Хроники уходящего поколения

Вши

Клубная команда дивизии морской пехоты ночевала в казарме танкового батальона. В первую же проведенную там ночь я попался на удочку старослужащих, как профан. Перед отбоем шутники слоями распустили катушку ниток под простыню в моей кровати. Когда я начал засыпать, кто-то медленно тянул за нитку. Создалось впечатление, что по моему телу бегают насекомые. Я вскочил, как ужаленный. Меня встретил дикий хохот соседей по кровати.

На следующую ночь шутка повторилась, но я не подал виду, что обнаружил подвох, терпел, пока не заснул.

В третью ночь я уже не дожидался подвоха. Дело в том, что в рубцах матросской формы, которую я носил, обнаружил… элементарных вшей.

Чтобы не нарваться на неприятности и не подвести кого-либо, я решил проконсультироваться у старшины танкового батальона Тарасова.

Беседа с ним показала, что старшина уже больше месяца знает о насекомых в казарме. Однако не сообщил об этом офицерам. Причина – боязнь потерять дающую много преимуществ должность старшины. Компромисса удалось достичь. Договорились, что о вшах в казарме по инстанции доложу я.

На следующий день доложил, как мы договорились. Кипиш поднялся невероятный. Подняли на уши фельдшерский пункт с проверками всех казарм. Личный состав танкового батальона и клубной команды вывезли в парилку. Матросы по два часа провели в ней. Форму пропарили и прогладили. Другая группа матросов занималась дезинфекцией постельных принадлежностей. Шла обработка помещений.

С тех пор до самого дембеля я не слышал больше о вшах. Тарасов остался в должности старшины. В знак благодарности он стал иногда приглашать меня после отбоя в каптерку на сто граммов после отбоя.

Кальмары с острова попова

До дембеля оставалось не более месяца. Чтобы выехать из части не эшелоном, а плацкартой, мне надо было отработать так называемый аккорд – покрасить и побелить в клубе все, что возможно. В общем, обстановка рабочая. А тут нате вам с кисточкой – выезд к переработчикам рыбы на остров Попова с концертом художественной самодеятельности. Отменить не было никакой возможности – нас ждали избиратели того самого участка, по которому баллотировался начальник политотдела нашей дивизии. Так что сами понимаете.

В дивизии был свой оркестр – смотры, плацы, торжественные встречи, парады… Собственно, музыкальное сопровождение было сильное, но остальное, что соответствовало концерту художественной самодеятельности, отсутствовало. И все это отсутствующее ложилось на мою шею: певцы, спевки, подбор репертуара для художественного чтения вместе с исполнителями, объединить в единый сценарий. И все это не мог сделать никто, кроме меня.

Однако, матрос полагает, а начпо располагает. Все силы были брошены мне в помощь. Через неделю программа была готова к показу.

До острова добрались на шикарном катере командира дивизии. Это тоже входило в программу и, как мы увидели, не беспочвенно. Рабочие около получаса рассматривали это чудо военной техники, заглядывали во все его дыры и щели. Оценку дали «отлично». Это уже было в пользу нашего начпо.

За это время оркестр и «актеры» расположились у входа в спальный барак. Ведущий стоял на крыльце. А благодарные слушатели расселись на оборудовании для засолки, заморозки, копчения, консервации рыбы.

Два часа общения аборигенов с морпехами пролетели, можно сказать, без срывов. С музыкальными огрехами гремел оркестр. Чтецы незаметно заглядывали в забытые тексты. Певцы давали «петуха». Но все это проходило мимо внимания рабочих, для которых концерт был единственным развлечением в течение прошедшего года. А кроме всего прочего, избиратели познакомились со своим кандидатом в депутаты краевого совета.

В благодарность о доставленном удовольствии, рабочие произнесли в наш адрес массу теплых слов и вручили мне, как ведущему, огромный брикет замороженных прессованных кальмаров. Его держали два дюжих молодца. Они и донесли его до катера.

Пока плыли обратно, я взял бразды правления в свои руки. Оркестру, певицам – женам офицеров, начальнику политотдела, начальнику клуба мы с матросами клубной команды пообещали в течение часа после возвращения доставить по данным нам адресам замороженных кальмаров. Расчет был прост: для удовлетворения потребностей всех вышеперечисленных было достаточно и одной трети огромного подаренного брикета. Остальные две трети брикета оставались у нас.

Выполнив все заявки и получив в благодарность от начпо на следующий день выходной, клубная команда начала операцию «Кальмар». В клуб экстренно вызвали буфетчицу, в ведении которой были варочные котлы. С камбуза, взамен на килограмм кальмаров, были доставлены специи, соль, растительное масло, хлеб. В художественной мастерской накрыли столы. Вовремя поняли, что без спиртного такое количество морепродукта мы не осилим. Позвонили двум вольнонаемным в город, четко поставили перед ними задачу, взамен на приглашение к нашему столу.

«День кальмара» протекал без ЧП. Главным условием мирного течения застолья была тишина – без песен и выкриков. И все потому, что рядом с клубом располагалась военная комендатура.

Все обошлось. Кроме того, что до моего отбытия на гражданку из части ни один участник того застолья не мог на дух переносить запах приготовленных кальмаров.

Самогон

Весной 1975 года я предвкушал близость дембеля. Я – старшина клубной команды дивизии морской пехоты, расположенной на шестом километре от Владивостока.

Клубная команда – это, кроме меня, художник Геннадий Бова, киномеханик Саша Петров, сантехник Алексей Афанасьев и еще один художник – жена командира батальона Людмила Бондаренко. Руководил клубом капитан-лейтенант Юрий Михайлович Либерман.

Табель о рангах в этом коллективе нарушало то, что я был старше и опытнее во взаимоотношениях с окружающими, чем Либерман. Он вовремя понял это и негласно передал мне часть функциональных обязанностей начальника клуба. А это значило, что я вместо него решал, кто из команды ночует не в казарме, а в клубе, находящемся вне пределов части. Я распределял фронт работ. Вечерами, после ужина, обеспечивал для офицеров-холостяков игру в биллиард, иногда заканчивающуюся утром. И еще отвечал за десятки мелких обязанностей.

Такое положение дел устраивало всех: Либермана, поскольку значительно сокращало круг его забот; меня – давало возможность почти полной самостоятельности; команду, у которой вместо двух оставался один начальник.

Так вот, весной 1975 года я вдруг заметил, что не полностью владею обстановкой: ребята о чем-то шептались за моей спиной, при приближении обрывали разговор. Это было похоже на заговор.

Понаблюдав за этими телодвижениями, я в конце дня собрал ребят в каптерке. Поставил вопрос ребром: в чем дело, пацаны? Переглянувшись и немного помолчав, они решились: Геннадий рассказал, что мужики на майские праздники решили организовать застолье, а денег – шиш с маком. Вот и возникла идея выгнать самогон. Уже неделю они прорабатывали вопросы добычи сырья, тары, места изготовления, рецептуры.

У меня не оставалось иного выхода, как поддержать идею ребят. Иначе они бы осуществили эту идею без меня, что грозило гауптвахтой (кичей, как ее принято называть у морпехов).

Наутро я распределил обязанности. Петров по моей договоренности принес с камбуза шесть килограммов сахара. Афанасьев сбегал к моему другу фельдшеру за двадцатилитровым бутылем. Бова подготовил место для брожения на чердаке, куда ни разу за этот год не заглядывал Либерман.

На следующий день в снаряженном бутыле начало булькать содержимое будущего напитка. Операция «самогон» протекала успешно до тех пор, пока начальник клуба не принес нам тревожную новость: с завтрашнего дня начинались трехдневные учения. В них должна была принять участие вся наша команда с клубной машиной.

Сразу после этого состоялась матросская оперативка. Главным докладчиком был Афанасьев, призванный из Белоруссии. С видом знатока он сообщил, что причины для беспокойства нет. За время учений брага созреет для перегонки. Только и всего.

Учения пролетели быстро. Клубная машина, погруженная на малый десантный корабль, позволила новобранцам, проходящим оморячивание, в свободное время прокрутить 3-4 кинофильма. Матросов мы обеспечили шашками, шахматами, домино, художественной литературой.

Когда наша машина сошла на берег, Либерман сообщил, что через два часа в клубе состоится разбор учений. А значит, надо соответствующим образом подготовить зрительный зал. Петров погнал машину в гараж, остальные зашли в клуб. Мы с Бовой пошли в подсобку за столами и стульями, чтобы установить их на сцене, а Афанасьев побежал ко входу на чердак, чтобы проверить целостность нашего продукта.

Зайдя с первым столом в зрительный зал, мы чуть не упали в обморок: он провонял сивухой. На сцене расплылось огромное пятно браги. Появился пришедший из гаража Петров.

– Саша, – обратился я к нему – срочно вруби вентиляцию.

Загудели вентиляторы. В зале запах сивухи стал еще гуще.

– Вентиляция-то приточная, – разочарованно уточнил Петров и побежал к выключателю.

Подошел бледный Афанасьев. Выяснилось, что этот «знаток самогона» грубо ошибся, плотно закрыв притертую пробку бутыля. Давление час от часа нарастало, пока бутыль не взорвался. Брага потекла на сцену сквозь решетчатый потолок.

– Значит так, братцы, – обратился я к поникшему коллективу. – Афанасьеву убрать стекло и брагу на чердаке. Петрову – выдраить сцену. Мы с Бовой носим столы и стулья. За работу!

Через час все было готово. Кроме того, что в зале по-прежнему воняло сивухой, несмотря на открытые двери и окна.

– Ну, а теперь, братцы, готовьтесь к киче, – как констатацию факта сообщил я товарищам. – Все по местам!

Постепенно клуб стал заполняться офицерами. Когда подъехали командир дивизии и начальник политотдела, зал был заполнен на треть. Разбор учений начался.

Мы с замиранием сердца, каждый на своем месте, следили за ходом событий. После того, как контр-адмирал завершил разбор и, казалось, все для нас закончилось удачно, место за трибуной занял начпо:

– Стыдно, товарищи офицеры. Не успели закончиться учения, а в зале уже не продохнуть. Вы что, алкоголики? Какой пример вы подаете рядовому составу…

Выволочка продолжалась довольно долго. А офицеры тем временем заинтересованно поглядывали друг на друга, мол, и когда друзья успели? Времени-то было в обрез. Не могли подождать?

– Свободны, – закончил свое выступление начпо.

Понурив головы, офицеры покидали клуб. Ко мне подошел муж художника Людмилы:

– Валера, как сказал начпо, многие уже успели отметить конец учений, а я – нет. Останься в клубе на ночь. Мы с ребятами поиграем в биллиард.

–А что скажет Людмила?

– Для нее я с вечера заступаю на дежурство.

– Слушаюсь и повинуюсь, монсеньор.

« » »

А закончилась эта история наилучшим образом. Бондаренко со товарищи гоняли шары до утра. И не на сухую. Пару бутылок с барского плеча сбросили мне. Благодаря этому, следующей ночью клубная команда в полном составе тоже отпраздновала завершение учений. Афанасьев, допустивший грубую ошибку в операции «самогон», был лишен двух причитавшихся ему рюмок.

Бефстроганов по-сомалийски

       В морскую пехоту Тихоокеанского флота я был призван на год. Спустя шесть месяцев, будучи старшиной клубной команды и проверенным приближенным к начальству фотографом, рассматривался кандидатом на участие в боевом походе, протяженностью три месяца. В конце концов я устроил всех, поскольку мог в твиндеке показать личному составу кино, быть библиотекарем, а, главное, руководство боевым отрядом каждый день имело на руках свежие, вполне профессиональные снимки.

       Ночью вышли в море один большой и два малых десантных корабля. Поговаривали, что нас сопровождает подводная лодка.

      Возложенные на меня обязанности практически не оставляли времени на отдых. А потому поход по Тихому, а потом Индийскому океанам до сомалийского порта Барбера (в то время наша военная база) прошел для меня быстро.

      Стоянка в Барбере для личного состава морпехов была особенно выматывающей. Никаких выходов на сушу в дневное время. Световой день проходил в твиндеках при еле мерцающем электричестве. По ночам из безразмерных пустот БДК на берег сходила боевая техника и до поры до времени пряталась от любопытных взглядов в специально собранных ангарах.

В заранее назначенные дни на полигон рядом с городом приезжало сомалийское военное руководство. Начиналась демонстрация возможностей боевой советской техники. От достигнутых результатов зависели объемы продаж нашего оружия в Сомали.

Эта импровизированная ярмарка продолжалась больше месяца.

А завершилась она ночным приемом руководства нашего отряда у мэра Барберы. Неожиданно в состав группы приглашенных на этот прием был включен и я. Конечно, для того, чтобы запечатлеть знакомые лица за праздничным столом.

Произносились тосты, рекой лилась водка под местные фрукты, овощи, горячие блюда. Особенно по вкусу нашим офицерам пришлось обжаренное мясо, нарезанное длинными кусочками, как бефстроганов. После того, как в наших желудках бесследно исчезла вторая подача этого блюда, мэр Барберы пригласил офицеров пройти на кухню и посмотреть, как готовится понравившееся блюдо. Мол, это будет большая честь для повара.

Наши с удовольствием встали из-за стола размять ноги. Пошли вслед за мэром к небольшому домику, склепанному из листов алюминия. Зашли вовнутрь. На крюках, свисавших с потолка, висели огромные говяжьи ноги. В неимоверной жаре мясо не просто пропало, а прогнило до самых костей. В этом месиве, источающем гнилостный запах, копошились длинные толстые белые черви. Повар в идеальном белом кителе специальным пинцетом стал собирать червей на большой серебряный поднос…

Нашим участникам застолья все стало ясно. Часть офицеров, расталкивая друг друга, бросилась к выходу, чтобы в укромном местечке очистить желудки. Самые стойкие, кривясь и морщась, медленно потянулись к выходу из этого дьявольского пекла.

Спустя полчаса банкет продолжился. Первым слово взял мэр. Он долго и с пиететом рассказывал об истоках сомалийского застолья, его традициях. Наши с удовольствием пропустили по рюмашке, однако закусывать мясным блюдом не стали, предпочитая фрукты и овощи.

На следующий день наш боевой отряд покинул столицу Сомали Ночь перед выходом в море я не спал. Печатал фотографии офицеров во время знакомства их с истоками сомалийского застолья. Утром у каждого на руках был набор этих снимков.

Если бы я предварительно не закрылся в каюте, предназначенной для печати снимков, могло бы состояться смертоубийство, настолько злы они были.

Учитывая, что я был по возрасту старше многих офицеров (был призван почти в двадцать семь лет), они меня простили довольно быстро. А я загладил свою вину новыми наборами фотографий гордых лиц офицеров, поднимающих тосты и сладострастно закусывающих бефстрогановом по-сомалийски. Они тогда еще не были знакомы с традиционными блюдами Африки.

Адмиральские фото

Я служил матросом в дивизии морской пехоты под командованием контр-адмирала Казарина во Владивостоке. Это были 1974–1975 годы.

После роты молодого бойца меня назначили на должность старшины клубной команды. Этому способствовало то, что я довольно профессионально владел любым фотоаппаратом. Как потом оказалось, узнав об этом, контр-адмирал дал команду сделать меня тем, кем я стал. А еще приказал начальнику клуба закупить всю необходимую аппаратуру и химикаты, которые я закажу.

Первым экзаменом для меня стали показательные учения дивизии в присутствии командующего Тихоокеанским флотом. Я снимал с самых выигрышных точек, порой опасных (стреляли боевыми патронами).

Вернувшись раньше других в дивизию, я сразу приступил к проявке пленок, выбору кадров для печати. За ночь напечатал свыше сотни снимков. Многие, на мой взгляд, удались. Именно ими заполнил три конверта для командира дивизии, начальника политотдела и начальника клуба.

После знакомства с моей продукцией контр-адмирал вызвал меня в свой кабинет. Поздравил с успехом. Сообщил, что я имею право снимать на территории дивизии кого и когда я считаю нужным. В результате я должен был раз в неделю оформить фотостенд о проделанной в дивизии работе, снабжать снимками «Флотскую газету».

Один из штабных офицеров по секрету сообщил мне, что у Казарина пользуются те фотографии, на которых он был в полной форме и при наградах.

За год моей службы командир дивизии лишь четыре раза обратился ко мне с персональными просьбами. Заснять его во время парада во Владивостоке в день военно-морского флота. Снять его с сыном старшим лейтенантом, прибывшим в отпуск. Подготовить фотоальбомы для членов комиссии из Москвы, проверявших дивизию. И, наконец, за проделанную работу предоставил отпуск на родину.

Я благодарен контр-адмиралу Казарину за его заботу обо мне, за оценку моей работы. Но одновременно сожалею, что на высокой должности командира дивизии находился человек, для которого главным в жизни были награды и отличия, а не простые человеческие качества. Не хватило у Казарина культуры и воспитания, чтобы оценить настоящие художественные снимки, которые я ему изредка передавал. В них было все: суровый адмирал, добрый глава семьи, заядлый рыбак и т.д. и т.п.

Когда Казарин покидал свой пост и свой кабинет для преемника, на полу валялись ненужные ему именно эти фотографии.

Замуж за матроса

В роте молодых матросов нас часто «засылали» выполнять персональные задания, чтобы лучше узнать наши способности. Я, например, выполнил три таких задания. Первое – заснял на фото день голосования в дивизии морской пехоты. Второе – изготовление необходимого количества копий карты, необходимых для учений. И последнее, самое «чудное». Оно исходило от прапорщика. Он попросил сделать чертеж на трех ватманах для диплома его племянницы, заканчивающей техникум. Меня завезли в одну из квартир во Владивостоке. Чай, печенье, и все необходимое для изготовления чертежей.

Работу я выполнил за половину дня. Когда сообщил об этом по телефону, прапор сказал, что заедет за мной только вечером, часов в восемь-десять. «А пока отдыхайте, матрос».

Отдохнуть не пришлось. В квартире появилась девушка – автор диплома, племянница прапора.

Благодарностью за выполненную работу был быстро накрытый ею стол. Среди закусок стояла бутылка местной водки на женьшене. Когда она опустела, Катя раскраснелась, расстегнула пару пуговок на коротком халатике. Ее глаза жадно оглядывали меня с головы до ног. Мне все стало ясно. Это была операция по захвату матроса, руководит которым прапор-родственник.

Если бы кто знал, сколько труда и лжи пришлось применить, чтобы улизнуть из этих хищных коготков.

Эта история имела продолжение. На танцах, организуемых по выходным в клубе, моя знакомая Катя «захомутала» старшину Тарасенко. Я часто вручал ему ключ от фотолаборатории, где они занимались сексом.

Я думал, что к моменту демобилизации Тарасенко эти чувства пройдут, но все случилось не так, как я предполагал.

Восстановившись после службы в армии в одном из московских вузов, я предложил старшине встретиться в Москве по пути домой. Мы встретились. С ним была и беременная Катя. Пара показалась мне счастливой.

Багульник

Клуб дивизии морской пехоты расположен у подножья сопки между воинской частью и жилыми домами. В мае склон сопки становится розовым от цветущего багульника.

Зная особенности этого дальневосточного растения, я приготовил сюрприз для любимой девушки. Рано утром, до подъема, забрался на сопку повыше, срезал десятка два тонких, еще не расцветших прутиков и завернул их во влажную тряпицу.

К девяти утра был уже на почте. Сдал хорошо упакованный багульник авиапочтой. Максимум через двое суток эту посылку должна раскрыть та, для кого была предназначена эта нежная дальневосточная красота.

« « «

Спустя месяц, когда я вернулся из армии, то узнал, что моему багульнику были рады девушка, для которой он предназначался, и… ее новый любимый.

Киев

Оттарабанив срочную в морской пехоте, я восстановился слушателем второго курса факультета журналистики высшей комсомольской школы в Москве. Спустя несколько месяцев учебы, осенью 1975 года вылетел в Киев для прохождения практики в республиканской молодежке «Комсомольское знамя». Между собой журналисты шутя называли ее «Коза».

День прилета ушел на решение бытовых вопросов. Поселили в общежитии ЦК ЛКСМ Украины. Комната человек на восемь, конечно, оставляла желать лучшего, но имела одно большое достоинство – здание находилось в центре города. До ЦК и редакции – десять минут ходьбы.

Вечером, приняв душ, подошел к своей кровати и на соседнем лежаке с удивлением увидел одного из ветеранов криворожского комсомола. Пять лет назад, когда я работал инструктором горкома комсомола, он вымотал все мои нервы, настаивая, чтобы топорно сработанный им стенд о его комсомольской юности непременно висел на стене в кабинете первого секретаря. На все мои предложения переформатировать стенд, оформить его с помощью хороших художников и фотографов, он с презрением отвечал «нет».

«Повоевав» с ним месяца два, я ушел работать в обком комсомола, так и не узнав, чем закончилось «сражение».

Узрев меня, ветеран расплылся в саркастической улыбке:

– Давно хотел вас увидеть. Дело в том, что вы тогда оказались не правы. Я все-таки убедил бюро горкома, что место для моего стенда именно в кабинете первого секретаря.

Я чуть не подавился смехом, представив выражения лиц моих криворожских друзей, давших добро этому ветерану.

– Рад за вас, – соврал я. – Простите, устал после дороги – предельно хочу спать.

Больше я не видел моего соседа по кроватям. Будучи в Киеве, вставал раньше, приходил позже (ветеран любил поспать). А чаще всего выезжал в командировки по городам и весям Украины.

На следующее утро я был в отделе пропаганды «Козы». Отдел представляли две полногрудые хохлушки с яркой косметикой на лицах. Вместе с ними кабинет занимал симпатичный, и как в дальнейшем оказалось, талантливый журналист.

До обеда получил задание одной из матрон: по письму раскрутить судьбу девчушки, приехавшей в Киев из села работать в ткацком цехе.

Когда дамы покинули место работы, как оценил Анатолий, до завтрашнего утра, мы с ним познакомились поближе. Он заочно представил мне своих товарищей по перу. Признался, что находится в раздумье: ему предложили стать собкором «Комсомольской правды» на западе Украины. Я посоветовал ему принять предложение.

Помотавшись несколько дней на окраину Киева, где жила и работала моя героиня, я написал неплохой очерк о том, как бывшая школьница, которая не видела перспектив роста у себя на селе, рискнула перебраться в Киев и за короткое время стала одной из лучших ткачих предприятия. Материал сдал своей матроне – завотделом.

Следующие два дня провел «у ноги» нашей московской завкафедрой Рубановой. Я неплохо знал Киев, бывал здесь в командировках, обучался на комсомольских курсах. Как мог, познакомил ее со столицей Украины. В театре Леси Украинки посмотрели «Голосiiвськый лiс». Посидели в ресторане «Метро». Выбрали керамические поделки для сувениров ее близким. Побывали у главного редактора «Козы».

Матроне очерк понравился, но к печати она его не подписала: отток молодежи из села в города не приветствовался. Вызвать огонь на себя она не хотела. И я получил командировку в Николаев посмотреть, как там работает политсеть.

Ребята в Николаеве были что надо. Нужный материал собрал в течение одного дня. Остальное время ели шашлыки на природе. Вечером наслаждался песнями модного в те годы ВИА «Пламя».

«Коза» дала мой материал большим внутренним подвалом.

Еще успел слетать в Марганец Днепропетровской области к своему хорошему товарищу по комсомолу бригадиру шахтеров Дане Неговорову. Опубликовал его выступление.

Перед отъездом заглянул в магазин сувениров, купил для будущей жены Татьяны керамический набор для вина. Он стоит у нас дома до сих пор.

И еще. С ребятами из отдела спорта посмотрел две встречи киевского «Динамо» в первенстве Союза.

По возвращении в Москву Рубанова без сомнения поставила мне за практику «отлично».