Испытание близостью
Tekst– Ты мне понравилась… я всю жизнь мечтал…
– Сознайся, что врал относительно предложения жениться, себе врал, мне. Зачем? Ну, же… потом клял бы себя и меня, бегал бы, поджав хвост, прятался. Таких как ты, кто готов за острые ощущения чего угодно наобещать, я издалека чую. А могли бы ещё пару часиков покувыркаться. Расстались бы друзьями. Разве я давала повод думать, что могу связать жизнь с бесхребетным жиголо?
– Прости, как… хочешь сказать… будто ты меня технично и нагло развела на секс дешёвыми трюками, то есть, попросту сняла дешёвого парня? Намекаешь, что я обыкновенная шлюшка, что меня любая и каждая может заманить в постель чулками, губами, и аппетитными сиськами?
– Обрати внимание, юноша, это не я сказала, сам догадался. Только не заплачь, жалеть не стану. Меня от таких, как ты, мальчиков сунул-вынул, тошнит. Теперь меньше. Иммунитет наработала. Физиология порой требует праздника плоти, приходится уступать.
– Ошибаешься. Я не такой.
– Знал бы ты, чего мне стоила прививка от любви. Я ведь на, прости господи – подобных мальчиков, с некоторых пор каждую пятницу охочусь. Поначалу, когда увидела раздражение и задумчивость, подумала, что ты настоящий мужик: поссорился с любимой, маешься, что незаслуженно обидел.
– Ты что – экстрасенс, гадалка, ведьма… какое это имеет значение! Я же тебе, не ей, жениться предлагал.
– Большое, важное, мальчик, значение. Тебе-то по барабану, кому голову морочить, лишь бы без последствий для себя любимого. Потом я увидела похотливый блеск в твоих задумчивых глазах… дрожь в коленках, и поняла, что ты кобель и предатель, что взять тебя можно голыми руками, только помани. Решила провести эксперимент. Довольно удачно.
– Я поверил в твою искренность, в то, что понравился, что разбил твоё сердечко.
–Ещё бы. Я старалась играть реалистично. Не один ты хотел получить удовольствие. Сперму для убедительности проглотила, оргазмы артистично имитировала, по Станиславскому. А ведь ты так себе мужичонка: ведомый, с весьма слабой потенцией, но гипертрофированным эго. Как я уздечку на твою похоть ловко набросила, как лихо узелок на яйцах завязала, а потом вела как бычка на верёвочке. Любо-дорого. Теперь живи с этим знанием, мучайся. Не удивляйся, если в следующий раз у тебя в постели осечка произойдёт. Теперь всех баб бояться будешь, соколик.
– Почему ты со мной так?
– Сам догадайся. Такого же лицемера и паскудника любила, наизнанку перед ним выворачивалась, угодить старалась… а он. Впрочем, это совсем другая история, тебя не касается. Будь здоров, донжуан из Хаципетовки.
– Эва, ты неправильно меня поняла. Я серьёзно готов взять тебя в жёны.
– Правильно поняла. Взять он готов, ишь ты, а мои желания тебе интересны? Проваливай!
– Какая же ты стерва, Эва.
– Верно подмечено. Что выросло, то выросло. Если честно, горжусь, что не сломалась, что выкарабкалась. Боже, зачем я тебе всё это говорю, кому! Вот, полюбуйся на этот шрам. Вены резала, идиотка, жизни хотела себя лишить. Мой милёночек так же как ты каждую упругую задницу, каждую тугую грудь взглядом облизывал, мастурбировал виртуально. И мне в вечной любви клялся. Верила, глупая баба.
– Давай хотя бы попробуем. Я обещаю…
– Обещать, не значит жениться. Ха-ха! Он тоже сулил небо в алмазах, море в Гаграх, а подарил унижение и боль. Когда забеременела, испарился: как сон, как утренний туман. Знаешь, что такое женская интуиция? Она мне подсказывает, что ты самый настоящий Троянский конь, ёмкость с двойным дном. Скажи, скольким дурёхам ты честное комсомольское слово дал, чтобы получить халявную дозу адреналина, лишая наивных прелестниц девственности? Не скажешь, потому, что кобель и лгун.
– Мужчина от природы полигамен, это не патология – физиологическая норма. И потом, никому я ничего не обещал. В любви признавался, было дело. По глупости. Откуда мне было знать, что такое настоящая любовь. Я и сам верил в то, о чём говорил.
– Пока не проверил. Уходи, я для себя всё решила… ещё тогда, когда меня бросили, как ссаную тряпку, с плодом любви в животе. Как же я истерила, как страдала… довела себя до хронической депрессии. Элениум, реланиум, нозепам, тозепам. А ребёночек так и не родился, выкинула. Наверно испугался появляться на свет с такой мамкой. Впрочем, об этом я не жалею. Как и том, что меня бросили.
– Анюта не беременна, просто замуж хочет.
– А я о чём… почему ты не её, а меня замуж зовёшь? Потому, юноша, что нет в тебе мужского стержня. Ответственности боишься.
– Да нет, торопиться не хочу, ошибиться. В мире столько интересного. Поспешишь – людей насмешишь. Себя в первую очередь.
– Всех девочек трахнуть невозможно, но стремиться к этому нужно, так? Пусть уж они ошибаются. Нет, мальчик, второй раз меня никому облапошить не удастся. Я с судьбой, с реальностью и счастьем, договориться сумела. Я их не трогаю – они меня. Если тебя имеют, пусть даже в грубой форме, стоит попытаться испытать кайф, получить толику наслаждения, тогда можно убедить самого себя, что это было не насилие, а альтернативный опыт, акт познания. Мы оба получили, чего хотели: вполне качественный секс. Обидно, что не ты, а тебя, мужика, поимела? Так бывает, это взрослая жизнь, сынок.
– Ты реально извращенка. Я про любовь говорю.
– Вовсе нет, скорее реалистка с опытом цинизма и скепсиса. Секс мне действительно нравится. Не могу отказать себе в удовольствии покувыркаться в постели с пользой для здоровья. Разве не это тебе нужно от своей, как её, Анюты, а?
– Причём здесь она?
– Вот и я говорю, какого лешего ты ко мне привязался? Продолжения банкета не будет. Ты плохой мальчик.
– Да пошла ты!
– И тебе доброго здоровья, Витенька. Адью. Не забудь утереть сопельки.
Витька брёл домой и матерился про себя, рисуя в воображении сцены мести.
А впрочем, Эва всё правильно делает. Ну, женился бы я на ней, что дальше? Через месяц или год она бы мне осточертела, наскучила. Одни и те же глаза, сиськи, задница, пусть даже самые сладкие поначалу.
От добра добра не ищут. Эта милфа преподала мне добрый урок. Реально, какого чёрта себя накручивать, переживать по поводу и без него, если можно не грызть себя, а воспользоваться ситуацией, превратить маленькие минусы в большие плюсы?
У меня есть Анюта: замечательная, доступная, удобная девочка. Почему бы не сделать ей приятно?
Хочешь замуж – пожалуйста. Весь мир к твоим ногам, дорогая!
Но не сегодня – завтра.
Приму душ, оденусь как на парад, куплю букет, шампанское, надену на лицо самую искреннюю улыбку, и вперёд – мириться.
Самый волшебный секс бывает после ссоры.
Трахну Анюту так, что у неё мозг превратится в эмульсию веры в любовь.
Обещать – не значит жениться. Вся жизнь впереди – надейся и жди.
Говорила же мамка – ласковое дитяти двух маток сосёт. Почему раньше не догнал?
Пусть даже второй маткой, точнее киской, будет старуха Эльвира. Если хорошенько подумать, она ещё ого-го бабища, причём с деньгами и возможностями, а это совсем не маловажно. Какого лешего искать другую работу, когда можно получить альтернативный опыт, а вместе с ним призовые бонусы.
Может и она чему доброму научит. Бабы-то оказывается тоже не дуры, кумекают.
В конце концов, всегда можно тёлку на ночь снять, отыметь со вкусом, если тошно станет взбивать сливки в одной и той же ступе. Анька, опять же, всегда под рукой.
Эва – ты просто гений! Насколько проще жить, когда не заморачиваешься на последствиях, а сам их подготавливаешь.
Призрачно все в этом мире бушующем…
Глазеют на нас удивлённо сосны…
Сжимаю в объятьях тебя… до хруста.
Пускай говорят, что влюбляться поздно.
Душе без любви – одиноко…пусто…
И сердцу тоскливо спокойно биться.
Я это прочувствовал ночью звёздной,
поверил, что счастье – когда не спится,
и понял – любить никогда не поздно!
Оливер Сергушин Сергей
Девочку звали Нелли, фамилия у нее была несколько странная, во всяком случае, непривычная – Патока.
Витьке она казалась очаровательной, даже больше.
Сначала он наблюдал за ней тайком. Рисовал в блокноте силуэты, глядя на неё, один соблазнительнее другого.
Мальчишке здорово удавались контурные рисунки.
На эскизах она выходила тонкая, звонкая, подвижная.
Пластика у девочки действительно была завораживающая: плавная, игривая, женственная, если так можно говорить о девочке тринадцати лет, танцующая.
Нелли ходила в балетную студию, но там ей не очень нравилось. Позднее перешла в танцевальную группу. В школьных концертах она участвовала непременно. Витька наблюдал за ней, открыв рот, и хлопал. Сильнее всех. Даже свистел, потому что ему нравилось всё, что девочка делает.
Но Нелли его не замечала.
Впрочем, это было не так важно. Ведь она ему позировала, пусть и не догадывалась об этом.
Единственное, чего ему не хватало для создания настоящего портрета, детально разглядеть глаза и мимику. Это было сложно при её огневой живости.
Нелличка просто не могла усидеть на месте.
Если она не прыгала через скакалку и не танцевала, значит, что-то изящное изображала руками. И всегда крутилась.
Посмотреть на девочку пристально, в упор, Витька стеснялся. Даже мимолётные взгляды вызывали в нём горячую волну смущения, которое моментально выливалось на лицо и шею красными акварельными разводами.
И всё же он нашёл способ увидеть вблизи её лицо. Его друг, Венька Сидоркин, неплохо фотографировал. Аппарат у него был замечательный, зеркалка с современной оптикой.
Снимок стоил ему целых три рубля, приличные по тем временам деньги. Витька экономил на обедах целый месяц, в школу ему всегда давали пятнадцать копеек,
Снимков было три. Все разные. Веньке даже не пришлось уговаривать девочку, сама напросилась, причем поцеловала в награду за замечательные кадры.
Витька видел, как она прыгала от радости.
Фотографии были большие, чёткие, размером восемнадцать на двадцать четыре сантиметра. Разглядеть на них можно было едва ли не каждый миллиметр.
Витька поместил их в альбом с любимыми репродукциями известных художников, прятал от всех.
Эскизов с тех портретов нарисованы были десятки, если не сотни.
Вблизи Нелли казалась ему ещё более прекрасной.
Он дотрагивался до её лица губами, гладил волосы, заглядывал в глаза, разговаривал, представляя, что девочка отвечает.
Так продолжалось до школьного выпускного вечера.
На балу Нелли позволила себя пригласить, не потому, что мальчишка ей понравился, просто неудобно было отказать.
Она была необычайно лёгкая, с нежной кожей и удивительным запахом, от которого голова пошла кругом.
Руки девочки в его ладонях представлялись крыльями бабочки. До кукольных ладошек было страшно дотронуться.
Витька почти не дышал, впитывая ощущения от прикосновений, растворяясь в них.
Это был их единственный танец.
Чуть позже мальчишка пытался заговорить, но Нелли была нарасхват. Её кружили все выпускники.
Как же она была хороша и изящна!
Длинные рыжие волосы струились по прозрачному платью бирюзового цвета, разлетаясь при пируэтах, белоснежная кожа подчёркивала детскую непосредственность. Туфельки на высоком каблучке придавали силуэту летящие линии.
Круглые коленки, слегка вздымающаяся грудь, тонкая талия, губы в цветных блёстках…
Все было восхитительно.
– Нелли, а можно…
– Давай потом, Витька. У меня праздник. Хочу запомнить этот день на всю жизнь.
– Именно поэтому я и…
– Потом, Витька, всё потом.
Потом ничего не было. Нелли улетела с родителями на море, потом поступила в институт.
Он ей писал. На одно послание она даже ответила, но было понятно, что отныне у девочки другая жизнь, в которой ему просто нет места.
Витька долго не мог успокоиться. На стенках его комнаты висели портреты в рамках, эскизы, рисунки.
Нет, больше он Нелли не рисовал.
Ему не хотелось знакомиться с другими девочками. Она была единственной, кому Витька поклонялся.
Однако время и природа рассудили по-своему. В его подъезде жила неприметная, не очень впечатляющая, но интересная девушка – Лиза Фокина.
Невысокого роста полненькая шатенка с добрым взглядом.
Она носила туфли лодочкой, длинные закрытые платья, и разноцветные шарфики, всегда разные.
От Лизы пахло жасмином, переспевшими мандаринами, и немножко летом.
Здороваясь, девушка краснела, старательно отворачивалась.
Как они оказались вместе, Витька и сам не понял.
То ли он её первый поцеловал, то ли она его.
В памяти почти ничего не отложилось.
Витька до сих пор грезил Нелличкой, постоянно разглядывал её портреты, собственные рисунки, даже когда поженились, и юноша стал жить с Лизой.
Жена не препятствовала его платоническому увлечению. Она по-прежнему была незаметна, но прочно вошла в его жизнь, наполняя каждую минуту жизни радостью.
Казалось, что он в Лизе не очень-то и нуждается, даже подумывал несколько развестись, мечтая о свидании с ней, единственной девушке, которую мог уверенно назвать любимой.
Время шло, мечты несколько потускнели, жизнь вошла в наезженную колею, из которой невозможно было выбраться даже при желании.
Витька перестал замечать, как удивительно пахнет Лиза, во что она одевается, с каким обожанием на него смотрит.
Ему было безразлично, что чувствует женщина, с которой живёт, ложится спать, просыпается.
А она любила всерьёз, несмотря ни на что.
В один из дней Виктор посмотрел на жену, сначала в недоумении, потом с некоторой долей отвращения. Лиза показалась ему откровенно некрасивой.
Время никого не делает стройнее и моложе.
Витька начал сравнивать ту и эту, конечно не в пользу Лизы.
Мало того, без зазрения совести говорил о своих впечатлениях вслух. Причёска, мол, так себе, никакая, губы тонкие, талии не видно. Мышцы дряблые, глаза бесцветные, – скучно с тобой.
Список недостатков пополнялся и пополнялся.
Лиза спокойно выслушивала мужа, потом прижималась к нему и целовала в губы.
– Ты прав. Распустилась, подурнела. Пора заняться собой, пока муж не упорхнул к той, которая вдохновит.
Женщина она деятельная, энергичная, предприимчивая. Чего наметила, обязательно выполнит. Это можно было видеть по тому, как Лиза вела домашнее хозяйство.
А уж если не для себя…
За внешность и здоровье Лиза взялась основательно, но так, чтобы не раздражать Витю, незаметно.
Он и не понял, когда невзрачная супруга превратилась в загадочную и томную сексуальную леди.
Раз муж хочет её видеть такой, так тому и быть.
Витька смотрел на жену во все глаза, и ничего не понимал. Это была она, его Лиза, но совсем не такая, какой привык её видеть.
В облике супруги проступали черты из портретов и эскизов, на которых была изображена… Нелли: нежная лёгкая грация, подвижность, плещущая через край энергия.
Но ведь им уже почти по сорок лет. К чему эта непонятная моложавость?
Витька рассвирепел, долго ругался, топал ногами, в сердцах выбежал на улицу.
Долго бродил, не зная, куда и зачем идёт. Ноги несли сами, вне координации движения с головой и разумом.
Он не понимал, почему его в Лизе раздражает буквально всё.
Раньше, когда был излишек веса и не вполне современный внешний вид, это было понятно. Но теперь…
Их отношения последнее время свелись к одноразовому в неделю скучному сексу, исключительно для здоровья, коротких разговорах во время завтраков и ужинов, кивков при расставаниях и встречах.
Они нигде не бывали вместе, ничего не намечали заранее, не строили планов.
Почему?
Неужели причина неприязни к жене женщина, единственная, как он предполагал, его нереализованная юношеская любовь, которой так и не случилось? Ведь он её просто выдумал. Нарисовал, как и сотни портретов, пылящихся в чулане.
Витьке просто край как захотелось увидеть Нелли, взять её за руки, заглянуть в глаза…
Он не вполне понимал, чего именно хочет от этой встречи, что желает увидеть в тех глазах.
Ему было необходимо увидеть, удостовериться, иначе незачем жить, и нечем дышать.
И тут его окликнули.
Это была неуклюжая толстая тётка с прокуренным грубым голосом и отечным лицом, в мешковатом платье, с огромными хозяйственными сумками, из которых торчали батоны хлеба, лук, хвост огромной рыбины.
Женщина запыхалась, но лицо её выражало восторг узнавания.
– Витька, Строев, как я рада тебя видеть… сколько лет, сколько зим! Всё такой же красавец. А помнишь…?
Витька точно не знал эту тётку, совершенно определенно никогда прежде не видел.
Да и не хотелось чего-то там вспоминать, напрягать уставшее от невесёлых дум воображение. Мозг и без того был перегружен воспоминаниями, которые боролись с реально существующей женой, с которой ему никак не удавалось найти общий язык.
– Вот остолоп, Нелька я, Патока, теперь Сазонова! Как живешь?
Внутри у Витьки что-то глухо хрустнуло, и сломалось.
Было больно, и нечем дышать.
Он посмотрел на бывшую возлюбленную, которую считал до сих пор единственной и неповторимой, на образ которой разве что не молился.
Всего несколько минут назад он жаждал этой встречи, мечтал, как именно это должно произойти.
И что теперь… как жить дальше!
У него прекрасная жена, которая любит. Это видно невооруженным взглядом. А он… действительно остолоп. Кто же ещё!
Витька хлопнул себя ладонью по лбу, словно что-то внезапно вспомнил.
– Извини, Нелли! Потом, всё потом… если можно. Мне абсолютно некогда. И да… хочу запомнить этот день на всю жизнь, чтобы кое что попытаться забыть.
Витька не помнил, как взбежал на пятый этаж, как открывал дверь.
Лиза сидела за красиво накрытым столом, на котором горели свечки, сидела неподвижно в самом лучшем своём платье… и плакала.
Он налетел на неё коршуном. Целовал, прижимал, мял.
Пахла она восхитительно.
Лиза ничего не стала спрашивать, просто налила в бокалы вина, протянула мужу.
– За нас, родной… люблю я тебя, и ничего не могу с этим поделать!
Он застыл в изумлении, тоже расплакался, побежал в комнату, начал срывать со стен портреты.
– Зря, Витенька. Я к ним привыкла. Пусть висят. К сожалению, я никогда не стану такой, как бы ни старалась.
– Она тоже такой не станет. Ты куда лучше. Я только теперь понял, какая ты на самом деле. Ты замечательная, удивительная, родная. Я слепой, глухой, и абсолютно глупый. Если можешь, прости.
– Ты ни в чём не виноват. Это была мечта. Я рада, что ты от неё избавился. И всё-таки, давай выпьем за нас…
В репродукторе фоном звучала музыка, словно по заказу, – “призрачно всё в этом мире бушующем,
есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…”
Притормози у счастья
сто жизней пройдя по кольцу,
разведав, что где-то за маем,
умаявшись, ближе к нулю,
мы снова друг друга узнаем
и – надо же! –
снова полю…
Алта Белая
Три дня в небесной канцелярии происходило нечто несуразное. Верхушка лета – сезон удушливого зноя и редких грозовых разрядов, а на город, где жила семья Ворониных, налетели вдруг холодные дожди без конца и начала.
Температура опустилась до восьми градусов. Непрерывный поток воды по капельке высасывал из душ и тел, оглушённых несвоевременной погодной мутацией последние возможности приспособиться.
То тут, то там стихия обрывала линии электропередач, рушила мачты, удерживающие провода, не выдерживали нагрузки трансформаторные подстанции. Фёдор работал в аварийной бригаде. Трудились на пределе возможностей, поскольку современная жизнь без электричества немыслима в принципе: отключи подачу энергии и жизнь замрёт.
Прошедший день был на редкость неудачным. Бригада ремонтников металась с одного вызова на другой, некогда было перекурить, съесть бутерброд. Два раза попадали в разлив, едва не утонули вместе с аварийной машиной.
Витька Угольников получил серьёзный ожог, замкнув собой цепь неожиданно свалившейся шиной на линии, которую диспетчер по какой-то причине не отключил, хотя по рации сообщили, что участок обесточен.
Мало того, что целый день крутились под проливным дождём, устали, промокли до нитки, так ещё пришлось писать подробные объяснения, потом весь личный состав допрашивали с пристрастием.
Фёдор долго стоял под горячим душем, согреться и расслабиться не получалось. Было впечатление, что под пресс положили пакет со льдом. От голода, напомнившего вдруг о себе, неприятно урчало в желудке.
Только когда приятно зарокотал двигатель старенького Опеля, а печка выдала первые порции тёплого воздуха, удалось немного отключиться от перегрузки, от готовности к экстремальной жизнедеятельности в условиях непредвиденных катаклизмов.
Растекавшееся по расслабленным мышцам тепло вызвало ощущение тяжести, Фёдор на ходу задремал, едва не отключился.
Дома его с нетерпением ждали, хотя последние несколько месяцев он не был уверен в том, что семья о нём помнит.
Как-то неуютно стало в семейном гнёздышке.
Ангелина, которую раньше он нежно называл Геля, всё чаще воспринималась как Ангина с осложнениями. Кто она ему теперь!
Вначале Фёдор воспринимал лишь романтические эпитеты: любимая, милая, моя, изредка обращаясь к жене сладенькая или малышка, когда желание и нежность выходили из берегов. Какая она была ласковая и нежная, какая тонкая и звонкая.
Была, да-а-а. Именно была. Ведь часа не могли прожить друг без друга: тело начинало гудеть и вибрировать, как двигатель автомобиля, когда через карбюратор подаётся в камеру сгорания обеднённая топливная смесь.
Хорошее настроение и радость наполняли Фёдора лишь в присутствии любимой, особенно в те моменты, когда прикасался к ней или смотрел глаза в глаза.
Теперь он не может ответить себе на систематически загружаемый в мозг вопрос: почему он вообще на Ангелине женился, разве на то была реальная причина? Неужели мы женимся потому, что пришло время, что так принято?
Конфликты и серьёзные дипломатические споры начались через месяц после свадьбы, но сила влечения и позитивный настрой в целом запросто стирали любую обиду.
Чтобы почувствовать себя счастливым достаточно было поцелуев и объятий, глобальные же противоречия легко преодолевались в постели, поглощаемые острыми ощущениями, сладчайшими эмоциями и пикантными упражнениями интимного характера .
Любовь, не любовь – что-то магнетическое долгое время объединяло Фёдора с женой. Он долгое время мучительно нуждался в близости.
Почему Ангелина перестала его возбуждать – загадка.
Она по-прежнему молода, красива, но желания дотронуться до спелой груди, обнять, поцеловать за ушком или в шею, с вожделением залезть рукой под юбку или головой под кофточку, вдохнуть до головокружения аромат женского тела, чувствуя, как волнуется пульс в каждой клеточке тела, как кровь устремляется вниз живота – ничего этого давно нет.
Ангелина есть, Фёдор тоже и тот же, а желания слиться в любовном экстазе с супругой исчезло. Порой, несмотря на усталость, очень не хочется возвращаться домой. На работе или с друзьями куда интереснее.
Сложно понять, почему испарились некогда трепетные, восторженные чувства. Хотя, чего от себя-то таиться – всему виной тёща, возложившая на себя по собственной воле роль дрессировщика, с садистским удовольствием формирующего характер дочери, наставляя её, как правильно надевать на супруга ошейник, как пользоваться естественными различиями и физиологическими преимуществами, чтобы добиться повиновения и исполнения желаний в полном объёме.
Паулина Леонтьевна контролировала все аспекты семейной жизни молодожёнов. Доминируя в собственной семье, тёща азартно влезала в хозяйственную, финансовую, даже в интимную сферу супружеских взаимоотношений. Она дерзко требовала от дочери отчёта по доходам, расходам и планам.
Фёдор не имел склонности к интригам, таланта и желания отстаивать личную точку зрения, добиваться лидерства в семье, хотя в бригаде его слушались беспрекословно.
Постепенно тандем жена-тёща сосредоточил в своих руках все без исключения властные полномочия, с усердием и упоением пользовался ими, невзирая на его мнение.
Сегодня мужчина был настолько утомлён, что не было сил думать о сложностях семейных отношений. Он хотел погрузиться в атмосферу домашнего уюта, поесть домашней стряпни, сесть в удобное кресло с бутылочкой холодного пива, несколько минут посмотреть телевизор и уснуть.
Аварийных заявок, когда закончилась смена, накопилось столько, что ночная бригада никак не смогла бы с ними справиться. Значит, следующий день будет опять изнурительным и суматошным.
Фёдор был бы весьма рад и признателен, если бы сегодня его избавили от общения с тёщей, если бы Ангелина встретила мужа с приветливой улыбкой, вместо привычной процедуры травмирующего психику выноса мозга по любому случаю.
Тишина и спокойствие – вот в чём он прежде всего нуждается. Всё прочее потом, не сейчас.
У него от усталости кружилась голова, закрывались, как ни старался остаться в реальности, глаза.
– Припёрся, болезный, не прошло и полгода! Совесть у тебя есть, – слишком эмоционально для рядовой ситуации закричала жена, напрягая мимические мышцы и брызгая слюной, – так-то ты относишься к собственной семье!
– Ангелина, у меня был очень тяжёлый день. Остановись, не начинай. Отдохну и сам себе качественно вынесу мозг, но сначала борщ… или котлеты с макаронами, без разницы чего. Я не ел со вчерашнего дня, ужасно устал, хочу спать.
– А маму, маму мою с юбилеем поздравить не хочешь, – голосом Паулины Леонтьевны верещала супруга, – она о тебе паразите-бездельнике никогда не забывает. То носки, то футболки дарит. Говорила мне маменька – за кого замуж идёшь, он же и меня и тебя до инфаркта доведёт. Теперь вижу, что права она. Куда мои глазоньки глядели, когда чурбану бесчувственному девственность жертвовала, когда красоту, честь и молодость безоглядно вручила безответственному чучелу! Не способен ты Федька ценить уникальную женскую заботу и беззаветную преданность.
– Ангина, тьфу ты, Ангелиночка, накорми сначала, напои, спать уложи. Утро вечера мудренее. Не могу я о каждой мелочи помнить, у меня по жизни другие задачи и цели. Работа у меня тяжёлая, и опасная. Разве сложно было утром мужу тормозок с бутербродами на работу собрать, напомнить о памятной дате?
– А я не работаю, я утром спать не хочу! Столовка для такого случая существует. И книжка записная. Ты ещё мой день рождения забудь – живо у меня с жилплощади вылетишь.
– Это и моя квартира тоже. Что-то я тебя не пойму. Давай не сегодня.
– А хо-хо ни хо-хо! Утрись, болезный. Недвижимость на меня приватизирована. Мама была права, хорошо, что подсказала вовремя, что ты человек не надёжный. Ты тут на птичьих правах, муженёк.
Ангелина вываливала на гудящую как колокол голову Фёдора проклятия и брань, припоминая какие-то давно минувшие события, ставила в вину непонятно чего, грубо, обидно обсуждала его родителей и родственников, у которых, оказывается, абсолютно не было позитивных качеств, зато каждого из них можно было с её слов упечь за решётку.
Фёдор усилием воли отключил слух, двигался по квартире как сомнамбула, не понимая, что делает, вымыл руки, прошёл на кухню.
Ужина не было. Холодильник тоже зиял девственной пустотой.
– Жрать захотел, а маму поздравил! Нет, не поздравил. Отныне у нас самообслуживание.
– Дай денег, я в магазин схожу.
– С деньгами каждый простак продуктов накупит. Я маме на подарок всё истратила.
– Так получка через неделю только. На что жить будем?
– Кто у нас мужик – ты или я! Думай. Займи. Я у мамы могу поужинать.
– Понятно. Нет… ничего не понятно! Кто дал тебе право потратить весь бюджет непонятно на что?
– Ах, вон ты как запел! Тёще на подарок денег пожалел! Она… она для тебя кто!
– Для себя она, для себя. И ты только для себя. Всё до копейки выгребаете, а на столе пусто, как в склепе. Когда ты успела превратиться в тень маменьки? Ты же поначалу внимательная и чуткая была, лаской и нежностью покоряла, бескорыстием и радушием обаяла. Смотрю на тебя, а вижу Паулину Леонтьевну, только ещё наглее и куда циничнее.
– Не устраиваю – проваливай. Свято место пусто не бывает. Желающих разделить со мной постель пруд пруди. Как же права была маменька, как права! Мужского в тебе – только штаны.
Фёдор выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью, забыв в сердцах надеть плащ или куртку. Улицу по-прежнему поливал холодный дождь, до костей пробирали порывы ветра.
Вот тебе и лето… вот такая, брат, интересная и насыщенная семейная жизнь!
Мужчина залез в машину, минуту послушал мерный гул мотора. Голова была пустая, мутная, зато с вулканической активностью закипала кровь.
Фёдор бездумно выжал сцепление, включил скорость и понёсся. Ему было без разницы – куда и зачем.
Автомобиль уверенно набирал скорость, покорно слушался руля.
Мысли отсутствовали, их заменили эмоции, подстёгиваемые наркотическим действием избыточной концентрации адреналина.
Мужчина уверенно жал на газ, чувствуя, как импульсивными поступками начинает повелевать бестолковый шальной азарт.
Он никогда не любил лихачей и вдруг сам заразился желанием стремительно мчаться, закладывать крутые виражи, вписываться в резкие повороты и лететь, лететь бездумно на пределе возможностей старенького двигателя.
Дорога была сколькая, его занесло, закрутило, но в книге судеб не было указания завершить его жизненный путь.
Фёдор слегка помял крыло, порвал одну из покрышек колеса. Пока ставил запаску – немного успокоился.
Не вчера Ангелина превратилась в стерву, не одним днём превратила совместную жизнь в ад. Давно нужно было стукнуть кулаком по столу, предъявить права на личное мнение, с которым нельзя не считаться.
Глупо мириться с безраздельной властью в семье женщин. Нельзя балансировать на перерезанном канате, подвешенном над пропастью. Нельзя соглашаться со всем, что взбредёт в больную голову тёщи. Нельзя, нельзя, нельзя жить по чужому сценарию, наплевав на собственные амбиции, на мечты и планы, в угоду людям, которые никого, кроме себя, не уважают.
Желание испариться, исчезнуть, чтобы проблема рассосалась сама собой, сменилось на попытку осмыслить тупик, в который умудрился себя загнать под руководством жены и тёщи.
Фёдор перебирал в уме варианты, как можно развернуть семейную лодку против ветра, чтобы не потопить её окончательно. Идей было так много, что выбрать одну было невозможно. Любая из них имела слепые зоны, проблемные участки и глухие тупики.
Он уже давно ехал по пригороду. Дворники с трудом справлялись с потоком воды, низвергаемым с прохудившихся небес.
На обочине стояла женщина без зонта и плаща. Она голосовала мокрая насквозь.
Фёдор посмотрел на неё безучастно, хотя подумал, что можно было бы подобрать, но она такая мокрая, что наверняка испачкает сиденья. Суши их потом, оттирай.
Фигура на дороге прыгала, безуспешно пытаясь привлечь внимание, топала ногами, возможно, кричала и плакала. Ничто не шелохнулось в его израненной душе. Он даже себя не мог сейчас исцелить, выручить, вытащить из лап обстоятельств.
Фёдор чувствовал, что вплотную приблизился к моменту истины, но не своей – тёщиной. Это она мечтала высосать из его бренного тела живительный сок, чтобы выстроить башню, из окон которой можно взмахом платочка решать его судьбу.