Подхожу к окну и бережно опускаю на стеклянную поверхность раскрытые ладони. Город тонет в свете весеннего солнца, я щурюсь от его ярких белесых бликов и жалею, что так до сих пор и не выбрался на прогулку. Эх… Без Мадса совсем перестал выходить из дома.

Грустно улыбаюсь, покрепче прижимая к стеклу руки. Оно одновременно и холодное, и раскалено горячее, а после промозглой зимы так приятно чувствовать на коже согревающие, будто живые лучи.

Ах, да… Картина.

Теперь все по-другому. Потому что в ней весь я, и потому что в ней – нечто большее, чем я.

Никаких каракуль и эпатажа. Труд, боль, пот. Все выстроено, выверенно, обдуманно. Расставлено по местам, подчинено духу идеи и композиции. Но в то же время, будто составляет момент, случайно выхваченный из хаоса жизни.

История и мгновение. Развитие в застывшем навеки образе.

Я так долго добивался этого.

Барашки волн, шорох песка, развивающийся подол белого платья, мягкие волосы, тонкие ноги, изящные руки, улыбки и голоса, улетающие с ветром в безбрежный простор моря…

Треугольники, эллипсы, квадраты. Движение и затухание. Планы, мазки, изгибы, линии, формы.

Жизнь и бессмертие.

Грезы и реальность.

Теперь все по-другому, потому что я считаю: люди достойны такого. Достойны красоты. Достойны откровенности и правды. Достойны того, что возможно не смогут понять и повторить.

Отворачиваюсь от окна.

Это не бунт, это – подарок. Это не насмешка, это – границы нового.

Мысли затихают, и я, зажмурив глаза, словно шагая в бездну, машу Экранам рукой.

Ничего

Общее пространство Создателей объято мерным тихим гулом разговоров и едва-едва различимыми переливами эмбиентной музыки. За моей спиной, там за высоким пружинящим креслом, за тонкой гранью подрагивающей стеклянной перегородки, люди, коллеги, Создатели… Другие.

Я усмехаюсь. Слово само приходит на ум, врывается в мысли и остается там навсегда.

Другие. Не я.

Вздыхаю, упруго отталкиваюсь носком опущенной ноги от чуть поскрипывающего деревянного покрытия пола, чувствую как напрягаются мышцы, касаясь грубоватой ткани брюк, как перекашивается тело, сжимаясь подобно огромной пружине, погружаюсь в эти ощущения собственной плоти, поначалу и не замечая по кругу проплывающий мимо мир.

Огромные окна с отблесками мраморного неба, куски зданий, улиц, лабиринты тонированных полупрозрачных панелей, искаженные, будто изрезанные на осколки лица, фигуры людей, диваны, стены, пластик … И снова … солнце, небо…

Постепенно движение замедляется, пока кресло вновь, инерцией качнув меня в противоположную сторону, не останавливается на месте.

Что я тут делаю? Зачем пришел сюда сегодня?

Эх…

Расслабляясь, продавливаю всем весом податливую спинку кресла. Скрещиваю холодноватые побелевшие пальцы, опираю руки о подлокотники и опускаю их на впалый живот.

Конечно, я знаю ответ.

Краем глаза, повернув набок голову, так что вскоре начинает недовольно ныть шея, еще с надеждой ловлю скользящие в стекле отражения. Кусочки улыбающихся, шевелящихся губ, опущенных, мягких ладоней, блестящих темных, светлых глаз… Идеальные образы в переливах интерфейса Системы.

Все жду, когда один из них вдруг оживет, поймет, прорвется сквозь разноцветное зазеркалье и обратится ко мне. Разрушит молчание, напросится на диалог. Жажду услышать что-то осмысленное, небезразличное, чувственное, настоящее, а не просто скролить бесконечный поток пустых реакций или улыбаться в ответ на сухие, шаблонные фразы восторга.

Но в ответ лишь ничего.

Ничего.

Боже, неужели они, и правда, не заметили разницу?

По спине пробегает холодок, он жесток и неприятен, так что поднимаются тонкие волоски на шее.

Неужели только я вижу ее?

Уныло опускаю голову, задевая грудь острым подбородком.

Ничего.

Ни в Системе, ни в реальности. Ни вчера, ни сегодня.

Я обессилен, я зол и одновременно подавлен. Я взбешен и сломлен.

Или, быть может, мне лишь кажется?

Кажется.

Нервно встрепенувшись, открываю Систему и разворачиваю свой Поток. Смотрю на Картину.

Сердце в груди отплясывает бешенный ритм. В висках стучит кровь. А вместо звуков в ушах раздается лишь протяжный, высокий, похожий на писк вой.

Затем перехожу к прежним Изображениям. Всматриваюсь в них и вновь возвращаюсь назад.

Туда-обратно, через пропасть. До тех пор, пока взор не застилают соленые, колкие слезы, они сбегают вниз по щекам, пощипывая и раздражая кожу, они срываются и бьют по сомкнутым ладоням, растекаясь в мелкие лужицы.

Туда-обратно, через что-то стоящее, что-то неуловимо бесценно, что-то настоящее. Пока легкие не начинает обжигать недостаток воздуха.

Туда-обратно, через себя в прошлом и в будущем. Пока удостоверившись в истине, не откидываюсь назад.

Не понимаю… Не понимаю, отчего все молчат?!

Отчего тогда все заметили, оценили, а теперь нет? Теперь, когда это так важно, когда это совсем другое, не какая-то там ерунда …

Пф-ф-ф…

Злобно размахнувшись, закрываю бесполезную Систему. После ее раздражающе простых, ярких цветов мир вокруг привычно погружается в сероватую, волшебную дымку. И я невольно любуюсь им, открывая заново, совместно с тем, как привыкает мое зрение, всю невероятную сложность его тонкой, неоднозначной гармонии.

Через окно в комнату крадется теплый лучик солнца, я мягко улыбаюсь и думаю, ловя его подрагивающей, бледной ладонью.

Наверное, стоит попробовать снова?

Киваю себе.

Да, точно стоит.

Лучик вдруг двигается и, словно тоже соглашаясь, распадается на стеклах задорным ворохом сверкающих бликов. Они вспыхивают холодным огнем, наполняя все пространство ярким, слепящим светом, и тут же тихо гаснут, оставляя вместо себя лишь воспоминания и пустоту.

Стоит … Ха-ха… Да и что мне еще делать?!

Мгновение 9

Пальцы тихо скользят по окну. Скользят и падают вниз, мимолетом касаясь оставленных под шторами около стены острых краев рам. Я чувствую боль удара, резкую, колкую, обжигающую, но даже не шевелюсь. Мог бы хоть проверить порез, но смотрю прямо. Лицо остается спокойным, таким же задумчиво-отрешенным, мягким и только взгляд глаз, с узкими черными зрачками в отражении едва меняется, становится яснее и острее. Боль невольно выдергивает сознание из бесконечной мантры созерцания окружающего мира, возвращает его назад. Сюда, к телу, ко мне.

И что я вижу?

Себя? Одинокого. Надломленного собственным выбором. Тем ложным или истинными предназначением, что, как я думал, начертано для меня с рождения. Желанием, стремлением к творению, к разгадке, к катарсису осмысления, ощущения, выдумки и созерцания, которые не смог, однажды вкусив, оставить в прошлом. Собственным счастьем и своей главной трагедией одновременно.

Комнату? Заставленную, заваленную моими безмолвными работами. Стены без двух Экранов, что заменили картины. Пятна краски, следы замаранных пальцев, кисти, палитры, мусор… Хаос затворничества и отрешенности, в который я превратил свою жизнь.

Город? Людей, что никогда не поймут. Глаз, что никогда не разглядят столь очевидного для меня. Множество рук, пальцев, мыслей, они не смогут повторить то, что я делаю.

Я жалею их за неведение, за ограниченность, за какое-то бюргерское довольство и сытость и одновременно боготворю. Я жду их, бегу от них, ненавижу, служу им и люблю.

Систему? Всю такую же яркую и прежнюю. Такую же хладнокровно равную ко всем и вся. Систему, что в угоду цифрам и балансам сделала меня своим Лицом, дала мне надежду и возможность, а потом … потом … я даже не знаю, как назвать это…

Эх…

Тогда я думал, что справлюсь. Думал, себя мне будет достаточно. Думал, был уверен в собственной правоте. Но я ошибся… Слишком много усилий, чтобы добраться сюда и испепелить путь назад. Несоизмеримо мало, чтобы продолжить двигаться дальше.

Смотрю прямо в окно. С кончика пальцев на пол медленно капля за каплей сочится темная кровь. Отключаю Систему.

Так что я вижу?

Другой я

В этой странной полузеркальной поверхности мне не трудно вернуть себе Мадса. Достаточно просто прикрыть глаза, так чтобы мир под веками обратился в негатив, размывшись неоново-сероватыми пятнами на красновато-черном фоне, а затем телескопом воображения разглядеть знакомое лицо бывшего друга. Все просто. Раз, два, три… Вуаля!

И вот он уже сидит в любимом кресле, скрестив ноги и соединив месте ладони, словно какой-то мудрец или монах. Все то же красивое, развитое тело, грубоватое, крупное лицо, кудряшки, любопытные, чуть впалые, но зоркие глаза. По-прежнему терпеливо молчит, пристально наблюдает за мной из-под угрюмой тени пушистых бровей.

В моем воображаемом мире мы друзья. Время застыло. Ничего не изменилось.

– Привет, Мадс.

Я улыбаюсь и хочу помахать ему рукой. Он не реагирует, не отвечает, не двигается, но я знаю, он услышал и рад мне. Просто понимает, как всегда, дает выговориться. Чтит наш негласный договор. Ведь мы умеем хранить тайны друг друга.

– Ты же знаешь, это не прихоть… Я долго думал. У меня нет другого варианта. Прости, я сдался … я…

К горлу подкатывают слезы. Дыхание перехватывает и першит, точно я разом вдохнул слишком много перца. Но я смотрю на Мадса длинным-длинным взглядом, и мне тут же становится легче.

– Ха-х…

Чуть качаю головой.

– Ты ведь помнишь ту мою картину, да?

Смеюсь.

– Знаю-знаю, ты начал ругаться. Но, прости…

Усмехаюсь, чуть прищуривая глаза..

– Я видел твое лицо, первую реакцию. Бесполезно было скрывать. Она тронула тебя. По-настоящему. Наверное, даже испугала, правда?

Он будто кивает.

– Да-да… И я понимаю, теперь понимаю, почему… Но Мадс…

Сейчас мой голос наполнен укоризной и грустью.

– Эх, Мадс… Отчего ты тогда не сказал мне правду? Ведь это было так просто. Признать и пояснить, а не злиться и не давить на самые больные точки. Не провоцировать, не отдаляться, не убегать, не оскорблять, а спокойно поговорить.

Я плачу. Чувствую немеющей кожей теплые слезы.

– Да, согласен. Возможно, она была еще слишком плоха для громкого слова «искусство». Оглядываясь, я и сам это знаю. Но ты ведь не поэтому так грубо поступил, да?

Я сам осознал это не так уж давно. По правде, дело было совсем не во мне или в нем. Дело было даже не в картине. А в том, что могло бы последовать за ней. И последовало.

Подытоживаю мысли словами.

– Ты испугался, Мадс. Тебе стало страшно, по-настоящему страшно, что я все разрушу. Ты вдруг разглядел хоть и малую, но все-таки существующую вероятность. И, не колеблясь, перешагнул через нашу дружбу, через собственную честность, через свои чувства ко мне, во имя своего долга, своих идеальным принципов. Последовал тому, во что ты веришь больше, чем в людей, Системе, алгоритмам и математике.

Ты отличный Архитектор, Мадс. Понимаешь, что в мире сухих цифр и шаткого равенства нет места искусству. Ведь оно неконтролируемо. Оно сеет смуту, ломает, перетряхивает нас помимо нашей воли, меняет, воспитывает, вдохновляет, злит, возмущает, разделяет и объединяет… Ставит в неловкое положение, выбивает почву из-под ног, заставляет волей-неволей видеть неправду и искать истину, заставляет трудиться….

В мире с искусством никогда не достичь полного упорядочивания, да, Мадс? Поэтому те, кто создали Систему, и убрали из мира Искусство, заменив его всем доступным, безопасным, простым и приятным, милым развлечением. Никто не догадается, что это обман, когда все вокруг одинаковое. Но стоит появиться хоть чему-то настоящему, и они увидят…

Мое тело начинает едва подрагивать от напряжения и усталости, но я широко улыбаюсь. Горд, что понял. Мадс по-прежнему сидит неподвижно, но я знаю, он тоже рад, что я стал способен понимать.

– Однако, как видишь, ты зря переживал, Мадс.

Киваю ему.

– Твоя Система легко расправилась со мной. И теперь трудно сказать, был ли у меня на самом деле хоть какой-то шанс достучаться до Общества.

Пожимаю плечами.

– А даже если и был, то я его, конечно, беспечно профукал. Задолго до настоящих картин….

Об этом мне всегда больно думать. Горько и одновременно очень страшно осознавать, что могло было случиться, пойди все не так.

– Да, Мадс. Не знаю, догадался ли ты…

Я и сам не уверен, что догадался.

– Помнишь те нелепые рисунки? Помнишь всю ту шумиху? Ха-х. Мне кажется, вот это был он. Тот момент. После него Общество никогда больше так не реагировало. Ни на что. Люди словно ослепли!

Всплескиваю руками.

– Поначалу, думал, совпадение, потом начал подозревать обман, ведь уже видел, как Система подправляет Изображения Марты. Но оказалось нет. Все проще и изящнее. Куда проще…

Загадочно опускаю голову на бок.

– Со временем я заметил, стоит мне опубликовать картину, как тут же появляются то шаблоны Изображений или Мгновений, то набор образов, то вдруг мой рисунок вставляют в надоедливый интерфейс или все сразу… Бух!

Делаю пальцами взрыв.

– И моя работа везде. Общество наводняется копиями, интерпретациями, подражателями. А это сразу обесценивает оригинал. Обесценивает суть, идею, труд… Меня. Меня, Мадс. Мою жизнь!

Мысли захватывает отчаяние. Фокус нарушается. И Мадс начинает медленно таять…

Я смотрю на него в последний раз. Смотрю и вижу себя.

– Прости, я не могу смириться с этим.

Я вижу правду.

– Прости меня.

Мы не помирились. У меня нет Мадса.

Открываю глаза…

Лицо, комната, дома, боль, кровь. Но я спокоен. Никаких переживаний, никаких попыток что-то исправить.

На самом деле мне даже нравится это напряженное ощущение, нравится щекочущая нервы неизвестность. Она делает все вокруг каким-то живым, ценным, стоящим и одновременно совершенно неважным. Вымарывает из меня тоску, сомнения, уныние, оставляя лишь суть, целое. Меня. И того, что нет. Тех…, что нет.

Я, беззащитный, стою перед всем миром и играю с ним в опасную игру. На кону жизнь. И, кажется, для меня она сейчас значит куда меньше, чем это мимолетное чувство мирной ясности. Я не хочу назад. Не хочу вперед. Я хочу в эту понятную пустоту смерти. И надеюсь, что мне повезет.

А пока… Пока я жду ответа, есть время подумать о важном.

Искусство и Система

Стоит ли даже пытаться размышлять о том, что никогда не будешь в состоянии постичь?

Смеюсь.

Да, конечно. Ведь мы, люди – отчаянные создания. Это в нашей природе – стремиться к абсолюту, к бесконечному. И порой мне кажется, мы и сами получились из-за того, что кто-то замахнулся на невозможное.

Так вот. Искусство.

Поначалу я думал, что оно родилось из чувства, мысли и желания человека поделиться ими с другими. Как язык. И поэтому теоретически способно вызывать в нас все, что ему хочется. Полный спектр: от гнева, до обожания. Чаще всего что-то одно, а возможно, и все сразу. Эмоции, переживания, идеи, мысли, рефлексию.

Вероятно, нам потребуется время чтобы понять заложенные автором символы и знаки, а может статься не стоит и думать вовсе, просто отдаваясь тому, что ты видишь. Мы можем вообще никогда не разгадать их. Либо они могут совершенно не так, как задумано, тронуть нас.

Именно поэтому в Системе мы живем в ясности, и эта ясность намеренно сводит на нет ту многослойность, многозначность, сложность оригинальной мысли, чтобы убрать любое непонимание. Мы используем паттерны и шаблоны, мы сами схлопнули свои мысли до банальных образов и реакций. Когда включается Диаграмма или Мгновение, уже с самого начала, по музыке, по выбранной Создателем цветовой схеме мы способны легко догадаться о сюжете и смысле истории, которую нам хотят рассказать. Да что там, даже в реальности большинство их нас ведет себя так, словно мы в Системе!

Но плохо ли это?

Пожимаю плечами.

Не знаю.

Очень тяжело быть непонятым. Вот в этом я точно уверен.

Тяжело чувствовать и не иметь возможности поделиться.

А сейчас Система дает нам все. И инструменты, и аудиторию. Не требуется ни особых навыков, ни врожденных талантов, ни усилий. Все равны, все одинаковы, нет мастеров и неудачников. Главное, идея, а идея – за человеком.

Но с другой стороны, если все свести к простому, если убрать сложность, убрать труд, оставив лишь удовольствие, то найдется ли в результате место чему-то сверх этого? Ведь в поисках рождается невозможное. Рождается искусство, что становится пророком, движителем человечества. Рождаются люди, которые дотягиваются до бесконечности.

Поэтому теперь я считаю, что искусство – это куда больше и сложнее, чем просто описательный язык. Скорее всего, оно сложнее даже того самого сложного, что я могу себе помыслить. И хоть думаю, что оно в каком-то роде смысл моей жизни, не надеюсь, будто однажды пойму его.

Иногда мне кажется, я близок, но ответ всегда ускользает. Иногда мне кажется, что не стоит даже пытаться.

В моем стекле – картины. Висят, стоят рядками, печально привалившись друг к другу. Мелькают на Экране… Их никто не увидит. Никто не сохранит. Никто не полюбит. Они – мое наследие, моя душа, моя жизнь. Никому не нужные. Как и я.

Глотаю слезы.

Меня знобит. Мир рябит перед глазами, а капли по-прежнему мерно стекают по руке.

Пух-пух…

Разбиваются о пол.

Я устал, но надеюсь, ждать еще недолго. Вокруг туман. В голове туман. Смотрю вперед, вдаль. В отражение. Туда, где, как мне кажется, в мягком свете вдруг проступает тонкая фигура Марты.

Марта

Марта все в том же влажном плаще, в плотном глубоком капюшоне с искрящейся крошкой льда. На шее – длинный, мягкий шарф. Волосы распушились и выбились из прически мягкими вьющимися от влажности прядями. Ее лицо в таинственной синеватой тени, но я уверен, если захочу, то смогу разглядеть его. Глаза, губы, скулы – все мелкие черты, что вспоминал этио долгое время.

Она нерешительно замерла в дверях. И я вновь не предлагаю войти.

И точно знаю – не предложу.

Нет. Только не сейчас. Только не ей. Она не должна видеть это.

– Уходи Марта…

Образ меняется. И я слышу ее голос.

– Нет, Юрген.

– Юрген?

Оборачиваюсь. Она стоит в дверях, настороженная и напряженная. В легком желтом платье с тонким поясом. И тень позади нее черным пятном падает на стену. А разве призраки отбрасывают тени?

– Марта?

Не верю глазам. От резкого поворота головы все в комнате пускается в пляс и кружится. Мне плохо. Я пытаюсь сосредоточиться, разглядеть. Не могу осознать… Но, кажется, это и правда она. Марта. Стоит и очень пристально смотрит на меня.

Мы неловко молчим несколько секунд. А потом она вдруг громко охает, бледнеет, застывает на месте, невольно закрывая губы изящными, небольшими ладонями.

– Юрген, что случилось? Откуда…

Я напрягаюсь. Она поспешно сглатывает, словно ее сейчас стошнит, обхватывает живот. И показывает пальцем на темную лужицу под моей левой рукой.

– … это?

Так вот оно что. Уже и забыл. Улыбаюсь ей и пожимаю плечами.

– Не знаю. Порезался….

Протягиваю вперед ладонь, хочу показать. Но тут же быстро отдергиваю, догадавшись, что зря так сделал. От вида еще не засохшей крови она только больше бледнеет, ее тело скручивает спазм, но она не отшатывается, не убегает. Хотя я вижу, ей нехорошо.

– Не бойся.

Пытаюсь успокоить.

– Порез не глубокий, иначе бы умер.

Смеюсь. Натянуто и неискренне. Поспешно сгибаю в локте руку и крепко-крепко зажимаю рану.

– Ага…

Она смахивает с губ слюну и странно косится на меня. Потом снова переводит взгляд на темное пятно. На меня. На холсты и картины. Медленно оглядывает все комнату по периметру. Она выглядит испуганной и потерянной, точно не понимает, где оказалась. Будто вдруг позабыла меня и перестала узнавать. Ошиблась и перепутала с другим.

– Марта?

Мне больно, жутко больно. Не из-за пореза. Из-за нее. Она больше не смотрит на меня, лишь на картины.

– Юрген, только не говори, что…

Голос звучит тревожно.

Я знаю о чем она. Знаю, что хочет услышать. И молчу, потому что не в силах сказать правду.

– Юрген?!

Но она требует ответа. Подходит ближе и ловит мой взгляд своими золотисто-зелеными глазами. Я тут же сдаюсь.

– И да, и нет.

Киваю в сторону рам, где еще остались свежие следы крови.

– Случайно вышло.

Но ее так просто не проведешь.

– А Система?

– Э-э… Забыл включить.

Глупо улыбаюсь, стараясь хоть немного смягчить собственные слова. Ее взгляд мгновенно становится холодным и колким. Она срывается с места, и я слышу краем уха приглушенный, недовольный шепот.

– Марта, послушай …

Собираюсь всем телом. Пытаюсь остановить ее, поймать за локоть свободной ладонью. Я не могу дать ей уйти. Не сейчас, не снова… В моем голосе кричит отчаяние. Но она ускользает. Уходит, все дальше и дальше… А я, потеряв равновесие, падаю. Со сдавленным «ух» спиной прижимаюсь к стеклам и постепенно, почти бесконтрольно сползаю по ним вниз, не в силах больше держаться на ногах.

Марта оборачивает. И тут же кидается назад ко мне.

– Все … пф-ф… нормально. Нормально…

Пытаюсь мягко отстранить ее протянутую ладонь. Боюсь замарать, задеть, случайно ударить, повредить что-то… Однако она настойчиво подхватывает меня и помогает опуститься.

– Юрген?

Чувствую привкус крови. Слышу нотки паники, прорывающиеся в тоне ее голосе. Голова гудит от удара. Я не могу собраться с мыслями. Хочу поговорить с ней, как-нибудь еще задержать ее, успокоить, но язык не слушается. Все кружится и заплетается.

Только не сейчас… Боже, только нет…

– Мар-та.

– Юрген, ты слышишь меня?!

Я пытаюсь кивнуть. Ищу ее лицо, руку, хоть что-то. В горле клокочет. Взгляд темнеет. Все темнеет. Я устремляюсь в объятия черной бездны. Я больше не хочу туда, мне страшно, мне жутко, но на борьбу не осталось сил.

Марта…

Что это? Обман, видение, реальность? Не разобрать.

Тьма захлестывает меня. И все затихает.