Хроники уходящего поколения

Мосолов. За что его ценю

С летчиком-испытателем Мосоловым я познакомился заочно. Между столовым и спальным корпусами высшей комсомольской школы появился притягивающий внимание своей рациональностью военный МИГ. Как чуть позже выяснилось, его в свое время испытывал Мосолов, ставший заведующим нашей военно-патриотической кафедрой. Как легенду передавали из уст в уста слушатели рассказ о том, как во время испытаний МИГ отказался повиноваться летчику и врезался в землю. Чудесным образом летчик выжил. Друзья настояли, чтобы специалисты сконструировали и изготовили для Мосолова кровать, учитывающую каждый перелом и изъян тела раненого летчика.

И летчик выжил.

Вернувшись из армии, я продолжил учебу в ВКШ. Началась она военно-патриотической практикой в Белоруссии. На автобусе наша группа во главе с Мосоловым, побывала в Могилеве, Быхове, Минске, Бресте. И везде мы, слушатели, знакомились с мужским характером нашего руководителя.

В Могилевской области прошли партизанскими тропами вместе с бывшим участником событий.

– Вы видите на лесных полянах красные точки земляники, – обратился к нам бывший командир отряда.

– Для меня они как капли крови погибших товарищей.

      Затем на опушке леса нас усадили за стол, накрытый с белорусской щедростью. Стояли там и бутылки с водкой. Когда мы потянулись к бутылкам, встал со своего места Мосолов:

– Я благодарю хозяев за щедрость стола. Однако запрещаю пить спиртное. Пусть им ветераны помянут погибших.

Он был прав. Но мы все же с позволения хозяев стола взяли с собой несколько бутылок водки. Мосолов об этом не знал.

На военном аэродроме в Быхове руководство части хотело ограничиться только обычным показом военной техники. Однако, увидев Мосолова со звездой героя на груди, показали нам даже то, что в то время являлось военной тайной. Провожали нас (его?) военнослужащие всего гарнизона.

Но ничто человеческое не было чуждо летчику. Он влюбился в свою молоденькую секретаршу и взял ее в поездку по Белоруссии. Спал с ней в одной палатке. Никто из слушателей его не осудил. Прежде всего потому, что он не стеснялся своих отношений с девушкой. И в отношении других он не был ханжой.

В Минске, когда мы в одном овощном магазинчике надыбали на крыжовниковое (агрыстовак) вино он поддержал нашу компанию в автобусе, заявив, что впервые пробует такое вино. Оно ему понравилось.

Вернувшись в стены нашей альма-матер, мы всеми силами поддерживали авторитет летчика, разъясняя студентам, что значат для страны его имя и дело.

Глава 4. Новгородское Нечерноземье

Новгородское нечерноземье глазами постороннего

Я приехал работать журналистом в Новгород-на-Волхове осенью 1976 года. Приехал по распределению ЦК ВЛКСМ в так называемое Нечерноземье. В этих заметках хочу привести только факты, характеризующие действительность того времени, не вдаваясь в их интерпретацию.

«      «      «

Из Москвы в Новгород летел самолетом, в котором возвращались домой после Монреальской Олимпиады гребцы-медалисты всемирных игр Шуркалов, Якимов, Бехтерев. С Юрой Шуркаловым в дальнейшем мы стали друзьями.

«      «      «

В Старой Руссе шел ремонт Дома-музея Достоевского. Меня, как журналиста, это заинтересовало. Прибыв на место, вместе с директором музея пошли по реконструируемому зданию.

Ужас! Качество реконструкции не лезло ни в какие ворота. Даже я понимал, что работы придется производить вновь. А авторы такой «реконструкции» расположились в зале, где удобнее, и спали глубоким сном, подвывая после выпитого накануне, о чем свидетельствовали брошенные здесь же опустошенные бутылки из-под спиртного.

Я написал об этом. Опубликовал. Реставраторов заменили. Музей, хоть и с опозданием, но открылся.

Этот эпизод в одном из своих произведений описал Даниил Гранин.

«      «      «

В редакцию пришло письмо группы доярок из дальнего района. Суть его – жалоба на бригадира с приложением медицинской справки. В ней описана травма лица одной из доярок: «На лице рваная рана. Укус совершен человеком». (Эта справка до сих пор хранится в моем архиве)

Срочно выехал на место. Оказалось, что доярки одной из животноводческих ферм запили месяц назад. Коровы сутками стояли не доеными.

Бригадир – совестливый мужик лет сорока, долго и нудно уговаривал женщин угомониться, бросить водку. Не удалось. Тогда бригадир пригрозил оставить доярок без зарплаты. В его адрес понесся поток оскорблений. К женам присоединились мужья.

Парадоксальная ситуация: один защитник доброго дела против коллектива лодырей и пьяниц. В один из моментов, когда бригадира довели до ручки, он, памятуя, что ударить женщину нельзя, с помутившимся сознанием укусил ее за щеку. Итог: дойное стадо, загубленное доярками, пришлось пустить на мясо. Бригадир вынужден был рассчитаться. А бригада доярок – пьяниц продолжала гробить еще одну группу дойных коров.

«      «      «

Изыскивая резервы животноводства, российские ученые вскоре после Великой Отечественной создали новое кормовое растение «Борщевик Сосновского».

Характерно, что если человек трогает это растение голыми руками, на теле выступают пузыри, как от ожога. Заложенное же на силос это растение безвредно для животных, дает прибавки к весу.

Прошли десятилетия. Нужда в этой кормовой культуре отпала. Но уничтожить ее не удалось. Борщевик стал завоевывать все новые площади. Особенно в период запустения земель после перестройки. Сегодня, думаю, не найти полей, по краям которых не паразитировал бы Борщевик Сосновского. А местные поликлиники, фельдшерские пункты все чаще и чаще стали сталкиваться с трудопотерями взрослых, госпитализацией детей, ожегшихся об эту культуру.

Мясной бор

О Мясном Боре, разгроме второй ударной армии, о предательстве Власова я подробно узнал только по приезду в Новгород в 1976 году от поисковика Александра Орлова. С ним же у меня состоялась первая экскурсия в Мясной Бор.

Мы втроем (с нами был друг Александра) вошли в лес в конце осени, когда болотистая почва покрылась ледком, выдерживающим вес человека. Шли вдоль вала мелиоративной системы, сооруженной еще до революции и доныне действующей. Минут через сорок остановились на привал. Здесь сделали первые находки: пару немецких ротных мин, алюминиевую солдатскую ложку, ржавую ракетницу, дуло которой пробито пулей.

Орлов продемонстрировал нам, что такое взрыв мины. Немецкую мину с толом он поставил под молодую березу, вставил длинную порошину, зажег ее и, перемахнув земляной вал, залег рядом с нами. Через секунды раздался взрыв. В воздух поднялся столб дыма. В деревья кое-где ударили осколки. И только когда мы поднялись с земли и перешли на другую сторону вала, как подрубленная упала береза. Ее осколком, как ножом, срезало.

И еще. Там, в Мясном Бору, я впервые ощутил, как непроизвольно, вне зависимости от нашего сознания, работают чувства страха и самосохранения.

А было это так. Мы дошли до места, где похоронены немецкие солдаты. Орлов решил взорвать еще одну мину. Мы уже привычно залегли. Саша зажег порошину и залег рядом с нами. Прошли минута, две, а взрыва не было. Наш «взрывник» пошел к месту заложения мины. Сообщил, что порошина погасла.

– Вы идите по тропинке назад. Я взорву мину и догоню вас, – сообщил Орлов.

И мы пошли. По тропинке метров двести, а затем налево метров триста. Шли, разговаривали. И в этот момент раздался взрыв. Через доли секунды мы уже сидели на земле на «пятых точках». Даже по команде не смогли бы так быстро сесть на землю. Значит, сознание было отключено.

« « «

Летом того же года у дороги через Мясной Бор был установлен памятник героическим бойцам 2-ой Ударной Армии. Это событие получило большой резонанс в прессе. Прежде всего потому, что страна впервые после войны четко разделила предателя Власова и героических солдат его армии.

«Почетная» встреча кубинского гостя

Мы с женой – выпускники высшей комсомольской школы. Там мы познакомились со слушателем с Кубы Мануэлем. Молодой умный парень из высокопоставленной семьи: отец – министр, крестный отец – знаменитый Че.

Сблизил нас русский язык. Татьяна была как-бы его учителем (теория), а я водил его по Москве, знакомил со своими друзьями (практика разговорного языка).

В 1976 году мы жили в Новгороде. Я работал заместителем редактора молодежки, она – инструктором обкома комсомола. В конце октября мы пригласили Мануэля к себе в гости. К тому времени уже получили двухкомнатную квартиру – было где разместить гостя.

Соседями у нас были тетя Маша и дядя Коля – двое старичков с Алтая, обосновавшихся в конце жизни в Новгороде. Татьяна дружила с ними. По-соседски выручали друг друга солью, сахаром, деньгами, случались совместные чаепития. Жена посвятила соседей в наши планы по приему кубинца. Рассказала, кто он.

И вот в одно осеннее утро я встретил Мануэля на железнодорожном вокзале, привез домой. Было всего семь утра. Не успел он умыться с дороги, как раздался звонок у входной двери. Это была тетя Маша. Одетая в свое лучшее платье, двадцать раз извинившись, она попросила в долг соли. Мол, нечем посолить завтрак, а магазин еще закрыт. Весь этот разговор продолжался до тех пор, пока Мануэль не вышел из ванной. Татьяна познакомила их, и тетя Маша ушла.

В честь дорогого гостя завтрак у нас был праздничный, на выбор: мясо по-французски, пельмени, три-четыре салата, нарезка, разнообразное спиртное. Рассчитывали, что завтрак плавно перейдет в обед.

Не успели сесть за стол, выпить по первой, как в дверь вновь позвонили. Я открыл… и чуть не упал от неожиданности. Передо мной стояла пара с лубочной картинки. Тетя Маша была в праздничном платье, дядя Коля в парадном костюме, модном где-то в тридцатые-сороковые годы. На груди медали, заслуженные в годы Великой Отечественной. В руках – балалайка.

– Мы, Валера, на минутку, познакомиться с вашим гостем.

Я провел их к столу:

– Присаживайтесь.

– Нет-нет, мы на минутку, – повторила тетя Маша.

Глаза Мануэля стали по полтиннику – он с нескрываемым интересом рассматривал наших соседей.

Короче, началось застолье, продолжавшееся часов до шести вечера. Ну, так это знакомо каждому русскому. Как можно описать это застолье? Между тостами каждый смог рассказать о себе. Говорили об особенностях и менталитете кубинцев и советских людей. Пили за советско-кубинскую дружбу. В деталях обсуждали проблемы, с которыми сталкиваемся в повседневной жизни.

Когда наступали вынужденные паузы, их первым ощущал дядя Коля, беря в руки балалайку. Для нас это был концерт русской народной частушки без начала и конца. Ненормативную лексику он скромно заменял звуком хм..хм… Я стал невольным переводчиком Мануэля с матерного на русский. Кубинец был без ума от импровизаций дяди Коли. Например,

По деревне мы пройдем –

Шороху наделаем.

Кому окна разобьем,

Кому ребенка сделаем.

Для нас застолье стало удачным началом широкого плана приема Мануэля. А для наших соседей это был международный прием, на котором им удалось побывать по чистой случайности.

«      «      «

Мы показали Мануэлю город, побывали на демонстрации в честь 7 Ноября, зашли в гости к ряду наших друзей, заглянули в театр на новую постановку – да разве все вспомнишь. В результате в конце командировки Мануэль позвонил в ВКШ и попросил продлить его пребывание в Новгороде еще на недельку. Ему дали добро.

«      «      «

После ВКШ Мануэль работал в кубинском посольстве в Венгрии. Находясь за рулем, сбил человека. Его отозвали на Кубу. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.

«Циклоп»

Работая в областной молодежке «Новгородский комсомолец» заместителем редактора постепенно знакомился с коллективом, с возможностями каждого журналиста.

Среди всех выделялся фотокор Анатолий Алексеев. Ему было за тридцать – это намного старше нас. На одном глазу у него было бельмо, за что он получил прозвище «циклоп». Но не в этом заключалось его главное отличие от остальных. Ни одна конфликтная ситуация не обходилась без его участия. Казалось, интуитивно он находил спорные ситуации и с удовольствием включался в них.

Несколько эпизодов из жизни Анатолия я и хочу рассказать ниже.

1. Село-Гора

В отделе культуры я узнал, что в клуб Село-Горы (одна из самых отдаленных деревень области) приехали работать две выпускницы института культуры. Что за короткое время они сумели наладить работу клуба, привлечь к ней многих сельчан.

В один из теплых осенних дней, захватив с собой Анатолия, на редакционной машине я поехал в Село-Гору. Где-то через час мы остановились у входа в клуб, где предупрежденные по телефону нас уже ждали культпросвет работники Галя и Марина.

В их компании мы провели полдня. Я взял интересное интервью, встретились с сельчанами, привлечёнными к участию в концертах, самодеятельных постановках. Согрешили. В доме, где поселили девушек, выпили с Толей с легкой руки девушек по сто граммов местной добротной самогонки.

Взяли направление к машине. Однако наш фотокор каждый раз возражал, ссылаясь на то, что не отснял задуманные кадры.

В очередной раз он повел нас к клубу. Расставив меня с девушками около детского городка, устроенного возле входа в клуб, он взобрался на высокое деревянное крыльцо и, засеменив ногами, то приседая, то становясь на цыпочки, Анатолий стал «строить кадр», как он обычно говорил.

На этот раз ничто не предвещало беды. Но Толя – это Толя. При очередном резком движении послышался скрип дерева и наш фотокор по грудь провалился внутрь крыльца. Спружинившие доски поднялись и зажали репортера с боков. Фотокамера от неожиданности происшедшего выпала из его рук и покатилась по ступенькам.

Не буду рассказывать, как огорчились случившимся девушки и председатель колхоза. Что после падения фотокамера Анатолия с неделю была в ремонте и никаких фото из Село-Горы в газете не было опубликовано.

Я написал аналитическую корреспонденцию о работе девушек в деревне. Последней фразой было обращение к руководству хозяйства о необходимости ремонта клуба.

Увидя в гранках мое выступление, Алексеев пошел к редактору с просьбой снять с номера мою корреспонденцию, поскольку она не отражает истинных событий в Село-Горе. И предложил свой вариант публикации с мнением местных жителей не давать фото приезжих красавиц в областной газете, поскольку и среди местных много таковых. Внесенные Анатолием предложения вызвали недовольство редактора.

На следующий день этот случай уже был забыт. А через пару недель девушки из Село-Горы, приехав на семинар в Новгород, передали нам ведро румяных спелых яблок. Этот подарок был воспринят как плата за разбитую фотокамеру.

2. Панорамная съемка

Не помню уже к какому празднику, газете потребовался снимок панорамы города. Я добился разрешения на съемку в облисполкоме. Редактор договорился с работницей, которая дежурила в нужный день на телевышке.

«Вперед, Анатолий!»

Не тут-то было. Демонстрируя свой высокий профессионализм, на съемку пошел не в рабочее время, а ранним утром, перед восходом солнца.

Дальнейший ход событий мы узнали с его слов.

Рано утром Анатолий разбудил сладко спавшую дежурную по телевышке. Та, выразив свое недовольство, открыла ему решетку, преграждавшую путь к лестнице, ведущей ввысь.

Повесив фотокамеру на шею, наш фотокор начал набирать высоту. С каждым метром становилось все страшнее. Когда показались окраины города, Толик глянул вниз и чуть не сорвался – от высоты закружилась голова. Сделав несколько снимков, фотокор спустился на землю.

Спустился… и пожалел, что оказался в данное время в данном месте. Работница телецентра семенила около какого-то мордоворота, и причитала одну и ту же фразу:

– Борюсик, он мне никто. Он снимал для редакции. Борюсик, у нас ничего не было…

Когда Борюсик поверил ее словам в отношении Толика, картина была такая: разбитый фотоаппарат лежал на земле. Дежурная натягивала на себя порванное на груди платье. А Толик поглаживал рукой два «фонаря», загоревшиеся на лице после ударов Борюсика.

Но редакционное задание Анатолий выполнил. Он подружился с Борюсиком, вручил ему фотоаппарат, выставил на нем выдержку и диафрагму, заставил залезть на телевышку и несколько раз нажать кнопку съемки.

3. В бане

Первые месяцы работы в Новгороде я жил в общежитии. Мылся в душе, пока Анатолий не уговорил меня сходить в городскую баню. Мне понравилось. В перерыве между парилкой и мытьем можно было принять дежурные сто граммов. А после баньки в ближайшем ларьке выпить кружку-две пива.

В четвертый или пятый раз придя в баню, я застал в раздевалке Анатолия. Еще не зайдя в помывочный зал, он с товарищем приканчивали уже вторую бутылку водки

Набрав в тазики горячей воды, мы разместились на полке друг возле друга. Похлеставшись березовыми вениками, почуял волну перегара. Чувствовалось, что Толик пьян в умат. Я решил присмотреть за ним, уберечь от компании, в которой он пил.

Но жизнь внесла свои коррективы. И опять это коснулось Толика. В тот момент, когда он хлестал веником себя по бокам, от бетонного потолка старой бани оторвался кусок бетона. С большой высоты он летел рубя, острым краем целясь Толику в голову.

Однако, падая, кусок бетона весом не менее двух кило, повернулся и плашмя опустился на голову Анатолия.

Все забегали, засуетились… Кто-то перенес пострадавшего в раздевалку. Я вызвал «скорую помощь».

Вскоре к нам зашла девушка в белом халатике. Выслушав рассказ о происшедшем, поднесла ему под нос ватку с нашатырем. Толик открыл глаза. Спустя секунды в них появилась осмысленность. Надев банный халат, с горечью произнес:

– Пришло время… Пора завязывать…

И он глазами указал на две пустые бутылки, опустошенные им с другом.

Баня взорвалась диким хохотом.

– Это вы правильно решили, – сквозь приступ смеха констатировала врач «скорой».

4. Орган из книги Гиннеса

Спустя две-три недели после моего приезда в Новгород в редакцию прибыл выпускник ростовского журфака Слава Буянов. Для него это были первые в жизни дни работы в газете. Многое ему пришлось учить на ходу, впервые решать сложные для него психологические и производственные задачи. А также шутники заметили за ним такое качество, как доверчивость. На ней он и прокололся.

Как-то Боря Охичев, характеризуя «Циклопа», отметил главное его достоинство: мужской половой орган, в спокойном состоянии почти до коленей. Естественно, Слава не поверил. Но Борис попросил ребят о помощи и в течение недели мужчины из нашей и партийной газет подтвердили реальность сообщения Охичева. И вот в пятницу Буянов предложил Анатолию сходить в баню. Тот был не против, но заметил:

– Я в баню без бутылки не хожу.

– Будет тебе бутылка. Я куплю.

– Тогда завтра в одиннадцать в бане.

Финал игры был скор. Слава разделся. Анатолий попросил налить сто граммов. Буянов возражал, требуя, чтобы тот сначала разделся. Анатолий сбросил бельишко. Буянов с нездоровым интересом глянул ему в пах, гаденько улыбнулся и сказал:

– За такое кино я не наливаю…

Спрятал бутылку, оделся и ушел.

Анатолий долго еще переживал. Ну а Слава хорошо оттянулся в общежитии.

Медовый месяц

У нас с Татьяной все получилось наоборот: сначала провели в Крыму медовый месяц, а потом на Алтае зарегистрировали брак.

Путешествие в Крым началось на железнодорожном вокзале Кривого Рога. В этом городе меня знали многие сверстники – два года я работал там в горкоме комсомола.

Чего боялся, то и случилось. Пока шли с Татьяной от трамвайной остановки до поезда Киев – Симферополь, со мной поздоровалась пара мужиков с обязательными «Ну, как? Что? Где?» и девушка, которая прежде, чем заговорить, с ног до головы осмотревшая мою спутницу. И уже возле вокзала столкнулись с парой – моя старая знакомая обняла меня, мы чмокнули друг друга в щечки. В это время ее парень и моя будущая жена нервно следили за нашими действиями. Познакомились – все обошлось мирно и интеллигентно.

А в соседнем купе расположился бывший сосед по дому Сеня Рахман с семьей. Опять: «ахи – охи, как дела? Где сейчас? Поговорим позже».

Татьяна психанула:

– Еще пара твоих знакомых, и мы едем назад. Я хочу общаться с тобой, а не с твоими корешами…

– Дальше все протекало чинно, ожидаемо, расслаблено: курили в тамбуре, обедали и ужинали в ресторане, обозревали в окно бескрайние таврические степи. Вокзал в Симферополе. Троллейбус от Симферополя до Ялты. И, наконец, пешком до детского санатория имени Льва Толстого, где заведующей хозяйством была мать моего друга Сани Толстова.

Я бы не сказал, что она обрадовалась нашему приходу. Правда, бутылку коньяка приняла с удовольствием. Десять минут вопросов о себе, о знакомых и Лидия Афанасьевна, оставив наши вещи у себя в кабинете, отправила нас на пляж, обозначив время встречи у нее в шесть вечера.

– Тогда и определю вас.

Полдня загорали на пляже пансионата «Марат». Это пансионат, построенный криворожским стройуправлением, где работал мой отец. Естественно, три недели каждого лета, когда жил в Кривом Роге, проводил в этом пансионате. Купаться не рискнули. Несмотря на жару, в то лето вода в Черном море была холодная – не выше 16-18 градусов.

В назначенное время мы были у Лидии Афанасьевны. И вновь неожиданная встреча. У нее в кабинете сидела секретарь по пропаганде Криворожского горкома партии Берилло. Опять «Что? Где? Когда?», которые прервала хозяйка кабинета:

– Вызываем такси – и поехали.

За такси расплатился я, когда подъехали к одному из частных домов в Жуковке. Лидия Афанасьевна познакомила нас с хозяйкой дома. Та провела в комнату, предназначенную для нас. Договорились о цене.

После этого вышли в уютный, закрытый со всех сторон дворик. Там уже был накрыт стол: нарезка, овощи, фрукты. Не хватало только спиртного. Этот недостаток исправил я, выставив на стол пару бутылок коньяка.

За столом время летело быстро. Садились с солнышком, а уже стали собираться сумерки. Застолье ближе познакомило нас, обговорили все местные, семейные и союзные новости, события.

Между прочим, хозяйка дома с тревогой в голосе сообщила, что дочь закончила школу и ей предстоит поступать в вуз. Какой? Куда? Выдержит ли испытания?

– Валера, – вдруг прервала хозяйку Лидия Афанасьевна. – Ты ведь работал в Днепропетровском обкоме комсомола. У тебя нет там знакомых преподавателей?

Про себя я выматерился. Не хватало еще связываться с подобными делами. Да куда деваться? Ведь и здесь нам с Татьяной пошли навстречу. Мы смогли сэкономить по нашим меркам кучу денег.

– Конечно, помогу девочке, – успокоил я Лидию Афанасьевну. – Завтра же вручу хозяйке необходимое письмо, посвящу в тонкости…

Расставались друзьями. Мы с Татьяной были безмерно рады возможности лечь в прохладную кровать. Сказался целый день на ногах.

Затем пошли обычные, похожие один на другой, дни отдыха.

Письмо в Днепропетровский госуниверситет, адресованное моей хорошей знакомой – члену приемной комиссии – сыграло свою роль. Каждый день мы с женой находили у себя в комнате то помидоры и огурцы, то вишню и груши из огорода и сада хозяйки.

В тени на улице было под тридцать по Цельсию. А вот Черное море подвело: глубинное течение снизило температуру воды до 12-15 градусов. Купаться не хотелось, а валяться потным на пляже было невмоготу. Вот мы с Татьяной и придумали способ, как выйти из положения. Играли в очко. Кто проигрывал, заходил на пирс и прыгал с него в воду. До берега надо было еще доплыть в холодной воде.

Проиграв три раза подряд, жена заметила неладное. Пришлось признаться, что я мухлюю. После этого стали «заплывать» примерно одинаково.

Однажды вечером решили посидеть в ресторане. Вызвали такси до Ялты. У водителя узнал, какой ресторан более престижен.

Вечер провели неплохо. Пили крымские вина, закусывали хорошо приготовленным мясом. Под местный оркестр танцевали в основном под еврейские и греческие мелодии. Официант вился около нас ужом –угождал.

Когда рассчитывались, Татьяне, как говорится, шлея попала под хвост:

– Отблагодари официанта. Дай ему на чай пять рублей.

Обратившись про себя к ненормативной лексике, я все же выполнил ее просьбу. Разве она, девчушка, не познавшая еще цену заработанного рубля, могла понять, как нелепо выглядел ее поступок.

« « «

Когда в конце лета мы возвратились в Новгород, одохнувшие и загоревшие как шоколадки, в кармане у меня были лишь три рубля на двоих. В запустевшей за лето квартире ничего, кроме уборки, делать было нечего. Кафе и ресторан были нам уже не по карману. А потому решили прогуляться и купить что-либо съестное на последнюю трешку.

Выйдя из автобуса, направились в сторону кремля. Не доходя до него, увидели плотную группу зевак, окруживших столик с барабаном. Оказалось, мужичек продавал лотерейные билеты. Выигравшие здесь же конвертировались в рубли.

В народе говорят: «не играй с государством в азартные игры – всегда проиграешь». Но, видимо, не бывает правил без исключений.

Я почувствовал, как в кармане вспотела рука, сжимавшая последнюю трешку. В висках отдавалось биение сердца: купи билет – купи билет! Поддавшись внутреннему голосу, я протянул лотерейщику мятые три рубля: «на все». Мне протянули три билета. Татьяна вздрогнула и отвернулась, видимо считая, что муж рехнулся. Я протянул жене три закрытых металлическими заклепками лотерейных билета:

– Открывай, мы выиграли.

– Ты что, волшебник?

– Нет. Я только учусь.

– Эх, пропали деньги… – констатировала Татьяна, но билеты взяла. – Сейчас проверим.

Она отвернулась и один за другим раскрыла билеты, выбросив в специальный ящичек металлические заклепки. Открывая билеты медленно, как карты в очко, она раскраснелась, глаза заблестели.

– Ну что там? – не выдержал я.

– Ты же сказал, что выиграл.

– Мало ли что сказал…

Она молча подала мне два из трех билетов. Наш выигрыш составил пять рублей.

Именно эта сумма позволила нам прожить без заимствований до аванса. Сколько раз после того мы не играли в лотерею, ни разу не выиграли. С тех пор мы без смеха не можем вспоминать тот случай.