Мгновение 4
Форма
Мягкий смех Марты до краев заполняет промежуток между нами. Она смеется, по привычке чуть откинув назад голову, так что ее волосы, кое-где проскользив, пробравшись упругими змейками по хрупким плечам, по другим прядям, минуя контуры аккуратных ушей, падают на спину красивой переменчивой волной.
Я любуюсь ею. Пробегаю жадным взглядом вдоль изгиба шеи и контура лица, подсвеченных рассеянным розоватым светом солнца вперемешку с голубовато-лиловым свечением уличных иллюминаций, ловлю блеск влажных от смеха глаз, обрамленных недлинными русыми дугами ресниц. Ее рука вдруг, как бы ненарочно, небрежно опускается на мою, а тонкие пальцы, просачиваясь, крепко сжимаются, почти впиваясь в кожу. Это происходит так быстро и неожиданно, что на мгновение я пугаюсь, вдруг она падает, рефлекторно выкидываю вперед свободную руку, чтобы поддержать, но Марта оборачивается и улыбается.
– И как тебе?
Интересуюсь я. Хочу вызвать ее на разговор, завязать обсуждение. Марта еще хихикает, но потом благоразумно прикрывает ладонью губы, будто это какая-то шалость.
– Только не говори, что понравилось?
Уточняю, вдруг ошибся. Но ее лукавый взгляд уже спешит встретиться с моим.
– Ну-у-у…
Она задумчиво качает головой. Невдалеке останавливается несколько человек. Они то и дело любопытно косятся на нас, однако не решаются подойти.
– Фу-ф…
Марта легкими покачиваниями ладони обдувает лицо, раскрасневшееся от веселья. Мы еще раз вместе пробегаем глазами по Форме. И синхронно поворачиваемся друг к другу, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся наружу хохот. Громко кашляем. Вежливо оставляем пару реакций, а затем неспешно двигаемся дальше по улице.
Стоит нам отойти, как я тут же принимаюсь бурчать.
– Поскорей бы они перестали показывать ее здесь, честное слово, мне неудобно.
Вздыхаю.
На ближайшем перекрестке сворачиваем вправо и, обогнув пару-тройку других прохожих, начинаем медленно подниматься по искусственным холмам центральной части города, откуда прямо в жилые кварталы ведет живописная грунтовая дорожка.
– Да, ладно…
Марта беспечно и задиристо машет рукой.
– Не ты же сделал. А потом, людям нравится. Они сами выбрали.
Я с притворным упреком смотрю на неё.
– Говоришь прямо как Мадс.
Но Марта, кажется, уже вошла во вкус. И непременно хочет продолжать.
– Это комплимент?
Кончик ее носа взмывает вверх. Глаза ехидно прищурены, на щеках играет озорной розоватый румянец. Я бы обиделся, но не могу. Банально, она слишком красива, когда так азартно задирается.
– Если ты желаешь быть занудным Архитектором, то – да?
Она опять запрокидывает голову и смеется.
– Ох, только не это!
– Тогда нет.
Мой голос начинает звучать суше и резче. Невольно, конечно. Просто Форма меня, и правда, очень расстроила. Она называется «По мотивам старого мастера…», и сделал ее кто-то из поклонников, опираясь на одно мое Изображение. Вроде толковый Создатель, Поток популярный. Только вышло, откровенно говоря, неудачно, настолько идеалистически вылизано, что даже смешно. Однако Общество зацепило. В моем Потоке все в восторге. И именно поэтому Форма теперь торчит в Системе прямо посреди города на улице. А меня это злит и коробит. Я специально повел туда Марту, хотел поговорить, но она лишь веселится.
– Послушай…
Покрепче обхватываю ее руку, стараясь слегка отрезвить, остудить, привлечь внимание. Наши пальцы по-прежнему переплетены и сцеплены, я тяну их на себя, Марта поворачивается.
– … это же нечестно, разве нет?! Почему со мной никто не считается? Я тут думал, может, мне потребовать запретить ее. Не знаю там, высказаться против. Заявить, что не нравится.
Она ухмыляется.
– И зачем?
Я фыркаю. Опять язвит?
Однако нет. Ее взгляд пусть и сверкает, но в глубине сосредоточен и серьезен. Продолжаю.
– Ну… Это же было мое Изображение в конце концов. Все знают, что «старый мастер» – это я. А тут такое… убожество. Никакого уважения. И мне искренне обидно. Обидно, что одну из лучших моих работ превратили в…
Бессильно опускаю руки. Не хочу ругаться при Марте, она этого не любит. Просто с грустью и отчаянием смотрю на нее и замечаю, как выражение лица меняется. Она удивлена.
– Что такое?
Тут же кидаюсь расспрашивать.
– Да, странно.
Теперь смущена. Ничего не понимаю.
– Раньше ты куда меньше переживал. Если не сказать, вообще не переживал.
Поясняет, мельком улыбнувшись и уводя в сторону глаза, словно параллельно разговору думает о чем-то своем.
– Знаю.
Бурчу. И сам отметил.
Это все тот разговор с Мадсом. Это он переменил меня. Внешне я остался прежним. Создаю Изображения для Потока, продолжаю оставаться популярным, работаю, но внутри, внутри.
Я не могу описать. Но после той ночи, я стал… Жадным? Закрытым? Требовательным? Нет. Просто другим. Теперь я часто выключаю помощь Системы и рисую. Этих эскизов никто не видит, почти всегда они не получаются и выглядят нелепо, но даже такие они куда ценнее, чем любые другие. В них столько труда, столько эмоций, вдоль линий словно вьются мои мысли, а в размытых сероватых пятнах сконцентрированы ощущения, воспоминания, чувства, и мне нравится вновь и вновь смотреть на них, отправляясь в моменты, которые никогда уже не удастся пережить второй раз. Они – мои лично изобретенные Мгновения. Они – то, что теперь часто лежит в основе моих Изображений. И, может, поэтому я так кипячусь из-за этой Формы? Может, поэтому мне не все равно, не наплевать, что другие делают с отголосками дорогих осколков жизни?
После небольшой паузы Марта добавляет.
– Хочешь совет?
Пристально заглядывает в глаза.
– Просто успокойся, ладно? И потом, это же хорошо, что твои Изображения так сильно влияют на людей. Привлекают внимание… Разве не это главное?
Пожимаю плечами. Кто ж тут теперь разберет, что главное?
– Хорошо.
Киваю и улыбаюсь. Марта улыбается в ответ.
– Но, согласна, Форма, и правда, не очень.
Она вновь почти смеется.
– Да, понял я, понял. По твоей, ха-х, реакции.
Я выдыхаю, на сердце становится легче.
Мы по-прежнему идем по дорожке, пробираясь сквозь паутину людей и холмов. Марта, задумавшись, молчит, и я не стремлюсь продолжить оборвавшийся разговор.
Наши пальцы переплетены, руки покачиваются в такт несовпадающим шагам. И пусть никто из нас не говорит, мы знаем – все в порядке. Мы вместе, мы понимаем друг друга, мы не одиноки.
Горы
Когда на город опускаются дождливые промозглые дни поздней осени, наши с Мадсом теплолюбивые души всегда устремляются туда, где еще звучат бархатные отголоски вечного лета. Обычно, почуяв наступающие слякотные холода, мы тут же собираемся и уезжаем в какой-нибудь рекреационный Полис на неделю-две, вдоволь наслаждаемся длинными днями, смолянистыми звездными ночами, мягким теплом и жаркими лучами солнца. А возвращаемся назад, лишь когда вновь ощутим свербящую тоску по мрачным, сероватым будням, привычному ритму обыденной жизни, знакомому уюту домашней постели, собственному одиночеству и пейзажам города, подернутого ртутным глянцем дождя под покровом тяжелых, свинцовых туч.
Дома сейчас, наверняка, накрапывает мелкая, противная изморозь, что забирается за воротники и проникает в плотные капюшоны, обдавая кожу неприятным, зябким холодком, но вокруг меня кристально чистый горный воздух, а на далеком синевато-голубом куполе небосвода нет и намека на тучи – лишь безобидные пухлые белые облачка. Под подошвами удобных высоких ботинок поскребывают мелкие камешки. Иногда, подскакивая и перекувыркиваясь с характерным глухим стуком, они устремляются вниз поперек неширокой тропы и отчаянно ныряют со склонов крутых обрывов, или, наоборот, игриво скатываются по пологим участкам горных насыпей, прихватив в компанию пару-тройку соседей. Сквозь тонкую ткань брюк я чувствую колкие листья высоких диких трав, кое-где стрекочут и жужжат насекомые, спина вспотела от солнца, и я невольно думаю, что, наверняка, загорю сегодня.
Мерным ритмом врезаются в сухую твердую почву острия палок, на лямках покачивается удобная сумка. Впереди, ныряя под камни и выступы серых, тусклых, выбеленных светом скал, поросших разве что мхом и мелкими кустиками хилой зелени, охристой выщербленной лентой вьется пешеходная тропка.
Интерфейс Системы заботливо сигнализирует мне о повышенном пульсе и рекомендует остановиться, но я, взглянув на мелькающие цифры, продолжаю переставлять ноги. Дыхание постепенно становится громче, грудь движется амплитуднее, мышцы бедер и икр наливаются тонусом, грозящим завтрашней утренней тяжестью и ноющей болью.
За мной, шурша шагами в своем собственном ритме, неспешно поднимается Мадс, а дальше, вертя головой по сторонам, пыхтя и порой вздыхая, карабкается Марта. Ее потемневшие от пота волосы кое-где прилипли к высокому лбу, а на самом кончике вздернутого носа и выступах щек уже проступает золотистый румянец загара. Иногда до меня доносится отзвуки их упрямых, резких голосов в аккомпанементе сбивчиво дыхания и долгих выдохов. Эти двое умудряются то и дело о чем-то спорить прямо на маршруте. Но я привык и не обращаю внимания.
Мы идем, оставляя за спиной подъемы, после которых иногда останавливаемся на короткие передышки, и легкие спуски, что на обратном пути пророчат усталым ногам крупные неприятности, режем склоны вдоль и поперек, повинуясь капризным зигзагам проложенной тропы.
От четкого такта движений, монотонной работы напряженного тела мой мозг медленно впадает в гипнотический, медитативный транс. И я, погружаясь мыслями в себя и одновременно созерцая красоту окружающего меня мира с уходящими в небо горными пиками, припорошенными у самых вершин пушком сверкающего в лучах солнца снега, с зеленоватыми в крапинку лугами раскинувшихся внизу долин, тонкими змейками прозрачных ручьев, упрямо прокладывающими себе путь сквозь каменистую почву и срывающимися то тут, то там искристыми переливами водопадов, размышляю о том, как здорово вот так шагать налегке посреди всего этого нерукотворного великолепия. Позади – друзья, впереди лишь уходящая в осевшие на перевале облака тонкая полоска тропы. Я рад двигаться, испытывая на прочность собственное тело, и знаю, что буду не менее доволен, когда вернусь назад вечером и наконец расслабленно вытяну утомленные ноги, развалившись в глубине мягкого, комфортного кресла.
В воздухе стрекот и бурчание Марты, и хоть мы с Мадсом уже не раз проходили по этому пути, сегодня все по-своему новое и особенное.
Люди наполняют места, а места навечно изменяют людей, оставаясь частичками их воспоминаний, они умирают и рождаются вместе с ними. Они никогда не будут прежними, сколько ни возвращайся, они никогда не схлопнутся до Мгновения, которое каждый раз несет в себе одно и то же. Они…
– Хм… Может, остановимся?
Требовательный голос Марты, словно глоток ледяного воздуха, отрезвляет затуманенный разум. Я переглядываюсь с Мадсом и в отражении его голубоватых с зеленовато-коричневыми вкраплениями глаз выгляжу одновременно и напугано, и удивленно, и как-то даже потерянно, с угасающими отблесками потухших мыслей на напряженном лице.
– Остановимся… Зачем?!
Мадс совершенно недоволен предложением, он переминается с ноги на ногу, нервно буравя кончиком палки землю. И хотя мы стоим в нескольких шагах от специально оборудованного Пункта отдыха, он будто вовсе не понимает, отчего кто-то вдруг пожелал прервать наш поход.
– Хочу сделать пару Изображений.
Марта спокойно пожимает плечами и, обогнув громаду Мадса, она нарочно едва-едва задевает его за локоть, но не извиняется, уверенно ступает под зеленоватую тень навеса. Шаги гулко отдаются от выстланного деревянным покрытием пола.
Мы провожаем ее молчаливыми взглядами. Мадс поджимает губы, он с секунду тоскливо смотрит в небо, затем, гневно бурча что-то под нос, неохотно заползает в тень. Я двигаюсь следом. Оказавшись внутри, вместе опираемся о широкие крепкие перила, синхронно скрещиваем на груди руки. Не садимся отчасти потому, что вроде как хотим побыстрее уйти, но на самом деле просто знаем, встать потом будет ух как трудно. А Марта тем временем уже что-то делает в Системе.
Мы терпеливо ждем, от скуки рассматривая карту.
– Та-а-к… Если ускоримся, успеем сегодня пройти весь маршрут и еще заглянуть на вон тот хребет. Что скажешь?
Мадс с энтузиазмом тыкает пальцем в пустоту. Он говорит вполголоса. Я киваю.
– Будет круто, вот только…
Завороженно смотрим на одинокую опасную дорожку, ломанной линией очерчивающую на карте, как кажется, края обрыва. Я, конечно, согласился, но, если честно, переживаю за Марту. Она в горах первый раз и к таким испытаниям вряд ли готова.
Мадс понимает все без слов. Он даже не скрывает, что расстроен. Тембр голоса опускается на пол-октавы вниз, брови сходятся грозным «домиком».
– Ну… ладно.
Он хмурнее тучи. Я прямо слышу повисший в воздухе вопрос: «И зачем ты ее тогда сюда притащил?! Мало того, что она постоянно тормозит нас, так теперь еще и подстраивать под нее маршруты, да?».
Между нами медленно концентрируется напряжение.
– Что такое?
Марта безошибочно чувствует перемену настроения. Она настороженно оглядывается на меня, но я молчу, а Мадс рядом только усмехается, ехидно и с едким сарказмом. Отчего Марта со свойственной ей импульсивностью мгновенно решает, будто виноват он.
– Хм-хм..
Она прочищает горло. Долгим, не менее презрительным и недовольным взглядом окидывает Мадса. Тот в ответ упирает руки в бока. Тонкая ткань коротких рукавов его футболки эластично растягивается, огибая контуры напряженных, накаченных мышц. Рядом с хрупкой Мартой, Мадс возвышается словно скала. Но она нисколько не тушуется.
– Больше не смею задерживать.
Глаза пылают из-за полей аккуратной, походной панамы. Пальцы легким движением скрывают среду Создателей. Марта ловко подтягивает к себе оставленные палки, разминает икры и выжидательно смотрит на красного, пыхтящего Мадса с застывшим каменным лицом.
– Так, ну, куда идти то?!
Я чувствую, что он готов взорваться. И на всякий случай встаю между ними. Другие люди кидают на нас косые взгляды.
– Туда.
Показываю по направлению продолжения маршрута, с опаской поглядываю то на одного спорщика, то на другого, молясь, чтобы у них хватило благоразумия и выдержки не продолжать ссору. Наконец Мадс вздыхает, тоже берет палки и без лишних слов устремляется вслед за мной. Марта, с удовлетворением ухмыльнувшись, пристраивается в конце, и мы снова выходим на тропу.
Отдохнувшие ноги быстро возвращаются к нужному ритму. Край навеса тает за огромным каменистым выступом склона. Теперь нас вновь окружает только небо и горы. Мы вот-вот войдем в облако, так что останавливаемся, надеваем припасенные заранее непромокаемые куртки. Видимость ухудшается, наш строй уплотняется, мы ступаем медленнее и осторожнее.
И в беловато-сером молоке тишины до моего слуха из-за спины вновь доносятся приглушенные звуки беседы. Мадс что-то громко бурчит, Марта вздыхает. Или, быть может, наоборот?
Прислушавшись, я побыстрее прячу за воротник куртки лицо, всеми силами стараясь подавить рвущийся наружу смешок, но губы помимо воли растягиваются в предательской улыбке. Я мысленно благодарю туман, что надежно прячет меня от глаз друзей, а еще благодарю судьбу, за то что эти друзья есть у меня. Пусть не идеальные и слишком вздорные, но Марта и Мадс идут следом за мной. Идут в облаке неизвестной непредсказуемой человеческой жизни, распутывая нити каждый своей судьбы, и я точно знаю, пока они рядом, мне ничто не страшно.
Попытка
– Нет, Юрген, перестань!
Марта рывком отбрасывает меня к изголовью огромной мягкой кровати и, довольная собой, задорно хохочет.
– Да ты попробуй… Один разочек…
Но я не сдаюсь и, приземлившись, тут же переворачиваюсь со спины, сначала на колени, а потом растягиваюсь, падая на живот и ловко оттеснив Марту, перехватываю управление Экранами. В нашей комнате в отеле их всего два, и мы уже успели присоединить к ним свои Системы.
– Ну, пожа-а-алуйста.
Делаю само жалобное лицо. И сразу вижу, как Марта невольно размягчается, ее строптивая настойчивая решимость плавится будто мороженное под летним солнцем.
– Ладно.
Наконец бурчит, закатив глаза. На вид она снисходит до одолжения, однако в глубине взгляда сверкает огонек непобежденной детской любопытности.
– Да!
Я победно вскидываю руки, а потом усаживаюсь рядом, сгорая от нетерпения. Марта размеренным тоном просит Систему отключить помощь. Приятный женский голос, высоковатый и, по-моему мнению, слишком молодой и резкий – это ее настройка, уведомляет, что все готово. Экран мигает, в самом углу холста всплывает тэг: «личное».
Странно, но Система даже не допытывалась, уверена ли она. Хм-м…
Тем временем Марта расправляет спину, поднимает руки, они дрожат, я вижу собственными глазами, и, на секунду задумавшись, начинает выводить на желтоватой имприматуре холста прерывистый, ломаные контуры гор.
Я слежу, затаив дыхание, скольжу напряженным взглядом вслед только-только рожденным линиям.
У Марты сначала выходит не слишком похоже… Все вроде идет хорошо, очерк вьется и изгибается, Марта меняет нажим, создавая красивый эффект в виражах линий, но вдруг она будто натыкается на какое-то препятствие – фрагмент, что не дается с первой попытки, сложное место, что без подсказок Системы не укладывается в идеальный образ, созданный в мыслях. Она фыркает, морщится и стирает, пробует заново, еще и еще, пальцы белеют, пластины ногтей из розоватых становятся фиолетово-лиловыми, ее тонкие губы все сильнее и сильнее сжимаются, превращаясь в четкую полосу на сосредоточенном, застывшем лице. Глаза горят, они напряжены, так что вокруг пролегла сеточка неглубоких морщинок, брови нахмурены, на кончике носа и лбу – крохотные капельки пота.
Я и сам невольно проникаюсь ее доходящей, кажется, до предела сосредоточенностью, она вся будто сконцентрирована, собрана воедино мыслями, ощущениями, контролем, нервными импульсами на кончике своих пальцев. Она не отступает, а если отступает, то возвращается вновь, пока не получит то, что хочет увидеть.
И постепенно поначалу детский рисунок преображается во что-то иное. Нет, он не выглядит как работа профессионала, не выглядит даже как мало-мальски дельное Изображение – на нем только контур гор с вьющейся темной тропкой, только линии и редкие, неровные штрихи, но я искренне завидую Марте. И восхищаюсь. Восхищаюсь ее талантом и упорством.
Закончив, она молча сидит рядом, усталая и немного раздраженная, задумчиво скользит взглядом по Экрану. А я смотрю на нее и не могу оторваться. Не могу заставить себя прекратить, не могу выдавить ни слова. Я чувствую едва-едва различимый, сладковатый запах ее тела, любуюсь небрежной прядью волос, выбившейся из-за уха, плавным изгибом переносицы, высоким, статным лбом, мягкой бархатистостью щек, завороженно ловлю монотонное движение поднимающихся в такт дыханию плеч, пробегаю глазами по опущенным худым рукам с тонкими хрупкими запястьями. Я забываю дышать и, вдруг почувствовав, что задыхаюсь, уже снова не помню про это.
Она поворачивается и, очевидно, слегка испугавшись моего слишком пристального взгляда, спрашивает.
– Юрген? Что случилось?
Ее глаза постепенно очищаются от задумчивой отрешенности и обретают настороженную ясность. Она ждет ответа, но я не могу разобрать вопроса и неожиданно боюсь, что если промолчу, упущу момент навсегда. Я размыкаю пересохшие губы, мне очень страшно, но я все равно говорю. Говорю, что она прекрасна и … что я люблю ее.
Назад, в жизнь
– Все это просто. Нереально. Странно…
Подчеркиваю каждое слово легким ударом кулака по столешнице, а затем оттолкнувшись от штанги подставки и подтянув ноги, совершаю полный оборот вокруг своей оси на вращающемся стуле без спинки, но с удобным углублением в сиденье. Жилище Мадса медленно проплывает перед моими глазами, сначала ускоряясь, а затем замедляясь. Я торчу тут уже целый день, поскольку дома не могу найти себе места.
Мадс ухмыляется. В Системе около его головы появляется образ того же довольного кота. Сам друг сидит поодаль в мягком низком кресле и работает. Точнее, пытается. Потому что я активно мешаю ему сконцентрироваться.
– Да, ладно тебе. Не придумывай…
Он вздыхает, поворачивается в три-четверти, с неохотой оторвавшись от дел.
– Серьезно, Мадс! Вот что мне делать?
Немного резко бросаю назад на тарелку остатки поломанного хрустящего зернового батончика. У Мадса этого полезного добра навалом, поэтому я не стесняюсь быть небрежным. Правда, теперь повсюду крошки.
– Ха-х… Жить себе спокойно дальше и наслаждаться… Разве нет?
Его густые светлые брови складываются в выразительную дугу. Кажется, Мадса забавляют мои страдания. Он подгибает под себя ногу, окончательно разворачивается и, опирая локти о невысокую спинку кресла, облокачивает прямоугольный подбородок на сложенные руки, а после пускается в рассуждения.
– Сначала ты переживал, что она тебя ни во что не ставит, верно?
Я бурчу, мол, ага, было такое. Догадываясь, куда он клонит.
– Потом вы еле как нашли общий язык и чуть не рассорились несколько раз, так?
– Угу.
Его выпрямленная нога раскачивается в такт словам. А мои пальцы сами собой составляют в тарелке хлебную мозаику.
– Но теперь наконец все хорошо. За плечами чудесный отпуск, вы вернулись домой и-и-и…
Крошки сами собой складываются в горные хребты, чем-то напоминая мне тот рисунок Марты, после которого (или быть может из-за которого) началась вся эта кутерьма.
– Что «и»?
Отвлекшись, я не сразу осознаю, что Мадс замолчал.
– Уф-ф…Да чем ты там занят?!
Он недовольно вздыхает, едва повысив тембр голоса. Затем понимается, довольно неохотно, но ловко выныривая из кресла, подходит вплотную ко мне и не без удивления разглядывает хлебные холмы.
– Вот ты мне сам и скажи. Что «и» …
Улыбается. Видимо, найдя мое примитивное творчество милым и забавным.
Я хочу объяснить Мадсу, что, наверное, просто потерян. Там в горах мы с Мартой всегда оставались вместе, и, если не считать Мадса, никого из знакомых рядом не было. Не было рутины, работы, мелких будничных проблем. Мы чувствовали себя спокойно, расслабленно, наслаждались обществом друг друга и той новой гранью взаимных отношений, что так внезапно открылась перед нами.
Но возвратившись домой, мы снова вдруг застыли, замолчали, похолодели, разошлись. Я пытался расшевелить ее разговорами о творчестве, об искусстве, но она игнорировала их. Посвящал в свои тревоги и мысли, но не дождался ни поддержки, ни взаимной открытости, ни ответа. Все изменилось. Мы стеснялись, сами понимая, как это глупо. Нам стало неуютно вдвоем, и мы не могли побороть эту скованность. Я тосковал по Марте, однако сам не понимаю отчего, не смог даже поцеловать ее в губы, когда вчера встретил в общем пространстве Создателей, хотя видел – она ждала этого, а потом так поспешно подставила щеку.
Поэтому, да, я потерян, сбит с толку и, самое главное, уже начинаю жалеть. Нет, не о том, что признался Марте. Я сожалею, с грустной тоской вспоминая маму, что мы теряем время, то драгоценное время, которым могли бы наслаждаться. И не понимаю, как исправить все и вернуть его.