Имя собственное

Как тут верить писателю Довлатову, утверждавшему, что красивую женщину в общественном транспорте не встретишь? Согласиться отчасти можно, но с оговоркой – нет правил без исключений!

Долго ли, коротко, семью Оторвиных настигла всё-таки неотступно надвигавшаяся и неумолимая беда – от рака скончалась мама. И от тех горестных дней жизнь, что называется, покатилась под откос. Отец с поминок так и не просыхал. Каким-то чудом ещё поднимался на работу, а вечером пьяный валился одетым в кровать.

Совмещать эти две противоположные сферы деятельности у него получалось плохо. Что-то одно надо было бросать. А хотелось и рыбку съесть, и косточкой не подавиться! На производстве со временем сообразили, что такой «передовик» скоро потянет на альтернативную «Доску почёта» с названием «Они позорят наш коллектив», и поспешили с ним расстаться.

Воистину, «…Сколь верёвочка ни вейся, а совьёшься ты в петлю».

Теперь хозяин сутками валялся дома и постоянно названивал Николаю. Тот поначалу приходил «подлечить» друга, напивался вместе с ним и бесстыже пялился на Раины ноги, мимоходом изрекая в её сторону скабрезные «комплименты».

Но скоро и он прекратил тратить свои невеликие доходы на партнёра, от которого было бесполезно ждать какой-либо отдачи. Сам после развода с женой тянулся на пенсию матери да подхалтуривал извозом на своём старом «жигулёнке», когда бывал трезв.

Затем, как и следовало ожидать, из квартиры стали пропадать вещи: книги, хрусталь, мамина одежда…

Скоро в доме стало нечего есть и не было денег на проезд. Соседи давать взаймы отказывались, зная, что возвращать долг девчонкам будет нечем, и предлагали красной от стыда Рае вчерашний хлеб, кусок заветренной колбасы и так, кое-что из одежды. Не отказывалась лишь исключительно из-за Веры.

Ни благие увещевания, ни слёзные обращения к отцу положительного эффекта не возымели. И тогда Рая решилась обратиться к правоохранителям. Хозяин повестку участкового, понятно, проигнорировал, а поданное дочерью заявление в полицию обернулось для Раисы безобразным скандалом.

Однажды у Верунчика пропал импортный пуховичок. По всему было понятно, что родитель, чуя приближение тепла, счёл зимнюю одежонку дочери уже невостребованной и извлёк из этого свою гнусную выгоду.

Завидев плачущую сестрёнку и выведав причину, Раиса похолодела. Видимо, всякому терпению приходит конец! В груди её полыхнул неведомый ранее безотчётный гнев, смешанный с безрассудностью.

Она схватила отца за грудки и сбросила с кровати. Орала на него самыми последними словами, какими пьяницы изъясняются промеж собой. В бешенстве с размаху пнула сильной ногой его неподвижную тушу и отвернулась к стене, заливаясь слезами.

По логике вещей (ведь отец же) подойди, обними за плечики, попроси прощения… Ну хоть что-нибудь…

Внезапный мощный удар в голову опрокинул девушку на пол. Ухо мгновенно заложило, противным звоном наполнился воздух. Утвердившись на коленях, она секунду соображала, что произошло. Тряхнув головой и подняв глаза, разглядела сквозь редеющий туман стоящую над ней враскорячку фигуру. Ожидать второго удара времени не было. Оттолкнувшись от пола, как от родной волейбольной площадки, в стремительном прыжке вбила правую ногу фигуре в промежность.

Когда отец согнулся от невыносимой боли, её сильные, натренированные на ударах по мячу руки взлетели почти под потолок и одновременно хлёстко сплющили кудлатую голову, казалось, в блин!

Фигура с грохотом завалилась на спину. Компрессия от сдвоенного удара вышибла на рубаху кровяной сгусток. Громко зашлась плачем Вера, от страха вжавшись в угол. Трясущаяся от ударившего шока Рая подхватила сестрёнку и стремглав выскочила из квартиры.

Они бежали, сцепив руки и рыдая, к Наташкиному дому. Раздетые и простоволосые, прямо по проезжей части, сквозь завесу ледяного встречного дождя. Прохожие недоумённо оборачивались им вослед.

А дальше… Дальше за дело взялись супруги Безукладниковы, Наташины родители. Приютив на первое время девочек, бескорыстно взвалили на себя весь груз хлопот по преодолению барьеров в полиции, суде, органах опеки и соцзащиты. Но всё это состоялось уже гораздо позже.

Они никуда не подевались, эти, до изжоги знакомые, бюрократические проволочки!

А в тот памятный день наряд полиции, прибывший по заявлению соседей, услышал из-за двери лишь отборный мат. Пьяный хозяин, забаррикадировавшись изнутри, орал, что у него малолетняя заложница и он порежет её не задумываясь, если двери начнут взламывать.

Оперативникам пришлось обращаться за силовой поддержкой. Омоновцы, изучив обстановку, рекомендовали полицейским уйти. Капитан, что вёл переговоры с бузотёром, достал из папки повестку и, черканув в ней дату и подпись, сунул под дверь. Напоследок прокричал в скважину:

– Одумайся, Оторвин! Ради всего святого, не тронь ребёнка! Мы уходим, можешь проследить в окно. Успокойся и явись завтра с повинной в отдел, не ломай себе жизнь!

Полицейский уазик, рассекая лужи, скрылся за углом. А пару часов спустя силовики, отследив дальнобойной оптикой из противоположного дома обстановку в квартире, пошли на штурм. Словно с небес, затянутых дождевыми тучами, со звоном разбитого стекла, вынесенной фрамугой балконной двери и грохотом светошумовой гранаты один за другим ввалились в злосчастную квартиру три вооружённых ангела возмездия.

Наличие заложницы оказалось блефом, но печальнее всего то, что при задержании возмутитель спокойствия оказал сопротивление и каким-то образом ухитрился царапнуть одного бойца по шее ножом, спрятанным в рукаве. О чём, вероятно, горько пожалел, с невыносимым трудом ворочая на нарах КПЗ своё изломанное дубинками тело.

Рана на шее бойца особой опасности не представляла, это обстоятельство лишь добавляло пьяному безумцу ещё одну статью.

* * *

За вагонным стеклом постепенно сгущался вечерний полумрак, плавно переходящий в южную ночь. Женщины, как давние подружки, без опасения откровенничали друг с другом, не замечая времени. Рая больше интриговала попутчицу любовными историями, не особо вдаваясь в свои биографические частности. Из её рассказов становилось понятно, что она всего лишь медсестра в клинике преуспевающего мужа, пластического хирурга. Тамаре же Петровне этой информации оказалось вполне достаточно, если не сказать «за глаза». Всем известна сентенция – «Чего не может решить директор, иногда во власти уборщицы».

Встреча с Раисой казалась ей приятным бонусом, подаренным судьбой. Перспектива корректировки своего, прямо скажем, запущенного облика рисовалась радужной и почти состоявшейся.

– Раечка, ты представить себе не можешь, как я соскучилась по жизни. Да, да! По обычной жизни, где любящий супруг, дети, праздники с друзьями, работа по душе… Театры, книги, вернисажи… Ведь я ещё, по сути, не старуха, а всего этого была лишена последние десять лет. – Она пересела к Рае на диванчик и взяла её ладони в свои. – Эти годы словно один кошмарный круговорот: больницы, операции, лекарства, сиделки… Беличье колесо: работа – магазин – аптека – дом – работа! На пятом году совместной жизни мой муж, Павел, угодил в страшную аварию у себя на стройке, упали плохо закреплённые леса. И с этого момента он стал, как говорят, маломобильным инвалидом-колясочником. А кто мог помочь бедной женщине?

Друзья растаяли, как и не было, детей завести не получилось, родни никакой. Он детдомовец, у меня лишь мама, в чьей квартире мы и остались жить после её смерти.

– С кем же ты его оставила, Тамарочка? Бедная моя…

– Нет, – всхлипнула Тамара Петровна, поникнув головой, – нет его больше. Схоронила я его, милочка. Скончался, отмучился Павлуша мой. Вот фото, посмотри, какой он был видный мужчина! До того самого случая.

Представляешь, каково мне было одной столкнуться с этим валом проблем? И так переворачивались «из куля в рогожу», все деньги уходили на лечение, а тут похороны. Взяла кредит. И, как водится, затянула с отдачей. Тут же появились серьёзные ребята и чуть не с кулаками на меня. Мало того, подожгли дверь у квартиры. Хорошо, соседи спохватились.

Что оставалось? Пошла в милицию с заявлением. Там и слушать сперва не хотели. Я сидела в коридоре, плакала. Но, вот есть же Бог на свете, подошёл один следователь, капитан: «Что случилось, гражданочка? А ну-ка пройдёмте ко мне в кабинет».

И ты знаешь, Раечка, я выложила ему всё как на духу! Что после похорон мужа мне нечего делать в Москве, что его смерть, в некотором смысле, развязала мне руки и я могу уехать к тётке, старенькой маминой сестре, в Анапу. Купить там квартиру или домик у моря. Говорила, что боюсь без чьей-либо помощи продавать квартиру, так как она сейчас стоит немалых денег.

Благородный человек Андрей Николаевич! Ерёмин фамилия. Век буду ему благодарна. Провёл меня через все эти бумажные завалы и нотариальные дебри, – тут она перешла на шёпот, – помог с продажей и получением денег. Ты не поверишь, даже билет на поезд мне купил сам. Я, понятно, отблагодарила его. Вот бывают же люди, Рая, с бескорыстной натурой и доброй душой.

– Я так рада за тебя, Тамарочка. Тебе просто повезло! В наше время очень легко нарваться на лихих людей и остаться буквально ни с чем.

А ну-ка, что тут у нас? – Рая встряхнула графинчик. – На донышке? Бери лимончик. Давай, дорогая моя, за успех твоих начинаний. За удачное приземление на Черноморское побережье. Мы тесно сдружились, и, если спишемся, буду летом навещать тебя. А по поводу лечения – вот мой домашний телефон, вечером я всегда дома. Как надумаешь приехать, звони. За это время я всё обговорю с Кириллом. Он, похоже, и вправду меня любит. Шутка!

Женщины выпили, накрыли посуду бязевой салфеткой и принялись разбирать постели. Тамара Петровна вдруг присела на край кровати и сжала виски ладонями:

– Что-то мне немного не по себе, Раечка. Голова идёт кругом. Последняя порция была, вероятно, лишней.

– Может, под душ, Тамарочка? Пока сполоснёшься, я найду таблетку от головы. Без аптечки не выхожу из дома. Мало ли что может приключиться.

Проводив подругу до душевой кабины, попросила проводницу Ларису настроить комфортную температуру воды и вернулась в купе. Тамара появилась через полчаса порозовевшая, расслабленная и с тюрбаном из полотенца на голове:

– И вправду стало полегче, может, и не нужна таблетка? Боль стихает.

– Хуже не будет, Тамара. Кирилл всегда говорит: «Головную боль пережидать нельзя. Могут возникнуть непредсказуемые последствия». Так что не возражай доктору, вот водичка, запей. И тут же укладывайся. – Она затянула потуже пояс оранжевого китайского халата. – А я пойду с Ларисой поболтаю. Свет притушить?

Тамара накрылась с головой и не ответила.

* * *

После известных событий с дракой и поножовщиной в квартире судьба, в лице органов соцзащиты и полиции, не быстро, но расставила свои точки над чем требовалось.

Старшего Оторвина осудили на четыре года с отбыванием в колонии строгого режима. Он был этапирован в Пермский край, где экономическая составляющая тамошних колоний завязана в основе своей на лесозаготовках. Тот самый, воспетый в песнях, лесоповал. Но минул лишь год с небольшим, как из мест заключения пришло известие:

«…сообщает, что Оторвин Михаил Васильевич, осуждённый по статьям… погиб в результате несчастного случая. Причина смерти – бытовая травма».

Извещение было адресовано Хромову Николаю Ивановичу, давнему армейскому другу и собутыльнику отца девочек, так как именно он был обозначен в волеизъявлении заключённого.

Дочери были ещё несовершеннолетними, у дяди Коли же не было ни денег, ни желания связываться с похоронами. А поэтому труп остался невостребованным и по истечении стандартных семи дней был захоронен в специально отведённом месте под фанерной табличкой с порядковым номером могилы.

Верочку определили в дом-интернат для детей, оставшихся без попечения родителей. Слава Богу, в Отрадном. Не так далеко ездить, навещать её. Малышке только-только исполнилось девять лет.

Шестнадцати летняя Рая осталась жить в квартире одна, но под социальным патронатом. Наташины родители, супруги Безукладниковы, заключили договор попечительства сроком на два года, то есть будут опекунами до достижении девушкой совершеннолетия.

Окончив 9-й класс, подруги Рая и Наташа поступили в медицинский колледж вместе. Не хотелось расставаться даже в учёбе. Не разлей вода с самого детства. И даже ссора из-за жениха не была их дружбе особой помехой. Но Наташа выдержала лишь год и перевелась в другую, как она её называла, «шарагу». По специальности «Поварское и кондитерское дело». Оно и неудивительно, кулинарные способности замечали за девочкой смолоду.

Рая же, потрясённая безвременным уходом мамы и её неведомой болезнью, твёрдо решила посвятить себя медицине. И вдобавок занозою в сердце всё ещё саднело и не заживало сомнение в кровном родстве Вероники с родом Оторвиных. Эта неопределённость нет-нет да подтачивала сознание старшей сестры.

Хотя моментами закрадывалась мысль насовсем отбросить думки об этой казённой процедуре, словно бы о мистической ворожбе. Пыталась сама разобраться, «что оно такое и с чем его едят», но одни только термины: дезоксирибонуклеиновая кислота, двойная спираль, суперскрученность и т. д. и т. п. приводили сознание в оторопь.

Но ведь недаром Оторва! Упрямство натуры во всём: от взгляда чёрных пронзительных глаз до стремительной походки, резких телодвижений и острого, как бритва, языка. Разве что нет надписи на лбу: «Прочь с дороги!» Доводить любое дело до логического конца – природная закваска, а поступаться принципами не в характере совершенно.

Однако в отчаянную голову никогда не приходило, что случись, паче чаяния, нулевой результат теста ДНК и сестра оказалась бы чужой крови, она стала бы любить Верочку меньше. После кончины мамы младшенькая осталась единственной родной душой, которой жизненно важна помощь и забота близкого человека.

А чтобы заказать процедуру на подтверждение родства, нужны деньги. Пусть и не такие большие, но ведь не было вообще никаких. Всего и богатства лишь карманная мелочь да единый проездной. Вот уж закончить колледж, устроиться на работу… Может быть, тогда…

* * *

Быстро пролетели студенческие годы. Всё осталось позади: белые халаты, конспекты, экзамены, практика в поликлинике и стационаре, танцевальные вечера с подшефными курсантами пограничного училища. Первое увлечение… Оно также позади и не заслуживает того, чтобы о нём горевать.

С работой получилось очень удачно – уже полгода, как она трудилась процедурной сестрой в одной из больниц военного клинического госпиталя им. Бурденко. А закадычная подруга Наташа служила кондитером в частной московской ресторации и уже собиралась замуж. За сына хозяина.

Когда Рая всё же добилась своего и получила на руки подробное заключение о проведении процедуры ДНК, к первой пошла, конечно же, к ней, к Наталье. Протянув подруге бумагу, подписанную важным экспертом, кандидатом медицинских наук, сказала тихо:

– Читай, – и закрыла лицо ладонями.

Та пробежала глазами казённый текст и спешно прихлопнула ладонью рвущийся из груди вскрик удивления. Документ бесстрастно сообщал, что степень родства между сёстрами Оторвиными составляет – ноль процентов!

Рая была сражена этой вестью. Она не плакала, лишь обострившиеся скулы да тени под глазами выдавали её глубокую опустошённость. Наташа обняла вздрагивающие плечи подруги:

– Ну что уж так переживать, дорогая моя. Ты оказалась права в своих сомнениях, только и всего. Сама же говорила, что, каким бы ни был результат, Верочка до конца дней будет тебе родной сестрой.

Я считаю, что во всём этом есть и положительный момент – мама твоя не станет переживать оттого, что ты теперь это знаешь. Такое известие лишь усугубило бы её страдания.

– Ты считаешь, не стоит дальше развивать эту тему? – вопрошала Раиса.

– Что ты имеешь в виду под словом «дальше»?

– Если произошла подмена в роддоме, пусть и случайная, это значит, что у Веры где-то есть биологические родители. И они, сами того не ведая, воспитывают мою сестрёнку, Оторвину! Надо предпринимать какие-то действия. «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети».

Если у Верочки другие мама и папа, имеет ли она право это знать? Имеет. А в пользу ли будет весть об их существовании, ведь она выросла в другой семье? Большой вопрос. Но стоит утаить этот факт сейчас, где взять уверенности, что тайна не вскроется позже? Простит ли Вера нам с тобой этот конспиративный сговор?

– Даже не знаю, что ответить, дорогая моя. Может, всё же…

Не дожидаясь окончания фразы, Рая порывисто поднялась с места, взяла медицинский вердикт и сунула бумагу под закипающий чайник. Факел зловещим сполохом осветил её осунувшееся лицо и, догорая, чёрной пепельной завитушкой упал на плиточный пол. Рая взяла Наташины ладони и встала на колени, потянув подругу за собой.

– Вот так, стоя на коленях и глядя прямо в глаза, мы с тобой, Наташа, должны поклясться, что ни при каких условиях, никогда, ни словом, ни даже намёком не посмеем оскорбить Верочку этим известием! Я клянусь!

– И… я-а… к-клянусь, – сквозь хлынувшие слёзы проговорила Наташа.

Они ещё долго стояли на коленях, обнявшись и наперебой успокаивая друг друга. В воздухе витало ощущение горькой, непонятной, но очень болезненной утраты.

* * *

За подрагивающими красными шторками на вагонных окнах спускалась глубокая ночь.

Бесцельно прогуливаясь по ковровой дорожке от тамбура к тамбуру, Рая иногда останавливалась у двери своего купе и, оттянув дверь, вглядывалась в полумрак. Тамара Петровна лежала в той же позе, и одеяло на её фигуре ритмично вздымалось.

– Что вы не отдыхаете, Рая? – улыбаясь, спрашивала Лариса, попутно протирая влажной салфеткой деревянные фрамуги окон.

– Да вот, немного голова побаливает. Жду, когда таблетка начнёт действовать. В купе чуточку душновато. Да и соседка спит, не надо бы беспокоить. А хочется свежего воздуха.

– Ну, это поправимо. Через полчаса Ростов-Главный. Стоим пятнадцать минут. Можно будет погулять, чудесная тёплая погода.

– Пожалуй, так я и сделаю. Спасибо, Лариса. У вас очаровательная улыбка, вам не говорили? Да, впрочем, вы сами наверняка знаете…

Рая зашла в купе и присела на свой диван. Чувствовала, как учащённо бьётся сердце. Долго всматривалась в темноту за окном. Потрогала за плечо спящую женщину, та никак не отреагировала.

Вскоре показались окраинные огни большого города, поезд заметно сократил скорость и наконец плавно подошёл к перрону. Мягко лязгнули сцепки. Рая поднялась, поправила постель и остановилась перед дверным зеркалом. В тусклом освещении она плохо узнавала своё лицо. Гримаса какой-то болезненности, испуга и настороженности искажала всегда благообразный лик.

Она обернулась на спящую Тамару Петровну, окинула взглядом купе и, перекрестившись, вышла в коридор.

Первой на вокзальный асфальт, тщательно протерев поручни, легко спрыгнула Лариса. За ней спустились с чемоданами и сумками ростовчане, числом четыре. Трое мужчин и женщина. Мужчины убрались в сторону вокзала одни, а женщину, вместе с баулами, подхватило целое восторженное семейство. Аккуратно придерживая длинные полы оранжевого халата, ступила на перрон и Рая.

– Правда, здесь посвежей? – улыбалась ей Лариса.

– Несомненно, дорогая моя. Смотри, к нам новые пассажиры!

К вагону подбежали два молодых парня. Проводница проверила у них билеты и поднялась следом, легко подтянувшись на поручнях. Возможно, показать места. Где-то вдалеке протяжно взвыла полицейская сирена.

Раисе вдруг нестерпимо захотелось курить, хотя с этой дурной привычкой было покончено ещё на втором курсе. Перрон опустел. В ночи повисло томительное ожидание гудка к отправлению.

Оглянувшись по сторонам, Рая собрала в кулак полы халата и… юркнула под состав. Пересекая рельсы, бежала в сторону от вокзала, к депо. Скомкала и зашвырнула попутно в какой-то железный ящик оранжевый расписной халат, оставшись в сером брючном костюме. Обогнула ряд построек и затаилась в тени, прильнув спиною к облупленной стене. Вокруг никого. Мелкая дрожь в ногах и руках постепенно стихала. Вдали раздался прощальный гудок отправляющегося поезда.

Нужно расслабиться, вздохнуть свободно и трогаться к вокзалу.

В туалетной комнате она придирчиво осмотрела себя со всех сторон, тщательно отмыла запачканные мазутом руки, поправила причёску и вышла на привокзальную площадь, помахивая небольшим плоским чемоданчиком.

Услуги такси наперебой предлагали трое. Молча села в машину к тому, что постарше, и на вопрос:

– Куда едем, красавица? Почему одна и без охраны? – отрезала:

– Давайте-ка без вольностей! Пожилой ведь мужчина. Ведите себя пристойно. – И, помолчав, добавила уже примирительно: – В аэропорт!

* * *

С очередной получки Рая, намереваясь ехать к Верочке в Отрадное, закупилась в магазине фруктами, шоколадом и другими вкусностями. Долго не решалась, но всё же отважилась и купила дорогущий торт с пресловутой «вишенкой» наверху – тонколистной шоколадной розой.

Торт предназначался врачу. Анна Филипповна – добродушная, ещё не старая женщина, с извечным фонендоскопом через шею наперевес – озадачила старшую сестру плохими новостями:

– У Вероники после перенесённой прошлой зимой острой пневмонии проявились негативные осложнения в органах дыхания. Развился хронический бронхит с характерным кашлем. Девочку он просто вымотал. Пригласили специалиста-пульмонолога, тот её прослушал, но ничем нас не обрадовал. Рекомендовал паровой ингалятор и предположил дальнейшее развитие астмы, которая, как известно, проявляется приступами удушья. Девочка слабенькая, и вопрос встаёт ребром. Необходимо серьёзное лечение.

– Что надо предпринимать, Анна Филипповна? Я просто теряюсь. Подскажите, Бога ради.

– Нужен юг, Раечка. Морской воздух, сосны, можжевельник, соляные пещеры. В Сочи полно санаториев с лечебными программами строго по органам дыхания. Но если решитесь, то ехать следует вам вдвоём. Паровой ингалятор можно уже выбрасывать, он рассчитан лишь на носоглотку и верхние доли. Нужен ультразвуковой портативный небулайзер. Он глубоко орошает лёгкие лекарственным мелкодисперсным аэрозолем. В совокупности это всё, поездка, проживание, спецоборудование, конечно же, недёшево.

Путёвку инициировать можно, но ты же понимаешь… Крепись, нелёгкий груз ложится на твои плечи, дружок. Надевай халат, пройдём к ней в изолятор.

Домой Рая возвращалась весьма огорчённой, если не сказать – жёстко угнетённой откровенным разговором с врачом и болезненным видом сестры. Погружённая в раздумья, она даже проехала свою станцию метро и, выйдя на перрон, долго не могла понять, где находится.

Добравшись наконец до квартиры, упала без сил на диван, не сняв даже ветровки и джинсов. За окном начинался дождь. Верхушки деревьев, достающие до их этажа, потемнели от влаги и поникли листвой, уже начинающей желтеть. Снова осень…

Под опущенными веками в полузабытьи мелькали картины будущего путешествия к морю. Проносились большие вокзалы и полузаброшенные полустанки, деревни, лесополосы, озёра…

Но опять! Возвратные видения цепко держат в сознании голые стены изолятора, бледное лицо сестры и её огромные серые глаза. Слух разрывает надрывный Верочкин кашель. Хочется уснуть, провалиться в небытие, отрешиться от нечаянной беды, но не даёт покоя невроз, накрывший всё существо. Левый висок терзает резко возникшая боль, а где-то далеко-далеко настойчиво верещит дверной звонок.

Стоило громадных усилий побороть болезненный морок, встать и, зажав ладонями виски, нетвёрдыми шагами подойти к двери.

На пороге стоял Хромов Николай, в недалёком прошлом дядя Коля, друг погибшего отца. Он не сильно постарел за эти годы. Прилично одет, побрит. Разве что излишне располнел. Только кривая улыбка и блуждающий, прилипчивый взгляд с прищуром остались прежними.

– Войти-то можно? – стряхнул он дождинки с фуражки.

– Зачем? – шёпотом спросила Рая, держась за висок.

– Действительно, зачем? Дело есть неотложное, иначе бы…

– Что ж, входите, – сдвинулась в сторону.

Они прошли на кухню. Николай присел к столу и огляделся. Рая осталась стоять в дверном проёме, скрестив руки под грудью. Ощутимо запахло чужим присутствием, какой-то смесью одеколона и дешёвого табака. Дождинки, извиваясь, медленно скатывались по наружному стеклу. Молчание затягивалось.

– Говорите, пожалуйста, мне скоро нужно будет уходить.

– Не надо тебе никуда. Выпроводить меня хочешь. Будто не понимаю. А я ведь не взаймы пришёл просить. То, что сейчас скажу, определённо в твоих интересах. Поэтому прошу, выслушай и не перебивай. Налей водички стакан. Спасибо. За эти годы, Раечка…

– Давайте без фамильярностей…

– За эти годы, Раечка, много воды утекло. Преждевременно умерла Лида, мама твоя. Находясь в неволе, погиб отец. Официально – несчастный случай, это тебе известно. Но где-то год назад мне удалось наведаться в те «не столь отдалённые места» и запросить в архиве документы.

С трудом, но нашёл по номеру Мишину могилку, рассказал, что девочки его живы-здоровы, государство за ними осуществляет пригляд. Поговорил также с одним старым охранником, у которого квартировал, и он поведал мне любопытные детали того «несчастного» случая.

Отца вашего убили. За дерзкий и неуживчивый нрав. За объявленную им войну администрации колонии. За бесконечные письменные обращения в высшие инстанции по поводу того беспредела, с каким он там столкнулся. Пытки, изнасилования, избиения, холод и голод как способ укрощения строптивых.

Всё было обстряпано аккуратно, не первый, видимо, раз. Пообещали одному зэку УДО, досрочное освобождение, и тот, дождавшись, когда Миша спустится к реке, раскатил, как бы ненароком, штабель кругляка, предназначенного к сплаву. Бедолагу переломало, словно в гигантской мясорубке.

Рая закрыла лицо ладонями. Николай вопрошал в пустоту:

– Что они там похоронили под фанерной табличкой? Что в таком случае могло остаться от человека, не рискну и предположить.

– Вы привезли документы? Свидетельство о смерти, что-то ещё…

– Через некоторое время, – он продолжал, словно не слышал вопроса, – по приезде в Москву я нашёл свою маму очень больной, поэтому совсем не находил возможности навестить вас. И теперь вот, – он замолчал, сглатывая горький комок слёз, – сегодня ровно полгода, как она скончалась.

Он поднял трясущейся рукой стакан и залпом выпил воду. Рая молчала.

– Я остался совсем один и решил продать квартиру. Есть желание уехать на свою малую родину, в Белоруссию. Под Гомелем у меня много родни. Однако нарвался на мошенников, и квартиру у меня отняли. Сам виноват, пил с ними вместе, подписывал, что подсовывали…

Остался «жигулёнок» да покойного отчима дача в Лесном городке. Где и живу последнее время. Перевожу вещи из квартиры, обувь-одежду там, стиралку. Пытаюсь хоть дачу с машиной продать, чтоб не совсем голым на малую родину явиться. С покупателями уже есть договорённость.

– Для чего вы мне всё это рассказываете?

– Да затем, чтобы ты поняла обстановку. Послезавтра я буду должен передать ключи от дачи новым владельцам. Именно сегодня нужно нам с тобой поехать и забрать все документы. Я на машине. Час туда – час обратно. Ничего не беру из вещей, посмотришь, что я оставляю покупателям, и, может, что-то возьмёте с сестрой себе. Громоздкие вещи я включил в цену домовладения, но там ещё много чего интересного остаётся. Отчим был небедным человеком. Выберешь что-нибудь, посуда там, книги… Не вот ведь у вас «добра палата». Хоть чем-то мне перед Мишкой оправдаться.

Кроме отцовских документов я обязан передать тебе лично в руки ещё одну государственную бумагу, что когда-то вручили мне твои родители. На ответственное хранение. Так что собирайся, я жду в машине у подъезда.

Он хлопнул себя фуражкой об колено и встал. В дверях оглянулся:

– Не выходишь через двадцать минут, все бумаги сожгу к чёртовой матери! Но тогда уж не обессудь!

Машина долго пробиралась узкими дорожками, пересекающими дачный посёлок вдоль и поперёк, и наконец остановилась возле зелёного двухэтажного дома с черепичной крышей. Внешний вид строения ещё хранил былую презентабельность той категории дач, что некогда выделялись государством партийной номенклатуре, артистам, писателям, заслуженным работникам отраслей и прочим пенсионерам союзного и республиканского значения. Флюгерный жестяной петух, кособочась, печально глядел в осеннюю пустоту. Дождь не усиливался, но и не прекращался.

Сам участок облик имел плачевный. Давно необрабатываемая земля и запущенные посадки в совокупности образовали удручающий пейзаж Берендеевой заимки, что смотрелась особенно контрастно в сравнении с соседними ухоженными садами.

– Поставлю быстренько чайник, – проговорил Николай, сбрасывая куртку. – Согреемся немного, не возражаешь?

Рая огляделась и даже несколько удивилась добротному состоянию интерьера. Ковры, ростовое зеркало, книжные стеллажи, винтовая лестница, камин… Довольно удивительно, что всё это имеется в наличии и находится в относительной сохранности. Беря во внимание тот факт, что владельцем сего достояния является человек совсем неравнодушный к «питию» как к русской национальной забаве. Проще говоря, как-то умудрился не пустить всё это хозяйство по ветру.

– Давайте посмотрим документы и поедем. – Рая дышала в озябшие ладошки. – Скоро начнёт темнеть.

– Конечно, сию минуту. Вот чашки, варенье, распоряжайся. Я за документами, они наверху.

Ступени поскрипывали под грузным телом. Рая сделала горячий глоток, ещё один… Желанное тепло разлилось по внутренностям. Послышался голос сверху:

– Рая, поднимайся сюда, тут бумаг куча, будем разбирать. Я ещё и очки ко всему прочему забыл.

На широченной кровати были раскиданы папки, блокноты, десятки листков, исписанных мелким почерком, видимо, из архива прежнего хозяина. Николай рылся в этом ворохе, стоя на коленях. Документы из архива колонии нашлись быстро. Они были заклеены в пакет грубой бумаги шершавой текстуры.

– Почему эти документы у вас?

– Я же говорил, что Михаил в своём волеизъявлении указал меня. Вы с сестрой в то время были ещё несовершеннолетними. Документы и пришли на мой адрес.

– Это всё?

– Да нет, есть ещё одна бумага. Она касается конкретно тебя. – Он вытянул из дерматиновой папки серо-голубой листок и протянул его Раисе. Было понятно, что бланк важный, с водяными знаками и отчётливой печатью.

Сразу бросалось в глаза главное слово: СВИДЕТЕЛЬСТВО.

А вот дальше… шёл текст, осмыслить который получалось с трудом.

Об усыновлении (удочерении).

Айдарова Раиля Каримовна, татарка, дата рождения 25 марта 1998 года, г. Москва. Усыновлена (удочерена) Оторвиным Михаилом Васильевичем, гражданином России, русским, и Оторвиной Лидией Ивановной, гражданкой России, русской. С присвоением ребёнку фамилии – Оторвина, имени – Раиса, отчества – Михайловна.