Только отъехали, как жена радостно начала комментировать все, что видит за окном, а на меня, вдруг, напали тревожные мысли. Мы поздно вечером едем с какими-то подозрительными арабами, которые, как показало ожидание на заднем дворе аэропорта, шугаются полиции. Среди пассажиров кроме меня только один – мужчина. А вот завезут нас в Булонский лес (тем более, что нам именно в ту сторону и надо), порежут на кусочки и закопают там. Я даже начал силы рассчитывать (два мужика против трех, но есть же еще три женщины и ребенок – за одного бойца сойдут) и составлять план сопротивления. Понимал, что – глупость, но дурная мысль из головы не уходила, а арабы как-то чем дальше, тем более подозрительными казались.
Успокоился, когда Булонский лес остался позади, а впереди – еще с километр, и наш отель. Но отель мы проехали – не увидели ни номера дома, ни вывески, скрытых зарослями дикого винограда на стене. Развернуться нельзя – узкая улочка с односторонним движением. Лысый менеджер начал объяснять, что теперь вернуться можно только по большому кругу, объехав несколько кварталов и спросил: можно ли, раз уж так вышло, они сначала завезут по дороге другого пассажира – англичанина? Меня напрягло, что теперь в группе вероятного сопротивления останусь я один с женщинами и ребенком, но я усилием воли отогнал недобрые мысли и согласился.
Подъехали к отелю англичанина. Он вышел, и за ним выскочили все трое арабов, вынесли его чемодан и наперебой стали спрашивать: «Все ли окей, доволен ли он, нет ли поводов для жалоб?» Джентльмен даже обалдел от такого натиска, а я в этот момент понял: мужики левачат, нет у них лицензии на извоз, и оттого боятся полиции и подозрительно оглядываются все время. Не надо им нас завозить в лес, и они сами нас боятся больше, чем я их. И вообще: мы – в Париже!