Глава девятая
– И я должна слушать это? – Илерия вскочила со стула. – Мне нет дела до чьих-то нелепых предположений!
– Госпожа Грей, сядьте, пожалуйста! – настаивал следователь. – Я не договорил.
Илерия подчинилась, но ее лицо продолжало выражать неприязнь. Заявления следователя – низкорослого мужичка с лысиной на пол головы – звучали абсурдно, как детские сказки.
В кабинете без окон и дверей воздух был какой-то сухой, и при каждом вздохе царапал глотку. Обстановку не могли разбавить даже гербы Зес и Крон-а не могли разбавить. Илерия разглядывала их, пытаясь абстрагироваться. Символ Зес – золотая змея, пожирающая себя за хвост, заключенная в такого же цвета треугольник на черном фоне. А Крон же, как столица – белый бык на черно-красном.
– У доктора Артура Джеймса есть алиби, у господина Беркли тоже, – сказал он, почесывая лысину.
– Я спала в это время! – Илерия ударила ладонью по железной столешнице. – У меня было много работы, и я решила остаться. Что непонятного в моих словах? Я не поднималась на второй уровень, следователь Джим.
– Кто-нибудь может подтвердить?
– Не кажется ли Вам нелепой сама мысль удалять собственный труд? – она развела руками. – Может, кто-то против моего проекта? А? Допросите всех, кто был в это время на минус втором. Вы держите меня в этом кабинете уже больше трех часов! У Вас больше работы нет?
Следователь закрыл папку.
– У Вас интересное досье! – раздраженно сказал следователь Джим, опираясь о стол, чтобы встать. – Советую признаться, госпожа Грей.
– У Вас есть доказательства?
Ну вот, она заговорила как преступница.
– Как Вам удалось удалить запись? – не унимался он.
Только Илерия хотела отвесить колкость по этому поводу, как в комнату вошел Виктор.
– Отпустите уже бедняжку и займитесь более полезной работой, следователь Джим.
Виктор выглядел не лучше Илерии. Такой же всклокоченный и с мешками под глазами.
– Но, господин Беркли!..
– Идите, проверьте еще что-нибудь, – махнул он рукой на выход, занимая освободившееся место. – Идите, идите!
– Да, господин Беркли.
Прожигая взглядом дырку в еле прикрытом скудными волосами затылке следователя, Илерия осклабилась.
– Опять играете в защитника? – обратилась она к Виктору, почувствовав свободу от опостылевшего общества воняющего потом следователя Джима. Гротескный персонаж умел потрепать не только нервы, но и лишить физических сил. – У меня уже язык устал объяснять, что я Не При Чем!
– Это так? – огорошил вдруг Виктор. – Мне бы хотелось узнать, на чьей Вы стороне.
Илерия нахмурилась. Он смотрел на нее со свойственным только ему вниманием.
– Доктор Азимов что-то сказал Вам? – спросил он, наливая в стакан воду и протягивая его Илерии. – Он, конечно, славный малый, но тайные заговоры и большое увлечение чтением играет с ним печальную игру. Он – то злодей, то таинственный мудрец. Советую говорить с ним лишь по делу и не толкать руку по самый локоть в глотку тигра.
– Зачем Вы мне это говорите? – Илерия приняла стакан, но тут же отставила его в сторону. – Какие еще тайные заговоры?
– Вчера он поведал мне удивительную историю о Вашем таинственном покровителе, – он рассмеялся. – Но поверьте – это игра его воображения! Совет Шести со скрипом принял Ваше восстановление и вот сейчас сомневается в правильности данного выбора.
Озноб потоком пронесся по ее телу. Невероятно быстро сгущался туман, беспощадно уводя Илерию с пути, топя в болотах пересудов и недоверия.
– Вы потрясающий ученый, но приносите больше проблем, чем пользы, – Виктор смотрел ей в глаза. – Молите Бога, как бы карты не легли против Вас. Госпожа Мария ждет не дождется, чтобы повесить колокольчик. В ее маленькой головке на Ваших ногах давно надеты кандалы и так миленько стучат друг о друга «динь-дон-динь-дон» пока Вы дергаетесь на виселице.
– Я не причастна ко взлому, – твердо повторила Илерия, уже ненавидя эти слова до зуда в деснах. – Мне еще раз это повторить?
Виктор вздохнул и опустил взгляд.
– Признак хорошей работы в том, что она хорошо сделана, – он помедлил и добавил: «Вы можете идти».
– Спасибо – Илерия кивнула в знак почтения и направилась к выходу.
– Желаю Вам прекрасных сновидений!.. Говорят, сны – это жизни чужих душ в нашем теле.
Последние слова Илерия услышала, закрывая дверь. Они еще некоторое время крутились в ее голове, пока щек не коснулся холодный ночной воздух. За ограждением виднелась улица, полная правительственных учреждений. Наверное, именно поэтому, в большинстве случаев, после восьми вечера здесь было тихо. Прекрасная альтернатива шумным торговым проспектам.
Маркус уже ждал Илерию у автомобиля. Лишь завидев ее, склонил голову в приветствии и открыл дверцу. Сегодня он словно превратился в невидимого призрака. Должно быть, сказывался тяжелый день.
«Удивительно», – думала Илерия, смотря на мелькающие за окном машины пейзажи – как резко может повернуться жизнь.
– М-да, – она вздохнула. – Сны – жизни чужих душ в нашем теле.
Она пыталась разгадать смысл этих слов, примеряя к себе. Но Виктор, безусловно, не мог знать о ее расстройстве. Он говорил загадочными словами, как впрочем, и доктор Азимов. Но, в отличие от последнего, хранил вокруг себя некоторую закрытость. Он словно смотрел сквозь нее. Что-то неуловимое было в нем. Ускользающее, можно сказать – скользкое.
Чтобы отвлечься от губительных мыслей, Илерия попыталась сфокусироваться на панорамах за окном. Зес был прекрасен. Вдоль улиц тянулись сплошные высотки, прижатые друг к другу боками. Их кирпичные тела украшали неоновые вывески, гласящие о невероятных скидках и новинках. Люди, живущие какой-то своей отдельной от всего мира жизнью. Кто-то прекрасно вписывался в городской пейзаж, но кто-то все так же выделялся своей особенностью. Именно она и отталкивала Илерию от них. Ей было страшно подумать, что творится в этих крашеных головах, или какие тайны скрываются в глазах, спрятанных за вставными линзами или очками, нахлобученными на нос. Она никогда не любила толпу, многолюдные улицы. Ей претили даже запахи из продуктовых лавок под открытым небом.
Она не считала это снобизмом. Нет, она видела в своих привычках издержки воспитания. Ее мама, Колет Грей, ухоженная женщина, в меру красивая и умная, проводила в веселье много времени. Любви к ней это не ослабляло, но внушило, что люди могут мешать, отвлекая от важного. Как то делали многочисленные друзья мамы. Вечеринки – неприятные для Илерии воспоминания. Она не могла обвинять ее в странных увлечениях, ведь уже тогда понимала насколько сильно влияние человеческого горя. Для Колет Грей трагедией стала потеря мужа.
Мама часто рассказывала о нем, показывала фотографии. Отец Илерии был безумно красив: широкая улыбка, аристократическая форма лица; карие глаза, доставшиеся Илерии. Наверное, именно улыбающееся лицо отца с фотокарточек внушило, что хороший человек улыбается как он.
Поездка уводила Илерию в пространные воспоминания. Она думала обо всем, что когда-то знала. Мысли о родителях смягчили выражение ее лица.
Одиночество после ухода мамы из жизни завладело Илерией полностью. Никто не мог сравниться с великолепной Колет Грей. С ее безукоризненным внешним видом, с ее стремлением почувствовать вкус уходящего времени. Она улавливала хорошее даже в негодяях. Илерии досталось от нее малая часть. Например, привычка заплетать волосы в пучок, и, конечно же, тонкие губы. Их, в отличие от мамы, она никогда не красила красным.
Оказавшись у дома, Илерия не спешила выходить из машины. Она мысленно взывала к матери, прося о помощи. Запутавшись в себе, людях, судьбе – пыталась выбраться и понять, кому же можно верить.
Маркус ждал. Илерия знала, что он смотрит на нее, но не обращала внимания. Ее взгляд был устремлен на темные окна собственного дома. Она столько раз возвращалась сюда, но все равно после освобождения не переставала видеть в нем далекое потерянное спокойствие. Словно там поселился страх, ранее скрывающийся, но сейчас он уже выступал из комнат, в которые Илерия так редко входила.
И вот, Маркус уехал, а она осталась одна, стоящая посреди двора. Шелестела листва на низких деревьях. Приятный звук вторил настроению.
Доктор Азимов посоветовал не приходить в лабораторию несколько дней. Илерия любила работать, но приняла совет как должное. Она устала. И первым признаком были мысли о маме.
– Ах, Колет! – Илерия запрокинула голову, смотря на ночное небо. Купол сегодня был прозрачным, и звезды сияли как никогда ярко.
Желание спать усиливалось с прямой прогрессией, потому Илерия поспешила войти в дом.
Свет не скрывал бездушную зелень стен. И, поразмыслив, стоя посреди квадратного коридора, Илерия занесла с крыльца большую вазу с пальмой. Она прекрасно вписалась между столиком и пуфом. Включив на кухне чайник, скинула пальто, опустила взгляд: на уставших от туфель ногах вздулись вены. Наведенный имбирный чай пился с удовольствием, освежая пряным вкусом. Даже тонкая фарфоровая кружка удобно лежала в руке. Приятная нега в домашней обстановке сравнима с жарким костром на осеннем ночлеге под открытым небом. Как бы это не звучало, вокруг Илерии разворачивалась осень: и природная, и душевная. Но в мороз страшнее ветер. Чем больше скрывалось правды, тем глубже вырывалась яма. Судьба шептала: «остановись». Болтаясь «колокольчиком», не вини звонаря.
Но уснуть не помог ни чай, ни горячий душ. Илерия ворочалась с боку на бок, раздражалась то скомканным или холодным простыням, то слишком теплому одеялу. Прорычав проклятия, она вскочила на ноги и уставилась на подушку, думая о своей никчемности. Впервые она так сильно боялась потерять логику в своих действиях. Виноваты ли в этом наркотики, о которых говорил Валентин, или душевная травма? К общей картине прибавлялись догадки о психологических экспериментах. Не раз в стенах их научной базы ломали людей: сильных и слабых.
Илерия закрыла лицо руками.
Ее слух перестал воспринимать тишину как таковую. Шумела та же вода в трубах. Звук был почти неуловим, но в нем присутствовал голос. Опять текли слова по комнате, неясные человеческому слуху.
Через разведенные пальцы полосатое пространство комнаты виделось Илерии не таким пустым и серым. Черная дыра открытой двери гардеробной выпирала наружу пузырем. Если присмотреться к ней, то она дышала в такт Илерии, грозя вывалиться за границы порога. Таких мест боятся дети. Что они видят во тьме, известно лишь им. Что-то видела и она. Из дыры исходила невероятная притягивающая сила. Первородный страх внутри клокотал. Но Илерия вопреки разуму продолжала вглядываться в нее. Отвернуться не представлялось возможным. Подойти ближе, сунуть руку внутрь и закрыть дверь – еще более немыслимым.
Блик на чем-то круглом и железном луной выглядывал наружу, уставившись на Илерию Циклопом. А мелкие силуэты склеивались пазлами в один, становясь единым целым – его телом. Оно пульсировала, будто готовясь к прыжку.
А трубы шептали. Голос их усиливался ровно настолько, чтобы его не могли понять. Перед Илерией разворачивался театр ужаса. Невыносимые звуки бередили потаенные страхи.
Не слышать! Она закрыла уши руками и запела под нос:
Волки вышли на охоту.
Сегодня они кого-то съедят.
Сегодня на ужин у них соседи,
А завтра, может, буду я…
Строчки звучали громче и громче, перебивая все звуки в доме: гул ветра за окном; шум канализации; набат сердца, готового разорваться на части. Но ничто не умоляло черного провала в стене: свет ни из окна, ни от ночника
Илерия делала шаги назад. Повернуться спиной она не решалась. Она опустила руки, настолько медленно, насколько позволяла осторожность.
Страх не бессмысленен. Во тьме может оказаться пусть и не мистический монстр, но реальный, облаченный в человеческое тело. И за долгое время в голову Илерии пришла безумная на первый взгляд мысль: Эрик жив и он вернулся.
Куда он исчез – загадка. Решит ли он отомстить? Люди выживали и не с такими ранами. Безумие? Да!
Волки вышли на охоту.
Шепот позади:
– Забудь…
Илерия отшатнулась в сторону, всем телом оборачиваясь. Из глаз брызнули слезы. На губах застыл крик.
– Кто здесь?
Она сделала шаг в сторону, забиваясь в угол. Превращенная в трусливого зайца, пыталась найти убежище.
– Забудь…
У самого уха шепот прозвучал взрывом.
Из Илерии словно выбили воздух. Он свистом вырвался из широко открытого рта.
За ее спиной. Кто-то стоял за ее спиной!
Находясь по другую сторону, глядя на происходящее со стороны, человек сделал бы выбор бежать и не оглядываться. Да, так было бы правильно. Но что делать тому, кто испуган? Опасность рядом. Дышит в затылок, рычит.
Ноги Илерии с трудом удерживали ее в вертикальном положении, что уж говорить о побеге. Страх очищает сознание.
Илерия увидела ее. Возникшая в отражении круглого зеркала, Анна тянула к ней руку. Она уже не просто видение из сна. Ее влияние умножилось в разы. Но насколько сильно? Сможет ли стекло удержать ее по ту сторону в искаженном, похожем на наш, мире?
А тонкие пальцы тянулись, подчиненные скрытому помыслу.
– … помнить…
– Кто ты? – лишь губами произнесла Илерия.
– Забудь…
Голубые глаза, красные от лопнувших капилляров белки, тонкие черты лица. Завораживающее движение руки. Указательный палец коснулся поверхности зеркала, оставляя отпечаток. Было ощущение, что она водит по щекам Илерии, желая коснуться их.
Илерия дрожала всем телом, рыдая и задыхаясь. Еще немного и она могла свалиться в обморок. Она попыталась взять себя в руки, но долго ли еще ей предстоит убегать? Каждую ночь? Но ведь видениям больше не страшен солнечный свет!
– Кто ты? – уже громче спросила Илерия, отступая на шаг-два, пока не уперлась в кровать.
Позади Анны все так же пульсировала тьма, отраженная и более живая. Соединение светлого и темного, одинаково неживого – усиливалось скрипом проводящего пальца по зеркалу. Вдруг, она ударила по нему кулаком.
Резкий звук оглушил Илерию.
– Помнить! Помнить!
Пронзительный крик шел из самой головы, словно порожденный не призраком, а мыслями самой Илерии. Пронзительный до боли. Илерия не выдержала и бросилась прочь.
«Не смотреть!» – приказывала она себе, пробегая мимо всего, что отражало ее, а значит и белокурую Анну, забирающую ее суть себе.
– Забудь!
Она била кулаками в стеклянную дверь, пока Илерия пыталась открыть ее. Стекло дрожало под безжалостными атаками.
– Забудь!
Она кричала в голове. Не прекращала преследовать, пока Илерия не упала, обессиленная, за клумбой с ромашками.
– Чего ты хочешь? – шептали ее губы.
Шрам жгло и в животе возникал мираж старого открытого ранения.
Потная ночная рубашка пропускала холодные порывы ветра, не в силах удержать тепло. Отрезвляла и мокрая после дождя земля. Она пахла червями и гнилой листвой. Уткнувшись в нее лицом Илерия ощутила себя живой. Звуки угасали подобно звездам.
Наступало утро.
Глава десятая
Неважно, кто ты. Неважно, сколько тебе лет, и какие заслужил регалии. Бросила ли родная мать, ненавидя одну мысль о твоем существовании, или же послушала совесть и сделала из тебя порядочного человека.
Ничто не вечно. Папоротник цветет всего одну ночь.
Тело не слушалось, онемело от холода. Илерия открыла глаза::комья грязи, толстые зеленые стебли. В кулаке сжата охапка мятых ромашек.
Если бы не теплые прикосновения солнца к спине, то неизвестно смогла бы она очнуться. Звуки бодрствующего города сработали как будильник, призывая скорее вставать. Мягкий желтый свет, еще не добравшегося до зенита солнца, возвещал о еще раннем времени.
Конечно, Илерии вовсе не хотелось и дальше коченеть подобно трупу, лежа лицом в грязи под ромашками. Но кровь не спешила разгонять онемение и, наверно, прошло больше десяти минут, прежде чем конечности наполнились жизнью. Скуля больной сукой, Илерия приподнялась. Дыша ртом, глотая крик, превозмогая жжение, она схватила лопату и, используя ее как костыль, встала на ноги. Хотя эту позу вряд ли можно было назвать человеческой: спина уродца-горбуна, дрожащие ноги в косолапом расположении, низко опущенная голова.
Илерия рассмеялась: игра ее воображения достойна самых лучших докторов.
Жжение прекратилось, тело понемногу выпрямилось. Она сделала осторожный шаг.
Илерия благодарила Бога, что он не позволил ей убежать дальше, чем эта грядка с ромашками. Уйди она на дорогу, и все могло обернуться катастрофой.
Дверь открыта нараспашку. Стекло цело, хотя Илерия была почти уверена, что его вышибло сбрендившее приведение. Если Анну можно было так назвать. Илерия так и не поняла, чего та желает. Но вот ее слова останутся в голове навечно. Столько боли, отчаяния, угрозы было в них, столько невероятного стремления сказать их, будто услышанная Илерией, она могла обрести покой. Но ни голоса, ни ее лица больше видеть не хотелось. Сам повелитель кошмаров Аламедас обрек Илерию на страдания. Эта древняя тварь, наверно, сейчас победоносно скалится, почесывая гриву облезлого мертвого пса, прикованного к его колеснице огромной цепью. Но Аламедас лишь сказка, а страдания Илерии очень даже реальны.
Входить в дом или нет? В стекле отражалась безумная женщина, перепачканная землей. Опухшая. Ее уродливость вызывала отвращение. Илерия узнала в ней себя. Из ее глаз брызнули слезы.
Произошедшее… нет, не так. Пережитое не отпускало. Кто бы мог посоветовать, что делать в таких случаях. Много ли тех, кто вступил на путь безумия, испробовав вкус потустороннего? Их единицы. Они либо прячут истинную суть себя, либо, спроваженные родственниками, хлебают казенную кашу в сумасшедших домах. Веселые дома, если уместно такое сказать.
Обкусывая заусеницы, Илерия все же решилась войти. Разве позволено побеждать монстрам? В книгах их убивают быстрее, чем зло успевает вырасти до вселенских масштабов.
Все неизменно. Залитая солнцем гостиная не внушала опасений. И самым страшным здесь могли оказаться только прямые углы мебели. Зеркало, висящее в спальне, она тут же убрала в кладовую. Сама мысль о нахождении с ним в одной комнате натягивала нервы до предела. Оно – очередное напоминание о набирающем силу видении. Ему не место в этом доме, даже не смотря на изумительной работы золоченую раму.
Перепачканная соком травы и землей, Илерия позлорадствовала, усаживая потрепанного медвежонка в удобную позу среди коробок:
– Назначаю Вас, Сэр Барни, смотрителем зеркал! – вВеличественно возвестила она, и, плотно закрыв за собой дверь, заперла ее на ключ.
Избавляться от всех отражающих предметов она не видела смысла, но попыталась минимизировать их количество хотя бы в спальне.
После душа Илерия решила спуститься в подвал. Он заперт уже более шести лет. Ключ был найден без труда. Пару оборотов, и победный щелчок возвестил об открывшемся замке. За дверью лестница, уходящая глубоко вниз. Такие подвалы были во многих домах на Green str.. Они – признак страхов быть на поверхности, когда взрываются бомбы.
Война давно кончилась, но люди все еще жили теми днями, ожидая угрозу, способную уничтожить все на своем пути. Такое случилось много лет назад. Те, кто спасся в подобных городах, возомнили себя Богами, кем бы они не являлись на самом деле – последними тварями или нищими. И пусть над их головами висел купол, пусть за спинами стояла сильная армия, пусть враги почти обессилили – война осталась в их душе.
В таких местах, скрытых под толщей бетонированных полов, скрывались темно-серые пыльные подвалы. Про них никогда никто не забывал. Они оставались и будут оставаться еще долгие столетия.
Илерия помнила, как мама говорила, что человек пропитан страданиями поколений, и они будут такими до тех пор, пока не умрет последний из них. Колет была права – люди питаются страхами, а не они ими. И вступая по пыльным каменным ступеням, углубляясь в промозглую глубь, Илерия понемногу принимала свои.
– Не беги от себя, – как-то сказала мама. – Бойся не пуль, не войн, не злых людей, а бойся себя. Мы способны породить больших монстров, чем кто-либо другой.
Сколько чудовищ могло стоять за ее спиной, Илерия старалась не думать.
А на двух длинных столах хранилось былое, что так долго было спрятано. Воспоминания путались среди приборов, колб и книг. Их именно столько, сколько могло уместиться в жизни обычного человека. Студенческие годы, живая мама и разбитое сердце от ее потери. Куч сваленного вместе прошлого несравненно больше, нежели пылинок в воздухе, воняющем затхлостью и стариной.
Илерия все так же стояла на последней ступеньке и смотрела. Углубиться дальше она не решалась, боялась спугнуть услышанный из недр подсознания голос мамы, ее смех. Звонкий и искренний. Как предел совершенства.
Илерия редко работала здесь. В основном пыталась выделить яд из спорыньи для дипломной работы. Ее страстное увлечение отравлениями и его видами не вызывало у мамы ровным счетом никаких опасений. Поэтому она позволила сделать здесь лабораторию. В фильмах ужасов и книгах в таких местах орудовали маньяки, разделывая людей. Илерия же предпочитала препарировать на работе, а здесь изучать только то, что не имеет тела: бактерий, вирусы, флору.
Все же сделав пару шагов вглубь, она осмотрелась: не считая двух заваленных столов, тут стоял холодильник, два контейнера с азотом и шкаф, древний, как сам дом. Это все, если не считать портрета жуткого бородатого мужика в облезлой раме на стене.
– М-да! – Илерия оценила фронт работ и пришла к выводу, что на все уйдет весь день.
Пусть она спала всего пару часов на улице в грязи, рвения уйти от своих проблем не убавляло. С ног Илерия не валилась, не терялась в пространстве. Это говорило о ее сносном состоянии. Только вот требовалась много кофе с тостом. Желательно помазанным сверху мандариновым джемом. Что она и поспешила сделать. И уже с кружкой и тарелкой вернулась назад.
Илерия бродила между двух столов, изучая каждый предмет: баночки с растворами; колбы; фолиант «Яд и живой организм» Зака Брауна, переизданный в 2375 году. Электронный микроскоп с погрызенным мышами шнуром выглядел годным.
Керамическая кружка опустела, тост был съеден, и ничего другого не оставалось, как приступать к уборке.
Чихая, отмахиваясь от паутины, она вымывала метр за метром, вслушиваясь в новости по радио. Гул пылесоса успокаивал не меньше ненавязчивой музыки, изредка прерывающей вкрадчивые голоса дикторов.
Говорили в основном о зачистках в Загранице и небольших провокациях со стороны радикально настроенных граждан. О неудачах предпочитали молчать, и Илерия, пусть не имеющая допуска к подобной информации, прекрасно все понимала. Ведь когда ее команду подорвали, даже семьям сообщили малую часть правды. Об этом она узнала неделей ранее от вдовы Джорджа, ее стажера. Пусть экспедиция и была секретной, но пропажа десяти человек, семеро из которых имели семьи, выглядела недопустимой.
Мир и не догадывался, насколько могут быть жестокими террористы, кем бы они себя не называли. Сепаратистский или неосепаратистский, религиозный или революционный терроризм – однотипная куча дерьма. Идеология обывателей внушала не меньший скептицизм. Они верят, что находятся под защитой армии, купола. Они кормят солдат налогами, а те, в свою очередь, питают их байками. Осторожность с огнем на пожарище. Пыль на умах копилась веками. И, как ни крути, она со всех ракурсов сера.
Илерия смахнула в мешок осколки нечаянно разбитой колбы и заметила фотокарточку под стеклом. Голубое небо, Центральный парк Нью-Йорка. Город, которого давно нет.
Думали ли когда-нибудь разжигающие войну, чем обернется вера в свою правду? Думал ли об этом каждый отдельный человек? В итоге осталось лишь сжатое подобие мира.
Илерия никогда не встречалась с опасностью так близко, как в день своего пленения. Кровь, песок, рефлекторный ужас перед жестокостью врага, навеянный рассказами. Гремучая смесь. Гремучая облачность. Желтая картина мертвой цивилизации. Она стояла на главной полке памяти. Вчера и месяцем ранее, и в первый осмысленный день. Ничто не могло подвинуть ее. Но появился другой, никем не навязанный враг.
Анна.
Убирая в импровизированной лаборатории, Илерия пришла к примирению со своим положением. Нет, она не желала опускать руки. Просто судьба дает лишь такие загадки, к которым есть решения. Если это только не смерть.
Илерия надеялась, что рано или поздно забудет об Анне, о ее рассказах, о каннибалах и пустующих на первый взгляд бесконечных землях. Пройдет много лет, и каждый новый годовой слой глубоко спрячет воспоминания. Как и ее отца и беспорядки, во время одного из которых он и погиб…
Керстерский путч – первое и последнее допущенное системой массовое революционное движение. Назван в честь Альфреда Кёрстера, сторонника религиозных убеждений на тему социального устройства. Неравенство – беспроигрышная ставка для привлечения масс.
Только она начала поиски фотографий отца, как наверху зазвонил телефон. То был доктор Азимов, любезно дождавшийся ответа.
– Здравствуйте, Илерия, – радостно пропел он, услышав «алло». – Как Ваши дела?
Говорил так, будто звонил в знак дружбы, а не по работе.
– Чем могу помочь?
– Совет Шести просил проследить за Вашим самочувствием, – тон доктора Азимова звучал, как и полагалось у психоаналитиков: спокойно, доброжелательно. – Я не имею права противоречить приказам г-жи Арконской, – он помолчал. – Я приеду к Вам к шести вечера, если Вы не против, конечно.
– У меня есть выбор? – съязвила Илерия и после недолгих уточнений повесила трубку.
Четыре пятнадцать.
Руки грязные до закатанных рукавов клетчатой рубашки. Все пропиталось пылью. Даже на лице ощущалась жирная пленка. Тело ныло от напряжения. Вот и пришла усталость. Ее приближение грозовыми тучами нависало над настроением. Лицо мрачнело, мысли покрывались туманом. Мало того, «радостная» весть о сеансе убила последний светлый лучик в душе.
Но удивил даже не звонок доктора Азимова, а поступивший приказ непосредственно от г-жи Арконской. Она редко вмешивалась в простые дела. Лишь тогда, когда ситуация оборачивалась неблагоприятным образом для Крон-а. Совет Шести каждого из пяти городов был независим в ведении внутренней политики, но лишь до тех пор, пока подобное позволяет правительство. Имитация свободы. Подобные поблажки дают шанс развивать индивидуальные черты города. Илерия симпатизировала трем «верностям» Тэймса, города африканского луча Звезды: храни верность живым, дому и чести.
Доктор Азимов родился в Тэймсе. После академии получил работу в Зес. Такая практика была редкостью, но имела место быть. Причиной могли послужить хорошие познания в той или иной профессии, требуемой в другом городе. Бывали случаи добровольного перевода. Доктор Азимов из последнего случая.
Закрыв подвал, Илерия привела себя в порядок: вымыла руки и лицо, причесалась. Внимательно рассматривая свое отражение в единственном оставленном зеркале, заметила синяки под глазами. Хороший способ заинтриговать психоаналитика, не правда ли?
Доктор Азимов прибыл в точно указанное время.
– Добрый вечер, Илерия, – широкополая шляпа бросала глубокую тень на его лицо. – Вы не скучали? Я могу войти?
– Проходите.
Впустив его. Илерия задержалась на пороге, отметив приближение непогоды. Небо на юго-западе порождало дымчатые клубы туч на темно-сером фоне. Зрелище, достойное быть увиденным. Утром по радио передавали ливневые осадки с градом. Ветер нес свежий воздух, проникая в открытую дверь.
Илерия прикрыла глаза и глубоко вдохнула.
– Мне приятно видеть Вас в таком виде, – доктор Азимов держал шляпу у груди, замерев посредине темно-коричневого ковра. – Может в такой обстановке у меня получится помочь Вам?
Он заговорчески подмигнул Илерии, меняя строгие ботинки на мягкие домашние тапочки.
– В чем помочь? – удивилась она, пристраивая его шляпу на вешалке.
Из глубины дома доносились звуки радио. Диктор говорил что-то о соглашении между Зес и Доун по энергоснабжению. С приближением зимы тема тепла и света становилась актуальнее.
– Надеюсь, они, наконец, придут к консенсусу, – его глаза сверкали от любопытства. – Ваш дом сложно протопить… жаль, если такой ученый, как Вы, околеет.
– Давайте пройдем в мой кабинет, – Илерия пошла вперед. Легкий шаг доктора Азимова не мог нарушить умиротворения, царящего внутри. Но вот в душе хозяйки творил нечто темное.
После смерти мамы порог этого дома редко переступали посторонние. И большая часть из них в последнее время военные, ищущие Эрика Штраутца, да обслуживающий персонал. Звуки радио, Илерия, неяркий свет, – единственные жители этих комнат.
В кабинете плотным пологом висел мрак. Но даже раздвинув тяжелые шторы Илерия не смогла прогнать его из-под стола, кресел и углов.
– У Вас довольно мило, – протянул доктор Азимов, увидев царящую вокруг обстановку. – Только мало света. Хоть радио радует! – он рассмеялся. – Царство из книг Стокера. Читали его произведения? Например, Дракулу?
– Присаживайтесь, – Илерия села напротив. – Я не люблю подобные сказки.
– Вымышленные истории реальных людей не что иное, как попытка найти оправдание им, – поправив полосатый галстук, ответил он. – Незнание Вами его работ не умоляет тьмы в Вашем доме.
– Это погода, не более, – опровергла Илерия и, дотянувшись до лампы на столе, включила. – Но Вы же пришли говорить не о Стокере? Я не лучший собеседник в этой области.
– Чтение говорит о человеке больше, чем любовь к темноте или свету. Монстры не всегда воплощение тьмы, чаще она в душах трусливых людей, – доктор Азимов смотрел серьезно, но не изучающе, как то часто бывало.
– И кто я, по-вашему, монстр или трусливый человек?
– Понять такое дано лишь самому монстру или трусу, Илерия, – наконец его взгляд сфокусировался. – Я вижу, что у Вас много страхов, но трусость ли это?.. – он ненадолго задумался. – А теперь ответьте мне, сколько людей Вы сгубили?
– Разве Вам неизвестно, кем я работаю? – Илерия осклабилась. – Все-таки я монстр?
– Мы жители ада, а попавшие в наши руки грешники должны гореть, не так ли?
Доктор Азимов указывал Илерии на тропинку. Та была черна от падающих на нее теней. Было невозможно решить, куда идти: по ней, по темному лесу, или же повернуть назад.
– Я Вас не понимаю.
– Илерия, – доктор Азимов наклонился чуть вперед и, словно желая посвятить ее в тайну, прошептал:
– Работа психолога не в том, чтобы понять больного, а в том, чтобы больной сам понял себя.
Илерия еле удержалась, чтобы не ощетиниться на слово «больной».
– И чем я больна? – вежливо спросила она.
– Бывает два типа: те, кто полностью отрицает свою болезнь перед другими и перед собой, и те, кто считает больными других, – он не говорил прямо, шел окольными путями, кидая кусочки подсказок, как бешеному псу. – Совет Шести обеспокоен Вашим положением и произошедшими событиями.