– Ну, да-а!.. Двести двадцать девятый у нас в гавани все Антилопой обзывают, как в «Золотом теленке» – помните? – за уникальные ходовые качества, – с заметным уважением поясняет матрос. – Она у нас самая шустрая.

– Вахта, срочно в рубку! – прерывает их беседу команда, прилетевшая вдруг сквозь усиливающийся вой ветра и моря из динамика громкоговорящей связи.

Феликс, оставшись на пирсе перед взбрыкивающей Антилопой один, невесело вздыхает, прикидывая расстояние от стенки до юта корабля. В принципе для молодого здорового организма действительно недалеко: метра три в длину и пара метров вниз в самой глубокой точке падения палубы под волну. Но для безопасного прыжка неплохо б видеть эту самую палубу в темноте, чтоб, хотя б выбрать место для приземления, а ещё б не помешало иметь силы для мало-мальски приемлемого прыжка. Ночь в рейсовом автобусе без сна, а затем беготня с самого раннего утра до позднего вечера по штабам базы, бригады, дивизиона, пока, наконец, они с женой не добрались до Минной гавани – не прошли бесследно.

Происходящее, словно в анекдоте, приходит к нему в воображении в виде картины маслом: «Приплыли», или «С корабля на бал», правда, в данном случае – «С балла на корабль», то есть: из их безоблачного детства под теплым крылышком родителей прямо во взрослую самостоятельную жизнь – ту самую, что за науку берет дорого, но учит быстро!

Что ж, придётся прыгать, медлить нельзя, на КПП (контрольно-пропускном пункте в гавань) в комнате посетителей четвертый час его дожидается жена, волнуется, время позднее, а ещё нужно где-то отыскать ночлег.

Феликс, предварительно отследив траекторию полета своего чемодана, рюкзаков и сумки, прыгает сам в момент, как ему кажется максимального приближения корабля к стенке. Но волны в гавани, в отличие от открытого пространства, не имеют закономерности, двигаясь крайне непредсказуемо во все стороны сразу. Вот и теперь после неожиданно сильного удара об огромные резиновые кранцы, намертво пристегнутые к стенке пирса, они чрезвычайно проворно и к тому ж под острым углом заваливают Антилопу на правый борт. От сильного удара об убегающую мокрую палубу нога лейтенанта при приземлении подворачивается и, поскользнувшись, едет в сторону. Падая, он неудобно заваливается на бок и, больно ударившись головой обо что-то твердое, опасно откатывается к самым леерам на краю правого борта на юте.

– П-привет, Антилопа, – первое, что приходит ему в голову, после полученной порции холодной воды в лицо, приведшей более-менее его в себя, и осмотра места происшествия.

Дислокация на палубе корабля оказывается удручающей: правая нога, не раз прежде подвернутая на многочисленных лыжных и беговых кроссах, распухая, гудит в районе стопы; голова раскалывается; сам он сидит на мокрой палубе и молча обнимает леер правого борта, мысли путаются, врываясь в сознание бессвязным набором букв, слов, предложений.

– Ну, здравствуй, что ли… ещё раз, – повторяет уже вслух, получив повторный бодрящий окатывающий удар запрыгнувшей на палубу весёлой волны, – да ведь это я, твой новый командир!

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, что случилось? – обеспокоенно кричит ему со стенки подоспевший вахтенный матрос, похоже, чудом услышавший, монолог командира с кораблём. – Вы что-то сказали?

– Да, ничего, – окончательно придя в себя, глухо отзывается Феликс, пытаясь преодолеть боль и встать на ноги.

– Стойте, не двигайтесь, – увидев его безуспешные потуги на краю палубы, волнуется матрос, – я сейчас, – и тут же спокойно и деловито, сойдя на кранец, без видимых усилий запрыгивает на корабль и одним рывком, обхватив Феликса могучими руками за пояс, ставит его на ноги.

– Ох! – невольно вырывается у того.

– Что-то с ногой? – заметив гримасу на лице лейтенанта и неуверенно поджатую правую ногу под себя, заботливо спрашивает вахтенный.

– Всё… нормально, – не сразу давит из себя Феликс и, с трудом удерживая равновесие, уже беспечно добавляет, – не переживайте, товарищ вахтенный, сейчас всё пройдет, у меня с ней старые счеты.

– Держитесь за вьюшку, товарищ лейтенант, – строго требует тот, вытаскивая из образовавшейся на скачущей палубе лужи чемодан, рюкзак и фуражку, чудом застрявшую в них. – А рюкзаков разве не два… было? – ехидно улыбаясь, подтрунивает.

– Два… – безразлично кивает Феликс, – и сумка… ещё.

– По-нят-но, – веселится Стрельба, протягивая лейтенанту его мокрую фуражку. – Идти-то в состоянии?

– Само собой, – нарочито бодро выдает Стариков и, придав лицу нарочито беззаботный вид, спрашивает. – Как вас зовут, товарищ старший матрос Стрельба?

– Меня-то? – удивляется тот, – Сашка, – но тут же, посуровев, докладывает по уставу, – старший матрос Стрельба… Александр, боцман-артиллерист РТ-229.

– О, так мы с вами, получается, с одного экипажа, – радостно восклицает лейтенант, – очень приятно, товарищ Александр, боцман Антилопы, – протягивает руку. – Значит, будем знакомы, а я… Феликс, то есть лейтенант Стариков… – поправляется, – Матвей Феликсович.

– И мне приятно, – чуть заметно улыбаясь, отвечает огромный суровый вахтенный и, высвободив от поднятых вещей свою широченную ладонь, крепко жмет руку нового командира, – давайте-ка я вас провожу, товарищ… лейтенант.

– Не возражаю, – кивает тот, протягивая ключи от своей каюты.

Боцман переваливающейся с ноги на ногу походкой в такт амплитуде движения палубы, без труда маневрируя между кран-балкой, вьюшкой и надстройкой, ловко ныряет внутрь корабля, быстро добравшись до массивной железной двери тральщика по левому борту.

Феликс же, копируя его странные движения, пытается не отстать, из-за чего на полном ходу вновь прикладывается лбом теперь уже о низкий косяк двери, влетев в темный внутренний коридор корабля.

– Задрайте переборку, товарищ командир, – слышится уже откуда-то изнутри звонкий голос матроса, – и включите свет, а то лоб расшибете с непривычки, – запоздало командует, гремя уже ключами где-то в трюмах, – пакетник справа от броняшки.

– Вот, спасибо за своевременный совет, – обиженно бормочет себе под нос Феликс, потирая раздувшуюся шишку на лбу, – уже расшиб, зато нога чудесным образом перестала болеть.

Не без труда захлопнув за собой тяжелую бронированную входную массивную дверь, Феликс не сразу, но всё-таки нащупывает в темноте массивный железный электро переключатель. Тусклая желтая лампочка под низким потолком у разбегающихся в разные стороны кабель-трас мягко освещает внутреннее пространство. Крохотное помещение два на два метра густо усеяно многочисленными входами и выходами: три глухих люка вниз, одна капитальная бронированная дверь наружу и четыре легких дверки-лаза во все четыре стороны света.

– Товарищ лейтенант спускайтесь в кубрик, – прерывает созерцание лейтенанта приглушенный голос матроса из глубины корабля.

– У-у-у, – приложившись в третий раз на развороте о ближайший выступ кабель-трассы, всхлипывает Феликс и, неуклюже скатившись по крутому трапу вниз, чудом не врезается в очередной косяк у узкого прохода в дверь командирской каюты.

– Вот ваши апартаменты, – лукаво улыбается приключениям лейтенанта Стрельба, шумно откатив в сторону дверку командирской каюты, расположившейся на входе в матросский кубрик.

– О, Ларуня! – удивленно восклицает Феликс, заприметив внутри неё на письменном столе небольшую симпатичную черную крысу с белой грудкой. – Давно не виделись. Ты, не меня ль здесь дожидаешься?

Командирский люкс, отгороженный от матросского кубрика лишь легкой переборкой и движущейся вбок на роликах малюсенькой дверью-купе, судя по обилию оставленных крысой фекалий, давно пустовал, а потому не мог быть ею не облюбован. Ларуня, словно узнав голос Феликса, без страха и, как говорится, упрека воззрилась на него, шевеля своими потешными усиками.

– Ларуня? – с негодованием выдыхает боцман и, безапелляционно выхватив свой дежурный штык-нож из ножен, без спроса ринулся на неё, пытаясь настигнуть симпатичную бестию.

Крыса же не сразу, словно наигравшись вдоволь с беспокойным матросиком, в какой-то неуловимый для него момент вдруг просто исчезает, словно испарившись в пространстве, оставив боцмана в нелепой воинственной позе посреди малюсенькой командирской каютой.

– Я за этим зверем уж как год охочусь, – виновато поясняет свою несдержанность матрос безудержно хохочущему на этот раз лейтенанту, – всех крыс на корабле повывел, а эту, ненормальную, не могу, она все ловушки с презрением обходит, а наша корабельная кошка из-за неё так вообще, сбежала.

– Да, знаю-знаю, сам когда-то ловил её, – отсмеявшись, весело кивает Феликс, вдруг забыв обо всех своих сегодняшних ударах судьбы, обрушившихся на него, – она и меня не один раз вокруг пальца обвела.

– Ка-ак? Когда? – вскидывает брови боцман.

– Да было дело, – задумчиво цедит Феликс, мечтательно улыбнувшись чему-то своему, давнему, приятному, – на Юрковском.

– Ого! – недоверчиво тянет Стрельба, – да неужели на том самом… боевом морском тральщике, последнем довоенном, что списали в прошлом году.

– А то… каком же ещё!?

– Здо-ро-во, – по слогам уважительно тянет молодой боцман, – а я-то его лишь раз издалека, когда в гавань по распределению из Учебки прибыл, у заводской стенки видел. Может, расскажите?..