Czytaj książkę: «Академия смертельных искусств», strona 5

Глава 5

Февраль. Год поступления Колычевой

[21.02.2023 – Вторник – 22:15]

Игорь расположился на диване в общей гостиной и тщательно вырисовывал в альбоме очки в оправе панто, что так ненавидел. Линии были небрежными: он обводил их множество раз, повторяя эскиз, рьяно вдавливал грифель, будто вырисовывал образ не столько на бумаге, сколько в своем сознании. Переносил на страницы своей памяти, прятал глубоко в черепной коробке.

Последние несколько дней после смерти Сони Игорь проводил лишь в своих мыслях. Писал картины день и ночь, пропускал лекции и практические занятия. Пытался закончить проект, который декан поручила им двоим. Ему и Соне. Но выходило из рук вон плохо. Они не могли найти понимания тогда, когда Соня еще была жива, а теперь ему уже не с кем было обсудить эту работу. Игорь чувствовал сильную потребность в живом общении, в решительных действиях, что помогли бы ему остаться на плаву. Но у него не было подходящих людей, чтобы разделить свою боль. Горский был его лучшим и, откровенно говоря, единственным другом, но он ничего не смыслил в чувствах. Именно поэтому Игорь уже не первый месяц, и даже не первый год, испытывал жгучее одиночество и абсолютную беспомощность.

Портрет Сони, набросанный графитным карандашом, покоился на коленях. На него смотрели до боли ненавистные, но в то же время уже родные глаза, которые он не мог выкинуть из своей памяти. Очистить разум от этих, казалось бы, неудобных чувств. Игорь смотрел на портрет с некоторой тревогой, словно опасался, что это может пробудить в нем боль и тоску по ушедшей. Но одновременно не мог оторваться от этого образа, который так точно передавал эмоции и характер Василевской. Продолжал смотреть на изрисованный лист, точно искал ответы на вопросы и решения своих проблем.

Игорь вздрогнул, когда голова Горского аккурат легла на альбом, а мягкие волосы небрежно рассыпались на коленях. Дубовицкий был настолько потерян, что даже не заметил, как в гостиной появился кто-то еще.

– Устроят шабаш – не заметишь, – пробормотал Горский, прикрыв глаза и чуть поерзав, чтобы лечь удобнее.

– Ц! – недовольно цокнул Игорь и накрыл тяжелой ладонью макушку, зарылся пальцами в смоляную копну. – В отличие от тебя, у меня есть чувства, придурок.

– У меня тоже они есть, – Горский потер нос костяшкой указательного пальца. – Просто я не знаю, что они значат. Чувствуешь разницу?

– О, – в голосе послышалось наигранное удивление, – значит, ты тоже можешь страдать? Неожиданно.

– Как и все. – Послышался тяжелый вздох, и Святослав приоткрыл один глаз. – Ты же знаешь, я говорил тебе, что не распознаю своих чувств и эмоций, а следовательно, не понимаю чужих.

– Можно ли говорить, что на самом деле тебе все равно, что происходит со мной?

– Нет, не совсем так, – ответил Святослав. – Я не до конца понимаю, но распознаю изменения на неком физическом уровне, – он посмотрел на друга, словно желая убедить его в своей поддержке, и добавил: – Но верь мне, я всегда здесь, если тебе нужна будет моя помощь.

– Как это? – удивился Игорь и вскинул брови. – Что значит «изменения на физическом уровне»?

– Например, – Горский нахмурился, поджал губы, – когда у меня перехватывает дыхание, появляются головная боль, сильный шум в ушах, тело холодеет, дрожит, а иногда даже возникает спазм в кишечнике – это все признаки страха. В такие моменты я понимаю, что боюсь.

– Но это все твои личные ощущения, – Игорь задумчиво потупил взгляд, устремив его на огонь в камине. – Ты же не знаешь, что чувствую я.

– Я заметил, что ты пропускаешь занятия, хотя раньше никогда так не делал. Даже когда болел. Много рисуешь, практически не выходишь из мастерской, пропускаешь завтраки, поскольку не спишь всю ночь и засыпаешь под утро, а иногда и ужины. Ты рассеян, задумчив и необычайно тих, – Горский тихо усмехнулся. – Тебя перестали бояться младшие. Я вижу, что тебя что-то беспокоит, и, учитывая последние события, несложно догадаться, что именно.

– Кто бы мог подумать, что ты такой внимательный, – Игорь вытащил из-под головы Горского альбом, накрыл рисунок широкой ладонью, сжал пальцы и смял бумагу с ненавистным изображением.

– Гор, это правда, что я многого не понимаю. Но я всегда готов выслушать тебя и быть рядом, если ты захочешь поговорить. Это важно, чтобы ты не чувствовал себя одиноким.

– Просто… Просто я не хочу, чтобы об этом кто-то узнал, – прошептал Игорь и торопливо провел кулаком по щеке.

– О чем именно? – Святослав поднялся с колен Игоря. Сел рядом, откинулся на спинку дивана.

– О том, что написано в дневнике.

– Думаешь, это случилось из-за тебя? Ты же знаешь, эта запись не делает тебя виноватым. И, если быть честным, – Горский сел удобнее, – многим в академии известно, что ты спал с Василевской. Это в общем-то не секрет.

– Тебе не кажется, что запись похожа на предсмертную записку? – Игорь нервно фыркнул. – Ты прав, многие знали, что я спал с Васильком, но никому и дела не было до того, что на самом деле происходило между нами. Кроме…

– …Колычевой, – закончил за него Горский.

Игорь уверенно кивнул.

– Кроме твоей несносной, чрезмерно любопытной и жутко раздражающей Колычевой, – зло отчеканил Дубовицкий. – Вечно лезла не в свое дело. Она лишь распаляла Соню! Внушала ей ненужные мысли. Между нами все было предельно просто и понятно. Но эта девчонка все испортила. Соня после знакомства с ней совсем изменилась…

Горский взглянул на друга с укором, заметив, что тон его голоса изменился на слове «твоей». Почувствовал, как в нем затрепетали эмоции, которые он не испытывал уже долгие годы, и невольно связал их с Василисой, поскольку они возникли вновь лишь с ее появлением. Эти чувства Горский ощущал на физическом уровне, поэтому не мог просто игнорировать их.

– Чушь несешь… Она не моя.

– Ты сказал, чтобы я больше не смел обижать ее, – Игорь усмехнулся. – Это впервые. Не похоже на тебя.

– Глупости, – Горский нервно сглотнул. – Я сделал это ради тебя. Лишние проблемы не нужны… К тому же, что значит «внушала ненужные мысли»? О чем ты? Василевская не была дурой, Гор. Может, ей просто надоело твое к ней потребительское отношение? М? Она, как и многие, была лишь вещью для тебя. В этом только ты виноват. Заигрался. А сейчас что? – Святослав с вызовом посмотрел на друга, чуть нахмурив брови. – Боишься общественного осуждения?

Воздух в гостиной наполнился гнетущей тишиной, что накрыла темным тяжелым пологом. И Святослав, и Игорь – каждый из них погрузился в свои мысли, размышлял о произошедшем и о возможных последствиях, которые могли наступить в ближайшем будущем.

– Я никого не боюсь, – вдруг признался Игорь, нарушив тишину. – Меня не страшит мнение людей, а особенно тех, кто мне безразличен. Меня не волнует, если за моей спиной начнут шептаться или кто-то рискнет осудить меня, – он тихо усмехнулся. – Я даже не переживаю за то, что могу остаться совсем один.

– Тогда почему?

Игорь проигнорировал вопрос, встал с дивана, взял с собой скомканный лист бумаги и не спеша подошел к камину. Он замер на мгновение, поглядел на танцующие языки пламени, которые обволакивали и сжигали лицо Василевской. Словно взвешивал свои мысли и эмоции.

– Свят, – тихо позвал Игорь, не отрывая взгляда, – ты поймешь, когда влюбишься?

– Если влюблюсь, – поправил его Горский.

– Когда, – усмехнулся Игорь. – Если не уже.

– Не знаю, что чувствуют влюбленные, – соврал Горский. – Думаю, я просто буду игнорировать эти эмоции от незнания. И они сами пройдут.

– Пройдут? – Игорь горько расхохотался, пятерней зачесывая назад светлые волосы. – Умник.

– Гор, я не могу находиться в отношениях, – признался Святослав и тяжело сглотнул. – Кто захочет быть одиноким рядом с кем-то? Такие отношения создадут лишь проблемы и лишние переживания. Я уже через это проходил. Все бессмысленно, помнишь?

– Любовь не должна быть сложной, да, цветочек? – Игорь вспомнил излюбленную фразу Емельянова, подошел к Святославу и так по-отечески потрепал по голове. – Я пойду. Спокойной ночи.

Дубовицкий поспешил покинуть гостиную, не дожидаясь ответных пожеланий, и даже не заметил, как за дверью притаился Коваленский. Даниил так и не решился войти, когда увидел столь уединенную картину. А затем услышал то, что не должен был слышать.

Горский тяжело встал с нагретого места и подошел к книжным полкам. Достал фальшивый корешок, в котором ранее спрятал дневник Василевской. Святослав так и не прочитал ничего, кроме последней записи: не видел смысла или просто не хотел знать подробностей. Казалось, что целую вечность он разглядывал невзрачную тетрадь, серьезно взвешивая все за и против. Понимал, что его решение может быть неверным и даже аморальным, но небрежно бросил дневник в камин и спешно вышел из гостиной, не оставив возможности для сомнений.

Как только дверь, ведущая в комнату старост, захлопнулась за Горским, Даниил вышел из своего укрытия и торопливо, почти бегом, подошел к камину. Схватил кочергу, поддел ей тетрадь. Ему повезло, дневник упал чуть поодаль от огня, но пламя все же коснулось листов. Коваленский бросил тетрадь на пол, наступил на обожженные края ногой – поспешно, словно опасаясь быть замеченным, – и моментально покинул гостиную.

Ноябрь. Год поступления Колычевой

[11.11.2022 – Пятница – 14:45]

Для Василисы два месяца пролетели незаметно: лекции; практические занятия, после которых вся ее обувь была перепачкана глиной; музыкальный клуб, в котором Емельянов учил Василису играть на рояле; вечерние посиделки в общей гостиной, где они с Вишневским пили кофе, играли в шахматы, разговаривали на личные темы и ближе узнавали друг друга, отвлекаясь от учебы.

Колычева так и не занялась стрельбой из лука, как ей советовал Богдан, поскольку у нее не было наставника, а Емельянов – единственный старший, с которым она ладила – не занимался спортом в принципе, опасаясь травмировать руки. Но Василисе казалось, что староста попросту не был в этом заинтересован. Похоже, что его ничего не волновало, кроме музыки, ведь все их общение сводилось лишь к ней.

Горского и Дубовицкого Василиса встречала лишь во время завтраков, обедов и ужинов. Изредка она ловила на себе проницательные взгляды разноцветных холодных глаз, от которых по коже пробегали мурашки, а на лбу выступала испарина. Колычева не понимала, почему Горский так действовал на нее – староста ни разу не заговорил с ней, но одного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы у нее холодели конечности. Это был не страх. Не только он. Колычева это знала наверняка.

По средам и пятницам после занятий Василиса приходила на крышу, где, как она точно знала, коротала время и оставляла бесконечные записи в своем дневнике Соня. Они много разговаривали о личном, сокровенном, но не могли назваться друзьями. Словно незнакомые попутчики, встречались на крыше, делились секретами – и после каждая из них возвращалась к своей жизни. Временами Колычева чувствовала себя странно, но каждый раз покидала крышу с облегчением, словно сбрасывая с плеч немалый груз. Кажется, это было необходимо им обеим.

За время их общения Василиса узнала, что Соня была тихой, рассудительной и доброй. Любила животных, но никогда их не заводила, потому что родители были против. Ее сводный брат Матвей учился на первом курсе факультета гуманитарных наук. Но они никогда не были близки. Василевская любила проводить время в одиночестве или в небольшой компании, избегая больших групп людей, и поэтому ей не нравилось посещать лекции. Мама умерла, когда Соня была совсем ребенком, а мачеха всегда была строга, несправедлива и предвзята к ней. Поэтому утерянный медальон был особенно важен для нее. Она, как и Василиса, не имела вредных привычек, а еще была брезглива и чистоплотна, как Липковская.

Пятница. Василиса по окончании занятий надела поверх форменной рубашки теплый свитер и пальто, взяла с собой две чашки горячего шоколада и направилась на крышу. Колычева не любила сладкие напитки, но знала, что этот нравится Василевской – и ей было несложно составить Соне компанию.

Выйдя из шахты, Колычева услышала знакомые голоса: Соня и Игорь. Они горячо спорили, но из-за порывов холодного ветра она не могла разобрать все слова и не понимала, о чем шла речь. Зная, что староста бывает чрезмерно агрессивен, Василиса поспешила на помощь своей «подруге».

– Верни мне медальон, Дубовицкий, – голос Сони прозвучал надрывисто, словно она еле сдерживала слезы. – После всего, что случилось, у тебя нет никакого права оставлять его у себя.

– У меня нет твоего медальона, – процедил Игорь и стряхнул пепел с сигареты.

– Я видела его у тебя на шее, – разозлившись, Соня вцепилась в ворот его рубашки, оторвала верхнюю пуговицу, но медальона не обнаружила. Она стала лихорадочно нащупывать пальцами острые ключицы, словно была хоть какая-то возможность, что медальон где-то затерялся.

– Говорил же! – Игорь скинул с себя худые руки, поправил рубашку. – Пуговицу порвала, паршивка, – прошептал, сжимая зубами сигарету и щурясь от едкого дыма.

– Ты просто спрятал его!

– Приди в себя, – Игорь указательным пальцем поправил очки, соскользнувшие с переносицы Сони. – Невозможная прилипала. Перестань донимать меня. Побыстрее бы закончить этот проект – и не видеть тебя больше. Сил моих нет…

– Донимать тебя? Прилипала? – Соня задыхалась от возмущения. – Когда я стала не у дел, когда просто надоела и когда ты решила выкинуть меня, словно вещь, я стала прилипалой? Ты сломал меня. Уничтожил. Растоптал! – Соня оскалилась, обнажая стиснутые зубы. На глазах выступили гневные слезы, тяжелыми каплями скатились вниз, а губы пробила крупная дрожь. – Ты просто опустошил меня…

– Прекрати истерику, – Игорь шагнул ближе. Его губы практически касались кончика носа Василевской. – Ничего не было, слышишь? – провел тлеющей сигаретой по линии скулы, опаляя ее кожу. – Ни-че-го, – отчеканил, болезненно сжал запястье Сони и притянул ее к себе. Василевская зашипела от резкой боли, но упрямо смотрела в глаза напротив. – Пустая кукла. Ты всегда была пустой. В тебе не было ничего, кроме моего члена.

Колычева, которая все это время пряталась за шахтой и безвольно стала свидетелем разговора, не сумела удержать нахлынувшие эмоции и, не задумываясь о последствиях, подбежала к Игорю. Со всей силы, на которую была способна, Василиса ударила ногой Дубовицкого в бедро. Она крепко сжимала в руках уже остывший горячий шоколад, но темная жидкость все же выплеснулась из чашек и потекла по пальцам, спряталась в рукавах пальто, оставила за собой липкие следы.

Игорь с трудом удержался на ногах, не столько от силы удара, сколько от неожиданности. Злость захлестнула с головой. Он не мог мыслить здраво и даже понять, кто стоит перед ним.

Василиса с ужасом наблюдала, как над ее головой поднялась тяжелая ладонь, и не могла сдвинуться с места. Спустя мгновение в глазах за плотно прикрытыми веками замелькали яркие звезды, а в ушах оглушительно зазвенело. Время словно замедлило свой шаг, а затем галопом двинулось вперед, принося с собой жгучую боль. Она обжигающей и тягучей смолой разливалась по лицу, выворачивала скулу. Увесистая звонкая пощечина опустилась на раскрасневшуюся щеку. Колычева не удержалась на ногах и упала, ударилась спиной о каменную шахту и выгнулась от боли. Тихо застонала. Пальцы разжались, выронили чашки – и те разбились на осколки.

– Что ты делаешь?! – Соня испуганно вскрикнула, оттолкнув Игоря, поспешила к Василисе и опустилась рядом на колени. – Совсем выжил из ума?!

– Пусть не лезет не в свое дело! – Игорь яростно взглянул на Соню. Его лицо окрасила багровая краска, а челюсть была сжата так сильно, что, казалось, могла треснуть. – Выбираешь ее сторону, а не мою?!

– Ты слышишь себя? – Василевская шептала, словно в бреду, не веря своим ушам. – Проваливай! Видеть тебя больше не могу.

Дубовицкий хотел было возразить, но что-то во взгляде Сони его остановило. Что-то, чего он не смог объяснить. Зарычав от злости и безысходности, Игорь поспешил к шахте, но не удержался и по пути ядовито бросил: «Чертова девка».

Василиса вздрогнула, непроизвольно накрыла место удара ладонью, словно получила еще одну пощечину. Она понимала, что ее поступок не прошел бы бесследно, но не ожидала, что Игорь поднимет на нее руку.

– Прости за него, – когда Дубовицкий скрылся в шахте, прошептала Соня и коснулась пальцами ссадины на щеке. – Тебе бы приложить что-то холодное, а лучше сходить к академическому врачу.

– Ты не должна извиняться, – прошипела Колычева и села удобнее. – Знаешь, я не хотела подслушивать, но…

– Все слышала? – Соня досадно усмехнулась и села рядом, прислонившись спиной к холодной шахте. – Я бы не хотела вдаваться в подробности. Притворись, что ничего не было и… – она сделала паузу и посмотрела на Василису, постаралась максимально убедительно продолжить: – Не вмешивайся больше. Он будет просто срываться на тебе. Такой уж он человек…

Колычева повернула голову и встретила печальный взгляд васильковых глаз. Ноябрь. Практически сумерки. Ее линзы все реже темнели вне помещения, и Василиса все чаще видела этот взор. Знала, что слышала. По крайней мере, верила своим ушам. Колычева была далеко не глупа, поэтому все поняла без лишних объяснений. Понимала, но не принимала. Любовь не должна быть такой.

– Она не должна быть такой болезненной, – прошептала Василиса, прикрыла глаза и лишь услышала отрывистый, наполненный глубокой печалью смешок.

Февраль. Год поступления Колычевой

[28.02.2023 – Вторник – 15:25]

Прошло больше недели с того дня, как в академии проводили обыск в рамках доследственной проверки по факту смерти Василевской. Сейчас все успокоилось. Следователь больше не приходил, что не могло не радовать администрацию академии, а особенно проректора Якунина. Он очень беспокоился из-за произошедшего, опасался, что это может привести к непредсказуемым последствиям.

Якунин был убежден, что долгое молчание следователя Морозова, который раздражал проректора лишь своим видом, – это хороший знак. Значит, уголовное дело не было возбуждено. Все же это был просто случай суицида – и при таком раскладе академия должна была понести минимальные потери. Это облегчало Якунину жизнь, так как он хотел избежать любых скандалов и проблем.

Проректор сидел за массивным дубовым столом в просторном кабинете для совещаний в окружении высоких полированных шкафов, наполненных документами, папками и книгами. Стены были увешаны дипломами и наградами. Теплое, уютное освещение от настольной лампы создавало приглушенную, практически интимную атмосферу. Якунин читал служебные записки, скрупулезно проверял каждую строчку и делал пометки ручкой на полях бумаги. Рядом стояла чашка с ароматным кофе, над которой клубился пар, привлекая запахом свежей молотой гущи.

В тот момент, когда Якунин подносил желанный напиток к губам, в дверь постучали.

– Войдите, – ровно и громко произнес проректор.

В дверном проеме появилась голова следователя, на чьем лице красовалась невероятно широкая и счастливая улыбка. Якунин застыл на месте, горячий пар нагло щекотал ноздри.

– День добрый, господин Якунин, – поздоровался следователь и, не дожидаясь приглашения войти, переступил порог кабинета. Вскоре он сел на стул напротив проректора.

– Чем могу помочь? – с трудом выдавил из себя Якунин и поставил чашку на стол.

– Тут такое дело… – начал Морозов, рассеянно переставляя предметы на столе, что явно раздражало оппонента. – По всей видимости, мне придется у вас тут задержаться.

– А что так? Понравилось? – шутливо спросил Якунин. Он возвращал предметы на прежнее место и с трудом скрывал недовольство.

– Я получил заключение судебно-медицинской экспертизы трупа, – сказал следователь решительно и серьезно, заставив Якунина замереть. Его странный и пугающий взгляд не оставил проректора равнодушным.

Морозов встал со стула, уперся руками в стол и наклонился над ним так, что оказался лицом к лицу. Проректор тяжело и часто задышал, чувствуя волну паники, которая грозилась накрыть его с головой от такой пугающей близости.

– Поздравляю, уважаемый проректор, у нас убийство.

Глава 6

Март. Год поступления Колычевой

[01.03.2023 – Среда – 10:15]

Старосты терпеливо ожидали в приемной проректора. За исключением Белавина, чей невольный интерес к происходящему за дверью был столь велик, что он не мог устоять. Прижал ухо к двери и усердно прислушивался к разговору.

– Сань, успокойся, – как всегда, спокойно сказал Горский, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди. – Мы скоро все узнаем. Не суетись.

– Интересно же, что за шабаш такой, – нетерпеливо и возбужденно протараторил Белавин и продолжил прислушиваться.

Кауфман, стоявший рядом, лишь тихо усмехнулся и обреченно покачал головой.

– Не нравится мне это, – раздраженно прошептал Дубовицкий рядом с Горским, подперев стену плечом. – Думаешь, это связано с Василевской?

– Наверняка, – вмешался Емельянов, ведь Игорь шепотом разговаривать не умел, хоть и был другого мнения. – Вчера к Якунину приходил следователь. Не знаю, что он ему сказал, но… – Емельянов присел на край стола, – Якунин после разговора с ним сразу к ректору побежал и до вечера там пробыл.

– Ты-то откуда знаешь? – раздраженно спросил Игорь и подался вперед, но Горский успел схватить его за локоть.

– Меня Якунин позвал, – отрывисто фыркнул Емельянов и продолжил более размеренно: – Когда я пришел, следователь был у него в кабинете. Вот я и ждал в приемной.

– Неужели доказали факт доведения до самоубийства? – предположил Кауфман, обводя взглядом присутствующих.

– От тебя одни проблемы, – процедил сквозь зубы Емельянов, когда Дубовицкий заметно напрягся после слов Кауфмана.

– Давай сразу обсудим твое предсмертное желание? – Игорь был зол. Ярость клокотала в груди, заполняла его всего и превращала в дикого воина, желавшего убивать.

– Возьмите себя в руки, – вмешался Коваленский. – Какой толк спорить друг с другом? Мы скоро все узнаем.

Услышав торопливые шаги за дверью, Кауфман нахмурился и крепко схватил Белавина за плечо, дернул к себе, несмотря на возможное недовольство со стороны Александра. В этот миг дверь кабинета проректора с грохотом распахнулась и в приемную ворвались деканы факультетов, озадаченные, расстроенные, а некоторые и вовсе раздраженные.

– Горский! – прогремел Войзбун, декан факультета архитектуры, выходя из кабинета и шаря глазами по помещению в поисках старосты.

– Я здесь, Василий Карлович, – подал голос Святослав и приподнял руку, чтобы декан его заметил в образовавшейся толпе.

– О, мальчик мой, – Войзбун нервно провел пятерней по волосам и выпрямился, словно струна, пытаясь вернуть своему облику былую уверенность. – Составь мне список студентов, которые были знакомы с этой Василевской. Но не указывай тех, кто учился с ней в одной группе – этот список в деканате возьму, – Войзбун окинул взглядом присутствующих и зычно произнес: – Это всех старост касается!

– А что происходит? – тихо спросил Белавин и выглянул из-за плеча Кауфмана, который стоял рядом с Марией Алексеевной Гагариной, деканом факультета теории и истории искусств, и Осипом Ларионовичем Дерябиным, деканом факультета сценических искусств и кинематографии.

– Наверное, уже бессмысленно скрывать, – Гагарина создала шпиль руками – пальцы соединились, но ладони не соприкасались – и задумчиво посмотрела на Дерябина, который одобрительно кивнул. – Следователь сказал, что девочку убили.

Слова декана прозвучали как взрыв в глухой тишине. Старосты застыли на месте, не веря своим ушам. Каждый переживал свой собственный шок. Словно буран развеял все мысли, оставляя лишь холод и пустоту. Горский почувствовал, как Дубовицкий мертвой хваткой вцепился ему в плечо и тяжело, часто задышал. Прижался лбом, покрывшимся холодной испариной, к изгибу шеи Горского и сильнее сжал пальцы. Ворот рубашки Святослава пропитался влагой.

Емельянов бросил озабоченный взгляд на бледного Игоря, который едва стоял на ногах. После чего взглянул на Горского с неизъяснимым выражением лица, словно задавая вопрос: что случилось? Горский лишь обреченно покачал головой и смежил веки.

– Какое убийство? Что значит убийство? Настоящее? Взаправду? – Белавин беспорядочно задавал бессмысленные вопросы, вглядывался в лица деканов, словно надеясь, что услышанное им – неудачная шутка.

– Боже! Мои бедные коленки, – причитал Александр Сергеевич Владыкин, декан факультета скульптуры. – Не могу больше это слушать, – он накрыл уши ладонями и поспешно покинул приемную.

Деканы не заставили себя долго ждать и поспешили вернуться в свои кабинеты, оставив озадаченных и шокированных старост без ответов.

В гулкой, вмиг образовавшейся тишине сдавленный шепот Белавина прозвучал неожиданно громко:

– Щечки трясутся, как есть хочется…

Декабрь. Год поступления Колычевой

[16.12.2022 – Пятница – 19:45]

Глубокий, суровый, но не менее прекрасный декабрь. Стены коридора в гирляндах из крупных лампочек; мягкий свет, разливавшийся по каменным поверхностям; перила главной лестницы, опутанные искусственной хвоей с большими яркими бантами цвета бордо и мелкой гирляндой; сшитые сапожки Деда Мороза со сладостями внутри на каждом этаже. Общежитие словно пробудилось к жизни в преддверии праздника.

Клуб садовников использовал засушенные ветви из академического сада, грозди калины и рябины, а также мандарины – они украшали каждый уголок общежития: лестницу, камин, книжные шкафы и столы. Создавали непередаваемую атмосферу и наполняли общежитие особенным ароматом.

В этом году Коваленский решил устроить встречу Нового года как-то по-особенному, создав романтическое настроение. Он повесил над входом в общую гостиную зеленые омеловые ветки, или, как их называли иначе, «ветки поцелуев», как символ новой жизни. На вопросы о том, зачем внедрять английскую традицию в сугубо российское застолье, Даниил ответил просто: «Это романтично и красиво». Никто спорить не стал.

В центре гостиной стояла огромная пышная новогодняя ель. Густые ветви украшали большие золотистые и ярко-красные стеклянные шары, в которых отражался свет от гирлянд, а хвойные ветки были припорошены искусственным снегом. Царила атмосфера зимнего волшебства. На период новогодних праздников студенты могли покинуть академию и вернуться домой, но многие предпочитали остаться в общежитии по разным на то причинам. Встречать Новый год в кампусе стало своего рода традицией, поэтому администрация академии и родители обучающихся позаботились о подарках. Ель была обрамлена множеством коробок разных размеров, упакованных в яркую красно-зеленую оберточную бумагу.

Основное празднование предполагалось провести в столовой, чтобы все студенты могли комфортно уместиться и насытиться праздничным ужином. А после полуночи насладиться приятной компанией в уютной гостиной под тихий треск дров в камине, обмениваясь подарками и хорошим настроением. В новогоднюю ночь комендантский час отменялся.

Подготовка к Новому году в академии начиналась со второй недели декабря. В такие периоды общежитие словно оживало – студентов было немерено: задушевные дружеские беседы у камина, игры в шахматы, совместные чтения и много-много смеха. И самое главное, все были облачены в глупые и до одури смешные новогодние свитера, которые так заботливо предоставила администрация академии.

– Вытягивай, – с широкой улыбкой произнес Коваленский, держа большой сшитый новогодний носок Деда Мороза. Колычева удивилась: она впервые видела старосту таким воодушевленным и окрыленным, а главное – счастливым.

– Что это? – Василиса одарила Коваленского ответной улыбкой и с любопытством заглянула в носок. Заметила внутри маленькие листы бумаги, свернутые в виде небольших конвертов.

– Тайный Дед Мороз! – воскликнул Даниил и протянул носок ближе.

– Серьезно? – Василиса утопила руку в бумажной пучине и неосознанно высунула язык, водя кончиком по нижней губе. – Подожди, – рука ее замерла, и она вскинула на старосту взволнованный взгляд. – А подарки?

– Обычно мы обмениваемся теми, что присылают нам родители, – безразлично пожал плечами староста, но, заметив, что Колычева слегка расстроилась, предложил: – Или можно исполнить любое желание того, чье имя вытянул.

– Любое желание? – с опаской поинтересовалась Василиса.

– Не переживай. Это всего лишь маленькая традиция. Нам все равно приходится сдавать все подарки в камеру хранения после праздников. Поэтому исполнение желания, на самом деле, лучший вариант, – староста ободряюще улыбнулся и кивнул на новогодний носок. – Просто сделай что-нибудь приятное для человека. Никто не просит невозможного.

– Наверное, ты прав, – Василиса прикусила нижнюю губу и выудила один конверт. Но не успела она его распечатать и посмотреть долгожданное имя, как к ним подошла Василевская.

– О, можно мне? – поинтересовалась Соня, дождалась одобрительного кивка старосты, без раздумий достала один конверт и поспешно распечатала. – Оу-у, досадно, – приблизилась к Василисе и прошептала: – А у тебя кто?

– Секунду, – Василиса поспешно распечатала конверт и увидела фамилию, которую меньше всего хотела получить. – Согласна, досадно…

– Давай меняться, – предложила Василевская и выхватила листок, не почувствовав особого сопротивления. Колычева не возражала, полагая, что хуже этого имени для нее просто быть не могло.

– Что за собрание? – к компании подошел Вишневский и закинул руку на плечо Колычевой.

Василиса вздрогнула, чувствуя, как кожа чуть ниже затылка покрылась холодной испариной. Но виду не подала, поскольку не хотела обижать Богдана. Ведь этот жест был простым, незамысловатым и совсем дружеским.

– О, тайный Дед Мороз? – Богдан погрузил руку в новогодний носок после того, как Даниил жестом предложил выбрать «счастливчика». – Так-так, – с интересом пролепетал Вишневский и поспешно распечатал конверт, фактически обнимая Колычеву. Та лишь шумно сглотнула.

– Богдан? – в голосе Василевской проскользнули ноты удивления. – Вишневский – и правда ты.

Вишневский медленно повернул голову в сторону Сони. Все мыслительные процессы ярко отобразились на его лице. Было очевидно, что он не помнил человека перед собой. Оторопев, машинально спрятал листок с именем, которое не успел прочесть, в карман брюк и осторожно убрал руку с плеч Василисы. Губы Богдана скривились в подобии улыбки.

Коваленский задержал взгляд на Вишневском, решил более не участвовать в разговоре и направился к другим студентам.

– Не помнишь меня? – Василевская широко улыбнулась. – Ты совсем не изменился. Точнее, наоборот… Очень изменился. Волосы отрастил. И веснушки больше не скрываешь… Тебе очень идет!

– Вы знакомы? – поинтересовалась Василиса и нервно потерла шею. Богдан никогда не упоминал о знакомстве с Соней, несмотря на то что знал о ее взаимоотношениях с Василисой. Конечно, в общих чертах. По какой-то неизвестной причине Колычева не желала распространяться об их дружбе, если, конечно, ее можно было так назвать.