Война умов

Глава 3. Без вины, виновность

….. Сергей Яковлевич, восседая на своём Троне Власти в ожидании обширного совещания по итогам двух месяцев, идущей на Урале операции «Наведения морока на букву Ё», спокойно покуривал свою излюбленную Гаванскую сигару ручной работы. Предварительное знакомство с представленными материалами генерала не радовало, но и не печалило, ибо в стране на первое место медленно, но верно вышли корпоративные ведомственные инструкции и соглашения, которые довлели над всеми законами Эрэфийского государства, позволяя любому силовому ведомству совершать любые преступные действия в отношении законопослушных граждан, называя свои преступления защитой интересов государственной власти. В стране победившей демократии, по истечению двух десятилетий воцарилась диктатура олигархата и их прислужников, состоящих из разных мастей государственных служащих. Разные спецслужбы обслуживали тот или иной сектор бизнеса, получая неплохие барыши, и всех эта сложившаяся вакханалия устраивала… всех, за исключением простого трудового честного русского народа, которого в стране было более девяноста процентов. Но их интересы и желания были давно списаны со счетов новой системы, а он, народ, молчал и терпел в ожидании…

Сергей Яковлевич чётко понимал, что его верховное секретное подразделение внутренней разведки есть его личная вотчина, и он недосягаем действию законов, и именно эта недосягаемость давала ему спокойствие сейчас и придавала уверенности в завтрашнем дне. Уход из пространств земли Владык Кармы делало Сергея Яковлевича недосягаемым для какого-либо воздействия, хоть и существовала возможность у параллельных структур разведки совершить покушение на жизнь генерала, но он, ещё в начале своего восхождения на трон Власти, обставил всех службистов своими преданными, которых знал только лично, встречаясь с ними крайне редко и в исключительных случаях.

Ход плавных мыслей предстоящей недели был прерван вошедшим адъютантом.

– Господин Генерал, прибыли все участники обширного совещания, разрешите пригласить.

– Давай, валяй, – небрежно произнёс Сергей Яковлевич, выпуская сизый едкий дым сигары.

Молча, наблюдая, как прибывшие, приветствуя, рассаживаются за массивный прямоугольный стол, Сергей Яковлевич сканировал каждого своим пронизывающим взглядом, и только один участник совещания, где-то в глубинах сознания вызвал лёгкое недовольство своим сереньким видом и нечитаемой физиономией – это был руководитель Несистемного института Иннокентий Аронович. Он никогда не вызывал у генерала никаких положительных ассоциаций и, тем более, каких-либо страхов, но что-то было в нём не так, а Сергей Яковлевич не мог уловить своим проницательным умом что именно не так в этом престарелом директоре института. Возникающие время от времени в голове генерала, вопросы к личности Иннокентия Ароновича всегда заканчивались одним лёгким негодованием, что он и его несистемный институт – хорошо приспособившиеся бездельники, от которых толку большого нет, а самое главное, что от них не исходит никакой опасности, и сегодняшнее наблюдение не было исключением, и плавно закончилось тем же устраивающим генерала рассуждением.

Видя отстранённый вид генерала, полковник Юрий Юдин, курировавший непосредственно на месте ход операции «Наведение морока на букву Ё», громко прокашлялся, захватив тем самым внимание своего начальника.

Сергей Яковлевич, бросив небрежный скользящий взгляд на полковника, твёрдым властным голосом произнёс:

– Докладывать всё в мелких деталях, и не забудь рассказать о том, что не вошло в официальные бумаги.

Юдин открыл большую, доверху набитую листами с машинописными текстами и фотографиями, чёрную папку в кожаном переплёте с теснёнными золотыми буквами его фамилии и инициалов, и стал чётко лаконично докладывать о первых итогах работы в Уральском регионе по закрытию русского вопроса на всей территории громадной страны.

Сергей Яковлевич, навалившись на спинку кресла, медленно покуривая сигару, погружался в образы всеобъемлющего доклада и в какой-то момент, на какие-то доли секунд у него даже возникло желание снова лично встретиться с этим незаурядным русским учёным. Но он быстро избавился от этой мысли, посчитав, что это ему совсем не надо для его нынешней размеренной жизни, плюс неприятные воспоминания отвергнутости в период их знакомства в молодые годы, окончательно наложило табу на эти эмоции.

Более чем из полутора часов доклада полковника Юдина Сергей Яковлевич не услышал ни об одном даже маломальском намёке на нарушения каких-либо законов Эрефии. Радовало одно, что все подобранные службисты без малейшей тенисомнения исполняли приказ каждый на своём месте, в меру своих аморальных качеств. А вот шероховатости, возникшие в некоторых непредвиденных случаях, требовали особого анализа, а также особого внимания заслуживал тот факт, что простые люди, приближённые к профессору Свиридову, проявляют неустрашимость, граничащую с вызывающей наглостью. При этом ни один из участников какой-либо специальной психологической подготовки не проходил, но стойко преодолевал хорошо спланированное психическое насилие, размышлял генерал, всё так же пуская едкий сизый дым сигары.

После окончания доклада о проделанной работе в горах Урала, вместе с сизым дымом сигары в пространстве кабинета повисла гнетущая тишина. Все ждали жёсткого разноса от генерала, ибо каждый из присутствующих чётко понимал: зацепиться не за что ни к русскому учёному, ни к его сподвижникам, – потому всё проделанное не имело каких-либо законных оснований продолжать операцию на Урале. Ожидания всех подчинённых о порке не оправдались, Сергей Яковлевич, в очередной раз, выдохнув сизый дым, ровным без нотки раздражения голосом стал говорить.

– Господа офицеры, работа проведена большая, но это только начало, и от всех вас потребуется подготовить для Уральских коллег план действия, который вы будете курировать столько, сколько надо.

– Полковник Юдин, подготовить всем копии всех наработанных материалов, в том числе фото и видео, и не забудьте ими снабдить Иннокентия Ароновича, руководителя Несистемного института.

Слова «Несистемного института» генерал выделил интонацией в голосе так, что все присутствующие невольно посмотрели на еле заметную худощавую фигуру в сереньком неприглядном костюмчике в дальнем углу стола.

Смачно затушив сигару, вдавив в пепельницу из черепашьей кости, генерал продолжил свою ровную речь.

– Всем даю ровно сутки на разработки планов, а завтра, в это же время, все здесь – со своими предложениями по общей дальнейшей стратегии операции «Наведение морока на букву Ё».

Глава 4. На грани нервного срыва

Расположившись поудобней на своей обширной кухне в мягком кресле, Иннокентий Аронович неспешно попивал горячий чай, время от времени поглядывая в окно служебной квартиры, словно пытаясь кого-то разглядеть, несмотря на надвигающиеся ночные сумерки, в которых проглядывались в свете чахлых фонарей лишь силуэты непонятных фигур. Внутреннее предчувствие говорило, что кто-то должен объявиться. Желания погружаться в медитативные состояния по окончанию трудового дня не возникало, тем более предчувствия несли лёгкий привкус сладострастия, говорившие о положительной весточке, которая сама проявится в ближайшее время. И только транслировавшийся концерт певчилы Лещенко вызывал раздражение, от которого Иннокентий избавился, как только дослушал первый певчёвые куплет, выдернув, не вставая с кресла, из энергосети розетку советского радиоприёмника.

Сегодняшнее совещание у генерала вызывало у Иннокентия неоднозначное восприятие ситуации и он, опустошив чашу, взялся за рассмотрение фотографий, любезно предоставленных разведывательной конторой. Лица мужчин и женщин для пронизывающего интеллекта с гигантским опытом были, как открытая книга, и Иннокентий Аронович, дважды просмотрев толстую пачку снимков, разделил её на три части, руководствуясь только своими внутренними ощущениями, которые его никогда не подводили. В первой, самой тоненькой стопке, был сам профессор Свиридов, за ним шёл молодой учёный, философ Никита Николов, который был ещё ребёнком в понимании Иннокентия. А вот следующий, Ефимов Олег, всем своим видом говорил о большом тяжёлом жизненном пути: его твердый взгляд был присущ матёрому воину, который не останавливается ни перед какой преградой. В эту же стопку Иннокентий определил двух женщин: Харееву Татьяну, в которой просматривались неудержимая энергия с безоговорочной преданностью, и Валееву Эльвиру, с утончёнными чертами лица тюркской женщины, которая в блеске своих глаз проявляла истинную русскость, ту самую русскость, которая оставалась у единиц среди родных народов русских, отвергнувших безоговорочно и навсегда рабское служение чужим богам, славя РОДЪА.

Последней фотографией в первой стопе был снимок Валерия Устюгова, его лицо источало непозволительную радость, а взгляд говорил о глубинной рассудительности.

– Именно эти выбранные лица должны будут погрузиться в устроенный силовыми структурами Ад на земле, закрыв своими телами брешь в пространстве, откуда уже исходил божественный свет Новой эпохи, что позволит на значительное время оставить на земле серость смутного периода, которого хватит для наслаждения привычной жизни, – осмыслял Иннокентий Аронович, вальяжно растянувшись в своём мягком кресле.

Пристально вглядываясь в фотографию русского учёного, Иннокентий Аронович на какие-то мгновения увидел сияющее сияние чистого света, исходившее от снимка Андрея Свиридова, от этой неожиданности он резко замотал головой, словно, не соглашаясь с этим, и в тоже время, как бы развеивая увиденный дивный свет, обдавший Иннокентия энергией благодати, которую он ни разу не встретил после выхода в большую жизнь из родительского дома. От этой приятной неожиданности Иннокентий Аронович непроизвольно произнёс вслух:

– И вправду, Андрей Световит.

Дребезжание дверного звонка вернуло Иннокентия в своё обыденное состояние. Он небрежно бросил на обеденный стол рассматриваемые только что им фотографии и направился к входной двери, ощутив по энергетике, что эта прибыла после трёх месяцев спецкомандировки, его верная боевая подруга Бэла.

Отворив входную дверь, Иннокентий Аронович увидел сияющее лицо Бэлы с южным загаром, выглядывающее из-за большой картонной коробки, которую она держала перед собой, закрывая практически всё своё тело, постройневшее за время командировки.

– Здравствуй Иннокентий Аронович, – нараспев с улыбкой на губах произнесла Бэла, не скрывая своей радости встречи со своим любовником и шефом.

Иннокентий был, как всегда, собран и безэмоционален, хотя внутренне был рад видеть Бэлу, и как женщину, и как верного преданного агента.

– Здравствуй Бэла, – ровным, спокойным, слегка приглушённым голосом произнёс Иннокентий Аронович, и, сделав шаг в сторону, жестом руки указал Бэле проходить на кухню, которая одновременно являлась и гостиной.

Пока Бэла хлопотала на кухне, Иннокентий принимал душ, разворачивая под струями тёплой воды, снятые с глубин сознания своего солдата образы событий, в которых была Бэла. Как всегда, верная и преданная шельмовка, сделала всё, как надо, не оставив на круизном лайнере генерала своего следа, и даже какого-либо воспоминания в чьём-либо сознании, что очень и очень порадовало Иннокентия.

Облачившись в мягкий тёплый махровый халат, Иннокентий прошёл на кухню, где его ждал сервированный стол с различными яствами, любезно принесёнными Бэлой, и сама Бэла, которая в ожидании своего патрона рассматривала брошенные им фотографии с лицами людей Урала. Практически всех она видела лично, выполняя задание Несистемного института по наущению Иннокентия Ароновича.

– Ты, как всегда меня балуешь, Бэла, своими колдовскими блюдами, – с улыбкой произнёс Иннокентий, усаживаясь за стол.

– Рада всегда и всем, чем можно, угодить тебе, – с блеском сладострастия в глазах произнесла Бэла, откладывая фотографии на пустой край стола.

За время запоздалого ужина Иннокентий не проронил ни слова, а Бэла, напротив, не умолкала, посвящая своего босса во все детали своей проделанной работы, красочно описывая всё, вплоть до южных пейзажей и морских волн, что позволило руководителю Несистемного института практически окунуться в двухмесячный тур его боевой подруги с ощущениями вкусов и запахов Средиземноморья.

Обтерев кончиком белёсого полотенца уголки губ, Иннокентий хитро улыбнулся и с юморком в голосе произнёс:

– Ну, вот, Бэла, и дело сделала, и шикарно отдохнула, и плюс хорошие дивиденды на будущее приобрела.

– Для тебя, Иннокентий, хоть куда, и хоть что, ты ведь знаешь меня уже не первый десяток лет, и даже не второй, – глядя в глаза, произнесла Бэла.

– Я не сомневался в тебе, Бэла, даже в первые годы нашего знакомства, и ты это всегда знала.

– Знала, Иннокентий, знала, и даже тогда, когда наши пути-дорожки расходились, я знала, что это только вопрос времени, когда ты снова призовёшь меня служить тебе духом и телом своим.

– Ты права, Бэла, нас связывает с тобой Время не одной жизни с событиями разных эпох, и ты знаешь, что я всегда играл не последнюю роль в этом мире, и именно это тебя всегда влекло ко мне, а твоя верность только привлекала меня к тебе.

После сказанных слов на кухне, воцарилась гробовая тишина, и только слабый шелест от плавных движений Бэлы, готовящей кофе, нарушал её. У каждого в голове мелькали воспоминания эпохальных событий прошлого, где они неистово творили тёмное время тёмных богов, плывя во Времени в багровых реках крови людишек, которые вставали на их пути.

После нескольких глотков чёрного кофе, Иннокентий Аронович, зловещим взглядом окинув свою полуночную гостью с ног до головы, заговорил тихим вкрадчивым голосом:

– Знай, Бэла, война, которую мы и наши кураторы сверху ведём столетиями с русским народом, подошла к эпохальной точке бифуркации, и всё очень и очень серьёзно. В ближайшие годы будет решаться вопрос: или мы, или нас….

Иннокентий замолчал, сделав пару глотков горького напитка, ещё раз окинул Бэлу взглядом с ног до головы, сменив зловещий огонёк на азартный задор, продолжил говорить:

– В любом случае, мы с тобой ещё поживём и кровушки сполна попьём снова… То тут, то там просыпается русский мужик, вспоминать начинает богов своих, а главная угроза идёт с Урала, от всемнамизвестного профессора Свиридова… но мы об этом, Бэлочка, завтра поговорим.

Иннокентий замолчал, допил кофе и бодро командно произнёс:

– Давай, пойдём в мою опочивальню, порадуешь меня, шалунья.

Входя в спальню следом за Бэлой, Иннокентий Аронович увидел сидящего в кресле у окна профессора Свиридова, которого он не смог подвинуть в своём всесилии ума. А за окном ночь всё больше и больше закрывала город осенней туманной чернотой, и только единичные звёзды сверкали в редких прорешинах русского неба, давая маленькую надежду на новый солнечный день людям, идущим в кромешной тишине ночных улиц, где даже самые сильные фонарные лампы на столбах не освещали пути, вися в пространстве жёлтыми бесформенными пузырями…

Глава 5. Глубинное осознание творимого СС преступления

Профессор привычно сидел за рабочим столом, словно ничего не происходило, и продолжал написание новой научной разработки под названием «Числовой индивид буквы». Окончив очередную главу, отложил в сторону исписанные убористым почерком белые листы рукописи, привычно закурил, поражая своим спокойствием и невозмутимостью приставленного к нему вооружённого бойца спецназа, и, взяв в руки телефон, позвонил.

Ранний звонок профессора встревожил Валерия Каменного, ибо ранее Андрей Александрович ни разу за весь период их знакомства так рано не звонил.

– Доброе утро, Валерий Васильевич, – привычным ровным, спокойным голосом сказал профессор, снимая тревожное напряжение собеседника.

– Доброе Утро, Андрей Александрович.

– Звоню справиться, как ты там поживаешь, Валерий Васильевич.

– Всё тихо, спокойно, в рабочем порядке, Андрей Александрович.

– Ну, и хорошо.

– А как ты сам, Андрей Александрович?

– Так, как всегда: пишу, работаю, если не считать, что с шести часов утра проводят в моём доме обыск.

На доли секунды сказанное показалось Валерию плохой неуместной шуткой, он даже растерялся, и по инерции спросил:

– А ты, Андрей Александрович, что?

– А я, Валерий Васильевич, работаю, заканчиваю написание новой книги….

После разговора с Андреем Световитом Валерий Каменный, расположившись в удобном кресле на веранде при русской баньке на берегу речушки Арша, попытался погрузиться в образы событий, развёрнутых силовыми структурами в отношении близких по духу и душевности ему людей. Мысли путались, образы не проявлялись: сколько бы Валерий не прилагал усилий заглянуть за линию горизонта, – только серость, мгла и чувство тревоги.

После нескольких часов медитации и размышлений, Валерий принял решение оставить это занятие, а вечерком созвониться с профессором Свиридовым и прояснить что, как и почему.

День августа пролетел в домашних деревенских заботах, в подготовке подворья к предстоящей долгой холодной зиме, в принципе, как и все дни весеннего, летнего, осеннего тёплого периода.

С тех самых времён Махабхараты, когда на русскую землю пришла лютая холодная зима, вызванная планетарной войной сил Света и Тьмы, именно с тех пор русский мужик в тёплое время года только и готовился к зиме, чтобы пережить её до новых тёплых деньков. До войны на Матушке-Земле был повсеместно благодатный климат, позволявший даже в северных широтах взращивать теплолюбивые культурные растения, а людям жить без отопления в их домах. Силы Тьмы, проиграв Свету, умышленно нарушили систему планетарного климата. Вначале люди надеялись, что зима вот-вот и больше не придёт никогда в их обетованную землю, а особо упёртые так и не делали в своих домах печи, прослыв в народной молве беспечными людьми. Именно в те времена на Руси время перестали считать летами, перейдя на годы – гады.

Вечерний разговор с Андреем Световитом так и не дал Валерию понимания: чем мотивируют силовые структуры, и в чём обвиняют русских людей, любителей и почитателей русской литературы и ведических знаний.

Одно было ясно, что масштаб задействованных сил силовиков очень велик, одновременно более двадцати человек были подвергнуты вооружённому налёту, у всех изымались труды академика, писателя и поэта Свиридова Андрея Александровича.

Имея более, чем десятилетний опыт работы в народной милиции Советского государства, Валерий не мог найти юридические причины следственных действий, ибо знал, что научные работы в сфере языкознания профессора Свиридова не запрещены, и, являясь учебными пособиями, признаны на мировом уровне. Исходя из опыта своей милицейской работы, Валерий не мог поверить в столь масштабную юридическую фальсификацию и подлог, ибо в Советском союзном государстве за малейшее нарушение любой сотрудник сам подпадал под действие закона.

Не учёл одно Валерий Каменный: жил он уже в другом государстве, Эрэфии, в которой были другие законы, с приставленными к ним полицейскими сотрудниками, главная задача которых – защищать государство чиновников и олигархов от народа, притязающего на справедливость жизни на их родной земле, политой потом и кровью павших предков, которые веками, ценой своих жизней, хранили целостность русских земель.

Чётко и ясно осознал Валерий Каменный из анализа событий – всё происходило так, как происходит на войне: сначала идёт разведка и на территорию проникают лазутчики, отыскивая слабые места укрепления, затем массированно хлещут бомбы, пытаясь сокрушить стены бастиона, и лишь потом идёт в бой пехота, уничтожать всех, кто остался жив и оказывает хоть малейшее сопротивление. Так происходило и во время проведения силовыми ведомствами Эрэфии судебно-следственной операции «Наведение Морока на букву Ё». Прежде чем начать правовой беспредел, силовики систематически подсылали к каждому, не по разу, провокаторов и подстрекателей, пытаясь записать разговоры на политические темы, а в виде бомбёжки были вереницы газетных статей и телевизионных репортажей, уничтожающих чистое, светлое имя фигуранта уголовного процесса в глазах простого обывателя. Пехоту, штурмующую светлые бастионы, представляли оперативники и следователи полиции и ФСБ с младшим командным составом прокуроришек. Все они, без исключения, думали, что они вершители людских судеб, им было невдомёк, что они – простая пехота, а пехота во всех войнах есть расходный материал, пушечное мясо разового использования.

В Эрэфии, с раннего августовского неприметного денёчка обысков начался скрытый, спрятанный в краснобайстве лозунгов о счастливом настоящем и будущем, экстремотеррор, направленный на всех почитателей русской буквы, русского слова. Вползая через информационные порталы в каждого жителя страны, в каждую семью, чёрный ужас лжи, окрашенный дымом пожаров домов престарелых и пламенем взрывов высоток и вокзалов, затемнял сознание невидимой колючей решёткой, закрывающей Разум и рассудочную деятельность в тёмную темницу Тьмы, где страх был господином над душой и телом.