Испытание близостью

Всё, что она чувствовала, совсем недавно талантливо описала ей Надежда.

Машка теперь не просто лежала – активно участвовала в изумительно вкусной любовной игре, настолько яркой эмоционально и физически, что не могла сдержать чувственный стон.

Антон, несмотря на крайнюю степень возбуждения, на стремительное приближение к очередному финалу, неожиданно осознал, что происходит нечто нереальное, почувствовал, что упражняется эротическими танцами явно не с женой.

Сила интимных мышц партнёрши, эластичность и гладкость кожи, гибкость стана, упругость груди, запах тела – всё это не вписывалось в привычные рамки. Такого удовлетворения, такого азартного кайфа он не испытывал прежде никогда.

Это было очевидно.

Свою женщину Антон узнал бы из тысячи. Это явно была не она.

Неужели всё происходит во сне?

Но нет, вот же она, самая настоящая готовность разрядиться запасом семени, скопившимся за неделю воздержания. Подобный взрыв невозможно испытать виртуально, во сне.

Мужчина, не сдержавшись, выстрелил во влажную глубину, чертыхнулся.

Девушка напряглась, оттолкнула Антона от себя и заплакала. Он стремительно протянул руку к ночнику, включил свет.

– Машка… что ты здесь делаешь, дурёха… а Наденька… Надюха где! Я чего-то пропустил, чего-то не знаю?

Доходило до него медленно, но больно.

Причина, по которой подруга жены могла оказаться в его постели могла быть только одна – измена. Впрочем, и он хорош!

– Ты всё знала и молчала… почему… почему не отказала мне? Машка-Машка… с кем она сейчас кувыркается, кто он?

– Я не могу, не могу ничего тебе рассказать. не могу подвести подругу! Я обещала.

– Ты уже помогла её разоблачить, понимаешь – уже! То, что мы сейчас испытали… для меня это не было игрой. Мы реально наслаждались друг другом. Скажи, Мария, почему ты рассталась с мужем, только откровенно, без ваших эффектных женских штучек.

– Я поняла, что не умею прощать предательство и обман, не хочу делить любимого с кем-то ещё, не желаю рисковать личным здоровьем, принимая интимные ласки от человека, который может дарить их сразу многим.

– Тогда объясни – что было сейчас! А ты… ты разве никогда не изменяла?

– Нет. У меня до тебя был лишь один мужчина. Я любила его, была уверена, что он меня тоже. Маша уверяла меня, что моя задача – лежать и пахнуть. Откуда мне было знать, что ты меня изнасилуешь!

– Ну, ты даёшь, подруга, сама залезла ко мне в постель, сама дала. И ревёшь теперь, словно я разорил твою девственность. Чудеса! А ведь ты… ты не притворялась. Тебе было хорошо. Так ведь!

– Не спрашивай, не знаю! Мне так стыдно.

– Глупости. Ты взрослая девочка, знала, на что идёшь. По мне, так это ты меня соблазнила. Но я даже рад. Знаешь, Машка, я только что, благодаря тебе понял, что тоже не умею прощать. А тебе теперь не смогу изменить даже с ней, с Надюхой. Скажи, ты смогла бы меня полюбить, только не ври!

– Это было бы нечестно по отношении к подруге. Но ты мне нравишься, всегда нравился, не скрою. А после того, что я испытала… я была бы счастлива… повторить, продолжить. Но это невозможно. Невозможно, потому, что нечестно, гадко!

– А она, Надька, по отношению к тебе, правильно поступила, честно, по-дружески! Неужели не понимаешь, что она тебя подставила, что ваша игра в подмену могла закончиться как-нибудь иначе, не знаю как, но не столь романтично.

Сложно, однако, разговаривать без штанов о серьёзных вещах, тем более, когда напряжение не спадает, а усиливается от предельной близости. Такого восторга я прежде не испытывал. Машка, да ты прелесть!

Антон беседовал с Марией, не выходя из неё. Разговор продолжался, а сила страсти не ослабевала. Маша, впрочем, Антон тоже, не вполне осознавали, что делают. Им было хорошо и только.

Воздух комнаты был насквозь пропитан концентрированным запахом похоти. Остановить бурлящие гормоны было немыслимо. Страсть воспламенила нечаянных любовников и поглотила под пучиной чувственного дурмана.

Тихонечко прокравшаяся в это мгновение в квартиру Надежда, чтобы не разбудить ненароком мужа, уловила запах страсти ещё в коридоре. Привыкнув к темноте, она по-кошачьи бесшумно проникла в спальню.

Увидев Антона, под которым чувственно изгибалась и стонала Машка, она едва сдержалась, чтобы не закричать. Ей стало невыносимо дурно от подсмотренной сцены, обидно до дурноты. Выглядела картина разврата чудовищно, гадко.

Одно дело изменять самой, совсем иное – собственными глазами увидеть, как лучшая подруга ублажает мужа. Или он её – в темноте не разберёшь.

Как ни старалась Надежда быть незаметной, ей это не удалось. Антон почувствовал её приближение по движению воздуха, по знакомым вибрациям и еле уловимым звукам в тот момент, когда жена осторожно открывала дверь. Он намеренно не стал прерывать интимную игру, превратив любовный поединок в неразрешимую семейную драму, чтобы упростить неизбежное расставание.

– Какая же ты дрянь, Машка! Воспользовалась ситуацией, разбила семью. От кого от кого, от тебя такой подлости не ожидала, – прошипела Надежда, когда Антон включил ночник, – видеть тебя больше не желаю, гадюка, вон отсюда!

Мария, натянув до подбородка одеяло, сидела в кровати и тряслась как осиновый лист. Она не могла осмыслить в такой ситуации свою роль: кто она, почему оказалась меж двух огней! Как же дорого обходится глупость, неумение сказать твёрдое “нет”.

Антон вёл себя решительнее. Ведь это не он изменил, его обманули, причём настолько цинично, что сложно представить.

– О разводе поговорим завтра. А теперь иди, погуляй, мы ещё не закончили.

Самым обидным было то, что баскетболист в постели не произвёл на Надежду ровным счётом никакого впечатления. Гора мышц оказалась безвольной, мягкой.

Подарок Деда Мороза

Любви все возрасты покорны

и эта истина бесспорна.

Пока душа – хозяйка тела,

для чувств, поверьте, нет предела.

Пусть к зрелости ведёт дорога

и зимний возраст у порога,

спешите жить и жизнь любите,

от одиночества бегите!

Светлана Доровских

На последней электричке Денис ехал в дачный посёлок, чтобы увидеть её, Софью Витальевну, женщину-мечту, с которой не виделся бесконечно долгие десять лет.

Честно говоря, мужчина ужасно боялся опоздать.

Глядя на мелькающие огоньки и смутные силуэты, проплывающие за окном, он представлял себе пьяняще-завораживающий облик, пробуждающий прекрасные воспоминания и сладкую истому, пытался угадать, как она выглядит, как отреагирует на его появление.

Что с того, что тогда ему было семнадцать, а ей двадцать восемь, если любое напоминание, будь то болотная трава под цвет глаз, капелька воды на оконном стекле, аромат спелых персиков, рассветное пение жаворонка, первый луч солнца, грозовая туча или густой туман до сих пор оживляют романтический облик этой необыкновенной женщины.

В тот год Денис лишь изредка приезжал в дачный посёлок, чтобы побродить по перелескам, посидеть с удочкой в скрытой кустарником заводи, накупаться вдоволь. Мальчишкой, даже юношей, он не любил шумные компании, черпая жизненную энергию в уединении.

Жизнь и пристрастия радикально изменились, когда Денис увидел Софью Витальевну, соседку по даче, стыдно сказать – купающуюся на песчаном мелководье, окружённом тростником и ивовым кустарником, голышом.

Было настолько раннее утро, можно сказать первые проблески зари, когда даже птицы не подают ещё своего голоса, когда лепестки ромашек усыпаны бисером серебряных капель, когда стрекозы и бабочки, отяжелевшие от обильной росы, дожидаются пробуждения, притаившись на травяных стебельках.

Денис шёл босиком сквозь туманное марево на прикормленное для рыбалки место под раскидистой ракитой, свисающие ветви которой любовались своим отражением в зеркале тихой заводи, когда услышал плеск воды и еле слышное пение.

Желание посмотреть на источник звуков, точнее подсмотреть, поскольку мелодичные вибрации явно принадлежали молодой женщине, родилось внезапно.

Дальше Денис крался, пока не разглядел в молочной пелене подвижный силуэт, при виде которого юноша забыл, зачем шёл.

Скрывшегося за корявым ивовым стволом наблюдателя купальщица не видела, потому вела себя непринуждённо, свободно.

Проплыв десяток метров Софья Витальевна вернулась на песчаную отмель, встала во весь рост. Вода скрывала обворожительное тело до пояса, но того, что было открыто взору, хватало, чтобы у Дениса перехватило дыхание. Живую девичью наготу он видел впервые.

Туманное утро с зарождающимся солнечным светом нежным шёлком струилось по прекрасным изгибам. Восхитительно запретное зрелище изумило, очаровало, поразило, шокировало.

Он понимал, что подглядывать украдкой равносильно краже, но оторвать взор от бесстыдных движений бережно ласкающей себя женщины был бессилен.

Когда нимфа вышла на берег, обнажив скрытое прежде великолепие плавных линий, принялась обтираться, прыгать на одной ножке, чтобы освободиться от капель, попавших в уши, Денис чуть не застонал, настолько сладострастным было греховное зрелище.

О рыбалке пришлось забыть: его лихорадило. Кипящая кровь пульсировала в возбуждённом теле, рождая удивительно приятные, но постыдные желания.

Отныне Денис стал хранителем чужой тайны, забыть которую было невозможно: она будоражила воображение, превращая мелькающие мысли в зримые образы и чувствительные эмоции, пульсирующие в теле как сама жизнь.

Софья Витальевна отправлялась на речку почти каждое утро. Денис ждал её на берегу в тщательно скрытом от глаз, специально для этой цели оборудованном тайнике, решив, что городскую суету и мелкие проблемы можно забыть на время ради такого наслаждения.

Теперь он был предельно осторожен.

Так продолжалось довольно долго, пока юноша не понял, насколько неправедно его поведение относительно женщины, которая из объекта наблюдения превратилась в романтическую мечту.

Однажды Денис не стал скрываться и скрадывать соседку как дичь: встретил её утром у калитки и признался во всём.

Софья, так они в тот день договорились, покраснела, выдав тем самым смущение и растерянность, но справилась с эмоциями, только пожурила шутливо, – поклянись, что больше никогда так не поступишь, проказник.

Денис дал зарок, даже всплакнул, поскольку считал себя авантюристом, даже мошенником. В то утро Софья купалась в одежде и не одна.

Соседка жила на своей даче постоянно: свободная профессия и мобильные средства коммуникации позволяли не контактировать с внешним миром месяцами, творческий потенциал не нуждался в подпитке извне.

Дениса с его юношескими проблемами и романтическим комплексами Софья Витальевна приняла легко: он не мог повлиять на мировоззрение, разрушить гармонию связи с природой, распорядок дня и творческие цели.

Она была сформированной духовно и физически личностью, прошедшей в своё время через долину любви, через дебри семейной жизни, через предательство и боль, могла себе позволить бесхитростные отношения с восторженным мальчишкой.

Что с того, что он грезит о любви и пылает страстью? Пока не созрела дерзкая циничная похоть, не получен опыт развратного тщеславия, пока вожделение и жажда новизны не превратили его в ненасытного монстра, юный мужчина остаётся ребёнком, из которого можно вылепить что угодно.

Софья была права лишь частично: Денис был способен грезить лишь о том, что уже испытал, а ведь он даже не целовался ни разу, разве что в щёчку, представления не имел о том, что и как происходит при прикосновениях, объятиях, нежных физических ласках.

Бояться, что он сходу превратится в мужчину, не было повода, но химия любви уже проникла в кровь и плоть, наполнила мозг флюидами желания, концентрированными маркерами, способными замкнуть цепь, посылающую импульсы любви.

Мысли и желания Дениса замкнулись на образе Софьи, который расширялся день ото дня, пока не сравнялся в объёме с размером Вселенной.

Утром он провожал соседку на пляж, днём добывал букеты полевых цветов, которыми украшал окна её домика, до вечера сидел в тени, наблюдая за окнами и дверью в предвкушении прогулки с ней вдоль пшеничного поля и берёзовой рощи, мечтая, что Софья выйдет за колодезной водой или в сельский магазин за продуктами.

А как хотелось юноше побывать в таинственном доме, увидеть скрытую жизнь женщины-мечты. Сколько раз Денис порывался прокрасться, заглянуть в окна, но вспоминал о данном Софье Витальевне слове и останавливался, ограничившись виртуальным путешествием по недоступным покоям.

Времени на фантазии было предостаточно. Юноша сочинил целый мир, в котором жила та, кого он боготворил.

– Я люблю тебя, – как-то раз выдавил он из себя на прогулке, пылая лицом от признания.

– Дурашка, я гожусь тебе в мамки.

– Пусть так, всё равно люблю, – сказал немного увереннее и убежал на берег.

Софья Витальевна отыскала его, вытерла с лица слёзы, расцеловала, как когда-то давно делала мама, обняла, села рядом.

– Думаешь, я тебя не понимаю, Денис? Ещё как понимаю. Первая любовь, это такая… это такое… не знаю, как сказать. Этим нужно переболеть. Мне сейчас двадцать восемь, тебе семнадцать. Через десять лет я стану старушкой, ты превратишься в настоящего мужчину. Не думай, я тебя не гоню. Пойми, слово люблю – лишь слово. Скажи, мой юный друг, чего именно ты ожидал от меня, делая такое серьёзное признание?

– Хочу любить тебя, видеть каждый день. Целовать, обнимать, дарить цветы.

– Замечательно. Так делай это: дари, обнимай, люби…

– Хочу жить рядом, вместе: помогать, гулять, прибираться, готовить, спать.

– Давай помечтаем. Предположим, сейчас идём к твоим родителям и сообщаем, что любим друг друга. Представил? Что скажет твоя мама, ведь тебе семнадцать? Начнёт кричать, топать ногами, грозить судом за совращение несовершеннолетнего ребёнка. Как тебе такой расклад? Вот, любимый… мне почему-то не хочется в тюрьму.

– Мы никому не скажем.

– Предлагаешь играть в любовь тайком? Мечтаем дальше: кто-то увидел, что мы целуемся. Сплетники разнесут эту весть на весь мир. Меня объявят извращенкой, преступницей. Опять тюрьма. Давай не будем рисковать: ведь ты меня любишь, так? Подождём, пока подрастёшь, потом вернёмся к серьёзному разговору. А пока будем купаться, загорать, ловить рыбу, собирать грибы, гулять. Зимой будем писать письма, фантазировать, записывать в дневники свои эмоции. Согласен?

– Ты сказала, что обнимать можно, так?

– Поймал-таки на слове. Да, можно… только не как мужчина и женщина, как мама и сын.

Разговоры и прогулки занимали всё больше времени, рождая новые желания, новые сомнения и вопросы.

Денис под влиянием старшей подружки взрослел, становился мудрее и терпимее, хотя по ночам его распирало от неосознанных желаний, сновидения заканчивались сердцебиением и поллюциями.

В позитивном направлении менялась и Софья, слыша ежедневно слова любви, ловя восхищённые взгляды, вздрагивая от случайных прикосновений, загораясь и плавясь от как бы отеческих поцелуев, которые вихрем закручивали мысли, вызывая столь активный отклик в жаждущем нежности теле, что порой готова была не просто отдаться – изнасиловать Дениса.

Признаться себе в том, что влюбилась в ребёнка, было немыслимо.

Внезапное завершение лета, начало учёбы, заставившее мальчишку вернуться в город, принесло временное успокоение, только процесс зарождения любви остановить оказалось невозможно.

Купаться теперь было холодно, но Софья продолжала утром ходить на берег. Днём она невольно искала на подоконниках букеты ромашек и лютиков, вечером проходила маршрут, по которому гуляла с любимым.

Да, именно так: теперь она не стеснялась признаться в том, что давно забытые чувства вновь поселились в душе и теле.

Одинокими бессонными ночами Софья делилась эмоциями с дневником, писала стихи (боже, какая глупость – накручивать себя романтическими ритмами) и письма, которые некуда было отправить, мечтала и грезила.

Послания от Дениса приходили регулярно: сначала каждый день, позже – раз в неделю. В них было столько тоски и боли, эротизма и чувственности, сладострастия и соблазнов, что сердце разлеталось на мелкие кусочки как хрупкая хрустальная посуда. Сладкая истома терзала возбуждённую плоть, наполняя окружающее пространство и её саму чем-то воздушным, горячим, лёгким, отчего вкусно кружилась голова, потрясающе чувственно пульсировало и таяло между ног.

Софья собрала волю в кулак, дала себе слово, что забудет, поскольку этот плод недосягаем и горек, сожгла дневники и свои письма, но оставила его весточки, притворно убедив себя, что нельзя распоряжаться чужими чувствами.

Оказалось, что закатать в асфальт забвения живой росток совсем непросто: душа или некий неизвестный орган, хоть и был ампутирован, болел.

Софья осунулась, исхудала, перестала читать письма Дениса.

В апреле он неожиданно приехал: возмужавший, румяный, весёлый. Женщина пыталась отрезать его как сухую ветвь, но увидела и поняла, что бессильна убить живое.

– Здравствуй, любимая, – воскликнул мальчишка и обнял, но не как мать – чувственно, нежно, отчего сердечко её затрепетало, выпрыгнуло наружу, породило в теле живую пульсацию, вызвало поток слёз.

– Что же ты плачешь, родная, я приехал. Мне исполнилось восемнадцать, меня теперь можно сколько угодно любить. Ты рада?

Софья не понимала, что делать. Она была в отчаянии.

Денис начал выкладывать на стол снедь, завалил деликатесами весь стол.

– Сегодня наш день, Софочка, ты ведь меня не прогонишь?

В этот вечер они не пошли гулять: столько всего нужно было рассказать друг другу, столько передать прикосновениями и поцелуями.

Три дня Денис пробыл с любимой. Три дня.

После школьных экзаменов и выпускного вечера Дениса забрали в армию. Война. Потом он подписал контракт, участвовал в боевых действиях за границей, раненый попал в плен.

По возвращении на родину его обвинили в измене, шпионаже, позже обнаружили ошибочность улик, реабилитировали.

Теперь ему было двадцать восемь лет, как когда-то Софье. Значит ей теперь тридцать девять.

Люди стареют неодинаково: есть те, кто в пятьдесят выглядит на тридцать, другие в тридцать – на пятьдесят. Денис не мог представить любимую иначе, чем в тот год, не знал, ждёт или нет, обрадуется или прогонит: ведь она ничего о нём не знала.

Ночь вступила в свои права. Дом стоял на прежнем месте. В окнах горел свет. В кухне за занавесками двигалась пара теней.

– Не дождалась, – огорчился Денис, – наверно правильно. Ну и пусть, я уже не тот застенчивый мальчик. Загляну, порадуюсь за неё, насмотрюсь вдоволь и исчезну… с глаз долой, из сердца вон. И всё же жаль.

Мужчина постучал в окно, подошёл к двери.

– Денис, – удивилась Софья, – вот кого не ожидала увидеть. Как ты… какими судьбами. В тот год вашу дачу продали, о тебе ни слуху, ни духу.

– Пустишь?

– Дай насмотрюсь. Заматерел, возмужал, тоска в глазах. Проходи.

– Кто у тебя, замужем?

– Вовсе нет. Ребёнок, сын, Виталий. В честь моего папы назвала. Твой сын, Денис… твой.

Софья прильнула к мужчине, обняла, пустила слезу.

– А ты… женился, нет… дети. Почему молчишь? Я ждала тебя, понимаешь, ждала… а ты! Ладно, чего уж там. По пути заглянул или ностальгия замучила? Проходи уж, бродяга. С сыном познакомлю.

– Софья, погоди. Про жизнь позже поговорим. Сейчас признаться хочу. Помнил я, все годы только о тебе и помнил. Люблю я тебя. Нет, не так. Я тебя люблю! Прости меня и выходи замуж.

– Дурашка! Я и так замужем. Виталику девять лет уже. Как же я соскучилась!

Прививка от любви

Я соскучилась так,

 как скучают зимою по солнцу.

 Ты ушёл по-английски.

 И даже не заперта дверь.

 Кто теперь мы друг другу –

 знакомые ли? Незнакомцы?

 Две аморфных души,

 заплутавших в слоях атмосфер. 

Мириша Мирошниченко

Настроение было ни к чёрту, так бывает.

Огорчения и разочарования тянулись клином, как стая перелётных пернатых.

Сначала Анюта, Витькина девушка с завидным любовным стажем, к которой он успел прикипеть всей душой по причине её скромных притязаний, восхитительного бесстыдства в постели, и покорной нежности, начала вдруг выносить мозг глупыми монологами о том, что пора подумать о будущем.

– О чём речь, девочка, о свадьбе… да кто мы такие, чтобы совершать опрометчивые поступки? Можно подумать, тебе подарков и секса не хватает. Оглянись вокруг: семейная жизнь, это бесконечные проблемы, скандалы, и разводы. Хочешь потерять любовь – женись. Нам с тобой это надо, малыш?

Ладно бы только это. На фирме анонсировали сокращение штатов, а у него два выговора, прогулы, и ипотека.

Шефиня, собака страшная, смотрит маслеными глазками, намекая полуулыбкой, вульгарными жестами, и недвусмысленными коммерческими предложениями, на интим, словно он шлюха какая.

Ей сорок пять, ему двадцать шесть. Затеяла зараза игру в кошки мышки, и жмёт.

Анюта тоже не подарок, но в сексе бесподобна, потому и встречается он с ней скоро год.

А свобода?

В принципе, таких девчонок не бросают, но ведь известно – лучшее враг хорошего. Вдруг когда-нибудь повезёт встретить девочку-мечту, чтобы кровь с молоком, ангельский характер и полная системная совместимость. Такую, чтобы мурашки по телу, чтобы от одного взгляда волосы дыбом вставали, чтобы дух захватывала… и без претензий.

Нет наверно таких. Но очень хочется.

И что получается? Надену брачные вериги, остепенюсь, затоскую, а она… та самая мечта, по извечному закону подлости, выплывет из тумана, улыбнётся… а у меня руки связаны.

Не нагулялся я ещё, не насытился. А ну как упущу единственный шанс стать по-настоящему счастливым.

Короче, наговорил Аньке всякого. Самому стыдно.

Как она не поймёт – нельзя на человека довить, нельзя!

Теперь работу, скорее всего, искать придётся. Не жиголо же я, чтобы на шефиню ради места под солнцем взгромоздиться, она мне в матери годится.

Или всё же жениться? От добра, добра не ищут. Она же хорошая, Анюта, добрая… до мечты самую малость не дотягивает.

Ещё эта рыжая какого-то лешего уставилась. Скоро дырку глазами бесстыжими просверлит.

Села с подругой за соседний столик вполоборота, ногу на ногу закинула, обнажив шикарную ножку в возбуждающе игривых чулочках. Дым пускает, манипулируя сигаретой так, словно не её, а нечто более соблазнительное в рот берёт. Пальчиком по ножке бокала чувственно водит, водит, позы соблазнительные демонстрирует. Намекает что ли?

Впрочем, выглядит девочка неплохо, хотя года на три старше меня.

“Да на кой хрен она мне сдалась? В себе бы разобраться. Куда ни кинь – везде клин. Что Анюта с матримониальными замашками, что извращенка Эльвира с бордельными намёками. Не-сво-бо-да это, принуждение, неволя!”

А эта, что напротив, напряглась, приосанилась, словно манекенщица на подиуме. Попку забавно отклячила, соски протыкают тонкую ткань полупрозрачной струящейся материи, под которой нет бюстика. А тыквы у неё ничего так себе – упругие, и форма… самое то, что надо. Губки поцелуйные, ямочки на щеках, зелёные глаза в половину лица.

Ресничками хлоп-хлоп. Недотрогу изображает. Чем не мечта?

Да пошла ты! Хоть наружу титьки вывали, хоть стриптиз станцуй – мне плевать, не до тебя.

Тоже мне – королева Шантеклера, Лёля-пора – сексуальная забавница.

Господи, чего я себя накручиваю, словно связали, и насилуют? Этой, в лабутенах, до меня наверняка дела нет, сам чего-то придумал.

Вот возьму и заарканю. Назло, чтобы неповадно было порядочных мужиков соблазнять. Подойду и…

Интересно: даст или продинамит?

Такую запросто не раскрутишь: дорого, одета со вкусом, ведёт себя непринуждённо, довольно скромно, хотя кое что в ней раздражает. Например, привлекающие излишнее внимание чулки, распущенные по плечам огненно рыжие волосы чуть не до пояса, яркая помада, зелёные глаза.

И сигарета… минетная какая-то, нарочито неприличная.

Странное сочетание благочестия и похоти в одном флаконе.

Вот и опустел графинчик вискаря. Придётся идти к бармену.

Собственно, почему придётся? Очень даже кстати. Пройду мимо, уроню зажигалку, или купюру, попытаюсь дотронуться. Любопытно, чем она пахнет.

Наверняка что-то необычное. В ней всё какое-то необычное, то ли с перчинкой, то ли с изюминкой.

Витька картинно раскрыл портмоне, вытащил из него сотню баксов, и “уронил” на колени незнакомки.

– В воздухе кружила бриллиантовая пыль, – прошептала, мило улыбаясь, хлопая пушистыми ресничками, прелестница. Осень жизни… тоска по утраченной молодости, ссора с любимой, пикап… ваша зелень?

– Извините, синьорина, как я неловок. Придётся реабилитироваться за неуклюжесть. Вино, шампанское, ликёр, вермут?

– Сегодня предпочитаю Бейлис. У меня игриво-карамельное настроение. Удачный ход, юноша, аплодирую. Домашняя заготовка или экспромт?

– Вы о чём?

– Ну-ну, проказник, я не так наивна, как может показаться. Прощаю на первый раз. Софочка, как ты отнесёшься к тому, что молодой человек за нами поухаживает?

– Если только обещает не приставать, я сегодня не в настроении.

– Что вы, леди, исключительно светская беседа. Рад познакомиться. Виктор Игоревич… Сурайкин. Логист, маркетолог, и немного программист, самую малость.

– А я подумала – коварный сердцеед, ветреный повеса, охотник за неосторожными девушками. И какими же духовными мыслями будем обмениваться?

– У каждого свои предпочтения, своё хобби. Тема диалога за вами. Можно поговорить о любви. Относительно моего легкомыслия вы ошибаетесь, милейшая. Предпочитаю устойчивое постоянство, умиротворение и гармонию.

– Даже так! Неважно. Если вы не искатель приключений, то кто?

– Философ, мечтатель, неисправимый сентиментальный романтик.

– Любите размышлять на тему – даст или не даст?

Витькины мысли немедленно выдали красные уши, хотя в остальном он был практически спокоен.

– Ясно, юноша. Об этом позже. Несите сюда обещанные напитки. Вы меня заинтриговали. Да, меня зовут Эва. Не Ева, а Эва, запомните. Такая фантазия взбрела в голову папе.

Разговаривать с новой подружкой было легко, если не обращать внимания на острый язычок, и весьма оригинальное мировосприятие.

Она была умна, проницательна, иронична, и шаловлива, что было интересно само по себе.

Спустя час за Софией заехал приятель.

Ещё через половину часа непринуждённой беседы, когда закончился и вискарь, и Бейлис, Витька запросто обнимал слегка опьяневшую Эву за тонкую талию, что пробуждало желание действовать более настойчиво.

– Виктор Игоревич, похоже, мы дошли до нужной кондиции. Теперь самое время поговорить о любви и дружбе. Как порядочный мужчина, поле всего того, что между нами было, вы просто обязаны… не делайте круглые глаза, юноша… обязаны проводить меня до дома. И не только. Кстати, я ужасно, чудовищно, до колик в животе… боюсь одиночества. Особенно с пятницы на субботу ночью.

– Простите, Эва Леонидовна, давайте уточним регламент. Не люблю грубо пересекать пределы охраняемых добродетелью территорий: целомудренность, скромность, и всё такое, только по обоюдному согласию, только по любви.

– Экспромт, мистер сентиментальный романтик. Вдохновение, воображение, азарт, творческий поиск, мистический экстаз сокровенного познания. Не люблю людей, которые заблаговременно всё планируют. Вызывай такси. Нас ждут увлекательные приключения, головокружительные аттракционы и сенсационные открытия.

– Если после такой дозы, которую мы употребили, на романтику и авантюры хватит сил. Кажется, мы здорово нажрались.

– Самую малость, сударь. У меня открылось второе дыхание. Я готова… рвать и метать, настолько мне хорошо. А ты ничего, парниша, забавный! Вот что значит интуиция. Мне сразу показалось, что ты именно то, что нужно. И совсем не наглый.

Они шли, шатаясь, поддерживая друг друга. Виктор уронил телефоны, Эва сумочку.

Поднимая то и другое, новые знакомые хлопнулись лбами.

– Это знак свыше, прошептала Эва.

“Импровизация, вдохновение”, – предвкушал мужчина, – “ это будет нечто…как же я её… это буде грандиозно, незабываемо. Какая женщина, просто мечта!”

В такси Витькины руки не знали покоя. Сначала он изучил от щиколоток до подола платья и оборки трусиков чулочки проказницы, затем непроизвольно, так вышло само собой, залез под платье, облизал оголённые декольте основания груди.

Как же Эва была горяча, как мягка, как обворожительна и возвышенно прекрасна!

От её сладковато-терпкого запаха кружилась голова.

Тело и волосы Эвы пахли смородиновым листом, экзотическими цветами, спелыми фруктами, и конечно сексом.

Не всем сразу, но оттенки того и этого чудились в разных пикантных местах, которых у неё было на удивление много.

Ароматы странным образом появлялись и исчезали, смешивались в разных пропорциях, возбуждали и манили, завораживали, лишая способности думать.

Разомкнув языком чувственные губы, вкусив капельку эликсира удивительного любовного нектара, Витька уже не был способен остановиться.

Он хотел Эву здесь и сейчас.

Если бы не водитель, кто знает, как далеко и быстро он начал бы экспериментировать.

Следующие несколько часов молодые люди предавались безудержной похоти, устроив безумные скачки. Они без слов понимали малейшие импульсы и желания, исходящие друг от друга.

В каких только позах не совокуплялись возбуждённые нескрываемым интимным любопытством любовники.

Менялась интенсивность и глубина проникновения, сила и ритм слияния, нарастала страстность объятий и поцелуев. Желание не иссякало.

С Эвой можно было всё, не то, что с Анютой.

Не только минет, кое что куда круче.

Она была податлива, энергична, щедра. Обоюдные оргазмы следовали один за другим.

Эва стонала, извивалась, изредка вскрикивала, билась в конвульсиях, чем ещё сильнее заводила озверевшего от первобытной сексуальной агрессии партнёра.

Таким сильным и умелым любовником Витька никогда прежде себя не чувствовал.

Он ликовал, упивался триумфом, благодарил небеса за то, что в нужное время оказался в нужном месте; за то, что сумел побороть обычную застенчивость; за то, что вдохновенно, именно так, как нравилось Эве, импровизировал, чем доставил себе и ей несказанное наслаждения.

В минуту кратковременного отдыха, когда оба бесстыдно раскинув ноги, не стесняясь интимных подробностей анатомии и липких любовных соков, лежали на спине в облаке насыщенного мускусного тумана, когда Эва прикрыв глаза закурила ментоловую сигарету, Витька так расчувствовался, что невольно объединил переживания до и после секса.

Он готов был заплатить чем угодно за состояние невесомости и безграничного счастья девушке, которая неожиданно и вдруг стала ему так дорога.

– Слушай, Эвочка, давай поженимся. Ты и я, мы такая замечательная пара. Ты невероятная, нереальная, сказочная, волшебная. Ты лучшая. А я… я буду самым нежным, самым усердным, бескорыстным и преданным.

– А давай, не давай. Встал, оделся… живо… жениться надумал! Три минуты на сборы.

– Это шутка, импровизация, розыгрыш?

– Имеешь в виду секс? Нормально потрахались, мне даже понравилось… местами. Спасибо за участие! Вижу, что всерьёз увлекаешься этим видом спорта, но секс для жизни не самое главное. Ты не в моём вкусе, малыш. Если честно – разочаровал сентиментальным предложением, просто взял, и опустил с небес на землю. Я ждала от тебя несколько иной реакции, дерзости, удали, агрессии. А ты сразу поплыл, как девочка.