– Зато она всего добьется сама, а не благодаря слепой удаче.
– Без нас и удачи не было бы у нее ничего этого.
– Даже без нас у нее был бы Леопольд, – вмешалась в их спор Ольга Олеговна. – У меня такое ощущение, что с ним она была бы счастлива при любом раскладе событий.
– Ну да, особенно при одном из тех, где ее застрелили, переехали автомобилем или посадили в тюрьму, – ответил ей Глеб Михайлович.
Ольга Олеговна вынуждена была согласиться, что без их помощи супругам Хилл пришлось бы тяжело.
Последующие годы выдались крайне насыщенными. Лолите Адольфовне, действительно, судьбой было предначертано разбираться в психологии людей. Со временем это признал даже Глеб Михайлович, ронявший слезы радости в Котел, наблюдая за тем, как Лолите Адольфовне вручают диплом Гарварда. В тот день вся группа смотрела на нее с гордостью, считая успех Лолиты своим собственным, личным достижением. Что же, читатель, в чем-то они были правы с той лишь оговоркой, что делалось это с целью сожжения списка, то бишь не бескорыстно.
Уже на последних курсах обучения Лолита Адольфовна, сама того не замечая, начала заниматься практикой. Началось с того, что друзья шли к ней за советами, затем друзья друзей. А после и преподаватели стали обращаться со своими проблемами. И хотя в повседневной жизни Лолита Адольфовна с ее тяжелым взглядом и специфической (не женственной) манерой говорить скорее отталкивала людей, нежели располагала, почему-то оставшись с ней наедине и поговорив минут десять, все без исключения раскрывали перед ней душу. Не обращая внимания на ее молодой возраст, седобородые мужчины, занимавшие высокие должности в университете, с детской наивностью спрашивали, почему у них не ладятся дела в семье, рассказывая все свои секреты, порой даже те, о которых не упоминают и на исповеди.
Невероятный дар Лолиты Адольфовны заключался в умении смотреть на любую ситуацию под разными углами, от лица каждого участника. В любом споре она всегда могла разглядеть две стороны, прислушаться к каждой и понять. Редки люди с такими способностями к пониманию эмоций и мотивов окружающих. Обычно они страдают от этого. Но еще меньше людей, которые могут не только понять и прочувствовать, но также проанализировать, систематизировать и результат донести до вопрошающего в понятной форме. Лолита Адольфовна умела. Это и стало причиной ее успеха. Люди потянулись к ней со всего мира в надежде на то, что она объяснит им, как общаться друг с другом.
XVI
Тем временем проклятым в Аду скучать не приходилось. С помощью богов они спасали Лолиту Адольфовну сотни раз. Были простые задачи, решаемые Перуном и буквально одним ударом молнии в нужного человека, были и посложнее.
Однажды Лолита и Леопольд отправились в Антарктиду. Котел показал, как Лолита Адольфовна бежит спасать укатывающееся в океан яйцо пингвина, падает в ледяную воду, уходит под лед и этим все заканчивается. Глеб Михайлович и Зоя Васильевна два дня мучили Александра Ильича:
– Нам нужен бог льда, – говорили они хором.
– Если такой есть, то я его не знаю, – оправдывался Королев.
– А если подумать?
– Я думал! И думаю. Не знаю.
Тогда Богуславскому пришла в голову идея растопить льды в Антарктиде, чтобы пингвинье яйцо не укатилось, к тому же бог Солнца им уже помогал.
– Ты конец света вызвать хочешь? – спросила у него Зоя Васильевна.
– Что сразу конец света, пусть бы он чуть-чуть нагрел. Так, чтобы льды растаяли, – спорил с ней Глеб Михайлович.
– Мир-то, может, и не вымрет, а вот пингвины точно, – сказал Александр Ильич. – приедет туда наша ведьма, а там от них омлет, да кура гриль.
– Зато не укатится этот омлет никуда, – ответил Богуславский, но вынужден был согласиться, что способ слишком радикальный.
Стали думать дальше, как спасти не вылупившегося пингвина. Перебрали чуть ли не всех богов, которых могли. Даже Перуна пытались приплести: «Мол ударить в яйцо молнией, оно не покатится, да, грустно будет, зато Лолита жива». Но, учитывая чуткую душу нашей героини, решили оставить эту идею: « Мало ли, что ей в голову придет, она у нас ранимая».
В конце концов идею подал Стас:
– А если убедить пингвина, что ему нужно крепче держать яйцо?
Глеб Михайлович посмотрел на него исподлобья:
– Ты будешь убеждать?
– А между прочим, это мысль, – сказал Королев.
– Вы издеваетесь?
– Есть «скотий бог», Велес.
– А с каких пор у нас пингвины – скот?
Александр Ильич пожал плечами:
– Я просто сказал.
– Может сработать, – вмешалась Зоя Васильевна. – Это же животные. Наверняка, если этот Велес ваш может коровами управлять, то и пингвинами тоже.
– А если не сможет? – сомневался Глеб Михайлович. – Вылезет из Котла и скажет: «Вы чего меня позвали, тут одни пингвины. И в Антарктиде тоже. А я по коровам, да овцам». Что тогда будем делать?
– Велес – это вроде как верховное божество славянского пантеона. Он у них, как Один, может все, – робко и неуверенно сказал Королев.
К слову сказать, Одина группа призывать боялась и ни разу этого не сделала, потому как наверняка никто не знал его возможностей. Слишком уж всемогущим его описывали в тех мифах и средствах массовой информации, которые они успели при жизни изучить. Хотя была идея призвать его и попросить наделить Лолиту Адольфовну великой мудростью. Может, в таком случае она осознает, на что обрекла всю пятерку, простит их и тут же сожжет список. Но посовещавшись, все же решили, что если их ведьма и постигнет великую мудрость, то она скорее подскажет ей оставить проклятых навеки в Аду. Касаемо же решения насущных проблем: проклятые опасались, что призовут Одина, а он окажется бесполезен, лучше действовать уверенно: конкретная задача – конкретный бог.
Глеб Михайлович напомнил группе, что Одина решено не призывать.
– Но ведь его не называют «скотий бог», – запротестовала Зоя Васильевна.
– Подумаем еще, у нас есть день. Если не придумаем, так и быть, вызовем Велеса, – в конце концов согласился Богуславский.
Вероятно, проклятые были собраны по принципу «одна голова хорошо, а две лучше». Их группа насчитывала пять голов, но ничего умнее, чем просить пингвина беречь свое яйцо, они не придумали.
К счастью, Велес оказался разносторонне развитым и веселым богом. Это был красивый сильный и высокий мужчина лет пятидесяти с живым, можно даже сказать, горящим и добрым взглядом. Глаза у него были янтарного цвета. Черные волосы собраны в высокий хвост, а в густой, аккуратно постриженной бороде виднелась лишь небольшая полоска седины. Одет он был в красный кафтан, расшитый золотыми нитками. Из-под полы виднелись остроносые красные сапоги.
– Давненько я в Ад не заглядывал, – признался бог, выбравшись из Котла.
– Почему? – удивился Узколобов. (Ему до сих пор казалось, что все пришедшие из Котла просто живут на нижних этажах.)
– Здесь не обижают ни растения, ни животных, только людей, – пояснил Велес.
– А-а-а-а… – как будто с понимаем хором протянули обитатели поляны, но на самом деле ответ их больше озадачил.
– Господин Велес, – начала Зоя Васильевна, – мы позвали Вас, чтобы кое-кому помочь.
– Это я люблю и с удовольствием делаю! Кому же?
– Пингвину, – смущаясь закончила мысль староста.
– Какому именно? – с серьезным выражением лица спросил бог.
Глеб Михайлович смотрел на него и сомневался. Ему казалось, что если кто-то так серьезно реагирует на такую просьбу, то непременно притворяется, чтобы уловить нужный момент и поиздеваться над просящими. Велес почувствовал на себе его взгляд и спросил:
– Что Вас так тревожит, сударь?
– Нам говорили, что вы «скотий» бог.
– И?
– Разве это не означает, что вы занимаетесь скотом?
Велес вздохнул.
– Если использовать слово «скот» в том значении, в каком его воспринимают ныне, то я бы скорее занимался людьми. Но исторически скотом называли нечто ценное, драгоценное. Поэтому, покровительствуя животным и растениям, я не возражаю, чтобы меня так называли и в Ваши дни.
– Покажите ему пингвина, – сказал Глеб Михайлович.
Зоя Васильевна скомандовала Котлу. Все увидели нужное пингвинье семейство, высиживающее яйцо.
– Да, – Велес почесал бороду, – эта парочка давно у меня на учете. Он протянул руку над Котлом, и оттуда вылетела книга, а за ней чернильница и перо. Последние повисли в воздухе, а книгу Велес ухватил и раскрыл посередине: – Вот! Как я и сказал! На той седьмице еще объяснял им, что раз гнездо так близко к склону сделали, нужно быть осторожнее. Не слушают! Он полез в карман кафтана, шарил там, словно тот бездонный, и в конце концов достал оттуда на ладони двух белок с пушистыми хвостами. Одна была довольно упитанная с разорванным в верхней трети левым ухом, а вторая помельче, почему-то с лысыми передними лапами. Белки мгновенно принялись пищать на Весела. Причем та, что помельче, пищала громче, быстрее и активно жестикулировала лапками.
– Им нужна ваша помощь, – спокойно сказал Велес белкам. – А ты не замерз бы, если бы не обгрызал свои лапы.
В ответ с новой силой раздался писк.
– Я понимаю. Хорошо, после разрешу вам двоим неделю жевать маракуйю на Мадейре.
Толстая белка толкнула в бок того, что помельче.
– Вот и уговор, – улыбнулся Велес и отпустил белок в Котел.
Проклятые с неподдельным интересом наблюдали за тем, как эти маленькие пушистые помощники подбежали к гнезду пингвинов и явно со знанием дела стали укреплять гнездо мелкими камушками, глиной и другими сподручными материалами. Пингвин, сидящий на яйце, радостно размахивал крыльями и кивал головой.
– Нервная работа у них, конечно, но посмотрите, какие молодцы! – с гордостью сказал Велес, глядя на то, как его подчиненные старательно укладывают камушки. – Мне ведь последние два тысячелетия, как и всем нашим, вход на Землю закрыт. Ох, и тяжело мне было поначалу. А потом их Величество, ваш руководитель, предложили мне помощь, я и подумать не мог, что так удачно получится! Иначе еще лет пятьсот назад, кроме человека, на Земле бы никого не осталось. А белки эти вообще находка, тоже подарок Сатаны. Вы передавайте их Величеству мои наилучшие пожелания! – с этими словами Велес протянул руку в Котел, по ней на его плечо с быстротой молнии взобрались обратно белки (вся группа почувствовала морозное дыхание льдов Антарктиды, тянущееся вслед за их коричневыми шубками), и не успел никто вымолвить и словечка, как «скотий» бог нырнул обратно в Котел.
– Пожалуй, это самое интересное, что мы видели, – сказал Александр Ильич.
– И мне понравилось, – радостно ответила Ольга Олеговна. – В кое-то веки мы никого не убили! – улыбаясь закончила она.
Глеб Михайлович стоял и задумчиво глядел в Котел. «А ведь миру не нужны эффективные руководители, заинтересованные в том, чем они руководят и способные собрать вокруг себя команду таких же умных и сильных лидеров», – думал он. «Иначе зачем им понадобилось менять этого бога и уничтожать пантеон?»
Часть третья
I
2093 год
Семьдесят один год напряженной работы, сделок с совестью, сломанных судеб, и вот наши проклятые были в шаге от цели. Семьдесят один год пять душ неустанно охраняли быт Лолиты Адольфовны и ее семейства. Семьдесят один год их умы были обеспокоены лишь тем, чтобы она в свои девяносто шесть лет, разбирая вещи на чердаке, нашла список с их именами и сожгла его в камине, после чего тихо умерла в любимом кресле. Они точно знали день, когда это произойдет, и сделали все, чтобы он настал. Однако эти несчастные не могли не заметить (это случилось уже на третьем году службы в Аду), что кроме жизни проклявшей их женщины, у них не осталось ничего. Первые три года они друг с другом говорили. Но этого хватило, чтобы однажды говорить стало не о чем. Тогда жизнь Лолиты Адольфовны стала единственной темой для разговоров. Когда ей нужна была помощь, они бежали к Котлу, словно дети, бегущие к матери, вернувшейся с работы. Они живо обсуждали способы, какими будут решать ее проблемы, как ей стоило бы поступить в той или иной ситуации и то, как вели себя люди в ее окружении. Но в промежутках времени, когда Котел молчал, проклятые страдали. Им не оставалось ничего, кроме как сидеть каждый в своей пустой хижине и ждать. Ждать, когда Котел снова закипит, и они станут нужны.
Напомню тебе, читатель, что на поляне было ни веток, ни камней, а мухоморы вокруг Котла были такими же чугунными, как он сам. Поначалу проклятые пытались чертить пальцами за земле, но не оставляли совершенно никаких следов. Даже их слезы на этой земле впитывались и высыхали мгновенно. При этом взять в руки хотя бы горсть земли было невозможно, тогда она тоже становилась чугунной. Хижины не ломались, как и кости об них. Царапать тоже не получалось. И все эти попытки не приносили ни капли боли, их можно было описать одним словом – ничто.
Если кто-то решался выйти за круг деревьев в надежде погрузиться во мрак, то всегда тут же выходил с другого края поляны. Прямо как в старой игре про Змейку, как будто за пределами экрана мира не существует. Каждый из этих пятерых готов был пожертвовать чем угодно за любое, хоть малейшее и мимолетное ощущение.
Проклятые видели, как умерли некоторые из их оставшихся на Земле родственников. Первым был отец Узколобова. Виктор Николаевич скончался через семь лет после смерти сына. Стас не стал смотреть на похороны, хотя Котел показывал их от начала до конца в прямом эфире.
– Мне этот человек не интересен. Для меня он давно умер, – отрезал Стас и все время, что Котел кипел, просидел в своей клети, не поддаваясь мольбам Олеговны и Зои Васильевны «попрощаться с отцом». (К слову, даже Глеб Михайлович сказал Стасу, правда лишь один раз, что тот пожалеет об этом, но в ответ получил лишь максималистическое «я жалею только о том, что он мой отец».)
Люся Семеновна умерла через четыре года после этого. Глеб Михайлович не отходил от Котла. Он следил за похоронами даже дольше, чем переживший ее Николай, сосед, с коим она якобы познала счастье. Тот ушел с кладбища, как только на гроб упала первая горсть земли, причем прямиком в квартиру соседки напротив, чтобы та утешила его, как он когда-то утешил Люсю Семеновну.
Когда Богуславский увидел это, он пришел в восторг. Глеб Михайлович был уверен, что Люся Семеновна в Аду, на такой же поляне, с таким же Котлом и видит все это. Он радовался, как будто выиграл в лотерею, прыгал в каком-то психопатическом экстазе и хлопал в ладоши со словами:
– А я так и знал, так и знал! Люди! Им нельзя верить, их нельзя любить, их нельзя прощать.
Остальные даже побоялись, что их негласный лидер сошел с ума, но Зоя Васильевна напомнила всем слова Господина Кота о том, что здесь, в Аду, это невозможно.
Однако сама Зоя Васильевна была бы не прочь лишиться рассудка, потому что видела, как ее Вовка продал землю и дом в садовом товариществе «Кувшинка», как только София съехала оттуда с молодым мужем. Дом быстро снесли, на его месте вырыли котлован для нового (спустя годы это уже была черта быстрорастущего города с настоящими улицами и асфальтированными дорогами). Напившись в тот вечер, Владимир вспомнил наконец свою покойную жену, поплакал и ночью из самых сентиментальных побуждений пошел посмотреть на место, где они когда-то жили. Он перелез через забор, упал в котлован и потерял сознание. А поскольку одет был, как обычно, в любимые светло-коричневые камуфляжные штаны и такую же куртку, утром был заживо засыпан землей.
Зоя Васильевна плакала крокодильими слезами и сокрушалась, что из-за того, что никто не знает, где ее Вовка похоронен, его не смогут найти и забрать в Ад – так ей сказал Господин Кот. Софочка же пока умирать не собиралась, что тоже не слишком радовало нашу Шнапс.
Старшая дочь Ольги Олеговны, Светлана, умерла недавно, на восемьдесят восьмом году жизни. Ее похороны Барановская посмотрела от начала и до конца, при этом ее лицо не выдало ни единой эмоции. Свету оплакивали двое сыновей со своими семьями, супруг, коллеги и некоторые студенты, поскольку она построила весьма успешную карьеру, став биологом. Почти до самой смерти Светлана работала в университете и пользовалась уважением среди всех, кто знал ее. Несмотря на это, досмотрев отпевание в церкви, куда пришло намного больше людей, чем в свое время на похороны Ольги Олеговны, Барановская заключила:
– Не понимаю, откуда столько народу. Всю жизнь потратила на ковыряние в каких-то червяках и водорослях. Вот же достижение. Как будто она нашла лекарство от всех болезней. Глупость какая!
К слову, ни Юлии, ни Арсения, младших детей Ольги Олеговны, которых она так любила, на похоронах Светланы не было. Наверное, Ольгу Олеговну обрадовало бы то, что причиной этому стала не прощенная обида за убийство (пусть и косвенное) матери, но Котел поспешил ее разочаровать: Арсений находился в доме престарелых и последние пять лет никого не узнавал, и не помнил ни одного имени, кроме собственного, а восьмидесятилетняя Юлия, будучи в здравом уме, но отнюдь не в здравом теле, оплакивала сестру и очень хотела приехать, но жила в Канаде, и врачи запретили в ее возрасте такое далекое путешествие.
И Арсений, и Юлия были бездетны и потомства не оставили. На этот счет у Ольги Олеговны также сложилось экспертное мнение:
– Я все здоровье отдала за первую беременность со Светкой. Ох, и намучилась я. Да так видно, что младших жизненной силой обделила.
Больше проклятым смотреть было не на кого. Зоя Васильевна была до того обижена на семью за тот случай с Морфеем, когда оказалось, что о ней не скорбит никто, кроме собаки, что зареклась интересоваться жизнью Софии. «Только похороны покажешь», – сказала она Котлу. Узколобов наотрез отказался наблюдать за жизнью единокровной сестры, а Ольга Олеговна сказала всем: «Я уверена, будь я жива, Света бы мне своих детей не показала» и ни разу даже не пыталась увидеть в Котле внуков и правнуков.
II
17 июля 2093 года
Десять дней отделяли проклятых от заветной цели. По данным Господина Кота Лолита и Леопольд должны были умереть двадцать седьмого июля две тысячи девяносто третьего года.
После совместной работы в Аду на протяжении семидесяти одного года отношения между проклятыми изменились, но несущественно. Узколобов, например, освоился и чувствовал себя весьма комфортно с остальными. Он стал немного смелее и наглее. Разговаривать начал резче. Как ребенок, становясь подростком прощупывает границы дозволенного в общении с родителями, так и Стас пытался ощутить свои. Глеба Михайловича он неосознанно воспиринимал, как отца, поэтому старался заслужить его уважение, постоянно бросая ему вызов. В Зое Васильевне видел некое подобие доброй мачехи (все же маму никто не заменит), которая всегда защищает его перед отцом.
Александр Ильич стал для всех дедом, от которого все ждут наследства, но он никак не умрет. Он любил заводить долгие монотонные разговоры на самые неинтересные темы. Уже на пятом году службы в Аду Королев снова взял привычку жаловаться на все подряд. И так как спектр поводов для жалоб был не слишком большой, говорил он об одном и том же: об усталости, отсутствии ощущений и о том, как несправедливо устройство мира людей. От одной темы он переходил в другую, плавно перетекал в третью, возвращался к первой, и это еще можно было бы вынести, если бы хоть кто-то из проклятых способен был испытать ощущение сонливости и уснуть. Но как правило, Королева прерывал либо Глеб Михайлович резкой просьбой замолчать, сопровождаемой разозленным взглядом, либо кипение Котла.
Ольга Олеговна, пожалуй, была единственным членом группы, который все еще не считал себя полноценной ее частью. Она смотрела на остальных как бы со стороны, ей казалось, что спастись удастся одной лишь ей, но не этим людям. Она тут же ругала себя за такие мыли и просила прощения у бога, в которого, как ей казалось, она верит. Иногда Барановская читала молитвы шепотом или про себя. В такие моменты она была убеждена, что имеется огромная пропасть, бездна, между ней и этими неотесанными беспринципными убийцами, не признающими ни один из законов. (Однако, только не говорите об этом ей, к Глебу Михайловичу Ольга Олеговна испытывала особые чувства.)
Богуславский же все семьдесят с небольшим лет был одержим идеей получить хоть какую-то власть в Аду. Он так старательно делал все, что мог, чтобы оберегать Лолиту Адольфовну, что был уверен: «После ее смерти Господин Кот назначит его своим помощником». Глеб Михайлович представлял, как сможет перемещаться по щелчку пальцев между различными полянами с такими же новичками, как они; как Господин Кот будет его учить. Как они вместе будут пить коньяк и курить сигары (Морфей же пил какао, значит, здесь доступны телесные удовольствия, нужно только подождать) у Кота в кабинете и с ностальгией смеяться над тем, как все начиналось. У Глеба Михайловича обязательно будет свое резное кресло и костюм с галстуком. И он обязательно будет наводить ужас на людей. «Вот тогда она точно пожалеет», – мечтал Богуславский, сидя в своей клети. Нужно заметить, что для него эти семь десятков лет пролетели быстрее, чем для остальных вместе взятых. Да, читатель, способность мечтать – один из величайших талантов, дарованных человеку.
Зоя Васильевна Шнапс была, что называется, в своей тарелке. Она научилась ладить практически со всеми: нудные монологи Королева ее не очень-то утомляли, Стасик вызывал умиление и жалость, а желания Глеба Михайловича староста разделяла. Не наделенной таким же умом, как у Богуславского, ей не хватало полета мысли, чтобы самой вообразить все возможности, которые откроются перед ними, когда придет час, но она любила послушать, как это представляет себе Глеб Михайлович. Он, конечно, рассказывая ей о перспективах, ни секунды не верил, что Зоя Васильевна удостоится чести быть самостоятельным хранителем, но не спешил ее разочаровывать. Он рисовал ей живые красочные картины, как они будут работать вместе, как будут начальниками и будут сами колдовать. «Конечно, не дотягивает бабуля по интеллекту», – думал он про себя, но продолжал сеять в душе восторженной и завороженной его рассказами Зои Васильевны семена надежды, упиваясь тем, что он уже умеет заговаривать зубы почти так же, как Господин Кот.
III
17 июля 2093 года (продолжение)
– А что же будет, когда это ведьма наконец сожжет список? – спросила как-то Ольга Олеговна, когда они в очередной раз все вместе сидели вокруг Котла и, как пожарная бригада, ждали.
– Мы станем свободны, – равнодушно отозвался Стас.
– А что такое – эта свобода…, – меланхолично протянул Александр Ильич.
– Что вы хотите этим сказать? – Стас выпрямился и демонстративно расправил плечи.
– Он хочет сказать, – вступил в диалог Глеб Михайлович, что тут должен быть какой-то подвох.
– О-о-о, началось, – Ольга Олеговна закатила глаза.
Внезапно Котел забурлил, и проклятые тут же плотно окружили его. Лолита Адольфовна сидела в своем кресле и, как обычно, читала. Напротив нее Леопольд гладил кота, мирно спавшего у него на коленях. Ничто не предвещало беды.
– И? – Зоя Васильевна дала Котлу понять, что шутить не настроена и тот ее сразу услышал.
В ту же секунду группа увидела совещание незнакомых им людей. За длинным овальным столом сидело человек пятнадцать, не меньше, часть была в пиджаках, часть в белых халатах, и большинство в очках. Они о чем-то очень оживленно спорили, так что из-за шума ничего не было слышно, доносились лишь отдельные слова: «комета», «диаметр», «жертвы» и «где угодно». В конце концов маленький лысый человек, сидящий во главе стола и до сих пор молчавший, встал и спокойным тоном спросил у человека в халате по правую руку от себя:
– Доктор Дьюк, какова вероятность падения Персефоны в океан?
– Девять десятых, генерал – почему-то обреченно ответил доктор.
– Совещание окончено, все свободны, – сказал лысый и направился к двери.
– Но сэр, – выкрикнул ему вслед другой в белом халате, – давайте хотя бы уберем гражданских из акватории!
Генерал остановился, повернулся, подошел обратно к своему стулу и снова заговорил решительно и твердо:
– Сейчас мы очистим акваторию, а завтра сработает та одна десятая доктора Дьюка, и все будут упрекать меня, что я не очистил заодно и страну. Я мог бы и, поверьте, хотел бы эвакуировать город, но сработает девять десятых и те же люди поднимут вас и меня на вилы за то, что мы оторвали их толстые ленивые задницы от диванов и на сутки приволокли во временное убежище! Доктор Мерфи, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, поэтому существуют протоколы.
Доктор опустил глаза. Генерал же обвел всех неизменно равнодушным взглядом и после этого ушел.
Следующая сцена в Котле изображала большой кратер ровно на месте дома Лолиты Адольфовны.
***
– Да уж, тут ее явно заждались, – философски заключил Глеб Михайлович.
– Ах, что вы такое говорите! – воскликнула Ольга Олеговна. За семьдесят один год в Аду она так и не утратила то, что люди называют «богобоязненность».
– А что такое? Столько раз уже помереть пыталась. Если бы не мы, даже до сорока бы не дотянула. А теперь бабке девяносто шесть, а ей метеорит на голову! Точно говорю, ждут ее здесь.
– Может, она в Рай попадет, – не унималась Ольга Олеговна.
– Да, как же! Про таких ведьм, что людей проклинать умеют, еще Гоголь предупреждал, в Аду гореть будет!
– Мы тут не горим, а плавимся, – томно простонал Александр Ильич, – от тоски и одиночества.
– Я лично плавлюсь от желания тебя прибить! – буркнул ему в ответ Стас.
– Так, замолчали все и думаем, – Зоя Васильевна не зря с первого дня была назначена старостой, поскольку лучше других умела взять ситуацию под контроль, – что делать будем?
– А когда это будет? – спросил Стас.
– Покажи! – приказала Котлу староста.
В Котле снова возникла сцена с кратером от упавшего метеорита, и все стали ее рассматривать.
– Как точно попал, – заметила Ольга Олеговна, – ни соседей, ни дорогу, даже газету у почтового ящика не задел.
Глеб Михайлович с саркастичной ухмылкой покосился на Ольгу Олеговну.
– Точно! – Зоя Васильевна прищурилась и наклонилась ближе, – газету покажи!
Котел крупным планом показал газету.
– Двадцатое июля, она утренняя. Значит, это произойдет двадцатого, – сказал Глеб Михайлович.
– Но это же через три дня! – испуганно вскрикнула Ольга Олеговна, – мы не успеем их переселить!
– Зачем переселять? – спросил Стас, – просто выведем их из дома подальше.
– Интересно, тупых от проклятий освобождают? – язвительно высказался Глеб Михайлович.
– Я тебя сейчас освобожу! – Стас пошел на Глеба Михайловича, выкатив грудь колесом, словно не было семидесяти одного года, на протяжении которых он ни с кем и ни с чем не мог вступить в физический контакт.
– Ой! – Ольга Олеговна в привычной манере испугалась, игнорируя все те же семьдесят с лишним лет.
– Хоть бы день без этого, – простонал Александр Ильич.
– Стасик, золотой мой, – Зоя Васильевна проявляла завидное терпение, – ну подумай, уйдут они, скажем, в парк, а список с нашими именами останется в доме…
– Ну…, Стас напряг мышление изо всех сил.
– Комета гну, имбецил! – вскричал, белея от ярости, Глеб Михайлович. – Комета, дурень, комета! Здоровенная, как твоя тупость, летит на их дом, на чердак и на тот самый камин. По нему в аккурат трахнет и станет метеоритом, а ты, как был идиотом, так им и останешься!
Стас минуту помолчал, уставившись в пол, потом махнул рукой и ушел в свою клеть.
– Минус один, как всегда, – подсчитал Александр Ильич.
– Пусть идет, – решила Зоя Васильевна, – нет времени на него.
– Что делать будем? – Глеб Михайлович включился в мозговой штурм.
– Переселить не выйдет, мало времени, да и список мы видели горящим в этом самом камине, и нашла она его на этом самом чердаке. Значит, дом нужно спасать, – рассуждала вслух Зоя Васильевна.
– Недельку-то пожить осталось, а ей – метеорит, – философствовал Александр Ильич.
– Ох, я так надеялась, что больше не придется, – со слезами на глазах начала было Ольга Олеговна, но Глеб Михайлович прервал сантименты:
– Цыц! Мы не дадим этой ведьме умереть, не высвободив нас, – сказав это он сделал продолжительную паузу, а затем решительно посмотрел на Зою Васильевну, – надо перенаправить комету.
Все, кто был на поляне, вопросительно уставились на Глеба Михайловича, никто не понимал, как именно он хочет это осуществить.
– Хотите пояснений? – заговорщически спросил Глеб Михайлович, потирая руки. – Что бы вы тут без меня делали!
– Говорите уже, не томите, – стали просить все.
Глеб Михайлович обвел радостным взглядом присутствующих и сказал:
– Все просто, мы разобьем ее о какой-нибудь самолет!
Богуславский ждал, что сейчас на него начнут молиться, словно он древний тотем. Но вместо этого все трое его слушателей лишь хором скорбно выдохнули: «Ах…»
Ольга Олеговна села на землю и заплакала:
– Нет, так я не согласна. Останемся здесь, я не пойду на это.
– Она права, – поддержал Александр Ильич, – это чересчур.
Зоя Васильевна молчала. В ее голове мелькали отрывки из жизни до и после смерти. Она мысленно пыталась подсчитать, сколько людей погубила и примеряла к этому числу плюс минус пятьсот человек.
Следующий день все провели молча.
IV
19 июля 2093 года
– Разом! Столько людей! Ведь там могут быть старики, больные и дети! – Ольга Олеговна плакала, сидя на ступенях своей клети, а стоявший рядом Королев пытался ее утешить:
– Ну-ну, они что-нибудь другое придумают.
– Вы не видите? Они уже все решили! – она указала на Глеба Михайловича, Стаса и Зою Васильевну, совещавшихся у Котла.
– Мне все-таки хотелось бы придумать другой вариант, – говорила староста.
– У нас день остался, – настаивал Глеб Михайлович. – Завтра эта проклятая Персеида…
– Персефона.
– Персефона! Уничтожит все наши семидесятилетние труды одним ударом. За неделю до цели. За неделю до свободы.
– Я согласен, – поддержал его Узколобов. – Что нам Королев зря морали читал семьдесят лет? Все мы когда-то умрем. Кто-то уже.
– Ох не знаю, не знаю… – терзалась сомнениями Зоя Васильевна. – А что если так нельзя? Может, у Господина Кота спросим?
– Зачем его беспокоить по такой мелочи? – запротестовал Глеб Михайлович. – К тому же он сказал, что поможет нам лишь раз, тогда с Фортуной.
Зоя Васильевна ничего не ответила и посмотрела в Котел. Тот все еще показывал кратер от падения метеорита.
– Это для наглядности, – уверенно сказал Богуславский. – Список наш там где-то лежит.
В этот момент заплаканная Ольга Олеговна вместе с Александром Ильичем подошла к Котлу.
– Мы тут тоже подумали, – сказал Королев, – а что если спасти только Лолиту с Леопольдом, а список пусть горит?
– Вам все-таки удалось каким-то образом наесться грибов?! – закричал Глеб Михайлович. – Вы хоть представляете, как Кот над нами будет смеяться? Почти век тянули лямку, берегли этот список, чтобы сжечь его?! Людей на тот… то есть на этот свет отправляли, чтобы в последний момент начать играть в гуманистов?! Ну уж нет!