми к коротко остриженному рыжему черепу; неприятной залысиной, видневшейся на темечке и макушке. Как и обычно, оделся он очень солидно: в однотонный дорогущий костюм, носимый с кристально белоснежной сорочкой, да яркий, разноцветно роскошный, галстук, да чёрные, до блеска начищенные, мужские туфли.

На текущий день у бывших супругов никаких романтических встреч не планировалось, поэтому влюблённые голубки решили спокойно понежится – побыть вдвоём в уютненьком гнёздышке. Малолетнего ребёнка [которому про непотребное «б..» (неприличие) было отлично известно, но который (по настоянию распутной родительницы) непоколебимо, а главное, бездумно покрывал развратную связь] они отправили немножечко погулять, а сами предали́сь любовным утехам. Потом, вдоволь насытившись от похотливых желаний, перешли к обсуждению стратегически важных планов.

– Как же я, Костик, тебя люблю, – первой заговорила жгучая красавица, лёжа в широкой постели и поджигая тонкую сигарету, – со мной такое впервые, а раньше – ты не поверишь?! – врать и вводить в заблуждение ей не было равных, – я никогда никого не любила. Кста-а-ти, – она интригующе растянула предупреждавшее слово, – я даже и не знала, что такое любовь.

– Да?.. – загорелся Укоров глазами, восхищёнными полной верой; он тоже взял закурил и любящим взглядом уставился на возлюбленную. – Ну, а как же тогда «ментяра»?

– О чём ты сейчас говоришь?! – возмутилась развратная потаскуха, презрительно сморщившись. – Кто ты – и кто «мент»?! – сразу расставила она все основные приоритеты. – Он и в подмётки тебе не годится – нищий, салага, да и в сексе «дерьмо»! Если быть до конца откровенной, то за него я выходила, чтобы хоть как-нибудь зацепиться в Москве. Я что? Приехала сюда неразумной девчонкой – ни кола ни двора! – и чуть было не скатилась до пагубной проституции. Хорошо ещё вовремя подвернулся лопоухий «лошара», который в меня до безумия втюрился и вообще «потерялся». Женить его на себе оказалось совсем нехитро, нисколько невычурно, а явилось делом обыкновенной де́вичьей техники. Тебя же я чуть только увидела, так сразу и полюбила безумной, беззаветной любовью; она, между прочим, не знает ни разумных границ, ни условных пределов.

Себялюбивый, крайне недоверчивый (в обычной жизни), полковник, в присутствии сказочно привлекательной, но вероломной пройдохи, становился податливым, как неразумный телёнок, ведомый на беспощадную бойню, – он верил каждому слову. По понятной причине сейчас он лоснился как мартовский кот и тешился зыбкой надеждой, что (вовсе не привлекательный!) сумел сразить хитрую, а ещё и сногсшибательную красотку (ему невдомёк, что ловкую интриганку интересует лишь собственное благополучие, ну, и разве ещё высокий общественный статус).

– Ты не представляешь, милая, как сладкие слова греют мне уши, – мурлыкал кадровый офицер, восхищаясь личностным превосходством и совсем наплевав, что разрушает чужую семью. – Когда мы уже откроемся и станем жить в моей квартире… все вместе?

– Однозначно ответить сложно, – проговорила Лидия, задумчиво сморщившись, но продолжая сохранять голос сладостным, мелодичным, – ты же знаешь нашу нелёгкую ситуацию? Мне совсем не хочется лишиться всего, чего с великим трудом добивалась. Если бы не я – «хрен бы с два»! – «лопоухий осёл» чего-нибудь заработал! Я уже и так потеряла машину… Эх, жалко, конечно, она мне так полюбилась. Ну, ничего, надеюсь, ты купишь мне новую, не менее роскошную, подходящую новому статусу «жены штабного полковника».

Укоров открыл было рот, чтобы обнадёжить любимую женщину, но ответить ничего не успел, так как в дверь к ним нежданно-негаданно постучали.

– Кто бы это мог быть? – искренне удивилась обольстительная распутница. – Ребёнку я сказала, чтобы пришёл через час – уверена, меня бы он не ослушался!

– Вот сейчас и узнаем, – по-боевому сказал штабной офицер, резко вскакивая с кровати; он укрыл голое тело атласным халатом и потушил зажжённую сигарету.

– Нет! – воскликнула осторожная Лидия. – Может, заявился мой полоумный «бывший»! Кто его знает, что взбрело в его бездумную голову? Рисковать же имуществом и квартирой я совсем не хочу, тем более что он уже почти полностью в моей власти и вот-вот согласится с выдвинутыми, напрочь провальными для него, условиями. Я открою сама, а ты оставайся в комнате, – она самодовольно хихикнула, – сюда мы всё равно никогда не заходим – общаемся с ним на кухне. Не сомневайся, – увидела она негодующий взгляд, – я выпровожу его по-быстрому: меня он продолжает слушать беспрекословно! Дальше вернусь к тебе, и мы продолжим прерванные ненадолго резонные обсуждения.

– Ладно, – нехотя согласился понурый полковник, – только смотри – если что?! – я выйду и набью ему «наглую морду».

– Нет! – прожжённая авантюристка сверкнула гневными глазками. – Ни в коем случае! Твоё появление вообще исключается. Я сама во всём разберусь, поверь, обмануть его труда не составит.

Вероломная бестия презрительно усмехнулась и пошла открывать; она нисколько не сомневалась, что Аронов не выдержал долгой разлуки и под каким-нибудь благовидным предлогом, желая сделать приятный сюрприз, припёрся, нежеланный, её навестить. Так в общем и получилось – во только инициатива ведения разговора была взята пришедшим нежданным гостем. Едва оказавшись в жениных съёмных апартаментах, он, оставаясь до жути взволнованным, почти прокричал, еле сдерживая и безумную ярость, и необузданный гнев, неудержимо просившиеся наружу:

– Где он?!

– Кто – он? – старалась распутная стерва придать удивлённый вид, опешив от мужниной трансформации. – Я тебя… не понимаю?

– Да?.. Действительно?! – рычал разъярённый, предательски обманутый, муж (он сравнивался с Отелло, или Венецианским мавром). – Я имею в виду Укорова, «мать его», Костю – или у тебя есть кто-то ещё?! – И не дожидаясь ответа, прямиком направился в комнату развратной проныры, где никогда до этого не был и где сейчас находился разоблачённый поганый любовник.

Когда взбудораженный мститель распахнул неплотно прикрытую дверцу, распалённому взору предстал располневший полуголый полковник; он в спешке пытался натянуть костюмные брюки, но застопорился ровно на середине, где-то в районе дрожавших коленок.

– Ах вот ты где, мерзкий разлучник! – прокричал полицейский, направляясь к вмиг опостылевшему врагу (тем более что его плачевное положение подвигало к удачному нападению).

Не позволив растерянному сопернику хоть как-то прикрыться, натренированный боец-полицейский заехал ему хоро-о-ошую оплеуху. На секунду у того помутилось в глазах, и даже посыпались искры. Использовав то явное преимущество, Павел схватился за вражьи уши и направленным лобным ударом (раз!) сломал переносицу. О чём тут же и возвестилось из характерного хруста да брызнувшей крови, перемешанной с самопроизвольно вырвавшимися слезами. Произведённым стремительным натиском Константин Николаевич предупредительно лишился всякой возможности активно сопротивляться и оказать хоть сколько-нибудь значимое противодействие. Тем временем Павел, объятый безудержным гневом, повалил смятенного недруга на пол, и продолжил его избивать, и, уже лежачего, интенсивно колотил массивными полицейскими берцами.