Дом окнами в полночь. Исповедальный роман

Иннокентий был взвинчен и, не поздоровавшись, прошипел:

– Я где сказал тебе быть? Неужели так трудно сделать, что просят! Ступай за мной.

– Доброго здоровья, Иннокентий Александрович, – говорил ему в спину дядя Вася, но тот не ответил. Уже в кабинете он плотно прикрыл обе двери и затряс ладонями перед моим лицом:

– Ты просто не врубаешься, насколько это всё важно, Некрасов! Лишние визуальные контакты крайне нежелательны! Меня строго предупреждали, а ты вечно своевольничаешь! – И упал в кресло, всем видом своим являя марафонца на финише. Нетрудно убедиться, что человек был совершенно разбит.

– Ну-ка, брат, давай сделаем так. Для начала успокойся. – Я открыл в мебельном стеллаже «заветную» дверцу и плеснул из квадратной бутылки на дно широкого стакана немного виски. Он принял хрустальную посудину, поднял на меня глаза, полные какой-то виноватой тоски и спросил тихо:

– А ты?

– Мне не положено, я на задании. Послушай, что я скажу. Квентин, дорогой мой товарищ и друг. Ну, я же вижу, что вся эта афера тебе, что называется, «против шерсти». К твоему мнению, похоже, не прислушались. Давление со стороны очевидно. Может, стоит проявить неповиновение и ретироваться? Сам ведь знаешь – увяз коготок, всей птичке пропасть! Хочешь, я стану ликвидатором этой сделки, ибо мне изначально эта затея была не по нраву. Правоохранители разберутся, что к чему. Повинную голову меч не сечёт. А, Кеш?

Но ему горячий глоток уже снял напряжение, и он отрицательно замотал головой:

– Ты достал своими пословицами о праведной жизни. Хватит уже твоих православных песнопений. На них есть и контраргументы – важнейшей является благородная цель. Если есть стратегия, к чертям собачьим препятствующие мелочи! Цель оправдывает средства! Слышал? И довольно ударяться в философию, давай о деле и не перебивай. На сборы и прощания тебе даётся два дня. Если иметь ввиду сегодняшний, то три. Поезд в полдень с минутами с Казанского вокзала. Вот билет. Ехать четыре дня. Долго, зато выспишься вволю.

– Но это же истинная мука! Отчего же не самолётом?

– Олег, поездка не совсем легальная и, как ты понимаешь, связана с некоторым риском. Деньги же! В аэропорту более жёсткий контроль. А потом, не секрет ведь, что есть случаи, когда грузчики «шустрят» по чемоданам пассажиров. Самолётом обратно полетишь, только извести меня лично на мой домашний, когда тебя встретить. Лёшу пошлю за тобой. Звони с переговорного пункта, мобильник используй лишь в крайнем случае. И запоминай крепко, что я говорю!

Теперь, груз. – Иннокентий открыл роскошный баул, сняв миниатюрный замочек. Видно было, что саквояж на три четверти забит банковскими упаковками. Сверху содержимое прикрывал вкладыш из картона, обшитый тем же материалом, что и сам кофр изнутри.

– Это что, как бы… двойное дно? – я не сдерживал язвительности.

– Не ёрничай, такие купюры вручили. Крупней, видимо, не было, зато всё в банковской упаковке. Набросаешь сверху спортивные штаны там, туалетные принадлежности. Ленка наварит яиц в дорогу, котлет нажарит…

Теперь уже сам налил себе горячительного и сделал крупный глоток:

– Дальше смотри.

Вот это приборчик, издающий тревожный сигнал. Главная его часть хранится внутри саквояжа, Замыкающий штырёк крепится у тебя на ремне длинным шнурком, что уходит вглубь баула. Даже если вдруг, не дай Бог, кофр у тебя выдернут из рук, штырёк размыкает цепь и в руках злоумышленника оказывается добыча, орущая благим матом почище пожарной сирены. Верещит минут пять. Под сверлящий визг напуганный воришка в страхе отбрасывает эту сволочь от себя подальше и не чает как можно скорей добежать до канадской границы. – Хмель раскрепостил Кеше речевой аппарат.

– Ты увлекаешься, Квентин, как я посмотрю. Остановись уже. И мне, пожалуй, машина нужна. Не попрусь же я по городу с таким богатством. И потом. Ты, как старый еврей на допросе, всё же многого не договариваешь. Такая сумма не похожа на взятку одному чиновнику. Это больше смахивает на оплату какого-то проекта. Деньги, известно, не пахнут, запах обычно идёт от прогоревших сделок. Эту вероятность ты просчитывал? Может, всё-таки, объяснишь, куда я сую свою неповинную голову?

– Да, брат… В том, что я в тебе когда-то не ошибся, убеждаюсь снова и снова. Твой аналитический ум будет сдерживающей силой в наших начинаниях. Мы завернем с тобой настоящее дело, Некрасов! Хао, я всё сказал! А теперь самое важное.

Пока въезд туда ещё возможен по паспорту, думаю, сумеешь обернуться и без регистрации. Я читал, что миграционную политику там собираются ужесточать. По прибытии возьмёшь на вокзале такси и поселишься в частной гостинице. Читай адрес, – он оторвал от перекидного календаря листок, показал мне, – запомнил? – и, чиркнув зажигалкой, сжёг.

– За грузом придёт человек и передаст для меня дыню. Буквально так: «Вы будете Олег Николаевич Некрасов? Прошу Вас передать Иннокентию Александровичу низкий поклон и этот небольшой подарок». Намертво запомни, Олег, это пароль. Усвоил? Человек отметит командировку, ты передашь ему содержимое вместе с баулом и вольный сокол!

– Расписку брать с него?

– С ума сошёл! Никаких расписок, всё на доверии.

– Слушай, я уже начинаю мандражировать. Ты инструктируешь меня, как настоящего шпиона. По всем законам детективного жанра.

Иннокентий открыл сейф и достал внушительный конверт:

– Здесь командировочное удостоверение и подорожные. Хватит на всё. И на гостиницу, и на прожитьё, на обратный самолёт и на подарки всем твоим дорогим. Забирай чёртов сундук, хватай в гараже «шестёрку» и вали с глаз моих!

* * *

Я ехал по слякотной Москве, не совсем понимая куда, и бросал опасливые взгляды на сверкавший жирным коричневым боком кофр. Безотчётное беспокойство пробирало меня до мозга костей. Сундук теперь принадлежит мне? Или отныне я принадлежу ему? Становилось тревожно от невиданного денежного объёма и моего нового состояния в этой непонятной игре. Совсем не хотелось оставаться с этим молчаливым грузом один на один.

Руль «шестёрки» непроизвольно выворачивал колёса в сторону Минского шоссе, туда, где недалеко от Москвы, за полосатым шлагбаумом живёт режимной жизнью военный городок Краснознаменск. Там есть единственно родной человек, «…кому повем печаль мою». Окружающая действительность стала буквально час назад колючей и неприветливой по отношению ко мне. В такой новой ипостаси разум не принимал меня за себя прежнего, и я чувствовал это неприятие кожей.

Уж не подельник ли я в неведомой криминальной игре? Не перешагнул ли я точку невозврата? Не мой ли коготок увяз и что теперь будет с птичкой? Именно сейчас есть крайняя необходимость поделиться с близкими своими страхами и сомнениями. Мне не терпелось увидеть это благородное семейство.

Шестилетний племяш мой, Ромка, путаясь в соплях и пуховом шарфе, намотанном на горло, поздоровался басом. Маша, раздвигая намечающимся животиком межкомнатные висюльки, одновременно рассказывала мне семейные новости, щупала у Ромки лоб, подбирала какие-то разбросанные вещички и помешивала на плите обед.

– А вот и Серёжа, – сказала она, услышав звонок, – открой Олежек, я накрываю на стол. Будем обедать.

В блистающей форме вошёл улыбающийся Сергей. Я даже внутренне подтянулся, выгнув грудь, завидуя его выправке.

– Здравия желаю товарищ старший… О, приношу извинения! Уже товарищ капитан? – обнимая его, вижу на погонах новые звездочки. – Как там у Высоцкого – «Вот и упала шальная звезда / Вам на погоны»?

– Да, друг мой, время бежит, и мы стараемся не отставать. Но вот по поводу того, что шальная… У другого барда есть контраргумент:

«Но звёзды капитанские я выслужил сполна, аты – баты». Твои как дела, расскажешь?

– Ну, у нас дела куда как скромнее. Все наши звёзды пока на недосягаемой высоте.

– Мальчишки, хватит философствовать, мойте руки и за стол.

– Ну, выкладывай, – утвердился за столом Сергей, – так просто в наше захолустье гости из столицы не бывают.

Выслушивая мои тревожные откровения, он мрачнел всё более. Наконец встал и, меряя кухню шагами, заговорил отрывистыми командирскими фразами:

– Дело с явным криминальным оттенком. Это раз. То, что твоя роль чисто посредническая, неплохо, но и не больно хорошо. Сумку собирали, видели и знают некие люди. Это усиливает фактор риска. – Он заглянул в раскрытый баул. – С такой массой наличности ехать нельзя. На ввоз валюты везде существуют ограничения. Этого следует остерегаться.

Весь кэш необходимо перевести в доллары. Менять частями в различных обменных пунктах, чтобы не привлекать ненужного внимания крупными суммами. Это значительно уменьшит объём наличности. Сумку из поля зрения необходимо изъять. В чем осуществить доставку? Тут надо подумать.

– Я, наверное, знаю, что делать, – включилась Маша, – можно, Серёж?

– Говори.

– На себе повезёт. Сошью ему потайное нижнее бельё с кармашками на липучках. Швейное ремесло завсегда при мне. Пока он мечется по «обменникам», всё будет готово. Раздевайся до трусов, Олег, – и жёлтой змейкой взвихрила портновский сантиметр.

– Умница, малыш, – похвалил её Сергей, – хотя уловка древняя, как и сами деньги. На момент обострения с правоохранителями держи на взятку определённую сумму. Это работает везде. Лена твоя в курсе событий?

– Только в той части, что предстоит командировка в Душанбе. О деньгах разговора не было.

– И не надо, думаю, упоминать. С подобным известием ей будет недалеко до нервного расстройства, пока дождётся дорогого мужа обратно. Утром приедешь к нам и Маша тебя экипирует. А сейчас перекладывай свой груз в мой старый рюкзак и лети в Москву. Времени, полагаю, в обрез. Засим разрешите откланяться. Служба.

Он поцеловал супругу и сынишку, затем протянул мне жесткую ладонь на прощание и шепнул:

– Не нравится мне всё это. Но если уж нельзя развернуть оглобли, то пусть тебе повезёт, Олег. Будь осторожен.

Пока я, как сказала Маша, метался по «обменникам», пару раз пытался звонить Иннокентий. Второй раз вообще ничего невозможно было разобрать, его состояние опьянения достигло «перигея», то есть точки, очень близкой к земле и положению риз. Мне становилось ещё тоскливее от непонятной жалости к нему. Умнейшая голова, хваткий производственник, да и просто мой старинный товарищ безжалостно сломлен чьей-то сторонней грубой волей.

И каким образом можно ему помочь, не приходило в голову. С какой стороны не зайди – всё тупиковая ветвь. Контрагенты мне неизвестны, сам Иннокентий со мной играть в открытую не намерен. А что я? С боку припёка?

Свалив Маше всю переведённую в валюту недружественной страны наличность, я не ощутил облегчения. Напротив, в левой пазухе заныла ещё одна заноза – как у меня хватило наглости втягивать в эти мутные, полукриминальные шуры-муры ангельски безвинную сестру? Да к тому же в интересном положении? Чтобы вдобавок к своим проблемам переживать ещё и за меня, дурака? Не скотина ли я после этого? На месте Сергея меня следовало бы развернуть за шиворот на 180 ещё на лестнице и дать хорошего пендаля.

Для придания ускорения.

В субботу вечером я попросил Лену:

– Слушай, может, позвонишь своей Гургеновне, отпросишься. Проведём последнее воскресенье вместе. Сходим к обедне. А потом смотаемся куда-нибудь. В кафе, например. Или в кино… на последний ряд, а?

– Какое кино, родимый? Сам прекрасно знаешь, что в выходные дни у торгашей самая работа. Когда ещё народу ходить за покупками? Наши уехали вчера в Одинцово на выездную ярмарку, а мне в воскресенье поручено организовать возврат палаток и нереализованного товара. Вот тебе кино, вино и домино.

И уехала ни свет, ни заря.

Через часок и я вышел из дома. Тянул в храм давний навык – начинать воскресный день с литургии. Церковь Рождества Богородицы расположена неподалёку. Маленькая и по-домашнему уютная, всем своим благолепием погружала меня в воспоминания о днях, проведённых в нашем Свято-Никольском монастыре. Поставил свечи, подал записки о здравии и упокоении всех, кого помню и люблю. По окончании богослужения испросил у батюшки благословения на дальнюю дорогу и приложился кресту.

Вот теперь порядок, а иначе долгое непосещение храма изматывало меня, как несданный зачёт или неоправданный прогул.

Остаток дня мотался по комнате: от телевизора к оконному проёму с неугасимым факелом на горизонте. Собрал в рюкзак и не на один раз перепроверил всё, что будет необходимо в дороге. И постоянно прокручивал в голове вопрос: «Где же была твоя, Некрасов, хвалёная природная осмотрительность, если так легко удалось Иннокентию втянуть тебя в малопонятное предприятие с явным криминальным душком»?

Под вечер спустился в гастроном зацепить чего-либо к ужину. Ну и, пожалуй, отвальную бутылочку сухого. «Шестёрка» покорно ожидала меня возле подъезда. Маясь от одиночества, пробовал звонить Иннокентию, но вызовы мои утыкались в стандартную фразу автоответчика: «Телефон абонента выключен… и т. д.».

Лена вернулась ближе к полуночи. От неё пахло спиртным.

– Отметили с девчонками. Выручка случилась куда как выше всех ожиданий. Ой, да у нас стол накрыт! А что за причина, Олег?

– Вообще говоря, я завтра уезжаю, если ты помнишь, конечно.

– Слушай, не натягивай струну, я всё прекрасно помню, – неверными движениями она стаскивала с себя одежду, – но разлука разве повод для застолья? Ты же ведь ненадолго, правда? Помоги расстегнуть. Спасибо. И потом, перечить Гургеновне, всё равно, что против ветра… ну, ты понимаешь. Все брызги в лицо. Я в ванну и спать, – обвив мою шею руками, обмякла в свободном висе, выказывая крайнюю усталость. – Прости, Олежек, я так умаялась, что нет сил. А если ещё и выпью, то грохнусь на пол посреди комнаты.

В свете ночника я сидел за столом, прислушиваясь к Ленкиному сопению, и лениво жевал дырявые пластинки сыра. Блики от факела сполохами пробегали по стеклу непочатой бутылки. Куда-то незаметно подевались переживания мои и смятения. Облако безразличия и вялой отрешённости окутало голову и опрокинуло в тяжёлый сон.

Когда же с трудом оторвал голову от затёкших рук, распластанных по столу, на экране будильника высвечивалась зелёным утренняя рань – 5.30. Крадучись, в носках, прошёл к секретеру и, добыв лист бумаги, написал:

«Поезд в 12. 30 с Казанского. Встретимся под стендом „Прибытие – Отправление“. Если вырваться с работы не получится, звони. Твоей драгоценной Ануш-джан поклон. За вчерашнее не сержусь, но досадую. Знай, не море топит корабли, а боковые ветры! Олег».

Оделся, подхватил рюкзак с дорожными вещами, ключи, документы. На цыпочках миновал пахнущий жареной рыбой коридор, неслышно прикрыл дверь и спустился во двор. Пока разогревалось остывшее нутро машины, я пару раз обернулся на наше окно.

Слепое и равнодушное, оно ничем не выделялось среди остальных.

* * *

Ах, Маша! Милая моя сестрёнка, какая же она у меня рукодельница! Пошитые ею облегающие шорты с широким поясом сидели на мне, как влитые. Весь мой бумажный груз словно растворился в узких кармашках. Ощутить какую-либо тяжесть не давали широкие лямки по плечам. Ведь и про гульфик не забыла! Ай, молодца!

– Свои документы и деньги храни здесь же, – она раздёрнула на поясе незаметную молнию, – бережёного Бог бережёт! Всё хорошо, одевайся.

Надев рубашку и костюм, я не только не ощутил никакого стеснения в движениях, а наоборот, меня охватило чувство какой-то воинской подтянутости, собранности и лёгкости. Мы обнялись.

– Ты уж прости, Маш, что впряг вас в эту затею. А уж тебе лишние расстройства никак не на пользу. Прости. Буду стараться, чтобы всё сложилось удачно. Слушай, а где же Сергей?

– Серёжа улетел ночью в командировку во Владивосток. Как бы нас, братец, в тот округ не перевели, разговоры ведутся нешуточные. Но, пока рано об этом. Скоро Ромка проснётся, пойдём-ка со мной, – сестра протянула руку, и мы вошли в маленькую комнату, в её рабочий кабинет. Шкаф, лекала, чёрный портновский манекен, раскройный стол, швейная машинка и в углу небольшой иконостас. Маша подсветила лампадку:

– Мне трудно, а ты встань на колени, Олег. Помолимся перед дорогой. «Господи, услыши молитву мою, внуши моление моё во истине Твоей, услыши мя в правде Твоей…» – наизусть читала Маша из чина благословения в путешествие.

Память на молитвы у неё была завидная с детства. Помню, даже мама, молясь и споткнувшись в забывчивости, оглядывалась к Маше, и та продолжала мгновенно с того же места. Тёплый ручеёк речитатива струился прямо в сердце моё, пробуждая детские воспоминания о светлых православных праздниках.

Рождество Христово. Вертеп из снеговых блоков, запах хвои и мандаринов. Колокольный перезвон, освящение куличей и крестный ход в Праздник праздников – Пасху Красную. Коленопреклонённые моления и народные гуляния в солнечную и ярко – зелёную Троицу. Слаженный и проникновенный хор на клиросе нашего храма. Спешащая к службе молодая и стремительная наша мама, с нотами литургического распева наперевес…

Щекотало в носу и наворачивались слёзы. Я обращался к образу, даже не зная наверняка, по поводу чего: «Господи, помоги! Спаси, сохрани и помилуй!». Помнил мамины наставления – «Не надо просить ничего конкретного, просто молись. Господь знает все твои нужды и непременно поможет, если узрит твою искренность».

Маша закончила читать и мы, поклонившись Красному углу, вышли. Восстал ото сна Ромка и я поднял его за тёплые подмышки:

– Здорово, солдат! Поправился, или всё хандришь?

– Температуру сбили, а так ещё надо долечиваться, – отвечала за него мать, а отпрыск тёр кулачком глаза. – Он до конца и не проснулся, похоже.

– Ну, стало быть, ладно, надо отчаливать. Машину ещё успеть отогнать в гараж, время уже начинает поджимать. Давайте будем прощаться.

– Подожди, Олег, – Маша достала из морозилки пакет, – здесь стандартный дорожный набор: курица, котлеты, яйца вкрутую. Вчера делала, за ночь всё замёрзло в камень, растянешь на подольше. Ехать столько суток, с ума сойти!

– Ма-а-ша, – я благодарно прижимал руку к сердцу, – ну зачем столько?

– Куда только всё это положить, – оставляла она без внимания моё нытьё. – Хлеб ещё, молока пакет…

– Что ж, давай в этот кофр, в коричневый. Мне же его велено сдать вместе с грузом! Забыл совсем. Вот и рюкзак Серёжин освободился. Я поцеловал Ромку и обнял сестру:

– Спасибо тебе, дорогая моя, только ты и озаботилась моей неприкаянностью. Спасибо.

– Ещё минуту, – Маша сняла с иконостаса маленькую, в латунном окладе, иконку Спасителя, поцеловала, широко перекрестила ею моё отъезжающее страдальчество. – Возьми с собой. Самый сильный оберег. Сильнее не бывает. Буду ждать возвращения, Олег. Ангела хранителя в дорогу. Помоги тебе Господи!

* * *

Я стоял под стендом «Отправление – Прибытие» Казанского вокзала и сочинял стихи, нагло заимствуя из народного творчества:

«Приехала Лена, упала на грудь, / Милый Олежек, меня не забудь!».

Мои немецкие часы, маршируя обратным ходом, упрямо сокращали остающиеся минуты до отправления состава с важной надписью по борту «Москва – Душанбе». Уставши торчать перед глазами пассажиров, разглядывающих расписание, отошёл в сторонку, не выпуская из вида и стенд, и выход из метро. Один раз дёрнулся к знакомому, вроде, плащику, но нет. Красивая, стремительная и длинноногая, но не она. И вот тут…

В мелькании лиц, в разношёрстности одеяний и толчее чемоданов на колёсиках что-то заставило меня вздрогнуть. Во всей этой людской мешанине боковым зрением я фотографически выхватил лицо с редкими черными усиками над «заячьей губой». Видение секундное, но я абсолютно уверен, что это именно тот парень, который привёз к фабрике Иннокентия на белом внедорожнике. Гундосый.

Но, мало ли, почему он здесь… И наоборот, почему он здесь?

По громкой связи объявляют посадку. Закинув кофр на плечо, двигаюсь к своему восьмому вагону, на ходу слушая в телефоне Ленкино щебетание о том, что Гургеновна… что работа… что пробки… что не успеть… Не приедет.

Перевожу телефон в безжизненное состояния и пробую успокоиться. В последней надежде окинув потухшим взором перрон, поднимаюсь в железный створ вагона и заглядываю в своё купе. Там мельтешится, раскладывая по различным местам вещи, целое таджикское семейство. Ещё довольно молодая симпатичная мама в национальном узорчатом одеянии, подросток сын, лет около тринадцати и очаровательная черноглазая егоза лет пяти от роду с куклой на руках.

– Добрый день, – отмечаю я своё присутствие.

– Здравствуйте, – чуть ли не хором отвечают попутчики, – мы скоро.

– Устраивайтесь, не торопитесь. Дорога неблизкая.

– А ты с нами поедешь? – вскидывает ресницы малышка.

– Да, если не возражаешь. Тебя как зовут?

– Лайло, а тебя?

– Лали! – одергивает её мать, быстро сказав что-то на своем языке.

– Меня дядя Олег. Ты куклу укладывай, потом поговорим, хорошо? Не через порог.

За вагонными стёклами уплывают назад в Москву купола храмов, прямоугольники многоэтажек, переходные мосты и промышленные зоны с дымящимися трубами. Мозаика моего настроения на данный момент складывается из одних негативных блоков.

Не пришла проводить Лена – это раз. Ехать чёрт-те сколько, а едва тронулись – это два. Чуть ни неделю существовать в ограниченном пространстве с малым ребёнком – это, практически, шесть! Ну и… «мимолётное видение» в привокзальной толчее. Это слегка тревожит, а поддается анализу с трудом.

– Пожалуйста, заходите, – прижав ладонь к груди, приглашает с поклоном попутчица, – меня зовут Дилором. Это сынок, Максум. Ну и дочка. Сама успела уже представиться.

– Олег Николаевич, а лучше просто Олег.

– Мы все побудем здесь, в коридоре, располагайтесь, пожалуйста.

Странно, все очень чисто говорят по-русски. И, по догадкам, не менее чисто на своём языке. Место мне принадлежит нижнее, но я, конечно же, уступлю его черноглазой непоседе. Если по дороге не подселят кого-нибудь ещё.

Втиснув кофр между вещами моих соседей под сиденье и переодевшись в Серегин спортивный костюм, молодецки вспрыгиваю наверх. Эта ночь, даже не ночь, а какие-то часы, что я коротал до рассвета за столом, дневные хлопоты и вокзальная нервотрёпка утомили меня до крайности. Я восклицаю семейству «Заходите!», достаю из кармана пиджака иконку Спасителя, крестясь, пристраиваю её на откидной сеточке и в томлении вытягиваюсь всем телом. Окружающая действительность разом обрушивается в бездну беспамятства и мертвецкого сна. Когда же очнулся, не враз и сообразил, где нахожусь. Свесив кудлатую голову вниз, осмотрелся. Соседка говорила с заботливой укоризной:

– Олег, вы лежали без движения так долго, что я начала волноваться и собиралась уже разбудить. У вас всё в порядке?

– Нет-нет, всё хорошо, просто ночью мало спал. А где мы сейчас, Дилором?

– Мы, правда, не следим, но вот Рязань уже проехали.

– Лялька, а ты знаешь, что в Рязани пироги с глазами? – Говорю я в ответ на любопытный и хитрющий взгляд огромных чёрных детских глаз. – Не веришь? Правда -правда! Их едят, а они глядят!

Мне становится тепло и хорошо от того, что все смеются и девочка тоже, хотя вряд ли она поняла смысл моей присказки.

Достал кофр, взял пенал с туалетными принадлежностями и выглянул из купе. Коридор был пуст. Тоненько подрагивали шторки на окнах, отзываясь на перестук колёс под ковровой дорожкой. В левом тамбуре ожидала своей очереди спиной ко мне молодая девушка или женщина с ядовито-жёлтым полотенцем на плече. Правый туалет был, похоже, свободен и я двинулся в ту сторону.

Закрывшись изнутри, всмотрелся в своё отражение. Из рамы глазел заспанный и небритый дяхан в мешковатом спортивном костюме. Зеркало брезговало моим изображением. Ну и ладно! Вот ведь ещё… Подогнув воротник и засучив рукава, принялся приводить себя в порядок. Но по известному закону подлости, едва успев выбрить одну щёку, чуть не взвился от резкого стука в дверь и командного окрика:

– Санитарная зона! Освобождаем туалет!

Не подчиняясь настойчивому стуку, и не спеша добрился, сполоснул мятое лицо, а открыв дверь, сходу нарвался на «любезность» от пожилой проводницы:

– Ты на глухого-то не похож, чего же наглеешь тогда?

– Ладно, мать, извини. Есть процессы жизнедеятельности, прерывать которые вредно для здоровья.

– Вот из-за таких хулиганов нас и ругают. Все путя перед станциями загажены по вашей милости! Шагай отсюда, спортсмен.

– Ну, извини ещё раз. Чайку занесёшь в седьмое купе, хорошо?

– Сейчас тебе, разбежалась, – уже примирительно соглашалась она.

– А как обращаться-то к тебе, мать командирша?

– С хулиганами не знакомлюсь. Проваливай, у меня станция, – и чуть не оглушила, – Мичуринск! Стоянка пять минут!

Состав, бряцая сцепками, тормознул так резко, что я проскочил своё купе, едва не выронив коробку. Оттянув дверь, я остолбенел! В проходе, спиной к окну, стояла белая лицом Дилором, плакала, уцепившись за мамин подол, Лялька. Забившись в угол на верхней полке, трясся от страха мальчишка. Нижние сиденья подняты, а вещи выброшены в проход.

– Что? Что такое? А? Отвечайте, ну!

– Они с ножом, Олег! Двое… Не велели выходить. Утащили вашу сумку. Сказали нам молчать и не двигаться…

– Кто такие, обрисуй быстро!

– Они молодые… девушка и парень… высокий такой… с ножом.

Я бросился к проводнице:

– Кондуктор, ограбление в вагоне, вызывай бригадира срочно! В эту сторону кто-нибудь пробегал? Парень и девушка?

– Да нет. «Служебка» открыта, всех вижу. У тебя, что ли, чего украли, спортсмен?

– Государственные деньги! – Ляпнул я сдуру, совсем забыв, что в портфеле их давно нет. – Дуй, говорю, срочно к бригадиру, пусть радирует ментам на следующую станцию.

«Значит в „голову“ состава бросились», мелькнуло. Пытаясь догнать негодяев, я лихо перескакивал вагоны и прокуренные тамбуры, пока не споткнулся в одном из них о свой выпотрошенный кофр.

На затоптанном железном полу валялись рассыпавшиеся котлеты и варёные яйца, пакет с курицей, раздавленная в спешке упаковка молока и чужое, жёлто-горячей расцветки, полотенце. Именно оно, это полотенце явилось последним пазлом, составившим цельную картину произошедшего. Филёрша из левого тамбура выпасла меня. И отправила «маяк» подельнику. Пока я в туалете бранился с зеркалом, времени на операцию им хватило с лихвой.

Я подобрал пустой кофр, набросил на плечо и побрёл обратно, молча разминувшись с догнавшей меня проводницей. Бесполезность дальнейшей погони была очевидна. Эта пара, гусь да гагара, или затаились по разным купе, или, что верней, давно смешались в Мичуринске с вокзальной публикой. Такие вот пироги с глазами…

Сергей оказался прав. За мной следили. Цель ясна, как белый день – завладеть деньгами. Я не ошибся, «Гундосый» на вокзале был. Именно он показал меня этой парочке. Хотя, как? Ведь мы с ним незнакомы! Приметный кофр? Или моей персоной заранее интересовались прицельно? Замешан ли тут Иннокентий? Н-не думаю. Его, как и меня, похоже, хотят выставить «терпилой» и слупить с фабрики долг, включив «счётчик». Или, допустим, используя невозможность возврата денег, осуществить рейдерский захват предприятия.

Однако, пацаны, лично я думаю несколько иначе! Немудрёная уловка моей дорогой сестры уже скорректировала в минуса замыслы организаторов операции. Это раз.

Доморощенные Бонни и Клайд с чувством глубокого разочарования уже «обрыбились» на предмет моего портфельчика. Это два.

И третье – я улыбаюсь во все имеющиеся, представляя морды моих филёров после того, как хозяева зададут им простой вопрос: «Где деньги, Зин?». Они ответят, конечно, что их там не было и им, конечно же, безоговорочно поверят!!!

Инстинктивно ощупав себя через «треники», вздохнул немного свободней и присел на Лялькину скамью. Семейство сверлило меня испуганными чёрными глазищами. Осторожно вошла проводница:

– Убрала там всё. А вот курица-то в пакете, не запачкалась нисколько. Может, возьмёшь? – В голосе её сквозила какая-то виноватость.

– Как зовут-то тебя, хозяйка?

– Зина.

«… резиновую Зину в корзине принесли», – лезла в голову всякая чепуха. Я сдёрнул с вешалки костюм и взял ботинки:

– Мать, найди мне свободное место где-нибудь. Пусть они закроются и отойдут. Напуганы, посмотри, до полусмерти. А всё из-за меня. Диляра, Лялька, простите Христа ради. Разве мог я подумать. Простите…

* * *

«Никогда я не был на Босфоре…», но проезжая по Душанбе в такси, ловил себя на чувстве неловкости странника в рубище, случаем приглашённого во владения лучезарного и солнцеликого эмира, мир ему и благоденствие! Слишком уж разительно контрастировал этот таджикский султанат с устремлёнными в небо мечетями, минаретами и дворцовыми сводами с вросшей в моё сознание Капотней.

Понимая, что в режиме порученной миссии вряд ли удастся побродить по городу, я попросил таксиста крутануться по центру и наиболее примечательным местам столицы. Тот, привыкший к восторгам туристов, проявил недюжинное радушие, и улыбка не сходила с его смуглого лица. Звали водителя Сухроб. Простецкий радушный мужик и патриот своего города.

Глаза мои не успевали отхлопать ресницами от удивления, умиляясь одному шедевру архитектуры, как тут же наплывали ещё более грандиозные сооружения. Я без остановки крутил головой и спрашивал таксиста:

– А это памятник кому? А это что? Да не может быть!

Сухроб терпеливо объяснял, озираясь по сторонам, но дорогу контролировал чётко. Мне оставалось лишь с восхищением удивляться тому, какое созвездие великих имён национальных героев и поэтов древности приходится на этот, даже не миллионный город! Посудите сами: Самани, Рудаки, Низами, Хайям, Фирдоуси, Саади, Авиценна, Ширази, Навои… Все по-своему знаменитые имена довольно прочно на русском слуху и перечень не полон отнюдь!

Калейдоскопическое разноцветье по всему пути следования – синее небо, много зелени, фонтаны, женщины в национальных одеждах, ковры, халаты, тюбетейки. Лепёшки величиной с мексиканское сомбреро, длиннющие ряды фруктов, овощей и пряностей, пирамиды дынь и арбузов! Открытым окном машина черпает чуть горьковатый запах тлеющих мангалов и томящихся на них шашлыков. У мусульман недавно закончился пост. И над всем этим буйством красок пронизывает небосвод самый высокий в мире, флагшток с трёхцветным развевающимся полотнищем, площадью с хоккейное поле – государственным флагом независимого Таджикистана!

Когда мы прорвались ближе к окраине столицы, я даже выдохнул с облегчением – уж больно неподъёмный груз впечатлений обрушился на меня всей своей грандиозностью. Есть, есть от чего вскружиться праздной голове!

Расплатился с таксистом не скупясь. Сухроб же, улыбаясь в ответ, протянул мне самодельную визитную карточку с номером телефона.

– Огромный рахмат, дорогой русский друг! Добро пожаловать в Сталинабад!

Ну, вот и конечная цель путешествия.