Бунтующий Яппи

* * *

Глеб идёт на кухню, по пути ковыряясь в ухе. Прыгает на одной ножке, вытряхивая воду. Вода с писком выходит. Где сейчас я? Я в принципе не могу находиться где-нибудь в пространстве. Спроси самого себя, где я? Я в ванной? Я на кухне? Обыватель уверенно ответит: «Я там, где моя голова». Привязка Я к мозгу не оправдана. Мозг – лишь инструмент, а не вместилище.

Глеб любит жарить яйца. Масло неторопливо растекается по чёрному матовому дну сковородки, и вот оно уже блестит, отражая заспанное лицо, кухню, город за окном, небо и неяркое осеннее солнце. Глеб зажигает газ. Голубоватый цветок мгновенно распускается вокруг конфорки. Ленивое масло приходит в движение, возмущается, лопается маленькими пузырьками. Глеб разбивает в него два яйца. Слышится сердитое шипение. Белая масса густеет причудливой кляксой, судорожно шлёпает краями по раскалённой поверхности. Забыл поставить чайник! Не люблю, когда яичница уже готова, а чайник ещё не закипел. Люблю, когда всё одновременно. Глеб выключает газ.

Когда яичница утихла, он поддел её безвольное медузистое тело вилкой и бросил на тарелку. Чайник нежно засвистел. Глеб выключил вторую конфорку.

Густая пахучая заварка маслянистой струйкой тянется из фарфорового носика. Коричневатое нефтяное пятно растекается на дне кружки. Плеснул в него клокочущего кипятку. Кухня наполнилась терпким ароматом, щекочущим ноздри и вяжущим нёбо.

Действия, которые мы совершаем утром, просты и доведены до автоматизма многолетней привычкой. Они неизгладимыми следами въелись в память тела. Включить газ. Вскипятить чайник. Налить чай в чашку. Насыпать сахар. Налить в чашку кипяток. Я при этом свободно и может вообразить себя где угодно. Значит, оно висит где-то вне мира, в некой трансцендентной точке, откуда принципиально доступны все точки пространства. Хотя, почему Я – это точка? Может, прямая или окружность?

Глеб наливает молоко в чашку. Молоко белой струйкой вливается в чай. Вначале образуются кремовые завитки, а затем вся жидкость приобретает ровный кремовый цвет. Глеб убирает молоко в холодильник. Глеб достаёт хлеб из хлебницы. Хлеб ложится на разделочную доску. Глеб не глядя вытаскивает нож из сверкающей кучи столовых приборов. Нож легко разрезает ноздреватую мякоть. Ай! Из маленького пореза на пальце засочилась алая горячая кровь. Облизать ранку. Огромный ленивый шершавый язык слюною слепил разрезанные края. Пальчик бо-бо. Подуть скорее. Почему. У крови. Привкус. Железа? Йод, должно быть, легко найти. Вот он, маленький пузырёк. Как у Алисы в стране чудес! Ногтем подцепить крышку. Оп-па! Облил обе руки. Вот те раз. Под кран. Одежду не закапал?

А. Это. Что? У дверей холодильника растеклось иррациональное белое пятно. Секунду назад не было. Белое бросается в глаза. Иррациональное оскорбляет разум. Это сон или на самом деле? Пятно вытягивает щупальца. Клубок сцепившихся чудовищ, из которого выползают один за другим бледные водянистые медузы и осьминоги. Комок ложноножек шевелится… Молоко! Это молоко. Поставил пакет в холодильник. Пакет наклонился. Молоко вылилось. Фу, чёрт.

Лужу затёр, сижу, пью чай с бутербродами. Пробегаю объявления. «Бизнес. Работа. Досуг». Сегодня поговорить с шефом об увеличении оклада. В целом, судя по объявлениям, грошовые зарплаты юристов растут.

 
Работа. Требуются.
 

Автомеханик-водитель категорий В и С это не то водитель главный бухгалтермужчины требуются на работу в качестве охранников а где юристы? девушек танцовщиц в танцевальное шоу Испания Австрия Швейцария Португалия Япония США интим исключён хм а для постоянных клиентов? нет это не про нас а вот вчера подчеркнул красной ручкой требуется начальник юридического отдела опыт работы оклад 30 000 рублей плюс премии вот! а у меня 25 000 смело можно просить у шефа накинуть хотя бы 5 000 предприятию нужен юрисконсульт з/пл от 15 000 руб это не показатель где-то тут было ещё… так… требуется кто-о-о-о? поющий баянист?! так, наверное, по ошибке подчеркнул.

Ну всё – побежали. Трусы. Рубашка. Брюки. Галстук. Пиджак. Носки в последнюю очередь. Мама обычно смеётся. Весь при полном параде и без носков! Носки в последнюю очередь. Железное правило. Отчего так? Пальцы проворно шнуруют ботинки. Дипломат. Всё взял? Документы? Двери. Лестница. Скатываюсь вниз. Не опоздать. А двери закрыл? Вроде. Вернуться? Нога неуверенно замирает. Ай, ч-чёрт с ними. А газ? Чайник кипятил. Газ выключил? В чайнике выкипает вода. Днище чернеет и коробится. А если огонь потухнет? Газ будет выходить. Беспечный сосед чиркает спичкой. Мощный взрыв выносит стёкла. Люди, милиция, скорая, пожарники.

Скорее. Ноги меряют асфальт. К остановке подходит трамвай. Погромыхивает суставами. Встал. Закованное в красный хитин членистоногое!

 
Красный трамвай
                             Скрежещет железом,
Зубом
       Стальным
                     Вгрызается в рельс!
Он в сделку вступил
                       С электрическим бесом,
И веселится
                  Электробес!
 

Прыгаю внутрь. «Осторожно, двери закрываются». Трамвай со скрежетом волочит ржавое брюхо по рельсам. Качаемся в такт, как рабы на галерах. Мелькают полосы света и тени. Скрипят уключины. Скоро на одной из остановок набитая пассажирами стальная утроба выплюнет человеческий сгусток, от которого быстро отделится глянцевая фигурка конторского служащего. Я смотрю на него со стороны растерянным взглядом и снова задаю себе нелёгкий вопрос: «Разве Он – это Я?»

 
НОВОСТИ.РУ
03 ноября 2004 г.
РЕОРГАНИЗАЦИИ НЕ БУДЕТ!
 

«Реорганизации „УЗБО“ не будет!» – заявил журналистам депутат Екатеринбургской Городской Думы Виктор Кокоша, в округе которого проживает значительная часть миноритарных акционеров завода. Последние были крайне возмущены, когда узнали о том, что руководство предприятия пошло на беспрецедентные шаги и собирается осуществить реорганизацию, не взирая на их протесты. Юридический механизм запущен, о чём свидетельствует публикация в прессе. Однако по заявлению миноритариев, они своего согласия не давали.

«Мы думаем, что речь может идти о массовой подделке подписей в бюллетенях для голосования на общем собрании акционеров, – высказался от имени своих избирателей Виктор Кокоша. – Соответствующие запросы с требованием провести проверку уже направлены нами в Областную прокуратуру, Прокуратуру УрФО и Генеральную Прокуратуру России». Кроме того, 05 ноября в приёмной депутата состоится собрание обманутых акционеров завода, на котором планируется подписать коллективное обращение к Президенту РФ Владимиру Путину».

II
Великий органайзер

Органайзер (Меню 7)

Примечание. Для того чтобы использовать функции из меню Органайзер, телефон должен быть включён. Не включайте телефон, если его использование запрещено, может вызвать помехи или создавать угрозу безопасности.

Руководство по эксплуатации телефона NOKIA

МЕНЮ

ОРГАНАЙЗЕР

Календарь: Нояб. 2004 – нед. 45 пт. 05

Дать заметку: Встреча

Тема: Собрание избирателей

Место: Приёмная депутата В. Кокоши

Время начала: 15:00

Время окончания: 16:30

Со звуком. ОК. В другое время. ОК. Дата: 04.11.2004 ОК. Задать время: 20:00. ОК. Заметка сохранена.

User: Rebellious Yappy

Никто не умеет произносить слово «блядь» с такой отчётливой угрозой, как мой босс – депутат Городской Думы Виктор Кокоша. «Блядь» тихо расходится в воздухе. Растворяется, будто «Эффералган Упса» в стакане с водой. «Блядь» имеет в виду ту же фатальную окончательность, завершённость, точку, тупик, что и «пиздец», но в отличие от «пиздеца», который топором падает на голову слепой беспомощной жертвы, «блядь» скрипит зубами и готово дать последний отпор. «Блядь» по сути своей отчаянно и бесповоротно. «Блядь» смыкает Кокошины зубы в жестокой бульдожьей хватке.

Времени 14:50. Я сижу у Кокоши в кабинете. Со мной адвокат. Кокоша просил меня найти адвоката. Я нашёл. Кокошино «блядь», произнесённое сквозь зубы в настежь открытое окно, ёмко описывает ЧП, свалившееся на Кокошин избирательный округ; крайне мутный комментарий адвоката по поводу сложившейся ситуации и перспективы грядущей предвыборной кампании в городскую думу. Холёный розовощёкий адвокат с обманчивой улыбкой младенца очень долго разъясняет Кокоше возможные процессуальные препоны. Кокошино лицо, как всегда, хранит неподвижность, будто замороженное местным наркозом. Очень медленно шевелится только нижняя губа: «Блядь». Победа по очкам, которую предлагает адвокат, его явно не устраивает. Нужен нокаут. На стенах кокошиного кабинета красочные фотографии изображают, как депутат в кимоно с ноги заряжает противнику в голову, или сам расшибает лбом пылающие кирпичи, или с гордой улыбкой держит над собой кубок чемпионата по кикбоксингу. Много фотографий, фиксирующих момент поражения кокошиных противников. «Блядь, вот бы его на ринг вызвать!» – шевелит нижней губой Виктор Кокоша. Адвокат разводит руками: дескать, не тот случай.

– Виктор Владимирович, там уже граждане собираются, – осторожно докладывает похожая на Рембрандтову Данаю круглозадая Ира, секретарша, которую Кокоша втайне от жены по пятницам равнодушно трахает в сауне гостиничного комплекса «Эрмитаж».

– Чё, много их там? – раздражённо бросает Кокоша, закрывая окно.

– Да человек десять-пятнадцать, – презрительно отвечает она, стараясь попасть в тон начальнику.

– Ну пусть ещё подождут, – говорит депутат. Каждое слово он роняет медленно, будто тщательно обдумывая. – Как наберётся человек тридцать, будем запускать.

– Хорошо, – улыбается Ира. – Надеюсь, они не все притащатся.

– Я тоже на это надеюсь, – деревянно ухмыляется Кокоша. – А ты чё, блядь, не сказала им, чтоб присылали только делегатов, не больше одного человека от подъезда? – слова тяжело падают, как камни, складываясь в неприступную крепость, ворота которой крепко закрываются так же, как и Кокошин рот.

– Сказала, Виктор Владимирович, но они же, как бараны, – сетует секретарша.

– Блядь, – размыкает губы депутат, – в натуре, как стадо баранов. Могут и все припереться. Хули тогда с ними делать? Они же все сюда не влезут. – Он, будто Терминатор, сканирует глазами свой кабинет.

– Может, я тогда не буду всех пускать? – бесстрашно предлагает Ира.

Я молчу. Адвокат улыбается, как младенец. Кокоша бесстрастен.

– Точно. Пускай только делегатов от подъездов. Остальных на хуй. На улице подождут, – обрубает он.

– Есть! – Ира берёт под козырёк и исчезает из кабинета.

Кокоша скользит взглядом по стульям, расставленным для делегатов.

– Короче, порядок такой, – говорит он нам. – Сейчас они зайдут, и я вас представлю. Тебя, Андрей, как моего помощника, а Вас как адвоката, специалиста по таким искам. Потом мы их внимательно послушаем. Так надо. Хотя я вам уже всё в принципе рассказал. Всё равно. Пусть языками почешут. Потом вы по очереди встанете и скажете, что мы все вместе собираемся делать. Только надо будет им очки втереть как следует, бля. Про защиту их конституционных прав и прочую хуйню. Чтоб они думали, что у нас всё под контролем.

– Виктор Владимирович! – взмолилась секретарша, отворяя дверь кабинета. – Они мне уже всю душу вымотали!

– Что? – недовольно спросил Кокоша, прерывая инструктаж.

– Хотят войти… – Она выразительно указала взглядом за дверь.

– Ну, пусть заходят уже, – равнодушно махнул рукой депутат.

В ту же минуту в кабинет под полупрезрительным взглядом секретарши цепочкой потянулись оробевшие граждане, возглавляемые невысокого роста полной женщиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти, с криво накрашенными губами цвета «баклажан».

– Я же знала, что Вы нас уже давно ждёте, Виктор Владимирович! – бодро объявила женщина и испепелила взглядом секретаршу. – А вот Ваши, с позволения сказать, сотрудники!

Она остановилась, и её съехавший набок огромный малиновый шиньон задиристо встопорщился. Секретарша изобразила полную отстранённость.

– Виктор Владимирович, да Вы же поймите, Вы наша единственная надежда! – Женщина бросилась к Кокоше, и я решил, что она сейчас рухнет ему в ноги.

– Здравствуйте, Вера Семёновна, – поморщившись, улыбнулся Кокоша.

– Значит, Виктор Владимирович, что я Вам сейчас скажу. А они пускай пока рассаживаются… – Она деловито взяла его за локоть и отвела в сторону. В эту минуту её переполняла гордость оттого, что ей целиком удалось завладеть вниманием депутата. Она стояла рядом с ним, живым воплощением власти, и каждый её суетливый жест, каждый взгляд, каждое взахлёб произнесённое слово приобретали вдруг особенное значение.

– Вы только посмотрите на неё… – Меня мягко потрогали за запястье. Очень благовоспитанная дама присела слева от меня.

– Я присяду рядом с Вами? Позволите, молодой человек? – спросила она.

– Конечно. Пожалуйста, – пожал я плечами.

– Меня зовут Ирина Фёдоровна, – представилась дама.

– Очень приятно. Андрей.

– Вы, верно, адвокат?

– Нет, адвокат вот. – Я указал взглядом на сидящего справа адвоката, который чуть поклонился и подарил даме чарующую детскую улыбку.

– Михаил Аркадьевич Русальский, адвокат, – сказал он, одновременно протягивая ей визитку.

– Очень приятно, – отвечала дама. – А Вы, наверное, помощник депутата? – спросила она у меня.

– Да, – ответил я.

– Я всегда сажусь здесь, – продолжала Ирина Фёдоровна, – не с остальными. – Она кивнула на располагавшихся против нас граждан. – Мне можно. Я тоже помощник Виктора Владимировича в некотором роде. Без меня ему пришлось бы невероятно тяжело. Вы себе не представляете, что это за люди! Вот с виду все более-менее приличные, у всех сейчас одна и та же проблема, которую надо решать сообща, но внутри, Боже мой, каждый хочет выгадать свой корыстный интерес. Как их организовать? Как элементарно заставить их выбрать делегатов и направить в одно место? Видите эту женщину? – Она осторожно кивнула в сторону Веры Семёновны, которая всё ещё цепко держала депутата. – С виду такая активистка! Борется за общее дело! А на самом деле, – Ирина Фёдоровна понизила голос, – я-то знаю, что ей предложили 10 000 рублей за её акции, и сейчас она думает, как бы ещё подороже их продать!

Я делал вид, что наблюдаю за всё прибывавшими гражданами, которым уже не хватало стульев, и они становились вдоль стен депутатского кабинета, а на самом деле внимательно слушал Ирину Фёдоровну.

– Я Вам больше скажу, Андрей… – Она снова доверительно коснулась моего запястья. – Сейчас эта особа рассказывает Кокоше то же самое про меня, будто бы это я согласилась променять совесть на деньги! Но Виктор-то Владимирович не дурак. Он не может поверить всей этой грязи. Я единственный преданный ему человек. Я даже знаю, кто из здесь присутствующих ещё продался. Вон видите, видите, – она снова перешла на шёпот, – вон ту мадам в идиотской зелёной шляпе. Она тоже себе на уме, хотя и громче всех возмущается. А остальные? Остальные – простые безграмотные люди, которые понимают, что их надули, обвели вокруг пальца, но толком не знают, как это произошло, – с грустью завершила Ирина Фёдоровна.

– Ну что? Начнём? – громко сказал Кокоша, освобождаясь наконец от Веры Семёновны, которая отошла от него и заняла место на правом фланге с самого края, так чтобы ей видны были и граждане, и мы, расположившиеся напротив.

– Начнём, начнём. Чего тянуть-то? – прокатилось по толпе.

– Здесь у нас сегодня адвокат Михаил Аркадьевич Русальский, большой специалист по защите прав акционеров. – Кокоша рукой указал на адвоката, который привстал и обезоруживающе улыбнулся. – И мой помощник Андрей Александрович Гриневич. – Я встал и снова сел, уловив едва заметный старческий ропот: «Какой молодой».

– Ну, кто скажет? – Кокоша обвёл собравшихся взглядом. Граждане заёрзали, некоторые неловко отвели глаза.

– Так кто? – вполголоса спросили из толпы.

– Кузьмович, может?

– Ну.

– Как старший.

– Ну.

– Пётр Кузьмович, скажи хоть ты! – крикнула Вера Семёновна. – Тебя ж первого обмишулили.

Из рядов поднялся худосочный глазастый, как лунь, старик и, испуганно озираясь по сторонам, засипел:

– Ну, это как. По порядку, начить, надо рассказывать. Начить, я дома был, когда они постучали. Вечер был уже. Часов семь или шесть ли? Не помню. Валька у меня в магазин ушла за хлебом. И я один сидел. Ну, я открыл. Они мне говорят, здравствуйте, дедушка, говорят, мы, говорят, из обществ… общественной какой-то организации. Вроде как пионэры, начить, раньше были.

– Да кто они-то, Кузьмович? Что за пионэры? Ты людям-то скажи, а то не поймут.

– Они-то. Ну. – Кузьмович развёл руками. – Они. Парни какие-то. И девка с ними. Молодые. Вы, спрашивают, хотите, чтобы у Вас во дворе ещё один дом стоял? Так я говорю, чёрт, говорю, знает, какой ещё дом? Они, мол, тут фирмачи московские землю купили, будут скоро дом строить, представляете, мол, шум, грязь у Вас под окнами. Я говорю: это, конечно, не дело. А они: мы, мол, подписи собираем на запрет строительства. Если в Вашем доме половина людей против будет, так, дескать, запретят. Хотите, спрашивают, чтоб запретили? Ну, я говорю: хочу, начить. Они, мол, хотите – распишитесь. Вот так. Я и расписался.

– А где ты расписался? – вмешалась Вера Семёновна. – Скажи.

– Ну где? Листочек, начить, там у них был такой обычный в клеточку.

– А на листочке-то что? Что было?

– Да ничего не было. Просто белый листочек. Пустой. Ну, я же не знал, не подумал то есть.

– Так, можно я скажу, – нервно поднялась женщина в зелёной шляпе. – Кузьмович, садись.

– Истеричка, – шепнула мне на ухо Ирина Фёдоровна. – Сейчас даст всем прикурить.

– Так, это до каких же пор над нами будут издеваться?! – Глаза женщины сухо и лихорадочно сверкнули из-под полей зелёной шляпы. – Давно пора уже пойти и разгромить всё заводоуправление к чёртовой матери! Где вы, настоящие мужчины? Ну, где вы? Где вы? – Она огляделась. – Вот Вы, – обратилась она к Кокоше, – Вы, мужчина Вы или нет?! Я мать двоих детей. У меня нет мужа. Разве я могу с ними одна бороться? Разве я могу? Но я пойду туда прямо сейчас, я клянусь, я найду этого подлеца Гурдюмова и скажу ему: «Гурдюмов, Вы подлец!», а потом я плюну ему в рожу вот так. – И женщина приготовилась харкнуть.

– Татьяна! – повысила голос Вера Семёновна. – Это лишнее.

– Я не буду, Вера Семёновна, – отвечала Татьяна. – А ещё я дам ему пощёчину, настоящую женскую пощёчину, и пусть он вызывает своих битюгов, свою службу безопасности, пусть попробуют только прикоснуться ко мне, пусть. Я знаю, у них хватит наглости унизить слабую женщину. Они же теперь хозяева жизни, эти «новые русские». Но только пальцем, только пальцем. – Её длинный костлявый указательный палец поднялся вверх. – Хоть один из них прикоснётся ко мне одним только пальцем – я выдеру ему глаза. Клянусь, я выдеру ему глаза. И если есть здесь, в этом зале, хоть один настоящий мужчина, мужчина, который владеет приёмами каратэ, – Татьяна бросила красноречивый взгляд на Кокошины фотографии, – то он пойдёт вместе со мной к Гурдюмову. Он пойдёт и просто начистит ублюдку рыло! Ему и всем его прихвостням из службы безопасности.

– Ну-ну – это всё эмоции. Что я, Рэмбо, по-Вашему? – попытался успокоить её Кокоша, которому стало неловко оттого, что последняя фраза целиком была обращена к нему. – Ещё кто-нибудь желает высказаться? – Он медленно обвёл всех глазами.

– Я ещё не закончила! – возмутилась женщина в зелёной шляпе.

– Тихо, Таня, сядь. Я скажу, – властно вмешалась Вера Семёновна. – Давайте не будем отнимать время у Виктора Владимировича. Виктор Владимирович изо всех сил старается нам помочь. Он собрал нас здесь не для того, чтобы мы устраивали митинг, – так я говорю Виктор Владимирович? Мы должны сегодня рассказать товарищу адвокату, – она жестом указала на Русальского, и тот дружелюбно заулыбался, – в чём же дело. Что, собственно, с нами всеми произошло. И адвокат, я повторяю, товарищи, адвокат подскажет нам, что делать дальше. Нам не нужны никакие, собственно говоря, эксцессы. Не надо никому, товарищи, бить морду. Это же самосуд. Гурдюмов – преступник и должен понести заслуженное наказание, и он его понесёт по приговору суда. Так ведь, товарищ адвокат?

Русальский улыбнулся ещё шире и добрее и закивал головой.

– А теперь, со всеобщего позволения, так сказать, я расскажу, что случилось, – продолжала Вера Семёновна и, шагнув вперёд, набрала полную грудь воздуха. – Мы все, кто сегодня пришёл, ну и кроме нас ещё тоже, живём примерно в одном микрорайоне и когда-то работали на «УЗБО». Многие уже сейчас не работают: кто на пенсии, кто уволился, а кто-то работает, но не в этом дело. Когда завод приватизировали, нам всем давали акции. Ну как давали? Директор бывший на бумажке писал: тебе столько-то акций, тебе столько-то. А самих-то акций, так чтобы пощупать, и не было никогда. Бумажка эта у директора в сейфе хранилась. Кто-то свои акции сразу тогда продал, кто-то после. Он, директор то есть, это всё писал на бумажке, чтобы понятно было у кого сколько. И все ему верили, потому что он честнейший на свете человек, люди вон не дадут соврать.

Граждане одобрительно загудели.

– А потом как-то там получилось, что акции скупил Гурдюмов и его шайка-лейка. Они-то нашего директора и скинули. Мы, конечно, возмутились, в прокуратуру писали и везде, но нам как сказали: у кого акций больше, тот и прав, вот и весь и сказ. Прав и прав. А только Гурдюмов завод за несколько лет угробил к чёртовой бабушке. Вот тебе и прав. Но дело сейчас не в этом. Гурдюмов хоть акции и скупил, но не все. Остался у людей на руках какой-то мизер. Они и ко мне приходили, предлагали 3 000 рублей за акции, да только я им сказала: знаете что, провалитесь вы все одночасно, акции я вам не продам. Умирать буду, а не продам. Я уж давно на заводе не работаю, а всё равно сердцем чувствую, что он мой. Пусть уж акции лучше внукам достанутся, а они там как захотят. Захотят, сберегут бабкину память. А нет, так нет. И многие люди так и не продали свои акции. Ну вот мизер-то мизером, а, видать, не получается у Гурдюмова вертеть заводом без наших-то акций. В августе, значит, в начале где-то, получаем от него письмо, проводится, мол, общее собрание тогда-то в здании заводоуправления. Ну, я не пошла, у меня сыну надо помогать ремонт делать в новой квартире, некогда, в общем. Да и никто не пошёл, а кто ходил, так говорят, не было никакого собрания. А немного погодя объявляются эти, молодые люди, ходят по подъездам да лапшу-то нам на уши вешают про строительство, все сдуру и подписывают пустые листочки. И я тоже не глядя подмахнула. Вот ещё подумала, какие хорошие парни, доброе дело делают. А я-то бы и не узнала сроду, пока бы весь двор не перерыли строители эти московские. Спасибо ещё сказала им. И всё. А через месяц только узнали, что они на этих листочках написали сверху протокол собрания акционеров. И мы, получается, проголосовали за эту их, как она называется, будь она неладна.

– Реорганизация, – хмуро подсказала женщина в зелёной шляпе.

– Да. За ре-ор-га-ни-за-ци-ю, – старательно повторила, одновременно запоминая, Вера Семёновна. – Мы как это понимаем? – продолжала она. – Как ограбление простого народа. И так эта, с позволения сказать, «прихватизация» позволила кучке воров заграбастать государственное добро, так они теперь и нас ещё хотят лишить последнего! Без всякого нашего ведома за нашими спинами творится вопиющее беззаконие. Гурдюмов думает, что раз в этом деле замешаны большие деньги, то он может безнаказанно попирать ногами наше достоинство, грабить нас среди бела дня! И в этом я абсолютно согласна с Таней. До каких же пор мы будем терпеть над собой издевательство?! Давайте объединяться, давайте нанимать адвокатов, давайте сделаем всё, чтобы Гурдюмов не ходил королём по территории нашего завода, а сидел там, где ему самое и место, то есть в тюрьме, я так скажу, товарищи!

– Спасибо, Вера Семёновна. Спасибо, – сказал Кокоша, воспользовавшись паузой. По толпе покатился одобрительный ропот. Вера Семёновна, раскрасневшись и вспотев от волнения, отступила на шаг назад. Глаза её выпукло блестели. Она вынула из ридикюля носовой платок и промокнула им лицо. Кто-то из толпы трогал её за локоть и хвалил за хорошее выступление.

– Вы только посмотрите, какой оратор, – ядовито произнесла мне на ухо Ирина Фёдоровна.

– Товарищи! Товарищи! – перекрывая ропот толпы, прокричал Кокоша. – Я думаю, сейчас самое время послушать адвоката. Послушаем внимательно, товарищи. Михаил Аркадьич, прошу, Вам слово.

Русальский грузно поднялся и, добродушно улыбнувшись, несколько раз поклонился толпе. Люди благоговейно, как перед жрецом, затихли.

– Братцы, я прекрасно вас понимаю, – начал он и развёл в стороны свои большие холёные руки, – понимаю вашу боль, ваш гнев, ваше справедливое негодование. Вас обманули. Вас обманули грубо и дерзко, и теперь вы хотите защитить ваши права во что бы то ни стало. И вы даже уже кое-что сделали, чтобы защитить их самостоятельно. И это понятно. Человек всегда, прежде чем обращаться к доктору, лечится сам, и уж потом, когда самодеятельность не даёт результата, идёт к специалисту. Вы обратились ко мне за помощью через вашего избранника, уважаемого Виктора Владимировича Кокошу, и правильно сделали! Теперь я прошу от вас только одного: больше никакой самодеятельности, братцы. – Он с улыбкой обвёл глазами собравшихся. – Никаких заявлений в прокуратуру, в суд, писем Президенту и тому подобное. Идите по домам, сложите оружие и занимайтесь своими делами. Всё. Ваше дело – это теперь моё дело. Ваша боль – моя боль. Как специалист я обязан предупредить вас сразу: дело очень сложное и запутанное, и вы одним неосторожным своим действием, одним шагом можете всё безнадёжно испортить.

– Чего же тут сложного?! – выкрикнули из толпы. – Всё ясно как день! Нас ограбили!

Русальский поискал глазами выкрикивавшего и, не найдя, продолжал:

– Дело только вам представляется очевидным, но прошу вас не забывать, братцы, что мы пойдём в суд, и в суде каждый даже самый очевидный факт придётся доказывать. Учтите, что противник за большие деньги наймёт лучших адвокатов, которые будут всё отрицать.

– А кто платить будет нашему адвокату, товарищи? – обеспокоенно спросил кто-то, и толпа, почувствовав угрозу для своих кошельков, немедленно подхватила: – Да! Кто платить будет?! Дорогое удовольствие! Да! Это ж сколько?! Гляди, цену набивает! Дело, мол, сложное!

Адвокат покровительственно улыбнулся.

– Товарищи! Товарищи! – встал рядом с ним Кокоша. – Успокойтесь. Финансовая сторона вопроса ложится полностью на меня, товарищи. – Он вытянул вперёд руки в успокаивающем жесте. – Не надо ни с кого собирать никаких денег. За всё плачу я. Вам не о чем беспокоиться. Всё, – и, заметив, что в толпе зреет недовольство холёным адвокатом, который предлагает всем сложить оружие и сидеть дома, дожидаясь результатов, депутат продолжал:

– Да, противник наймёт адвокатов, и они будут лгать. Садитесь, «братец», – язвительно шепнул он адвокату и, положив руку ему на плечо, мягко, но властно усадил в кресло. Но, – снова громко произнёс он, – мы не позволим, чтобы судья схавал эту ложь! Мы встанем плечом к плечу. И если понадобится, мы всех соберём на митинг возле суда.

Кокоша говорил очень долго, часто рубил ладонью воздух и опускал тяжёлый кулак в раскрытую ладонь. В его речи не было конкретных предложений, но были слова: «Мы не позволим!», «Мы не дадим!», «Правда на нашей стороне!», «Мы боремся за правое дело!» И эти слова сплачивали толпу, вызывали в ней одобрение и подчиняли вождю. И только добившись полного контроля над людьми, Кокоша завершил свою речь приказом всем разойтись по домам и самостоятельно не совершать никаких действий.

– Депутат дело говорит, – послышалось из толпы, градус агрессивности которой заметно упал. Граждане зашуршали, поднимаясь со стульев, и стали покидать кабинет, по пути обсуждая предстоящую борьбу. Ирина Фёдоровна, оставив меня с адвокатом, походкой светской дамы направилась к Кокоше. В этот момент к нам приблизилась Вера Семёновна и, улыбнувшись, сказала адвокату:

– Мне очень-очень приятно, Михаил Аркадьевич, что вы согласились заниматься нашим делом.

– Для меня это тоже большое удовольствие, – ответил Русальский, протягивая ей визитную карточку.

– Давно практикуете? – спросила Вера Семёновна, пряча визитку в ридикюль.

– Десять лет непрерывного стажа.

– Да вы что? Удивительно долго. А приходилось заниматься делами такими же, как наше?

– Приходилось.

– И как? Выигрывали?

– Всяко случалось, но чаще выигрывал.

– Чаще выигрывали, – пробубнила себе под нос Вера Семеновна. – Так. Значит, иногда проигрывали?

– Иногда, очень редко.

– И всё-таки проигрывали? – не отставала она. – А каков процент проигрыша?

– Ну, так в процентах и не скажешь, – развёл руками адвокат.

– Ну примерно сколько? Один, два раза из десяти? Или сколько?

– Один процент из ста, – улыбнулся Русальский в ответ на её настойчивость.

– Один процент из ста – очень даже неплохо, – покачала головой Вера Семёновна. – Очень неплохо! Ну, до свидания.

– До свидания, – ответили мы с адвокатом, но Вера Семёновна не ушла. Помедлив, она спросила:

– А эта женщина, которая сидела рядом с вами…

– Ирина Фёдоровна, – сказал я.

– Да. Наверняка говорила про меня всякие гадости… – Её фиолетовый дряблый рот скривился от омерзения. – Удивительно скверная особа, а производит впечатление такой порядочной дамы! Ведь это она одна сеет распрю между мной и Виктором Владимировичем. Вы ей не верьте, молодой человек, – обратилась она ко мне, – каждое её слово – ложь и грязная клевета.

– Хорошо, – пожал я плечами.

– Ну, я, пожалуй, пойду.

– До свиданья, – опять сказали мы с адвокатом.

Когда граждане разошлись, Кокоша вызвал секретаршу и сказал:

– Ира, сделай.

– Что? – спросила она.

– Ну, не минет же! – усмехнулся он. – Кофе. Три чашки.

– Хорошо, – не обиделась Ира.

– А можно мне горячий шоколад, если есть? – попросил адвокат.

– Есть, – кивнула Ира.

– Можно, пожалуйста. Спасибо. Спасибо, – закивал он.

– Андрюха, – обратился ко мне Кокоша, – я уж тебе не дал слова. Видишь, как они возбудились, особенно когда ты, братец, – депутат повернулся к адвокату, – сказал им: «Сидите дома и не рыпайтесь».

– Я просто хотел объяснить, – развёл руками Русальский и улыбнулся. Его, видимо, не задело кокошино «ты».

– Разве этому быдлу можно что-нибудь объяснить? – спросил я.

– Да вот именно, – хмыкнул Кокоша, – это же натуральное стадо. Им сейчас митинги подавай и уличные бои, они крови хотят, а ты им: сидите дома, братцы. Ты тут до того мог договориться. Они б тебя разорвали к ебеням. И даже я бы тебе ни хуя не помог. Одно, блядь, не понятно, – продолжал он, – что происходит? На хуй Толику Гурдюмову эта реорганизация?

– Ну как же… – Русальский удобно откинулся в кресле. – Обычная процедура. Когда у предприятия большие долги и хозяева не хотят дожидаться банкротства, они проводят процедуру реорганизации в форме выделения: выделяют из предприятия новое юридическое лицо, которому передают все активы, а долги оставляют на старом.