Кроманьонец

Стараюсь во время ходьбы шуметь поменьше. Замечаю по характерным шарикам на земле, что косули в основном держатся у зарослей лещины или в густом ельнике. Там, где я видел стадо несколько дней назад, их теперь точно какое-то время не будет. Объели всё, что могли.

Застучал дятел, и лес сразу наполнился и другими звуками. Слышу крики ворона, стрекотание сорок, от рёва медведя бросило в пот. Прислушиваюсь. Вроде далеко косолапый…

Поглядывая на солнышко, прохожу дальше. Набрёл на густые заросли и там увидел небольшое стадо косуль. Они объедали молодые побеги лещины, и мне показалось, что смогу подойти ближе, не потревожив их. Только показалось…

Я и не думал готовиться к броску, лишь крался, а животные уже насторожились и медленно пошли от меня вглубь зарослей. Бежать и кидать дротик наудачу счёл неразумным. Развернулся и пошёл к землянке, обдумывая новую идею. Появились мысли, что и как нужно показать будущим охотникам. От охватившего меня нетерпения побежал.

Прихватив из наследства Ахоя фигурки животных, вылепленных из глины, пошёл к мужчинам на облюбованный ими холмик. Увидел, что они сейчас там что-то мастерят.

Мой внешний вид привёл мужскую часть населения в неописуемый восторг. Той стал выкрикивать имена женщин, и вскоре почти всё племя собралось у мастерской. Зеленоглазка тут же полезла обниматься. Слышу, шепчет на ушко:

– Ты красивый…

От её слов краснею вопреки прожитым в будущем годам. Смеюсь, чтобы нормализовать взбушевавшийся вдруг гормональный фон, отмечая речевой прогресс Лило. И ей смешно…

* * *

То ли я и правда был неотразим, то ли травяную юбку и венок соплеменники сочли удобными, но к вечеру уже все щеголяли в обновках. Не знаю, одному ли мне показалось, что женщины стали выглядеть сексуальнее? Было трудно контролировать желание и не бросать случайные взгляды на места, что раньше надёжно закрывали шкуры. Таша, заметив, куда направлен мой взгляд, а смотрел я на присевшую у костра Тиба, лишь взъерошила волосы на затылке и рассмеялась.

План охоты удалось показать мужчинам только утром следующего дня. Они сами пришли к землянке, и, когда я вышел на зов Тоя, тут же снова услышал:

– Покажи!

Собрав всё необходимое, отправился с ними к мастерской. Указываю на большой кусок песчаника, который Лим-Камень использовал как табурет, и обзываю его лесом. Рукой указываю на виднеющиеся сосны. Ставлю на камень фигурки животных. Поглядываю на охотников.

Им интересно.

Подталкивая, отвожу их всех за камень и изображаю скрытность. Раза с пятого одной и той же сцены моего спектакля они стали осмысленно повторять то, что я им показывал.

Потом я прыгал и кричал, после – развернул фигурки на камне, будто напуганные животные убегают от загонщиков, а сам присел перед камнем, изготовившись для броска.

Заметив атлатль в моих руках, Толо всё испортил. Пришлось дать всем его рассмотреть.

Наконец всё более-менее получилось. Вначале охотники крались, потом стали прыгать и кричать, Той развернул ко мне фигурки, и я метнул дротик.

И снова в их глазах восторг и изумление. Бросали по очереди раз по двадцать, а меня жаба давила – как бы с наконечником чего не случилось. Как наигрались, пошли в лес. Я отвёл их к тем зарослям, где вчера видел пасущихся косуль. Они и сегодня оказались там. Метров за сто жестами я показал соплеменникам, что нужно обойти кустарник. Той кивнул, и загонщики ушли.

Мне удалось приблизиться к животным метров на сорок, пока они не стали уходить. Затаившись за разлапистой елью, я замер. Ожидал не долго. Только услышал крики, сразу увидел выбегающих из зарослей лещины косуль. Сердце тут же заколотилось, и, как водится, я лишь сейчас пожалел, что не сделал ещё два или три дротика.

Пробежав метров двадцать, животные остановились. Поскольку загонщики приближались, косули пошли на меня. Крупная самка медленно брела мимо, то и дело оглядываясь. До неё всего метров восемь. Забыв об атлатле, кидаю дротик рукой. Время для меня будто остановилось. Вижу, как чёрное жало пробивает шкуру, проходит под позвоночником. Отчаянный прыжок раненого животного и падение на живот, конвульсии и стекленеющие глаза.

Когда охотники, крича от радости, подбежали к трофею, я всё ещё стоял у ели.

Глава 4

Две недели – срок, конечно, небольшой. Но две недели ничегонеделания, если сравнить с жизнью, где каждый день был голодным в трудах и заботах, наверное, долгий. Вспомнилась история, случившаяся со мной там, в будущем, когда я ждал важного для меня решения от следователя. Он был моим товарищем, обещал помочь сыну. Тогда неприятная история вышла, но не о ней мои воспоминания.

Прошла неделя, вторая, а вестей от товарища всё нет. И каждый день я ждал звонка. Наконец он позвонил.

– Привет, прости, что заставил тебя ждать. – А голос в трубке такой спокойный, ленивый.

– Да ничего. Думал, ты уже не позвонишь.

Услышав в моём голосе упрёк, а сказано было тем ещё тоном, он объяснил так:

– Ты понимаешь, для тебя дни проходят. – И очень медленно он стал перечислять дни недели: – Понедельник, вторник, среда. А для меня – понедельник, понедельник, – сказал он почти скороговоркой…

Время, оказывается, течёт по-разному. Для меня и те, в будущем, и эти дни, в теле Лоло, тянулись долго, но, слава богу, не были ожиданием чего-то неприятного, и этой особенности восприятия на этот раз я был рад.

Единственной обязанностью – устраивать шоу у камня с фигурками животных для охотников племени – я не тяготился. Без этого аттракциона парни не верили в успех. Я понял, что шаманить – моя судьба. Дело всей жизни всерьёз и надолго. Хе-хе.

Маясь бездельем, исключительно чтобы развлечься, я сделал к доспехам наручи и простенький шлем, сшитый из двух полос кожи крест-накрест. Поскольку уже без сомнений я именовал сделанный комплект доспехом, то с удовольствием занялся изготовлением меча, прототипом для которого взял ацтекский макуахутл. То было страшное оружие. Деревянный обоюдоострый меч с режущей кромкой из обсидиановых вкладышей. Воины, ягуары и орлы – рыцарство ацтеков таким оружием с лёгкостью перерубали врагам конечности. Меч наносил рваные раны, о которых в будущем скажут – несовместимые с жизнью.

Сделал и отложил к доспехам. Так, на всякий случай.

Пришло время угостить соплеменников чаем с чагой. Чаепитие я представил как ритуал, священное действо. А в процессе этой церемонии важен ещё и разговор, общение. На чём я настаивал, увещевая соплеменников. Очень быстро такие чаепития стали ежевечерними.

В один из вечеров зашёл разговор о плохих людях. Вспомнила о них Саша. Ну, плохие, злые – люди такие, о чём новом я могу услышать? Они везде есть. Когда понял, что раньше племя жило у озера с тёплой водой, в котором и зимой можно было согреться, я стал внимательно слушать. Подумалось, что то озеро питают геотермальные источники.

Саша сожалела о тех славных временах и напомнила всем, что злые люди убили шестерых мужчин и одиннадцать женщин. Она просто напомнила, но я думаю, все поняли и то, о чём она не сказала: «Сейчас живём хорошо, может, лучше, чем тогда у Тёплого озера, а вдруг злые люди придут снова?»

Соплеменники приуныли. У костра стало тихо. Я молча поднялся и побежал к землянке. Вернулся к костру в доспехах и с макуахутлом в руках.

В тишине в отблесках костра я бил и рубил тени врагов. Прыгал и падал, приседал и делал выпады, танцевал, медленно рассекая мечом воздух. Когда закончил, ожидал привычной реакции – покажи, ощупываний и восхищения. На лицах детей восторг читался, а взрослые, все без исключения, сидели с каменными лицами. Наверное, мой танец напомнил им те времена, когда половина племени осталась на берегах Тёплого озера, а выжившие бежали, пока не нашли приют на этой дюне.

Подзываю Тошо и прошу его принести копьё. Товарищ, не раздумывая, отправляется к чуму. Приносит.

Я стучу себе кулаком в грудь и приказываю:

– Бей!

Когда он, вцепившись в древко, полный решимости ударить, нацелил кремнёвый наконечник прямо мне в грудь, стало страшно. Подумалось, что он всего лишь восьмилетний ребёнок и ударить сильно не сможет! Тут же вспомнился внучатый племянник из будущего – младшенький Костенька. Он, семилетний, подрался с одиннадцатилетним Андреем. Тогда большой семьёй выехали на пикник и дети что-то не поделили. Пока разняли, Костик крепко Андрея побить успел…

Тошо ударил. У костра закричали женщины, мужчины вскочили на ноги. Я понял, что зря всё это затеял, но кожаный нагрудник остался цел. От удара Тошо я всего лишь отступил на шаг.

Вот тут и началось вполне предсказуемое поведение. Интерес, ощупывание, обнимашки и похлопывания…

Через три дня поутру слышу шум в стойбище. Пробираюсь сквозь заросли поднявшейся с мой рост травы, иду к дюне. Там вижу Тоя в доспехах – точной копии моих, с макуахутлом в руке, от удивления падаю на пятую точку.

Той ходил важно, покрикивал на соплеменников, раздавая указания, а они разбирали чумы, сносили в одно место тюки, корзины и короба. Я и сам чуть было не побежал одеваться и вооружаться. Всякие мысли в голову успели прийти. Но вскоре выяснил, что расплодившиеся комары, высокая трава и палящее солнце – знаки того, что племени пора переехать в лес. Новым пристанищем стала полянка неподалёку от того места, где я впервые увидел стадо косуль.

Я как раз положил на землю очередной тюк из шкур и уже собрался вернуться на дюну за новой поклажей, как услышал рычание зверя. Голодная поджарая, с отвисшими молочными железами волчица неслась на меня. Понимая, что уже ничего не успею сделать, закрываю глаза и думаю: «В этой жизни хорошо было, а с Аллахом ещё лучше…»

Повторил пару раз молитву – и всё ещё жив оказываюсь. Открываю глаза и вижу Тоя, горделиво, как античный герой, поставившего ногу на голову поверженного зверя. Он стряхнул с меча кровь. Воздев его к небу, закричал так, что сам Тарзан позавидовал бы.

Герой, конечно. А мне уже хорошо от понимания того, что ещё немного поживу на этом свете. Тою досталась слава, а мне – почёт и уважение соплеменников. За то, что жив, и за «изобретение» доспехов и меча. Кто-то обнимал, а кто-то хлопал по плечу.

Через пару часов все вещи племени перетащили на новое место. Пока соплеменники ставили чумы, копали палками яму для кострища, я решил нести в массы доброе и светлое – найти место для клозета, чтобы потом предложить вырыть небольшую яму и там. Спустился в овражек, который начинался метрах в двадцати от новой стоянки. Навстречу из-под корней старой сосны, поскуливая, выкатился серый комочек. Беру щенка в руки и прижимаю к груди. Понимаю, что сегодня не только повезло избежать смерти, но именно из-за этой угрозы ещё найти то, о чём пока не мечтал.

«Огородами», чтобы не попасться на глаза соплеменникам, бегу к землянке. Пока бежал, сообразил, что надо было проверить – вдруг в логове ещё волчата остались. Мой волчонок оказался девочкой. Всю дорогу тыкался мокрым носом в шею. Особо не раздумывая, решил назвать Муськой. Оставил её в землянке, вознаградив за терпение куском мяса. Может, и рано ей ещё такое есть, но инстинкт подскажет. Мясо-то варёное.

Прихватив корзинку, отправился назад, к логову. Там нашёл ещё двух волчат. Один забился под корни и рычал. Второй отнёсся к моему визиту с безразличием. Спокойно дался в руки и был посажен в корзину.

Стою у сосны и думаю: как с третьим быть? Не хочется, чтобы он меня покусал. Пока размышлял, «злобный волк», виновато помахивая хвостом, вылез сам. Посадил в корзину и его.

Всё так же скрытно пробрался к своему жилищу. Представив, что эта троица начнёт гадить на мои шкуры, задумался, где поместить зверьё. Освободил под навесом для дров немного места и положил туда кусок шкуры. Выпустил из корзины волчат.

Муська мясо съела и встретила меня, пытаясь допрыгнуть повыше. Наверное, чтобы зализать до смерти. Почесал её за ухом, погладил брюхо, дал немного покусать пальцы. Отрезал кусочек мяса для волчат и пошёл к ним. Муська выскочила следом, но сразу у неё это не получилось. Умиляясь, смотрел, как она пытается выпрыгнуть из ямы на выход.

– Молодец! – хвалю щенка, когда, выбравшись наружу, он стал атаковать мои чуни.

Положил перед волчатами мясо, засобирался к чумам, чтобы всё-таки найти то, что на самом деле хотел. Стал искать Муську и вижу серую красавицу, присевшую неподалёку, чтобы отлить. «Хорошо, если это не случайность…» Уж очень мне хотелось, чтобы щенок жил в землянке. Решил, пусть сама выбирает – то ли с братьями под навесом ютиться, то ли со мной.

О волчатах соплеменники пока не знают. Табу на приближение к жилищу шамана нерушимо. И это мне сейчас помогает сохранить тайну. Народ в племени зверей уважает и боится. Наверное, что-то генетическое срабатывает. Ещё не знаю, как они отнесутся к щенкам.

Муська живёт в землянке. Иногда мне кажется, что она понимает абсолютно всё – и речь, и моё настроение. Кобельки тупые. Не то чтобы я имел весомые аргументы так утверждать, достаточно просто посмотреть им в глаза, чтобы понять это.

По опыту прошлой жизни пришёл к выводу, что животные могут быть яркими индивидуальностями и посредственностями, артистами и даже незаурядными личностями. А уж характерами они точно отличались друг от друга.

Хорошо, пока по большей мере волчата сидят под навесом.

Той всё время ходит в доспехах и с макуахутлом. Ничего не делает. Решил, что охраняет племя от плохих людей. Народ относится к бездельнику с уважением. Благо рыбы и мяса достаточно. Подумываю, не сплести ли из ивовых прутьев щит. Можно ещё тренировочные мечи сделать и подкинуть Тою идею о соревнованиях. Чего только от безделья в голову не придёт…

Были мысли смастерить боевое копьё ацтеков – тепустопилли. Полностью деревянное и тоже с вкладышами из обсидиана на наконечнике. Крепились они не очень хорошо, и, если оставались в теле после удара, обычно раненый человек умирал.

От этой идеи отказался почти сразу. Случись появиться плохим людям, лук помог бы лучше. И охотиться с ним, конечно, удобнее. Обсидиановых наконечников для стрел я уже сделал десятка три, а о луке только думал. Смущали меня два момента: смогу ли натянуть его и как подготовить дерево, сделать заготовки для плеч?

Знаю, что подойдёт почти любое дерево, даже сосна. Вот только не всякая древесина будет потом «стрелять». Если взглянуть на поперечный срез дерева, то можно рассмотреть тёмную древесину, состоящую из омертвевших и затвердевших клеток. Она служит твёрдым скелетом растения. По её порам из земли к кроне поднимаются вода и питательные минеральные вещества. Древесину опоясывает более светлый слой дерева – луб. Он состоит из живых клеток с тонкой, неодеревеневшей оболочкой, по нему вниз спускается сок. Между корой и лубом находится тонкий слой камбия – образовательной ткани, которая обеспечивает рост луба.

Весной образуется ранняя древесина, она более светлая и содержит много пор. Тёмная поздняя древесина намного плотнее, поэтому именно она представляет наибольшую ценность как материал для лука. Соотношение ранней и поздней древесины всецело зависит от условий роста. Выбирая материал для лука, нужно внимательно смотреть на срез. Лучше подойдёт более тёмный. Идеальный вариант – это толстые тёмные кольца с тоненькими светлыми прослойками.

Эх, а ведь в прошлой жизни, в будущем, мне приходилось мастерить луки. Однажды увлёкся. И хоть били они гораздо хуже фабричных изделий, но эстетика классического деревянного лука ручной работы никого не оставляла равнодушным.

«Это сколько же сосен нужно спилить, чтобы найти правильное дерево?!» – сокрушался я. То ли дело пойти на сушку у лесопилки и выбрать всё, что душа пожелает!

«Спилить. – А ведь мысль верная! – Не попробовать ли мне смастерить пилу?!»

Эта идея меня воодушевила действовать немедленно. Обратился к Лиму-Камню. Попросил его показать всё, что осталось после работы с кремнём. Он выставил целую корзину не пригодившихся ему отщипов и сказал:

– Бери.

Сам дотащить её к жилищу не смог. Сел перебирать кремешки у чума Выдр. Отложил около пятидесяти, в сантиметр-полтора шириной основания, острых кусочков приблизительно одинаковой толщины.

Не поленился сходить в лиственный лес. Принёс оттуда несколько толстых берёзовых и осиновых веток. Начал строгать дощечки.

Дней через десять наконец получилось так, как я себе представлял. Две одинаковые дощечки плотно прилегали друг к другу. Без сучков и со сведённой нижней кромкой по принципу двухсторонней заточки ножа.

Вставил между ними подобранные куски кремня, залил клеем и слой за слоем стянул дощечки ниткой из сухожилий. Пила получилась сантиметров сорок. Ещё не знаю, как она покажет себя в работе, но надеюсь, молодую сосенку должна осилить не сломавшись. Осталось набраться терпения и дать клею хорошо застыть.

Когда нашёл подходящее дерево и приступил к работе, практически сразу понял – нужна помощь кого-нибудь из мужчин племени. Пила ложилась в руку, в основном прижимаясь большим пальцем к согнутому указательному. Ни сил, ни нужной жёсткости мои пальцы тогда обеспечить не могли. Вспомнил, что Лют из нашего рода имел второе имя – Дерево. Вот к нему и обратился за помощью.

Моими глазами он выглядел молодым с короткой курчавой бородкой. Над алыми губами вились тонкие волоски усов. Серые глаза всегда смотрели со странным выражением задумчивости. Он часто дёргал себя за нос или подёргивал бородку. Роста невысокого, как почти все соплеменники.

Лют не только с лёгкостью спилил пятнадцатисантиметровый ствол, но и разделил его на чурки сантиметров по пятьдесят. Правда, пилу не отдал. Вцепился в неё, как ребёнок, и предъявил очень весомый аргумент:

– Нужно!

Чурки я, как смог, обкорнал топором до состояния корявых брусков и часа по два в день срезал обсидиановыми пластинами лишнее дерево. В итоге получил несколько брусочков древесины с сердцевиной в центре. Половина пошла в костёр – при строгании в них обнаружились сучки.

Заготовки подвесил сушиться на элементы каркаса полуземлянки, чтобы Муська не испортила – она любила грызть ветки. Если не треснут, осенью приступлю к изготовлению лука.

Ежедневные встречи с Лило и Тошо, прогулки по лесу вблизи стойбища позволили мне немного побыть ребёнком – я о своей душе говорю. Почувствовать мир, как они, и время от времени подурачиться. С ними я почти не испытывал неудобства в общении. Словарный запас детей за четыре месяца общения со мной существенно увеличился. А они, общаясь с взрослыми, привносили в жизнь соплеменников новые понятия.

Во время одной такой прогулки я обратил внимание на жёлто-коричневые шляпки, едва заметные под хвойным пологом. Вырвав гриб из земли, опознал в нём маслёнок. Сбегали в стойбище за лукошками и стали собирать. Дети восприняли сбор грибов как очередную игру. Я же сделал вывод, что соплеменники грибы в пищу не употребляют. Когда наполнили лукошки, я попросил друзей помочь донести их к своему жилищу. О табу дети помнили, но любопытство взяло верх. А там нас встретила уже немного подросшая Муська. Щенок, сморщив верхнюю губу, зарычал. Побросав лукошки, Лило и Тошо побежали прочь от страшного зверя. А Муська тут же завиляла хвостом и бросилась ко мне «целоваться».

Первой остановилась Лило, за ней Тошо. Увидев меня играющим с волчонком, они робко приблизились. Я почёсывал волчице живот, и она сделала вид, что не замечает гостей. Ребята, осмелев, подошли к нам. Минут через пять толкались друг с другом, чтобы погладить моего зверя. Я эту возню между ними прекратил привычным для них окриком:

– Нельзя! – и поманил за собой пальцем.

Показал пару щенков. Тут же мысленно смирился, что их придётся отдать в хорошие руки – Лило и Тошо. И решил, что к стойбищу провожу их. Как бы чего плохого не вышло.

Всё обошлось. А Той меня удивил, сказав, что такое время от времени уже случалось. Дети разных детёнышей приносили. Потом махнул рукой и добавил:

– Всё равно вырастут и убегут…

Глава 5

По моему календарю наступила осень, но в природе пока перемен не замечаю. Разве что грибов стало больше. Когда первый раз насобирал с друзьями, думал, попробую немного с мясом сварить что-то вроде супа, остальное высушу, если варево придётся по вкусу. Получилось вкусно!

Сходил к соплеменникам и показал. Теперь собирают и сушат, но только маслята. Я в прошлой жизни ходить за грибами любил, но так и не научился уверенно различать всякие рядовки, зеленушки, моховики… Поэтому на правах шамана на все остальные виды наложил табу.

Работы у соплеменников много. Племя небольшое, а животный мир вокруг богатый. Охотники – добычливые. Для шкур места в чумах уже не хватает. И пахнет в стойбище не очень приятно. Хоть и скоблят их, но дубить как следует не умеют. Чем-то натирают, потом смывают. Такой мягкости, как у некоторых кусочков, что мне попадались, у соплеменников не получается. Все в племени ждут времени, а оно, как я понимаю, вот-вот настанет, чтобы пойти на встречу с другими людьми, живущими выше по реке, и поменять кремень и шкуры на кожу, соль и вощину.

Когда узнал об этом от зеленоглазки и она похвасталась, что в этот раз уйдёт с родом туда, я решил расспросить об этом походе у Тоя. Вожаку уже надоело патрулировать от чума к чуму, и он вернулся к привычным для мужчин племени делам – рыбалке и охоте. Ближе к вечеру я подошёл к Тою, увидев его сидящим у костра на бревне. Время от времени Лют притаскивал в стойбище спиленные брёвна. Моя пила давно развалилась, но он сделал другую, потом ещё и ещё. Последняя из тех, что я видел, даже имела ручку.

Той сидел уперев локоть в ногу, поддерживая голову ладонью. Густые волосы собраны в хвост, широкий лоб покрыт горизонтальными морщинами. Борода с проседью полностью закрывала грудь, и его голова казалась большой именно из-за обильной растительности. Вождь заметил меня, и в его усталых глазах промелькнул интерес.

– Показывай!

– Я хочу спросить. – Присаживаюсь на корточки и грею ладони над костерком.

– А-а-а… – Кажется, он потерял интерес, но мне всё равно.

– Кто пойдёт к другим?

– Все Белки.

– Я пойду?

– Пойдёшь.

– Что понесём?

Он выпрямил спину и, будто делая одолжение, перечислил всё то, о чём я и сам догадывался.

– Камень и шкуры. Ещё чёрный камень. – Видимо вспомнив, что последний нашёл я, расслабился и даже улыбнулся.

– Чёрный камень нести нельзя! – говорю я и вижу, как серые глаза вожака темнеют.

Он засопел, и будь я Тошо, то получил бы затрещину.

– Показывай!

Для взрослых говорить просто привычно. Любой из детей уже попросил бы рассказать. Но я и показать могу, да хоть на пальцах!

– Шкуры ты поменяешь на кожу. За одну, – показываю указательный палец, – отдашь десять! – тычу ему растопыренные пятерни. – А если понесёшь топоры и копья, ножи из чёрного камня, то получишь за один, за каждый – десять, а может, и больше других нужных вещей! – Говорю медленно, речь сопровождаю жестами, смотрю ему в глаза.

Тонкие губы Тоя вытягиваются в улыбку, а в глазах заплясали весёлые огоньки.

– Хорошо! – решает вождь, поднимается и кричит: – Ли-и-им!

Полирую кусочком шкуры рукоять будущего лука. Лежащая рядом Муська подняла голову и навострила уши. Смотрю, гости пожаловали. Слезаю с пригорка, иду навстречу Лило и Тошо. Те тоже со щенками. Волчата подросли. Уже чуть выше колен. Что-то взрослое, волчье появилось в их движениях. Не было бы у меня своего щенка, пожалуй, уже не рискнул бы погладить таких зверюг.

Лило, как обычно, при встрече обняла, а Тошо, смешно морща курносый, усыпанный веснушками нос, поинтересовался:

– Что делаешь?

– Потом покажу. Сейчас не знаю, как объяснить. Рассказывай новости.

Тошо мой отказ принял равнодушно и тут же сообщил:

– Завтра уходим!

– Как – завтра?!

Тошо пожимает плечами, а Лило, подпрыгивая на месте, затараторила:

– Представляешь, завтра мы увидим новые места, новых людей…

– Других увидим не завтра, – перебил её Тошо. Задумался, подбирая подходящее слово: – Потом увидим. – И, смутившись, схватил рукоять и стал тащить её из моих рук.

Посмотреть поделку всё же я ему дал.

Дети, как обычно, поиграть пришли, а я всё думаю, что не готов идти завтра в поход. Полагаю, нужно подготовиться, но, что именно сделать, пока не знаю. Всё казалось, что это случится не завтра.

Лило толкает в плечо, выводя меня из задумчивости, и заявляет:

– Бусики хочу. Скажешь Тою?

Взрослые соплеменники чем-то украшали себя. Я стал обращать на это внимание, когда вожак повесил на шею клыки убитой им волчицы. Какие-то камни вроде куриного глаза, только не галька, а похожие на речной сердолик и агат. Как-то раньше в голову не приходило попробовать сделать самому что-нибудь из примитивных украшений. Уже и рот раскрыл, чтобы пообещать Лило, мол, сам тебе бусики сделаю, но, представив, сколько времени потрачу на эту забаву, лишь кивнул.

Лило на радостях снова полезла обниматься. А мне в голову дурацкие мысли лезут: «Почему никогда не видел, чтобы она Тошо обнимала?»

Заснул глубокой ночью, а с рассветом Лило уже звала, чтобы я шёл в стойбище.

Зато «рюкзак» успел сделать. Вырезал из шкуры прямоугольный кусок. Нарезал по краям дырок и зашнуровал верёвкой. Получился мешок. Если в него положить что-то тяжёлое, то, скорее всего, от какой-нибудь дырки он и порвётся. Но запасные чуни, завёрнутые в шкуру наконечники и кое-какие инструменты нести в нём можно. Пришил лямки и – вуаля!

Положил в мешок ещё горшочек с чагой, пару чашек, взял дротик и пошёл к соплеменникам. Муська, понятное дело, увязалась за мной.

Вижу Тоя в доспехах и с мечом в руке. В груди растёт досада: «Вот павлин! На войну собрался?! Ему покрасоваться, а конкуренты – поставщики стратегического сырья – увидят готовое изделие и…»

Подхожу к Тою и обращаюсь:

– Вождь…

Он отмахивается, кричит на Тиба:

– Оставь ребёнка!

Та упёрлась. Ни в какую не хочет оставить кроху с Таша. Получает подзатыльник и, всхлипывая, идёт к провожающим Белок Выдрам.

Той замечает на мне рюкзак и снова за своё:

– Покажи!

– Покажу. Послушай меня!

Кивает:

– Говори!

– Не иди к чужим в доспехах.

Опять хмурится и сопит. Чувствую, отгребу.

– Нельзя им показывать! – кричу и топаю ногой.

– Нельзя… – Вдруг он соглашается и спокойно уходит к чуму.

Вокруг – тюки со шкурами и наполненные корзины. Внизу – камни и изделия из них, сверху – вяленая рыба. Всё по-умному сделано. И тюки, и корзины связаны толстой верёвкой, чтобы по паре нести через плечо.

Как только Той переоделся в шкуры, Белки пошли. Вождь, как водится, первый. Я иду замыкающим колонны, но недолго. Толо решил идти последним.

Шли молча, сберегая дыхание. И только безразличный ко всему лес озвучивал наше движение вскрикиванием соек и сорок.

Когда я почувствовал тяжесть поклажи, лес становился всё более сырым и тёмным. Сухой соснячок сменился дубовой рощей, а вскоре и ольховник замигал еле шевелящимися на ветру густыми ржавыми листьями.

Солнце наконец пробило облачную муть, и стало жарко. А вождь и не думал останавливаться. Мог бы ведь! Хотя бы для того, чтобы дать отдохнуть детям. Даже трусившая рядом Муська вывалила язык и время от времени поглядывала на меня с укором.

Часто мы пересекали уютные поляны, поросшие высокой, не по-осеннему сочной зелёной травой. «Вот здесь, здесь отличное место для привала!» – звучала в голове мысль, а мы продолжали идти.

Просветы среди деревьев становились всё ярче, и вскоре мы вышли на лужок. По нему пробирались почти вслепую среди высокого ковыля и дербенника с уже поникшими розовыми цветами, пока вдруг не вышли к обрыву. Внизу поблёскивала речушка, вся в тугих, будто масляных разводах струй. По ней плыли седые узкие листья тальника. За рекой широко расстилались сизо-зелёные заросли ивняка.

Той остановился, мы за ним. Но спустя мгновение, отвернув от кручи, он возобновил движение, а я, споткнувшись, едва не толкнул Тиса. Заметил на её спине грязные дорожки пота, услышал прерывистое дыхание.

За лугом вновь начался сосняк. И мы опять остановились. Я с трудом поборол желание привалиться спиной к сосенке. Увидел идущего ко мне Тоя и раскрасневшуюся мордашку Лило, крадущуюся за ним. Вождь навис надо мной как скала и строго, с намёком спросил:

– Разве тебе духи ещё не советовали остановиться?

«Они мне уже пару часов кричат об этом!» – хотел сказать ему, но вместо этого, приосанившись, ответил:

– Когда духи посоветуют, я скажу…

И снова Белки колонной, едва переставляя ноги под грузом тюков и корзин, пошли звериными тропами и меж холмами, поросшими то высокими соснами, то величественными елями. Правда, недолго. Сам еле ноги переставлял. Едва увидел полянку, закричал:

– Стой!

Упал на пахнущую грибами хвойную подстилку и про себя выругался: «Шаман-баран! Как же я упустил такой важный момент?!»

Пообещал себе впредь на всякий случай высказывать соплеменникам своё мнение по любому поводу. Правда, тут же снова накосячил.

В какой-то момент мне показалось, что отдыхаем долго. Слишком долго. Успели и перекусить, а кое-кто и вздремнуть. Муська дрыхла лёжа на спине, смешно по дёргивая лапами. Я поднялся, чтобы спросить, а не пора ли нам идти, как тут же встали с хвойной подстилки и соплеменники. Той, не говоря ни слова, двинулся дальше, мы за ним. Я шёл, коря себя за неосмотрительность.

«Понятное дело, коль духи посоветовали остановиться, то все ждали их позволения снова выступить в путь. Вот только вождь не нуждался ни в чьих советах, когда Белки выходили из стойбища! Надо бы впредь не упускать возможности ссылаться на шёпот предков…»

Тёмный еловый лес затих. Глубокое безмолвие царило вокруг. Чёрные зловещие деревья клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Чувствую, пора озвучить совет духов. Снова кричу:

– Стой!

Довольные соплеменники, тут же сбросив поклажу, засуетились, как потревоженные муравьи. Мужчины рубили большие еловые лапы, женщины собирали хворост и стаскивали материал для костра к Тою. Вождь присел на корточки, достал мешочек и что-то высыпал из него на землю. Я услышал стук и увидел сверкнувшую в сумерках искорку. Тут же под его руками появился огонёк, и вскоре над сложенным костром взвилось пламя.

«Трут и кремень!» – улыбаюсь от мысли, что впервые вижу, как соплеменник разжёг костёр. Ведь в стойбище всегда были тлеющие угли…

Через два дня мы вышли на равнину, упирающуюся в горизонт. Идти по низкой припавшей траве стало легче. Соплеменники оживились, зазвучали их голоса и смех. Я так устал, что не пытался вслушаться, о чём они говорят, и понял, что мы близки к цели, когда Белки сами остановились и опустили поклажу на землю.

Чёрная холодная река несла ивовые листья. Зябко подрагивали кусты, опустившие в воду тонкие ветви. Посвистывал ветер, гоня над головой тёмные, местами окрашенные закатом тучи. От ледяной воды свело зубы. Я старался пить маленькими глотками, вспоминая, как в прошлой жизни учила меня мать.