Она не знала, что делать дальше.
Она не знала, благодарить Волчка или проклинать её. Хотя нет, конечно нет. Девочка ни в чем не виновата. Всё было сделано до неё. И, наверное, на месте Волчка Наташа поступила бы также… наверное.
Тем утром Наташа проснулась на кухне Максимы. Она совершенно не помнила, как ей удалось уснуть – может, не обошлось без ведьминской магии. А может, сказалась общая слабость и эмоциональная усталость. У неё просто не осталось сил. А разбудил её крепкий аромат кофе.
Наташа помнила, как подскочила, сердце заходилось от страха, а дыхание перехватывало от надежды – и как ещё больше испугалась, увидев мрачное лицо Максимы. Но та, поймав взгляд Наташи, неожиданно тепло улыбнулась. Однако улыбка продержалась недолго – уже через несколько секунд уголки полных губ устало скользнули вниз.
Ведьма покачала головой.
– Не волнуйся. Он уже дома. Спит. То, что он планировал сделать на Изнанке… у него получилось.
Как чувствует себя летящий ввысь воздушный шарик, который вот-вот лопнет от переполняющего его гелия?
Наташе казалось, что это она – этот самый воздушный шарик, наверное, солнечно-желтый или небесно-голубой, с каким-нибудь дурацким рисунком или надписью вроде «желаю счастья».
Какое счастье.
– Но то, что он сделал… не прошло бесследно. – Уже тише продолжила Максима, уверенной рукой разливая из медной советской турки черный густой кофе со специями. – Он был наказан.
Да, так пахнет тот вечер в её воспоминаниях. Запах счастья, облегчения и отчаяния, замешанных в равных пропорциях. Корица, мускат, кардамон.
– Наказан? Но как? Что произошло?
Максима устало опустилась на древнюю колченогую табуретку, скрипнувшую под её весом, однако упорно отказывавшую разваливаться, и вздохнула. Было похоже, что она не спала.
– Об этом тебе лучше расскажет Волчок. Она сейчас в ванной, приводит себя в порядок. Девочка сделала всё что могла, но она появилась, когда Димку с его клиентом уже нашли Ткачи. Волчку пришлось вмешаться, поссориться с несколькими из своих. Но это не страшно. Кровные связи крепки, обида забудется. – Максима криво усмехнулась. – Димка на этот раз, пожалуй, истратил всю свою удачу. Его работу не стали ломать, и самого не стали стирать из Килима. Он жив и здоров, в своем уме (если, конечно, он когда-то вообще в нем был), но…
– Погоди… Ткачи? – По Наташиной спине пробежал холодок, а в горле встал ком, но она решительно сглотнула и продолжила, чувствуя, как постепенно картинка начинает складываться в голове… – Так вот почему ведьмы никогда…
– Не все Ткачёвы – ведьмы, и не все ведьмы – Ткачи! – Раздался голос откуда-то слева. Наташа повернула голову и увидела в дверном проёме устало, но довольно улыбающуюся Волчка. Мокрый ёжик её волос в утреннем солнечном свете вспыхивал огненными прядями. Молодая ведьма решительно откинула занавес из красных бусин и села на соседний стул, между Наташей и Максимой, затем пожала плечами.
– Спор был в самом разгаре. Так что я едва успела вмешаться. Твой муж помог мне, это правда. Они приняли это во внимание. Но всё же… он нарушил правила. Он сделал это из собственных эгоистичных побуждений. Он получил за это деньги. Мы долго совещались. В итоге, суд принял решение. Дмитрий не вспомнит ничего из этой ночи. Он будет думать, что заказчик его просто кинул. Денег за работу он тоже не получит. Мы пожертвуем их приюту для животных или ещё на что-то.
Наташа и не осознавала, как до этого были напряжены все её мышцы, как прямо она держала спину. Теперь же, когда облегчение начало растекаться по её телу, она обессиленно откинулась на спинку софы.
– И… всё? Это всё?
– Не совсем. – Волчок покачала головой. – Наталья… Ты ведь догадываешься, почему он пошёл на Изнанку? Ты больше не больна. Но Дмитрий об этом не знает. Он будет думать, что ему не удалось. Что он не нашёл лекарства. Он будет считать, что всё кончено, что спасения нет, до тех пор, пока ты не проживёшь ещё один месяц… затем ещё один… и ещё. Он будет считать это чудом, удивительным подарком небес. Возможно, это заставит его задуматься…
– Но… но зачем? – Наташа искренне не понимала. – Зачем заставлять его так мучиться? Я ведь могу просто рассказать ему, если… это ведь правда?
Волчок нахмурилась и сурово взглянула в лицо Наташе.
– Конечно, правда. Но дело не в этом. Во-первых…
– Он, скорее всего, не поверит, – продолжила Максима, задумчиво отхлебнув из чашки, – так работают наказания. Их положено отбывать.
Волчок согласно кивнула.
– А ещё… – Молодая ведьма кинула быстрый взгляд на Максиму, и та, словно зная, о чем идёт речь, недовольно поджала губы, отвернув голову. Волчок нахмурилась.
От Наташи не укрылись их странные переглядки, но обе ведьмы лишь отмахнулись от её дальнейших расспросов. Похоже, у них возникло некое разногласие, но о его причине ведьмы так и не сказали.
– Делай, как знаешь, – наконец, вздохнула Максима и, кивнув Наташе, направилась в сторону дверного прохода. – Ната, пожалуй, тебе пора.
Это был самый непрозрачный из всех намёков в Наташиной жизни, но она не обиделась. Наверное, ведьмам действительно виднее, когда кому-то пора, а когда – нет.
– Я провожу. – Вызвалась Волчок. – Ты ведь не знаешь знак порта для своей квартиры? Нет, конечно нет…
– В коробке с документами на втором сверху шкафчике. – Донёсся голос Максимы из недр квартиры.
– Аа-га. – Волчок пододвинула стул и ловко вскарабкалась на него, доставая искомую коробку из-под конфет, в которой теперь лежали различные бумажки и чеки. – Ага, вот он. Полагаю, Максима предпочтёт, чтобы я его перерисовала, нежели использовала, как есть. Так, эта стена подойдет… вижу, её для этого и используют…
Наташа терпеливо ждала, пока Волчок перенесёт мелом рисунок, а юная ведьма болтала обо всём и ни о чем, словно пытаясь заполнить тишину, или просто думая вслух. Наконец, символ был дорисован.
– Ну… всё готово. – Волчок несколько секунд помолчала, изучая своё творение. Наконец, она взглянула на Наташу и коротко кивнула, словно самой себе. Что-то в её взгляде внушило Нате тревогу. Её шестое чувство, как в шутку называла его мама, снова проснулось, прогрызая путь изнутри.
– Что… что не так? – Выдавила она из себя.
Волчок на секунду замерла, затем татуированные змеи на её руках нырнули в карман кигуруми.
– Я… я думаю, ты должна кое-о-чем знать. Это… – она поднесла к лицу Наташи открытую ладонь, на которой лежала, свернутся петлёй, тонкая зеленоватая нитка, – это его воспоминания. Эта ночь и… и не только. То, что они… то, что мы удалили. Я считаю, что ты должна знать, что он сделал. Почему и ради чего. Он не помнит, но… кто-то должен. И… я считаю, что тебе нужно кое-что узнать. Если ты сейчас откажешься, я их сожгу. Я должна была их сжечь. Но если ты захочешь…
– Я хочу. – Наталья выпалила это, не задумываясь, едва слыша собственный голос из-за гула крови в ушах. – Я возьму её.
– Максима думает, что ты будешь сожалеть об этом. Но я считаю, что ты должна знать правду о человеке, с которым живёшь. Правда… открывает глаза. – Тихо произнесла Волчок. И обернула нить вокруг Наташиного мизинца…
Максима была права. Наташа сожалела об этом. Но одновременно – и не сожалела. Тот первый день… Наташа не знала, как выдержала его. Как телепортировалась в квартиру, поцеловала мужа, когда он проснулся. Как отправилась на работу, словно в полузабытьи. Вернулась домой, как ни в чем не бывало. Как смотрела на Дмитрия, словно видя его впервые. Она всегда подмечала все эти мелкие морщинки вокруг любимых глаз, движения губ, то, как он склонял голову или хмурился. Признаки того, что он волнуется за неё. Что он переживает. Боится, что потеряет её. Что её не станет.
Она ничего ему не сказала.
Прошло уже три месяца, и она по-прежнему не знала, что ему сказать.
Любила ли она его? Да. Она любила его по-прежнему, по-прежнему восхищалась его силой воли и нежеланием сдаваться.
Простила ли она его? Нет. Не простила. И не знала, сможет ли простить когда-нибудь.
Сможет ли она дальше жить, как прежде?
Она не знала.
Иногда, в особенно невыносимые тихие ночи ей хотелось кричать от несправедливости всего происходящего, от жестокости Ткачей и – в особенности – Волчка, но…
Она не знала, что бы сделала на месте Димы. Она не знала, что бы сделала на месте Волчка. Чёрт подери, она не знала, что бы сделала на своём месте! До сих пор не знала.
Она ужасалась и поражалась самой себе, с кристальным спокойствием принимая заботу мужа, видя, как он боится. Она любила его. И ей было невыносимо больно видеть, как он страдает. Но молчала. Потому что так отбывают наказания.
И в одном всё-таки Волчок была права -
Правда открывает глаза.