Ей стало неуютно на внезапно потемневшем кладбище, в спину дул совсем не по-летнему холодный ветер, тучи усиливали тревогу, а близкое соседство со смертью мало кого оставляет счастливым и радостным. Никого не оставляет. Она ускорила шаг, но вдруг остановилась как вкопанная, уставившись на могилу, к которой ноги сами ее привели. Афонина Елизавета Павловна. Внутри все похолодело, очередной порыв холодного ветра пробрал до мурашек. Это же ее имя. А дата смерти – ее день рождения, через три дня.
– Девочка, не найдется ли у тебя спичек?
Она вздрагивает, а я стою уже рядышком. Спичек у нее, конечно, не оказалось, откуда у нее спички. Неужели прабабка твоя покойная не научила внучку, что в таких местах с незнакомцами, спичек просящими, говорить не стоит. Не научила, ведьма старая, а нам потом мучайся с детьми неразумными.
С тех пор и приглядываю за ней, таскаюсь незримо, только надоело оно мне смертно. Не пользуется она силою свой, как ни стараюсь подсказывать, не слышит. Во снах прихожу, в окно стучу, только непробиваемая она, точно глухая. Глупостями какими-то занимается, на работу ходит, как будто мало им было крепостничества, силы растрачивает, не приобретая, по мужикам никчемным убивается. А прабабка, с могилы той, и не приходит к ней, сама не знает, старуха, кому силушка ее досталась. Нехорошо умерла, сама мучается и детей своих мучать будет.
***
Она сидела на холодном мраморе, смотрела, как река уносит вдаль какую-то сухую ветку и было ей так хорошо и радостно, что готова весь мир обнять. Как будто сбросила она камень тяжелый с души, развеялись тучи внутри, и показалось теплое, мягкое солнышко.
Простить и отпустить – такая простая истина, так много раз слышанная, но непонятая. Так оказалось легко сдуть внутри себя чувство, как воздушный шарик улетело оно в небо безоблачное. Не было больше тоски у нее на сердце, покинула ее печаль, ушло отчаяние, ушло страстное желание его видеть, слышать, чувствовать его прикосновения. Как ножом отрезало. Нет больше печали, нет тоски любовной, боли нет, страх растворился, так туман над рекой.
Ей было радостно. Мне было радостно рядом с ней.
***
На даче, после смерти родителей, он бывал нечасто. Родители погибли, когда ему исполнилось тридцать – разбились в аварии, врезавшись в фуру на шоссе, по которому он сейчас ехал. В машине играло радио, голосом диктора он пытался заглушить мысли и девушке, которую он оставил в Москве. Проходная, казалось бы, девчонка, уже сотня таких была, но упрямые мысли, отказываясь его слушать, снова возвращались к ней.
Он никогда не планировал знакомить ее с семьей, но она столкнулась однажды с его мамой, которая заглянула в гости без приглашения. Они сразу другу не понравились. Девушка считала странным, что мама приезжает к нему три раза в неделю без договоренностей, а ему было совершенно все равно на то, что она думает по этому поводу.
– Лучше бы она никогда вообще не приезжала! Свалила куда-нибудь подальше и не лезла в нашу жизнь! – кричала она в запале очередной ссоры.
Таких криков и разговоров с сторону своей матери он не потерпит. С чего она взяла, что есть какая-то “наша жизнь”, их общая? С этим, отношения были их были закончены. А через сорок дней родителей не стало. Мама больше не приедет никогда.
Венок на месте гибели родителей привычно полоснул тоской по сердцу. Они ушли преждевременно, маме едва исполнилось пятьдесят, отцу было пятьдесят шесть. Так и не пожили на пенсии, не увидели внуков. Оставили только ему двухкомнатную квартиру в Москве и старую маленькую дачу с покосившимся деревянным сарайчиком. В мире он остался один, родственников у него не было, от друзей к тридцати годам отдалился, да и не был особо никогда ни с кем близок.