– Ну… столкновение с небесным телом значительных размеров, конечно, довольно опасно. Однако, нет. Не это… На самом деле, куда опаснее для нас потрясения.

Он немного откидывает назад, давая время осознать ответ.

– Потрясения: социальные, экономические… Любые, ведь они неизменно приведут друг к другу и все разрушат.

Я хмурюсь, мне вдруг становится как-то не по себе, ежусь, переспрашиваю.

– Что ты имеешь в виду, под «все разрушат»?

Мадс усмехается.

– То и имею, Юрген. Они разрушат баланс, а значит убьют нас. Равенство в уравнении перестанет выполняться и … кх-х.

Он показывает, как будто ломает руками воображаемую палку.

– Мы умрем: от холода, голода, болезней… Не так уж важно, отчего конкретно. Не будет второго шанса, не будет помощи и спасения, мы вряд ли переживем любое значительное изменение собственного существования.

Разводит ладони по сторонам.

– Так что, если в нашем Обществе случится серьезный конфликт: мятеж, бунт, с большой долей вероятности цивилизация просто-напросто вымрет.

Мадс замолкает. Его слова эхом продолжают звучать у меня в голове. Раз за разом. Невероятно… Нет, не потому что он как бы говорит о глобальных катастрофах и смерти, хотя такие темы вовсе не принято поднимать в беседах, а потому что он рассуждает об этом так спокойно, взвешенно и отстраненно. Будто ему все равно, будто он говорит не о нас вовсе, не о мне, не о себе… Я тушуюсь, мой мозг отказывается вдумываться, все дико и страшно.

– Ха-х…

Я пытаюсь скрыть испуг за смехом.

– Но ведь никому сейчас даже в мысли не придет бунтовать, да?

Поднимаю на Мадса полный надежды взгляд.

– … Ой…

И тут внезапно сам понимаю, к чему он ведет. Зачем нужен весь этот разговор. Почему Мадс сидит напротив и так старается, из кожи вон лезет, рассказывая все это. Я бледнею, опускаю глаза, заливаюсь краской, мне жутко стыдно.

– Да, Юрген.

Мадс улыбается.

– Сейчас никто не бунтует. По-настоящему. Однако кое-кто очевидно пытается мутить спокойную воду.

Он смотрит на меня словно на капризного, нашкодившего ребенка. И я, хоть чувствую себя виноватым и пристыженным, нахожу в себе силы спросить его.

– Но почему тогда Система не останавливает меня, раз я так опасен?! Почему, не знаю, меня просто не запретят или как-нибудь накажут? Почему она позволяет мне это делать?

Улыбка Мадса становится еще шире, а уголки губ поднимаются все выше, обнажая ровный ряд белых зубов. На мгновение в лице друга мне чудится опасный, звериный оскал, дыхание перехватывает, в горле сам собой застывает комок липкой слюны, но я моргаю, и наваждение проходит.

– А ты думаешь, что не останавливает?

Его взгляд приобретает оттенок лукавой сосредоточенности.

– Или просто не осознаешь этого?

Он сводит вместе руки, ладони приглушенно хлопают одна об другую.

– Ведь у Системы, скорее всего, куда более … хм… изысканные методы. Потому что иначе…

Я понимаю.

– Иначе это тоже будет своего рода бунт.

Он кивает.

– Иначе это вернет в Общество неравенство, недовольство, протест, зажжет искру, и в конце концов да, ты прав …

Смотрит на меня.

– Породит то, что разрушит все. Поэтому будь внимательней, Юрген.

Мадс встает и, уходя, бросает мне через плечо.

– Крепко подумай, что на самом деле ты делаешь…

Мысли

Вернувшись домой, за окном еще ранний вечер, я чувствую опустошение и раскаяние. Мне стыдно, мне больно, противно, страшно, и все это практически одновременно: чувства накатывают очередью, как бьющиеся о берег пенные волны, захлестывают с головой, а потом отступают, чтобы обязательно вернуться вновь.

Меня то тошнит, то тянет на истерический, нервный смех, то сковывает противоестественным ступором, то я вдруг вскакиваю и начинаю ходить кругами, словно напрочь лишился разума.

Хоть я и один, но не ощущаю этого. Система встревожена. Экраны мягко мигают, вспыхивают, меняются, скользят мимо взгляда пестрой, манящей лентой, предлагая окунуться в привычную атмосферу Общества или, быть может, взглянуть на любимую Диораму, посмотреть Поток, оставить реакцию на популярный пост, а то и запланировать спонтанное путешествие в рекреационный Полис.

«Отдохни от зимы». На фоне пастельных букв плавает живописное Изображения песчаной кромки моря в обрамлении кольца уходящий в голубое небо гор. Оно на секунду кажется мне знакомым, и каким-то образом я понимаю – его сделала Марта.

У самого края области зрения вибрирует цветом тревожный желтый кружок физиологических показателей. Пока всего лишь настойчивое предупреждение. Моя комната наполнена едва уловимым дурманом солоноватого, влажного запаха, с примесью то ли пихты, то ли ели, и свежестью чистого прохладного воздуха, а в кухонном автомате остывает ароматный травяной чай.

Сначала я не хочу повиноваться всем этим знакам заботы, не хочу успокаиваться. Но мне страшно, я потерян, в голове еще звучат отголоски прошедшего разговора, и вскоре я сдаюсь. Аккуратно притягиваю к себе нежно-теплую гладкую ручку чашки, делаю слишком поспешный, обжигающий глоток, и тут же вместе с неприятным ощущением будущего ожога в мое тело приходит облегчение.

Устало опускаюсь на диван и стеклянным взором смотрю на мигающее эффектами анимации нарисованное Мартой море. В мысли постепенно возвращается ясность, теперь я могу думать.

Хотя, … пф-ф-ф… о чем тут думать?!

Мне просто надо прекратить вести себя глупо. Вернуться назад к привычным всем вещам. Закончить с ребячеством, с эпатажем, с этим непонятным, противоестественным, эгоистичным желанием любой ценой привлекать к себе внимание.

Боже, Юрген, ты и так Лицо. Что тебе еще надо?!

Делаю новый глоток. Перевожу взгляд с моря на свой Поток, где вереницей переплетаются реакции и мои последние Изображение: все, как один, вызывающе страшные, шокирующие, невежественные, ненормальные. Оказывается, я давным-давно не публиковал чего-то обычного: ни одного понятного людям Изображения, ни одного Мгновения, а ведь, помнится, хотел чередовать…

Кисло кривлюсь. Мне вновь становится стыдно, сейчас я чувствую презрение к себе, отвращение, даже ненависть к своим якобы «работам».

Рывком встаю, наплевав, что расплескаю чай. Капли обжигают руки, и от этого мне только легче. Я хочу, чтобы меня мучали, хочу страданий, наказания, хочу претерпеть их и очиститься, обелиться, оставить позади то, что осознал и понял благодаря Мадсу, и снова стать правильным.

Подхожу к натянутым на рамы холстам. Они грязные, измазанные в красках. Жестко подхватываю их руками, кое-что еще не досохло и марает кожу, будто оставляет на мне клеймо собственного падения, позора. Выхожу из квартиры, из дома и с оскалистой усмешкой бросаю их все на место для негабаритных отходов. Рамы трещат, но не ломаются, падают на землю, я стою и наблюдаю, как ткань холстов мокнет, напитываясь влагой растаявшего снега, становится грязной, серой, совсем не такой чистой, яркой и цветной, что казалась минуту назад. И славно. Когда утром приедет сборщик, он точно не поймет, что это было.

Затем разворачиваюсь и ухожу, переполненный уверенностью, что никогда больше не совершу подобных ошибок. Поднимаюсь по лестнице, на каждом шаге, на каждой ступеньке гордо обещаю себе и миру: я одумался и буду хорошим. Распахиваю входную дверь в искренней убежденности, все во мне теперь стремиться только к разумности и благу.

Захожу в квартиру, окидываю взглядом пустое место около одной из стен, и хоть не признаю, хоть отрицаю, но чувствую скребущуюся, унылую тоску.

В моем доме чего-то не хватает. В моем сердце чего-то не хватает. Я знаю, что это. Но также знаю, что по собственной воле больше никогда этого не получу.

Мгновение 8

Сомнение

Мир перед глазами словно пропитан серебром: он цветной, но рябит и отливает металлом. Стоит прикрыть тяжелые ноющие веки, как блестящая серебряная крошка отчетливо выступает на черном фоне. Это все из-за недосыпа, я слишком мало сплю, чтобы чувствовать себя обычно.

Но меня устраивает это, такое аморфно инертное состояние усталости, безразлично заторможенного спокойствия. Кажется, стоит дунуть, и меня тут же унесет куда-нибудь за горизонты сна.

Я лежу на диване, голова утопает в мягких подушках, а взгляд расслаблен и прикован к Экранам. Честно, я раздосадован, разочарован.

– Эх…

Нарочно размахнувшись пошире, отталкиваю рукой Изображение, что только закончил создавать на Экране. Изображение сворачивается, встраивается в ленту Потока. Рука падает, со стуком ударяясь об пол, и, приземлившись, словно изломанная в локте, замирает.

Не чувствую ничего.

Лежу на спине, поворачиваю голову до тех пор, пока не упираюсь носом в спинку дивана. Она хоть и мягкая, но твердая, пахнет моей одеждой, я дышу в нее, ощущая собственный запах, и думаю, как скоро наступит недостаток кислорода.

Мне все равно.

Теперь это слишком… Просто? Скучно? Обычно? Это – создание Изображений в Системе.

А ответ: да, да и да.

Все просто, потому что стоит лишь подумать и готово, решено, никаких прогулок в догадках, поисков, исследований, никаких откровений и открытий.

Скучно, потому что выходит само по себе. Прощайте скверные пропорции и дрожащие линии, долой кривоватые рисунки и промахи в цвете, с Системой все идеально. Идеально до обезличенного, не требующего усилий развлечения.

Обычно, потому что…

Я усмехаюсь.

Что ж тут сказать?! Обычно потому что принято, не вызывает конец света, гибель цивилизации и прочие признаки армагеддона. Как-то так.

Вновь возвращаю взгляд на только что опубликованное Изображение. Оно вышло хорошо, но мне не нравится. Ни оно, ни предыдущие два, хотя Общество и принимает их очень тепло.

Я смотрю, и мою душу, мягко подкрадываясь из тени неизвестности, трогает разочарованное сожаление и томная, совершенно новая для меня переходящая в неутолимую жажду тоска. Я думаю, как описать словами, и решаю, что назвал бы ее просто: тоска по правде.

По правде, которую так незаметно скрывает от нас Система. По правде, что волей-неволей я вкусил, когда отказался от ее наставничества и покровительства.

– Эх, зараза…

В Поток ворохом сыплются реакции. Это только расстраивает. Я резко отворачиваюсь и закрываю глаза, а мое сознание медленно плывет, не сопротивляясь, по течению спутанных мыслей.

Почему они настолько захватили меня? Эти работы…

Почему засели так глубоко внутри и не стремятся отпускать?

Я все время хочу вернуться к ним, отключить Систему, взять все в свои руки и, страдая, наслаждаться этим. Любоваться миром, познавать его сквозь призму тонов, цветов и линий. Трудиться, превозмогая неудачи. Достичь мастерства, не виртуального, а объективно реального. Того, что было у них, тех художников старых лет. Достичь равного им независимого, не требующего одобрения других совершенства.

И отдавать его людям. Пропускать через себя раз за разом и излучать вокруг.

Но я не могу. Ха-х… Как, кажется, теперь не могу и создавать обычные Изображения.

Тело медленно увязает в дремотной тине. Сон победил.

Я в тупике. На кону – мир.

Что делать?

Тупик

– Что делать?

Мадс усмехается и качает головой, торопливо улыбаясь мне через плечо. Глаза сияют азартом, интересом. По его блестящему лбу сбегает серебристая капелька пота, порой она замирает на складках кожи, но затем, не справившись с гравитацией, вновь отправляется в путь.

– Ха-х.

Он прицельно замахивается ракеткой. Мышцы на его руке, что ближе ко мне, растягиваются плавными, изогнутыми линиями. Кожа гладкая и упругая, она матово переливается в ярком потолочном свете.

П-ш-ш-ш…

Бицепсы наливаются взрывной силой. Ракетка со свистом рассекает воздух.

Бух!

Мяч, оттолкнувшись, меняет траекторию. Тело Мадса, вывернутое инерцией в причудливую спираль, расслабляется и чуть обвисает.

– Жить.

Он запыхался.

Мяч летит к стене. Мы меняемся, теперь моя очередь.

– Да, это понятно.

Я улыбаюсь.

– Но …

Подскакиваю ближе и тоже без труда выполняю удар. За последние пару месяцев набрал форму, в один день увязался за Мадсом, хотел подвигаться, встряхнуться, вытеснить из мыслей унылое отчаяние, и втянулся.

Пш-ш-ш… Бух!

Смена.

Я хочу развить тему, поговорить. Сегодня мне это необходимо. А Мадс – единственный, кто способен понять.

– Мало.

Смеюсь горько и с легкой отдышкой. Мадс, хоть и занят, успевает обернуться и окинуть меня коротким, но каким-то чересчур настороженным взглядом.

– Юрген…

Пш-ш-ш. Бух!

Мяч вновь устремляется к стене. А Мадс добавляет, выдыхая.

– Просто дай себе время, ладно?

Моя подача. Замах, удар.

Пш-ш-ш. Бух!

– Фу-ф…

Из-за темпа игры мысли немного путаются, однако я все равно прекрасно отдаю себе отчет в том, что собираюсь сказать. И знаю, возможно, пожалею об этом.

– Время?! Ха-х. И что …

Распрямляюсь, дерзко поднимая глаза в спину Мадса, прежде чем спросить.

– … тебе оно помогло?

Услышав мои слова, Мадс замирает. Его ракетка неестественно останавливается в середине дуги траектории размаха, а рука плетью падает вниз.

Игре конец.

Бух-бух-бух…

Мяч, пролетев мимо, с гулким эхом катится по полу. В нашей кабинке становится тесно для нас обоих.

– Серьезно, Мадс.

Мне боязно, но я бравадно продолжаю. Тело, разогретое движением, азартом, адреналином, не дает мыслям концентрироваться на страхе. Вокруг тишина, и в воздухе лишь звуки моего голоса.

– Ты же тоже страдаешь.

Я не кричу, не напираю, но и не говорю спокойно. Намеренно стараюсь вывести его из равновесия.

– Скажи, стало легче?

Он по-прежнему стоит ко мне спиной. И когда отвечает, тон голоса, вроде бы обычный, в глубине звенит надрывной напряженностью.

– Нет.

Он поворачивается. Плечи опущены, он устал.

– Но это не значит, что надо поддаваться.

Я киваю. Согласен.

– Да.

Прохожу полшага вперед.

– Однако я же могу делать это для себя? Это же…

Мадс с молниеносной быстротой оказывается рядом.

– Юрген!

Он склоняет набок голову. Взгляд из расслабленного становится пронзительным и колким. Он нависает надо мной темной тенью, и в нем чувствуется угроза.

– Ты не…?

Я качаю головой.

– Все нормально, Мадс. Я не дурак, я все понял. Только вот…

Мадс догадывается без слов.

– Нужна отдушина.

Мои губы сами собой расплываются в теплой улыбке. Он прав.

– Ага. И…

Решаюсь быть честным до конца.

– … зритель.

С опаской смотрю на него в ожидании реакции. Мадс хихикает.

– Намек понял.

Он машет рукой.

– Ну, давай.

– Ого…

Я впечатлен. И приятно удивлен.

– Так…

По началу не могу собраться, бесцельно скролю файлы в Системе. Мадс наблюдает за мной с легкой улыбкой.

– Вот.

Наконец нахожу нужную работу и отправляю ему.

– Фу-ф.

У меня подрагивают руки. Внутри все напряжено, натянуто от страха и любопытства. Пусть это и выглядело просто, на самом деле, это очень тяжело. Моя лучшая работа. Столько труда. Столько переживаний. Последние месяцы я так много учился, старался, мучился в одиночестве… Не уверен, что выдержу, если Мадс сейчас скажет: «О, ужас, как плохо!».

Но Мадс молчит.

Стоит рядом и молчит, туго поджав губы. Его глаза устремлены в пустоту. Кожа на лбу, щеках, кончике носа и подбородка липкая и блестит от высохшего пота. Он стиснул зубы, и я вижу тонкие изгибы скул с отступающими от них на щеки пятнами сероватых теней. Такое интересное лицо… Не правильное: глаза близко, слишком крупный нос, губы, брови, массивный контур нижней челюсти, выделяющие бугры на лбу… А именно интересное. Я вдруг осознаю, что смотрю на Мадса по-другому. Не как человек на человека, а как художник смотрит на модель. Я хочу его нарисовать.

А Мадс молчит. Но потом вдруг происходит нечто странное.

Его губы распахиваются, будто он старается набрать в грудь воздух, будто он задыхается или хочет закричать. Лицо светлеет, вытягивается вниз, морщины расправляются. Глаза становятся влажными. Я отчетливо вижу, как они начинают сверкать в холодном освещении спортивной кабинки. Мне кажется, он сейчас расплачется, и я тушуюсь, не знаю, что делать, уже тянусь до него рукой… А затем все разом проходит. Скулы выступают, челюсти сжимаются, губы бледнеют, превращаясь в тонкую, бледную, грозную линию. Мне кажется, я даже слышу скрежет зубов, прежде чем Мадс вдруг злобно смахивает Изображение и переводит взгляд на меня. Я отшатываюсь. От злобы, от страха, которые вижу.

– Ты должен удалить это.

Слова прорываются наружу сквозь стиснутые зубы. Мадс растерян, рассержен, еле-еле держит себя в руках.

– Ты должен, Юрген!

Он выбрасывает в сторону ракетку и грубо хватает меня за плечи. Крепкие пальцы до боли впиваются в мою кожу, холодные мизинцы тянутся, давят на горло. На секунду я думаю, что он хочет задушить меня, чувствую его дыхание: жаркое, кисловатое, возбужденное.

– И перестань заниматься этим.

Он рывком выпускает мои плечи.

– Слышал?!

Упирается пальцем в грудь. Мне больно, я хочу кричать, но слишком страшно. И я шепчу.

– Да.

Мадс отступает. Наклоняется, подбирает брошенную ракетку.

– Но … почему?!

Я не понимаю. Я почти уверен, помню его лицо, ему понравилось и даже больше.

Он кисло хмурится.

– Потому что это… плохо.

– Плохо?

Он смотрит на меня непроницаемым взглядом. Он что-то скрывает. Но я не могу разгадать что.

– В смысле, опасно?

– Нет, Юрген.

Он склоняет голову. Он спокоен. И от этого спокойствия слова кажутся еще менее реальными.

– Потому что это – не искусство.

– … как …

Замираю на месте. Внутри пустота, в голове пустота. Я словно в вакууме и не могу выбраться. Он вздыхает. И повторяет.

– Это не искусство.

На секунду в его взгляде мелькает сожаление, сочувствие и даже грусть. Но мимолетное сомнение проходит, и остаются лишь потухшие голубые глаза. А в них – мои. Такие же бледные, сухие, замученные и неестественные.

Рефлексия

Бесцельно меряю шагами комнату, на Экране монотонно почти в такт движениям мигает красный индикатор записи.

Я слишком взволнован, слишком нервный и раздерганный собственными чувствами, чтобы выдержать еще один разговор с Мадсом лицом к лицу. Однако его слова занозой засели в моем сознании, и я жажду объяснений.

Закончив говорить, поворачиваюсь к Экрану, и, немного подумав, легким взмахом встраиваю запись в наш Поток. Синеватый перелив интерфейса информирует: сообщение доставлено.

Что ж… Еще один кирпичик к шаткой стене нашей беседы, еще десяток тревожных минут в ожидании ответа.

Я вздыхаю и навзничь падаю на диван…

Юрген: Ты сказал, что моя работа плохая, но почему?! Что не так? Реакция: вопрос и смятение.

Мадс: Юрген, ты просто пойми, не надо придумывать новое … (голос хрипит и слегка обрывается) … кх-кх… Делай свое дело. Реакция: все круто, зря паришься.

Юрген (с напором): Нет, Мадс, постой… Ответь, на вопрос. Реакция: требовательность.

Мадс: Эх… (шорох вздоха). Искусство должно выражаться в чем-то понятном другим, Обществу, в Изображениях, Формах, Мгновениях, Диорамах. Юрген, столько средств! Они легки в использовании, безопасны для зрителя. Тебе не нужно что-то еще. Ты заблуждаешься, убегая от привычного и все усложняя. Реакция: скрестить руки на груди и смотреть косо с намеком.

Юрген: Но а если мне этого мало?! Мгновения, Изображения – все, что дает нам Система, все это слишком ограничено, слишком… (тяжелая пауза) … прямолинейно, незамысловато (горькая усмешка) и искусственно неправильно. Прости, Мадс, но Мгновения не всегда работают хорошо, я сам в этом убедился. Реакция: извини, но это правда.

Мадс (немного взвинчено): Конечно, они не идеальны, но и ты ведь, признай, далеко не профессионал.

Юрген: Да я не про свои… (вздох). Не хотел тебе говорить, но помнишь старую запись из Памяти мамы? Я пытался сделать из нее Мгновение. И оно было ужасным, будто фальшивым. В нем была какая-то неуловимая разница с реальностью… Я ее заметил, и потом не мог долго забыть: я видел ее везде. Ха-х! Да и сейчас вижу, если честно, просто терплю… (пауза). Так вот. Эта разница – обман, подмена – она в любом Мгновении, Мадс. И, как мне теперь кажется, в любом Изображении. Во всем, до чего коснулась Система. Теперь я думаю, это как бы ее свойство, и просто хочу избежать его. Хочу показать правду. Реакция: смущенная улыбка.

Мадс (натянуто и одновременно растерянно): Но ты же говорил, у тебя тогда были проблемы с оборудованием, разве нет? Я обновил все, и дискомфорт прошел, да ведь?

Юрген (раздраженно): Боже, Мадс, ты вообще меня слушаешь?! Реакция: раздраженный взмах руками по сторонам.

Наверное, здесь мне стоило остановиться. Наверное, это бы изменило многое. Но я продолжил.

… Я тебе говорю, что Мгновения – это ерунда полная! И все примочки Системы тоже… Они ненастоящие, какие-то … пф-ф-ф … не знаю, как сказать, … слишком … э-э … идеальные… Нет, слишком простые, сухие… Они как бы трогают нас, но так мягко, так ненавязчиво, что, по сути, мы не способны проникнуться ими. Вот скажи, давай начистоту, тебя же задела моя картина? Не отнекивайся, Мадс, я видел твое лицо. Она впечатлила тебя. Только вот отчего ты не хочешь признавать этого?

Мадс (повысив голос, с обидой и едва прорывающейся злобой): Ну да-а, ты же у нас эксперт! Теперь для тебя весь мир – фарс!

Юрген (удивленно и вместе с тем возмущенно): Да причем тут это?! Причем тут мир вообще? Реакция: возмущенное недоумение.

Знаю, что ранил его. Сказав, что Мгновения плохи, я практически обесценил труд всей его жизни, ударил по самому больному месту. И не ожидал в ответ ничего хорошего, понимал, он будет злиться. Но мне так хотелось, чтобы он услышал, чтобы он понял меня… Как и всегда, объяснил и помог найти верное решение. Помог найти выход. Однако вышло по-другому…

Мадс: Просто вы – люди – не осознаете, что делаете. Вы слишком глупы, слишком беспечны, чтобы оценить это, увидеть картину в полном масштабе. Вы привыкли жить без лишений и страха, в безопасности и довольстве, привыкли к миру, который есть, который создали для вас, и перестали ценить его. И ты, Юрген, тоже. Просто остановить, пока не стало хуже.

Его голос звучал по-новому, снисходительно, высокомерно, словно он презирал тех, о ком говорил. Презирал всех. И меня.

Юрген (мягко, хоть и натянуто): Мадс, я все понимаю. Баланс ресурсов, конец света и так далее… Но причем тут мое искусство? (постепенно набирая громкость и напористость) … Я же перестал выкладывать всякую лабуду, перестал устраивать скандалы. Никакого бунта. Никаких провокаций. Я самое праведное Лицо… Ха-х (усмешка)… Это же просто рисунок. Да, он сделан без помощи Системы. Но ведь это всего лишь рисунок?! Красивый рисунок… И он тебе понравился, скажи. Реакция: ну признай уже, я прав.

Мадс (холодным, отстраненным голосом): Если ты все понимаешь, тогда должен сам видеть, куда ведет такое искусство. И я больше не желаю. Это. Обсуждать!

Юрген: Мадс?

Юрген: Мадс?! Реакция: извинение.

Юрген: Мадс… эх…

Я закрываю глаза и замираю, изо всех сил прислушиваюсь, еще надеясь на его ответ. Проходит пара минут, но вокруг лишь тишина.

Тишина…

Стена упала. И я сам виноват в этом.

Вечер

Мы все здесь. Я, Мадс и Марта. Сегодня праздник, но не для меня.

Я стою у самого края широких пологих ступеней, что по кругу ведут вниз на площадку для танцев. Стою в одиночестве, легко облокотившись о гладкую, глянцево мерцающую поверхность стола, которая легко вибрирует унисоном басов охватившей все пространство музыки, и лениво вожу взглядом из стороны в сторону. В пальцах, нагретое стекло, на лице дежурно приветливая улыбка. Я знаю, ко мне хотят подойти многие, вижу краем глаза любопытные, восторженные лица, замечаю кучу реакций в Системе и шепот разговоров, однако никто не осмеливается нарушить мой покой.

Моя Система изолирована. Наверное, поэтому.

Легко касаюсь губами кромки бокала. Она холодная и будто сладкая от оставшихся следов напитка. Делаю аккуратный глоток и, замерев, катаю вязкую жидкость на языке, пытаясь разобрать ее сложный вкус. Это один из новых, очень популярных коктейлей. Их придумывает Лицо, и, говорят, повторить невозможно. Для каждого свои собственные ощущения, эдакая тайная смесь личностной реальности и дурмана нейроинтерфейса.

Сейчас я чувствую яркую сладость, что переходит в терпкую, но по-своему приятную, пряную, мягкую горькость с неожиданными нотками томной тоски солоноватого морского бриза… В ушах играет прибой, мои руки выводят линии на мокром песке.

По спине пробегает теплая волна.

– Уф-ф-ф…

Мягко выдыхаю, усилием воли заставляя себя вернуться в настоящее. И с улыбкой на время отставляю бокал подальше. Комната перед глазами игриво кружится, я сильнее наваливаюсь на кромку стола.

– Ха-х.

Ищу взглядом Мадса. Он в дальнем конце залы о чем-то чинно беседует с какой-то привлекательной девушкой в чересчур броском, по моему мнению, вечернем платье, обвивающем ее выразительную фигуру мягкими струями золотистого шелка. Мадс весь вечер делает вид, что не замечает меня. Мы не разговариваем уже неделю, и я, чтобы позлить его, начинаю, не скрывая интереса, откровенно разглядывать его эффектную собеседницу.

Вообще, такие женщины мне не по вкусу… Слишком кричащие, будто прямо с порога заявляющие о себе. Хотя, не спорю, она очень красива. Эти волосы, уложенные ассиметричными, упругими волнами, дополненными в ансамбль платью переливами и бликами эффектов Системы. Томные изгибы ее тела, одновременно и подчеркнутые, и притягательно скрытые мерцающей поверхностью податливой, но непрозрачной ткани. В неоново-загадочном свете окружения она выглядит словно живая Форма. Глаза блестят любопытством, на губах – улыбка, в тонких пальцах – медленно вращается туда-сюда длинная ножка бокала. Удивительно, но даже грузный, высокий Мадс рядом с ней кажется куда более милым и благородным.

– Прямо как котик.

Улыбаюсь. Но взгляд не отвожу. Наоборот, все больше наблюдая за ней, отмечаю скрытые, нет, не изъяны ее идеальности, а скорее – сокровенные особенности. Ноги чуть короче, плечи – шире, длинноватая шея, но зато какая изящная, горделиво грациозная… На миг совершенная Форма распадается, разлетается на мелкие кусочки, и из нее рождается человек, личность. Уникальное, неповторимое сочетание привычных компонентов, сложное, живое и непостижимое до конца в своей сути. Теперь передо мной женщина, не вылизанный внешний образ, а плоть, человек, идея, которую я хочу понять, которую я хочу … нарисовать.

Я продолжаю смотреть, уже невольно делая наброски где-то в глубине собственного сознания, но тут она разворачивается, легко машет Мадсу ладонью на прощание, и, все так-же вкрадчиво улыбаясь, направляется ко мне.

– Ох…

Краснею. Нечаянно ловлю взгляд Мадса. Раздраженный, презрительный, взвинченный, холодный… Его тонкие губы плотно стиснуты, лицо побледнело, на лбу пролегли глубокие, нарочно подсвеченные контрастом света, недовольные морщины. Он стоит неподвижно пару секунд, буравя меня своими светлыми, выбивающимися из полутени нависших дуг глазами, а затем, резко обернувшись, уходит куда-то в глубь танцующей толпы. Я выдыхаю. Резко, с болью в груди. И только тут замечаю, что девушка уже подошла.

– Юрген, верно?

Она лукаво щурится, улыбается, чуть подняв вверх один из кончиков острых, кричащих чистым цветом макияжа губ. Аккуратно опускает на стол обнаженную руку до локтя, как бы намекая на то, что не против бы задержаться здесь подольше. Лицо кажется отдаленно знакомым, но я не уверен, что мы встречались раньше.

Я машинально подвигаю к себе бокал. Лишь затем понимая, что этим невольно освободил ей место.

– Да.

Говорю уверенно и расслабленно. Мне везет, полумрак скрывает мои горящие уши. Я не знаю, что сделать. С одной стороны, сам виноват, нечего было так пялиться на нее, но с другой, у меня совершенно нет настроения заводить светские беседы. Мне тошно, я злюсь и пришел сюда только из-за Мадса и коктейлей, вот в чем правда.

– «Старый мастер»?

Киваю. Она ставит свой бокал рядом с моим.

– Любопытно…

Откидывает назад волосы, без стеснения оглядывая меня с ног до головы. Я чувствую напряжение и улавливаю сладковатые оттенки в ее дыхании.

– Люблю твои работы.

За нами, кажется, наблюдает добрая половина залы.

– Спасибо.

Я смущенно улыбаюсь. А она хихикает.

– Ладно-ладно…

Изящно очерчивает рукой дугу в воздухе.

– Поняла, ты не особо расположен болтать.

Подхватывает бокал.

– Я не против. Но может все-таки…

Прищуривается и совсем легко касается краем своего фужера моего.

– … встретимся как-нибудь… лично?

Стекло звенит и вибрирует. В Системе приходит приглашение. От Лица Лицу…

Ох, блин…

Она разворачивается и уходит, обдав меня волной пряно-томного запаха собственных волос.

Вот вляпался.

Я делаю глоток, стараясь скрыть дрожь в руках. И уже отрывая стекло от губ, уже почти успокоившись, над краем бокала, прямо у круглой зеркальной кромки вдруг замечаю устремленный на себя пристальный, необычно печальный взгляд Марты. Она стоит в толпе и смотрит. Смотрит и плачет.

В нос ударяет запах коктейля…

Мы все здесь. Все втроем. Словно в порочном круге. Мы загнаны в границы, мы связаны оковами. Мы мучаемся и страдаем. Мы хотим быть свободными, но не можем выбраться. Мы сами – наши клетки. Мы сами – свои мучители. Мы то, что стоит на пути к цели. И мы знаем это, однако не хотим меняться. Мы не хотим быть свободными, мы не хотим выбираться…

На мгновение у меня закладывает уши, будто я вдруг оказываюсь под огромной толщей воды, мне кажется, она сейчас сметет, сожмет все мое тело, такое хрупкое, такое слабое и беспомощное … я съеживаюсь, я боюсь, но в то же время страстно хочу поддаться натиску этой синеватой, спокойной мглы, исчезнуть и раствориться в ней навеки. Мысль противоестественна и внезапна, я пытаюсь отогнать ее, пытаюсь понять ее, пытаюсь оспорить, но не могу… Не могу… Бух.

Внезапно все прекращается, и слух вновь заполняет ритмичная музыка.

Вздыхаю. Оглядываюсь.

– Пф-ф-ф

Аккуратно убираю бокал. На лбу, на губе, на щеках и ладонях – прохладные капельки пота. Руки дрожат.

Поднимаю глаза. Вокруг лишь любопытные люди. Я один. И ни Марты, ни Мадса.

Смелость

Я сделаю это. Сделаю.

Поворачиваюсь к Экрану, решительно, дерзко расправив плечи и высоко подняв голову. Но тут же вновь оплываю, сгибаясь и скрючиваясь, словно не могу выносить вес собственного тела… Вздыхаю.