Марта косится на Экраны, ее голос неестественен и натянут. Вокруг еще держится странная, будто лишенная времени и пространства, атмосфера законченного откровенного разговора, но реальность потихоньку уже возвращается на свое место.

– Ага. Вот, думаю…

Я поворачиваюсь вполоборота, чтобы видеть и ее, и комнату.

– … Как бы сделать следующее Мгновение… Может, подскажешь?

Опять улыбаюсь. И она, довольно вскинув вверх кончик носа, широко улыбается в ответ.

– Еще бы…

Спрыгивает с табуретки.

– Я точно знаю, как сделать лучше!

Интервью

– И так, Юрген… Расскажи нам, как все началось? Наверное, из-за того, что ты работаешь Создателем или …

Взгляд блестящих, томно прикрытых глаз стремительно переходит ко мне. На лице моего собеседника легкая ободряющая улыбка, он удобно расположился в просторном круглом кресле, закинув ногу на ногу и облокотив руки о подлокотники. Элегантный узкий костюм не стесняет движения, волосы собраны и убраны назад, на запястьях поблескивают тонкие кольца браслетов, он выглядит идеально на фоне темной матовой обивки кресла, выхваченный четким кругом света из однотонных полотен пола и стен.

– Да-да… э-э-э…

Я, выпрямившись по струнке, сижу на краю собственного дивана и тоже улыбаюсь, не так непринужденно и открыто, но стараюсь изо всех сил. На мне почти черные брюки и точно такой же джемпер, узкий, слегка в обтяжку, с длинными рукавами и глухим воротником. В комнате душно, хотя Система включила на максимум всю вентиляцию. По спине, меж бугров напряженных, подрагивающих мышц и сведенных вместе ребер, в ложбинке позвоночника медленно стекает, раздражая кожу, тонкая холодноватая струйка пота. Его липкая пелена выступила уже и на лбу, но тут своей тенью меня спасает шляпа. Я сильно нервничаю и не уверен, что мне удается это скрыть.

– … Точнее, конечно, это тоже, но не совсем....

Я усмехаюсь. Хотя скорее это похоже на душераздирающий вздох.

– Любовь к творчеству у меня с детства. Мама…

Лицо на Экране понимающе кивает. А мне от мысли о маме становится одновременно и тяжелее, и легче.

– Моя мама много работала с Изображениями, так что вроде как я всегда жил в этой среде.

– Ага…

Собеседник принимает задумчивый, озадаченный вид, обхватывает пальцами выразительный прямоугольный подбородок, едва наклоняет голову и хмурится.

– То есть, поэтому ты и решил обратиться к старым традициям? Устремить взгляд в прошлое…

Вид из задумчивого становится таинственным.

– Ну, не только поэтому…

Я снова улыбаюсь. Кажется, начинаю потихоньку расслабляться, а мой язык перестает заплетаться даже на самых простых словах. Разжимаю сомкнутые в тугой замок побелевшие пальцы, развожу руки.

– Хотя, стоит признать, впечатления детства, когда я впервые видел те старые картины, сильно на меня повлияли. Просто я подумал, что все стараются выдумать что-то новое. Однако, новое…

Мы заканчиваем синхронно, будто закадычные друзья и понимаем друг друга с полуслова.

– … это всегда забытое старое.

– Браво, Юрген! Как умно!

Человек на Экране сводит вместе длинные худые ладони. Он выглядит воодушевленным, нетерпеливым, любопытным, раскованным, и его энергия, настрой невольно передаются мне.

– Да…

Я смущенно отмахиваюсь.

– … Ничего необычного. Каждый так может.

Шляпа чуть сползает на лоб, и приходится в очередной раз поправлять ее, аккуратно подтолкнув пальцем назад за широкие поля. Вообще я не очень понял, зачем она нужна, по-моему выглядит глупо, по-стариковски, а еще жутко мешается, но это было одно из условий интервью, и я не стал спорить. Надо, так надо, когда тебя приглашает Лицо, глупо отказываться из-за такого мелкого повода.

– Твои первые Мгновения, Юрген …

Мой собеседник продолжает, добавляя к речи сдержанные жесты.

– … для многих стали настоящими откровением. Скажи, как тебе удалось добиться таких потрясающих эффектов?

Я невольно вспоминаю ту ночь в компании Мадса. Усталость, тошноту, попытки… Пф-ф.

– На самом деле, с начала все было очень сложно и запутанно. На первое Мгновение у меня ушло, ты не поверишь, …

Выдерживаю драматическую паузу.

– … шесть часов …

Лицо на Экране расплывается в маске искреннего удивления.

– Ого!

Соглашаюсь, снисходительно улыбаясь.

– Да. Это просто кошмар!

Собеседник приходит в себя. Добавляет.

– На зато какой результат!

Подхватываю.

– Да, как ты знаешь, все получилось идеально. А дальше, дальше благодаря Системе стало куда проще.

– И ты даже выпустил свой шаблон, верно?

Я киваю.

– Ага. Хочу, чтобы каждый смог повторить мой опыт, создать что-то свое, не тратя на это…

Смеюсь.

– … пол жизни.

Лицо на Экране смеется в ответ.

– Правильное решение…. Однако, тем не менее, Мгновения были лишь началом твоей истории, ведь особую любовь всего Общества, и мою, к слову, тоже…

Он на секунду разворачивается и говорит это зрителям.

– … ты завоевал уже как «старый мастер».

Эффективно понижает тембр своего бархатистого приятного голос. Так что мое прозвище звучит как мягкий, таинственный шорох.

– Наверняка, выбрать подобный путь было непросто?

– Очень.

Это правда. Когда я услышал то предложение Марты, это казалось полным безумием.

– Мы привыкли, что каждый раз нам предлагают все более комплексные, более яркие, реалистичные вещи. Так и есть. Поверьте, я – Создатель, и прекрасно это понимаю.

Прижимаю ладонь к груди.

– Однако, а вдруг распыляясь на много, мы тем самым забираем сами у себя возможность полностью погрузиться в главное и насладиться им?

Я повторяю Марту слово в слово. Помню, сначала чуть не засмеялся, а потом, намного позже, попробовав, понял глубину и гениальность ее идеи. Она знала, что говорила, она сама уже много лет следовала своему совету, но никто кроме нее не догадался…

– Осознать замысел автора, пройти за его мыслью, за его чувствами, вобрать в себя его ощущения, переживания. Разве не из-за них мы вообще беремся создавать что-то? Разве не ими мы хотим поделиться?

Собеседник кивает.

– Вот так я и решил: надо убрать все лишнее и оставить главное.

На самом деле, так решила Марта. Мы поспорили, и я уступил.

– И, как ты видишь сейчас, …

Я, уже не боясь, смотрю в лицо на Экране.

– … это сработало.

***

Впереди лишь тьма. Бесконечная черная ткань пространства. Подернутая редкими всполохами несоизмеримо крохотных точек света…

– Юрген, аккуратно!

Тревожный голос Мадса моментально приковывает мои глаза к ступеням. Их всего две, они широкие, каменные и немного скользкие, по торцам пробегают веселые змейки яркого неоново-зеленого света.

Позади с тихим «бух» закрывается дверь. Обдав спины легким ветерком прохладного воздуха, она лишает нас единственного источника освещения. Мир тонет в темноте, перед глазами несколько секунд еще пляшут его остатки, и мне становится страшно. Не так я представлял себе хранилище великих произведений искусства прошлого.

– Мадс, а что так темно?

Спрашиваю громко, чтобы унять панику. Наблюдая за змейками, спускаюсь по лестнице.

– А-а… Сейчас… Стой на месте.

Мадс, кажется, уже ушел дальше меня. Его голос разносится не слишком гулким, но все-таки заметным эхом, из чего я делаю вывод, что помещение тут должно быть большое. Послушно остановившись, с любопытством оглядываю темноту. В ней, словно в странном ночном небе, поблескивают разноцветные звезды-огоньки, изредка отражаясь то ли в стеклах, то ли на панелях гладкого пластика или металла, а может мне просто кажется…

– Так…

Что-то громыхает, и в паре метров зажигается свет. Лампа с большим плафоном в виде перевернутой чаши для фруктов, установленная на высоком плоском столбе, а под ней – выбеленный в конусе лучей Мадс.

– Здесь обычно не работает освещение. Людей нет, а для картин вредно.

Я подхожу ближе, с удивлением замечаю за спиной Мадса широкие полотна уходящих в глубину помещения нерабочих траволаторов и аккуратную скамейку, будто на остановке транспорта.

– Хочешь, кратко расскажу, как все устроено?

Мадс, кряхтя, опускается на сиденье.

– Ага.

Довольный плюхаюсь рядом. Отзвуки шуршания нашей одежды, перекатываясь и сплетаясь в причудливый шум, постепенно замолкая, облетают пространство. Мы сидим в световом круге вдвоем, одни, окруженные искусственным звездным небом и тишиной.

В предвкушении замираю, люблю, когда Мадс объясняет технические штуки, он хоть и Архитектор, но очень много знает про Хранилища.

– В общем, сейчас мы на одной из станций…

Он машет рукой за плечо.

– … Здесь можно зайти на траволаторы. Первые идут по этому залу, они медленные и двухуровневые, мимо картин по кругу. Вторые, более быстрые, сквозные, доставят, если необходимо, к станциям в других залах. Сразу предупреждаю, без траволаторов тут лучше не передвигаться. Для начала, это очень долго, неудобно, да и заблудиться легче-легкого…

– Понял.

Киваю, добавляя.

– А-а…а.. где картины?

– Ха-х…

Мадс водит ладонью в темноте.

– На стенах, где же им еще быть?!

Смеется.

– Каждая, в своей изолированной ячейке… Оптимальные условия, индивидуально подобранная климатическая настройка.

– Ого!

Я впечатлен, хотя, конечно, по-прежнему ничего не вижу.

– Да, здесь одна из самых совершенных систем хранения в мире!

Подхватывая мой восторг, Мадс хлопает руками по бедрам. За пластиком очков его глаза сверкают. Продолжает.

– Полная автономность, гибридная каталогизация, легкий доступ к любому…

Он наставительно грозит мне своим кривоватым указательным пальцем в белой перчатке.

– … любому, Юрген, а их здесь тысячи, произведений!

– Отсутствие света?

Пытаюсь пошутить. Но Мадс лишь обижено цокает языком.

– Ладно-ладно… Прости.

Вскидываю руки. Мое терпение тает.

– Знаю, тут все супер. Но, серьезно, Мадс. Почему тогда тьма такая, что хоть глаз выколи? Где это все великолепие?

Вместо ответа Мадс недовольно фыркает, а затем нехотя поднимается на ноги. Я тут же вскакиваю следом.

– Пф-ф… Так и быть, непоседа, пошли…

Мгновение 2

Впечатления

– А дальше?!

Марта, кажется, не может усидеть на месте. Я, пользуясь моментом, нарочно не спешу: закидываю ногу на ногу, обхватываю руками затылок и откидываюсь назад, растягиваясь вдоль мягкой спинки дивана.

– Юрген!

Марта недовольно тычет меня в бок.

– Ну, дальше мы пошли по траволатору. Посмотрели картины.

– И-и-и?!

– В общем, мне не понравилось.

Губы Марты сами собой открываются, складываясь в смешной круг.

– Что-о? Не понравилось?!

Она в шоке. А я жутко доволен.

– Ага, какое-то все… простенькое, знаешь, несуразное. Цвета – тусклые, желтые, невыразительные. Рисунок – так себе. Идеи, в основном, вторичные…

Кривлюсь, улыбаюсь кислой улыбкой.

– Совершенно не впечатляет.

– Как так? Может… может вы не то смотрели?

Марта озадачена. На лбу пролегла глубокая складка, а пальцы уперты в подбородок.

– Ты хоть названия прочитал? Мадс, он запросто все перепутает…

– Да, конечно. Все в порядке.

Успокаиваю ее.

– Это залы для посетителей. Там отбиралось самое лучшее. Мадс мне объяснил, самые популярные произведения по запросам. Короче…

Делаю важное лицо.

– Все эти шедевры уже устарели. У нас теперь каждый второй лучше делает.

– Понятно.

Марта грустно вздыхает.

Признаться, я и сам был очень разочарован после нашей с Мадсом дерзкой вылазки. Сколько его упрашивал, так надеялся, что наберусь там опыта, материала, вдохновения, идей, скопирую пару картинок для Потока, получу тонну реакций, а вышло так себе… Хотя мне, в принципе, жаловаться нечего, я сделал Мгновение по мотивам путешествия, и оно произвело фурор. Так что теперь наряду со «старым мастером» меня считают еще и безумным Создателем, вроде тех Лиц, что постоянно творят всякую дичь.

Ха-х, честно, это согревает мою душу куда больше, чем успех парочки Изображений. Опять посыпались приглашения на интервью, на работе все хотят вживую услышать истории, а я рад поболтать. Затмил и удивил даже Марту, что особенно приятно.

– Знаешь, а ведь это странно…

Марта продолжает.

– В Мгновениях собраны те же картины, верно?

– Ага.

Киваю, понимая к чему она клонит. Ну, Марта, милая, будь оригинальней, такое меня уже сотню раз, наверное, спрашивали.

– Так почему они тебе тогда там показались скучными, а в Мгновениях нет?

Ответ прост. Сама могла бы догадаться.

– Наверное, потому что в Мгновениях я их ни разу не видел. Зачем нужен всякий мусор, если есть рекомендации Системы, где мне все подходит, все радует и собраны любимые картины?

Обычно на этом дальнейшие расспросы заканчиваются. Но Марта… Марта… Ох, не нравится мне, как вдруг загорелись ее глаза.

– Постой-постой…

Она смотрит, чуть прищурившись, словно хитрая кошка.

– Ты что, даже не посмотрел свои любимые произведения, Юрген? Ох-хо-хо… Почему?

Торжествует. А мне вдруг становится совсем не по себе, вдоль позвоночника медленно пробегает неприятный холодок. Я напрягаюсь, опускаю руки. Действительно, почему?!

– Ну, мало времени было. Мадс меня подгонял, а они неизвестно где…

Неправда, неправда и неправда. На самом деле, просто не пришло в голову. Как глупо и банально!

– Ага-ага…

Марта мне ни на йоту не верит. Кивает, улыбается широко и довольно. Мы вмиг будто поменялись ролями. Теперь я сижу, повесив голову, а она купается в лучах победы.

– Но я обязательно посмотрю еще. Вернусь… Когда, когда…

Но она уже не слушает. Да я и сам не слушаю… Слова бесцельно сотрясают воздух, а во мне опять растет и набирает силы, будто готовая рассвирепеть буря, серая, неприятная, горькая обида.

Другой Мадс

Мадс – непростой человек. Обычно кажется, он – темная скала, горделиво возвышающаяся посреди шумных людских волн, непоколебимая и неподвластная ни ветру переживаний, ни морю сомнений, или, быть может, дерево с развесистой, пушистой кроной, толстыми переплетенными ветвями и глубокими, надежно впившимися в землю корнями, могучее и твердое, как сталь, истинное украшение любого леса. Обычно Мадс – это синяя глубина океана, та, в которую хочется всматриваться вечно и которая всегда манит тайнами, однако так редко на самом деле открывает их хоть кому-то, нерушимое спокойствие и уверенность внутри постоянно изменяющейся поверхности.

Однако мало кто знает, что на самом деле Мадс – это дюнный песок, это пустыня, что порой превращается из мирного, тихого места в ненадежное, зыбучее бедствие…

В такие дни он просто приходит ко мне без предупреждения, без спроса, заходит в комнату, садится на диван и говорит: чаще о своем прошлом, реже – о настоящем, практически никогда – о будущем. Долгий монолог, пока не иссякнут силы, пока не пересохнет горло, пока не отпустят разум внезапно пробудившиеся чувства. А я слушаю, бывает пугаюсь его, бывает жалею, не всегда понимаю, иногда теряю ход его витиеватых мыслей, но всегда поддерживаю.

Негласный договор. Один, доверившись, обнажает душу, а другой с трепетом и уважением принимает это знание как дар, хранит и дорожит им. И не важно, приятно или тягостно оно есть. Ведь если подумать, разве не в этом суть дружбы?

– Ты же знаешь, я был Архитектором…

По лицу Мадса пробегает знакомая мне легкая дрожь, высокий лоб темной линией разрезает глубокая складка, его глаза – мрачно-голубые, с расширившимися блестящими зрачками, тонут в маске мягких теней, а руки – крупные пальцы, широкие ладони, чуть подергиваясь, опускаются на колени. Он сидит, и напряженный, и рассеянный, натянутый словно струна невидимым усилием собственных переживаний, но в то же время уже будто уставший от них, кособоко опирается плечом о спинку дивана. Одна нога – расправлена, ступня на полу, другая – полусогнута и подтянута под себя. Голова слегка наклонена в сторону, так что рыжевато-медные кудри несимметрично рассыпались по обе стороны от лица.

– Точнее…

Усмехается сам себе.

– Остаюсь им до сих пор, конечно.

Смотрю на него и думаю, что если бы ни высокий рост, ни выступающий под одеждой характерный рельеф упругих развитых мышц, ни крупные, по-взрослому расставленные черты Мадс сейчас легко сошел бы за попавшего в передрягу подростка.

– Но… В общем, помнишь, я говорил, что давным-давно сразу после учебы был в Первых Архитекторах.

Поднимает на меня вопросительный взгляд. Я киваю. Первые Архитекторы – знатоки Системы, такое сложно забыть.

– И ушел оттуда через несколько лет, хотя, что тут скрывать, чертовски любил это дело!

Его пальцы напрягаются, впиваясь и сжимая тонкую ткань одежды, а от подушечек вверх, вытесняя привычный розовато-бежевый тон кожи, медленно расползается желтовато-белая бледность.

– Я ушел и теперь, кажется, буду сомневаться в этом весь остаток жизни.

Он поворачивает голову, задумчиво смотрит в сторону. Тень отступает, и я вижу, как едва-едва подергивается сеть мелких морщинок вокруг опущенных кончиков его глаз.

– Но не хотел бы поступить иначе. Я не жалею. Нет, не жалею. Скорее… скучаю…

От горечи его усмешки мне становится не по себе.

– Ты скучаешь по …?

Не могу понять его до конца.

– Скучаю по загадке, которую так и не смог разгадать…

Он улыбается: грустно и тоскливо.

– Скучаю по размышлениям. Эх, Юрген, так приятно думать!

– Думать?!

Наверняка, мое лицо сейчас выглядит ужасно глупо. Ведь Мадс смеется и кивает.

– Да, думать. Анализировать, искать ответы, мыслить, одним словом. Вот ты Создатель, создаешь Изображения, а Архитекторы, они творят Систему, творят мир. Хотя…

Мадс поправляется.

– Творят – это, конечно, громко сказано. Сейчас в основном слегка улучшают, поправляют, полируют, понимают…

Он вновь обращается ко мне.

– Знаешь, Юрген, сколько времени уходит, чтобы осознать ее всю?

Я мотаю головой.

– Нет, конечно, откуда?

– Вот и я не знаю. Но почти точно больше, чем может позволить себе человек. Поэтому Первых Архитекторов так много. Каждый годами разбирается в своем кусочке, в определенном аспекте, точно отведенных ему границах кода…

Он, забывшись, приподнимает руки и чертит ими эллипсы в такт вырывающимся словам.

– … По одиночке они – просто люди, но вместе, вместе они становятся гораздо большим, чем просто совокупность собственных знаний. Вместе они способны осознанно изменить ее, а значит и мир.

Вздыхает.

– Как Архитектора меня научили думать, мне показали метод и дали задачу. Но я был не согласен тратить на нее всю свою жизнь и ушел. Ушел заниматься Мгновениями – манящей идеей на стыке чувств и разума.

Пальцы, застыв, опять безвольно падают на колени.

– Ты не подумай плохого, Юрген, мне нравятся Мгновения, они похожи на чудо, на магию, на рукотворное волшебство, однако все-таки это немного другое. Я узнал про них практически все. И теперь скучаю…

Мадс опускает голову, тени плотной вуалью обхватывают лицо, скрывая его от моих глаз. Ощущаю, между нами привычная пропасть, и знаю, мне никогда не оказаться с ним на другой стороне.

– Скучаю по тому времени, когда все мои мысли занимала лишь Система… Скучаю по тому чувству, по той надежде, что однажды я решу ее сложную загадку и тоже стану большим, чем я есть.

Его голос затухает и садится.

– Вместе с другими стану большим, чем просто Мадс, большим, чем человек.

Поездка

На белом бочке транспортной капсулы играет свет. Довольный, перекатываясь на глянцевой поверхности, он вдруг то засияет меткими прострелами тонких лучиков, заставляя щуриться и распуская перед глазами фейерверки разноцветных точек, то вмиг растает, не ведая беды, угодив в лапы губительной сыроватой тени каретки. Я наблюдаю за ним до самой последней секунды посадки и, уже устроившись внутри, на мягком удобном сиденье, грустно улыбаюсь ему на прощанье.

Звучит приятный голос диктора, затем трескучий перезвон пряжек ремней безопасности, и вот наши хрупкие тела медленно-медленно вдавливает в бархатистую обивку кресел невидимая скорость.

Марта сидит рядом. Внутри мы вдвоем, и от этого и хорошо, и неловко – настроение у нас обоих паршивое. Я все страдаю после своего неудачного путешествия, она тихо вздыхает по неизвестной мне причине. Надо было вообще отменить всю эту поездку, однако мы в своей общей апатии про это даже не заговорили.

– Марта… Марта…

Я, еле-еле отлипая от сиденья, аккуратно трогаю ее плечо. Она сначала вздрагивает, так что я рефлекторно одергиваю руку, а потом поворачивается, неохотно перекатывая голову по спинке кресла с одной стороны на другую. У нее под глазами синяки, лицо совсем бледное в неярком, сероватом свете капсулы.

– Что с тобой?

Она хмурится. Не хочет отвечать. Однако я не сдаюсь. Ловко просовываю руку сквозь ремни и сжимаю в своей ладони ее хрупкие холодные пальцы.

– Давай, расскажи.

– Это из-за Общества…

Она отворачивается, на щеках разливается легкий румянец – от смущения или, быть может, стыда.

– Тебе вот хорошо…

Она говорит в стену, но я вижу, как от волнения напрягаются мышцы на ее тонкой шее.

– Каждый раз больше и больше реакций. Что бы ни сделал, все нравится. А у меня…

Она вздыхает. Тяжело и горько. Опускает голову и взгляд на наши переплетенные руки.

– Не понимаю. Я отличный Создатель. У меня крутые работы. Но почему, почему, Юрген, они все равно выбирают все самое бездарное и глупое?

Услышав ее слова, я невольно отшатываюсь, моя рука выскальзывает, пальцы раскрываются, но она тут же крепко-крепко хватает их, не давай даже сдвинуться с места, бесконтрольно впивается в кожу полумесяцами ногтей. Поворачивается, и в ее глазах стоят слезы.

– Прости, я-я…

Начинает всхлипывать, крупные капли резво сбегают сверху вниз по лицу, бледному с пылающими красными пятнами.

– … я не имела тебя в виду.

Улыбаюсь, не без внутреннего усилия.

– Хорошо.

И она наконец разжимает хватку. Украдкой кошусь на свои ладони – кое-где кожа покрыта яркими ало-бордовыми полосками с беловатым контуром.

– Так почему, Юрген?

Она еще плачет, иногда смахивает слезы, иногда чуть всхлипывает, сотрясаясь всем телом, но смотри на меня в ожидании ответа.

– Не знаю…

Я пожимаю плечами и усмехаюсь.

– Просто котиков любят все, особенно в Мгновениях, а картины – нет. Люди, что с них взять? … Постой. Так ты из-за этого расстроилась? Из-за реакций?

Она кивает.

– Ага…

Вот бы не подумал?! Марта! А казалось, такая сильная и независимая, всегда полагал, ей вообще на них наплевать.

Она отворачивается и поясняет, чуть жестикулируя нашими сцепленными руками.

– Недавно добавила в Поток работу. Мне она очень нравится, наверное, лучшая, за последнее время точно. Ты же видел, да?

Киваю.

– Видел.

– А ее будто и не заметили вовсе, понимаешь? Реакций меньше, обсуждений почти нет. Никто толком даже к себе не добавил: ни в шаблоны, ни в образы, никто не копирует. Такое ощущение, что все слепые… Пф-ф!

Начинает распаляться и злиться.

– Понимаю, Марта.

И правда понимаю, знакомое чувство.

– Однако нельзя же постоянно нравится всем?!

Мне так Мадс сказал, и это объективная правда.

– Ага…

Она наклоняет голову набок и ухмыляется с легким налетом непривычного для нее едкого сарказма. На щеках еще блестят, высыхая, дорожки слез, а во взгляде уже полыхает огонь.

– Но Лица же нравятся! Съел?

Закатываю глаза и замечаю с нарочным придыханием.

– Лица это другое. Они – Лица…

Марта фыркает.

– Да, ладно, они такие же как мы, люди!

– Но все-таки Лица.

Я кисло улыбаюсь собственному несмешному каламбуру, в тайне надеясь, что это как-нибудь закончит наш опять плавно перетекающий в спор разговор.

Марта несколько секунду выжидательно смотрит на меня, настолько пристально, что по спине пробегают неприятные мурашки, а потом вдруг тоже улыбается.

– Лица, так лица…

Я с облегчением выдыхаю.

– Ну, вот и все.

Лица

– Нет, Мадс, правда, откуда берутся Лица?

Мадс окидывает меня долгим, насмешливо-недоверчивым взглядом, будто не может решить – это я сейчас серьезно или просто решил в очередной раз подшутить над ним.

– Хм… Что совсем плохо отдохнули?

Понижает голос. Переводит тему.

– Да, нет…

Я отмахиваюсь.

– … Отдохнули отлично.

Мы вместе обедаем. У Мадса сегодня совместные часы, а я просто выполз из дома, чтобы составить ему компанию и заодно поговорить. На улице погожий денек, так что мы уютно расположились на открытой веранде и во всю наслаждаемся мягким, теплым солнцем, пушистыми облаками, порой уже без всякого удовольствия морщась от редких порывов игривого прохладного ветра.

– Но все-таки, …

Он, продолжая жевать, недовольно косится, поняв, что так легко ему от разговора не отделаться.

– … откуда?

– Юрген!

– А-а-а?

Настойчиво делаю вид, будто не замечаю раздраженных интонаций в его спокойном обычно голосе.

– Ты серьезно?!

Бросает обед. Вздыхает. Аккуратно прижимая хрустящую бумагу к губам, промакивает рот салфеткой. Я киваю.

– Угу.

– И сам не знаешь?!

– Ну…

Пожимаю плечами.

– Когда-то они были обычными людьми, потом их Потоки просто стали мега популярны в Обществе, привлекли много внимания. И они превратились в Лица. Это ясно.

Мадс закатывает глаза. Мол, и зачем спрашивал. Возвращается к обеду.

– Но…

Я не отстаю.

– Кто конкретно решил, что именно они должны быть Лицами, Мадс? Популярных Потоков завались. Вот, например, мой или Марты. Почему мы не становимся? Давай, отвечай, господин Архитектор.

Мадс хихикает.

– Ох… Эта женщина тебя совсем испортит, Юрген. Теперь вот в Лица захотел, да?

Я фыркаю, недовольно, но с улыбкой.

– Нет. Просто стало интересно. Так кто?

– Система.

– Хм… Ясно. Так и думал. Пф-ф…

Киваю и продолжаю кушать. А Мадс все не отводит от меня внимательного, изучающего взгляда, украдкой следит за мной из-под занавеса густых рыжеватых бровей. Ветер легко треплет его кудри, шумит в ушах, ласково колышет шелестящую листву деревьев под террасой кафе. Мы сидим так пару минуту, молча занимаясь каждый своим обедом, пока наконец Мадс не решается озвучить вслух причину своих сомнений.

– Расстроен чем-то?

Я качаю головой. Аккуратно опускаю приборы в пустой контейнер.

– Нет, конечно. С чего бы?

Мадс делает то же самое и снова промакивает губы салфеткой. Отмахивается.

– Всего лишь предположил… Выглядишь нервным, усталым, задаешь странные вопросы. Будто и не ездил отдыхать в Полис.

Грустно смеемся вместе. Я вздыхаю. И как он все замечает?

– На самом деле, да, но немного. Ничего такого…

Не хочу объяснять, что все дело в словах Марты о нашей вылазке в Хранилище, Мадс Марту и без того уже, мягко сказать, недолюбливает, поэтому разговор невольно повисает в воздухе. Но для нас такое привычно, да и обед закончен.

– Идем?

Он кивает.

– Идем.

Мы встаем из-за стола, подхватываем грязную посуду, в несколько ловких, отработанных годами движений складываем лотки в компактные кубики и отправляем их в мусорные отсеки, оставляем рядом с ними, в автомате, использованные приборы.

Выходим с террасы, по очереди сбегая по крохотной лесенке, в хаосе ритма топаем подошвами о деревянное покрытие ступеней, затем аккуратно спускаемся вдоль отсыпанной дорожки с зеленого холма, который на самом деле – крыша другого здания. Мадс довольно потягивается, словно объевшийся кот, улыбается мелькающему сквозь облака солнцу. А я иду рядом, смотрю на него и думаю, как бы мне так извертеться и напроситься на еще один заход в Хранилище, не испортив при этом Мадсу его только что приобретенное хорошее настроение.

Гнев

– Что?!

Я не верю собственному слуху. Смотрю на Мадса сквозь пластик очков и просто недоумеваю. Это не укладывается в голове.

– Нет ее, говорю.

Мадс повторяет, громче и четче, отрывает взгляд от синевы экрана. Искаженное отражение пиксельного поля мелькает на его линзах прямо поверх тусклых из-за тени надбровных дуг глаз, создавая странный, немного пугающий эффект потустороннего свечения.

– Как нет?!

Он, прищурившись, глядит на меня и усмехается.

– Это ж тебе не Мгновения, Юрген. Привык к хорошенькому. Она в другом Хранилище. Вот…

Поворачивается, пару раз смахивает что-то на экране, облокотившись тыльной стороной свободной руки о его рамку и тыкает пальцем.

– … тут.

Я делаю полшага вперед, смотрю. На карту с красной пульсирующей точкой. На карту с другим континентом.

– Ох, ё-ё!

Из моей груди вырывается то ли вздох, то ли стон, то ли сдавленный крик. Мадс смеется.

– Ага, противоположный конец мира.

– Да как так?! Что это, вообще, такое?!

Я отхожу от стойки и оглядываюсь, задрав вверх подбородок. Беспечно провожу ладонбю в чистой перчатке по липкой, влажной коже лба. Шершавая ткань жадно впитывает пот, оставляя на белом материале отчетливые серые сальные подтеки. Мадс рядом наблюдает, с укоризной скрестив на груди руки.

– Ну и зачем ты это сделал?

Но мне уже все равно. Я его даже не слушаю. Не желаю слушать. Я чувствую, что меня нагло обманули. Провели вокруг пальца и оставили ни с чем. Все эти картины – просто хлам, никому не нужный мусор, медленно рассыпающийся, растлевающий, распадающийся на части, существующий лишь потому, что кто-то когда-то посчитал их достойными такого внимания и запечатал в это Хранилище.

К чему они, если их нельзя просто взять и посмотреть, для кого и для чего, если портятся даже от элементарного света, а самое главное зачем? Зачем они, когда есть Система, изображения и Мгновения. Зачем это дряхлое псевдоискусство, если у нас лучшее и новое?!

– Почему? Почему это … это все…

Чувствую, как внутри тела будто цунами, пока лишь легкий намек, дымка на горизонте, но скоро гигантская волна достигнет берега и обрушится на него всем своим неотвратимым и разрушительным гневом, во мне медленно закипает растерянная ярость. Взгляд скользит по кругу. Металл, лестницы, полотна, стекла, холсты, багеты, огни, темнота, и снова-снова… Калейдоскоп, из которого я не могу вырваться. Калейдоскоп лжи, фальши, разочарований, обид, грусти и тоски. Он уже готов навалиться на меня, поглотить и забрать с собой. И я хоть могу, не хочу убегать.

– Юрген?

У меня кружится голова.

– Юрген?!

Это все такое же тусклое и ненастоящее, мертвое, придуманное, забытое.

– Юрген…

Я слышу голос мамы, и замираю, как вкопанный.

– Смотри внимательно, Юрген.

Она одновременно и строга, и улыбается. Угадываю это по интонациям. Слова звучат прямо около уха, но я оборачиваюсь, а ее нет.

– Не пугайся, все нормально. Я рядом.

Она, ощутив мою растерянность и страх, тут же успокаивает. Тон становится мягким, певучим и мелодичным. Словно она рассказывает мне сказку на ночь.

– Смотри внимательно, милый. Что ты видишь?

Мир вокруг темнеет. Она замолкает.

– Мама?

Я кричу. И голос не мужской, а по-детски звонкий.

Темнота рассеивается. Передо мной стена и картина.

– Что ты видишь, Юрген?

Она повторяет вопрос. Я отвечаю. Перехожу от фигуры к фигуре, привычно перечисляю детали. Мне нравится цвет: очень ярко, смело и живо, нравится выверенная симметрия композиции, которая не раздражает глаз, словно ее создатель высчитывал и выстраивал все по линейке, нравятся изгибы линий, они идеальны и в них нет изъянов от подрагивающих рук, неловких движений или плохо заточенного грифеля. Но отчего-то от каждого взгляда на эту картину мне как-то не по себе: неудобно, некомфортно, страшно. И постепенно чувство усиливается. Обрываю рассказ, спрашиваю.