Мы вашей памяти верны
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
В канун отмечаемого сегодня праздника Св. Новомучеников и Исповедников Российских, открыл книгу, посвященную памяти подвижников, и увидел фотографии узников и узниц Бутырской тюрьмы, извлеченные из архивов КГБ… Какие прекрасные, чудесные, преображенные страданием лица!.. В глазах, глубоко печальных, застыло недоумение по поводу того, кто и за что сгреб их когтистой лапой в каменный мешок советского острога. Одновременно можно отчетливо прочитать в их изможденных чертах, что они все понимали, досконально знали, почему изнемогают, ведая: никогда не дышала столь рядом с ними неминуемая смерть… И еще написана была на этих святых ликах тяжелая готовность испить за Христа до дна, до самого донышка, чашу смертную, как испил ее в древности св. Максим Исповедник, которому в преклонном возрасте отсекли язык, отрубили руку, и как в двадцатом веке осушил эту же чашу митрополит Петроградский Иосиф (Петровых), в чью честь назван ныне освященный нами новый храм!
Митрополит Иосиф предстает пред нами, по воспоминаниям современников, в облике высокого, худого аскета в круглых очках, седого, серьезного, как бы необщительного на первый взгляд, профессора духовной академии, плодовитого духовного писателя, чьи труды носили такие названия как «Божия Матерь – Благодатная Матерь русского народа», «Учение Лейбница о происхождении и сущности зла»…
Будучи настоятелем одного монастыря, Владыка в 1913 г. встречал там Императора Николая II, подчеркнув в своем дневнике: «Только истинный Божий слуга имеет побуждения и средства быть верным слугою Царя и полезным членом Церкви и Отечества». Не подозревал, автор данных строк, что вскоре Отечество, опьянев от сивухи кровавой революции, заклеймит его как «махрового монархиста» и пойдет швырять по тюрьмам и ссылкам.
За что? За то, что побывал он в «объятиях Отчих» в Иерусалиме и на святой горе Афон, и был ему при постриге в монашество будто бы глас с неба: «Теперь, когда хулится имя Божие, молчание постыдно и будет сочтено за малодушие или бесчувственную холодность к предметам веры. Да не будет в тебе этой преступной теплохладности, от которой предостерегает Господь. Работай Господеви духом горящим».
Кабы чуял будущий узурпатор церковной власти в СССР митрополит Сергей (Страгородский) кого он рукополагал в 1909 г. во епископа, кого возвел в 1926 г. в сан митрополита и назначил на кафедру в Ленинграде, кого в лице иерарха Иосифа пригрел на своей груди! Ведь сам митрополит Сергей, кровь от крови змеиной породы, сперва сполз в обновленческую бездну, да вскоре сообразил, успел перед Патриархом Тихоном повиниться (лиса покаялась – стерегите кур!) и вопреки указу Святейшего Тихона (запрету экс-обновленцам занимать высшие церковные должности) ухитрился проскользнуть (после смерти Патриарха) на первое место в иерархии. Разумеется, с подачи основателей «Общества дружбы НКВД – СС».
Сергей быстро смекнул, куда влечет православную паству маститый архипастырь, и решил убрать, задвинуть оппозиционера подальше от центра, на периферию, с берегов Невы в Одессу.
Владыка Иосиф наотрез отказался подчиниться перемещению на юг.
В 1928 г. он с группой архиереев официально отрекся от митрополита Сергия при поддержке немалого слоя духовенства и мирян. Отшатнуться заставила скандальная Декларация 1927 г., где тот скандировал: радости антихриста (т.е. советской власти) – наши радости!
«Мы, ‒ заявил митрополит Иосиф, ‒ не даем Церковь в жертву и расправу предателям и гнусным агентам безбожия… Может, не спорю, вас пока больше, чем нас. И пусть за мною нет большой массы, но я не сочту себя никогда раскольником, а примкну к святым исповедникам. Дело вовсе не в количестве, не забудьте ни на минуту этого».
Не на минуту забывает это сегодня Московская Патриархия!
«Указание другому его заблуждений и неправды, ‒ учил митрополит Иосиф, ‒ не есть раскол, а попросту говоря – введение в оглобли разнузданного коня.» «Что хуже и вреднее всякой ереси, когда вонзают нож в самое сердце Церкви – Её свободу и достоинство?»
Объявив в «раздорнической деятельности» святителя Иосифа, Сергий и подобострастная клика квалифицировали его сторонников как «отщепенцев», создателей «раскола» – клеветническое клише, подхваченное со всем пылом постсоветскими сергианами по адресу тех, кто и сейчас не идет с ними ни на какой компромисс. Почувствовав после такой травли свои "чистые руки" пуще прежнего развязанными, припомнив «главарю иосифлян» то, что он ранее категорически не признал Высшее Церковное Управление обновленцев, организовал крестные ходы против вскрытия сатанократами святых мощей, против кампании по изъятию церковных ценностей, ОГПУ бросило «лидера тихоновщины» в московскую тюрьму, а потом и в другие темницы. В 1930 г. ему предъявили обвинение в создании и руководстве «контрреволюционными монархически – церковными группами» и загнали в ссылку. В глуши Казахстана преследуемый ютился в небольшом глинобитном доме, где имел грубо сколоченный стол, топчан да два стула с аналоем и здесь служил перед деревянным складнем с иконами.
Но и этого врагам Божиим показалось мало: в ноябре 1937 г. (если дата точна) его вместе с двумя соратниками ‒ митрополитом Кириллом и епископом Евгением – расстреляли.
В 1981 г. РПЦЗ причислила священномученика Иосифа к лику святых.
Обслуживающий персонал Кремля и Лубянки, то бишь Московский Патриархат, ничего похожего не сделал до сих пор… А если сделает, то из-под палки…
Что же мне, скудоумному, сказать ныне, в торжественный день чествования светочей отечественного Православия двадцатого века?
‒ Милые Новомученики и Исповедники Российские! Мы вашей памяти верны!
В конце шестидесятых годов прошлого столетия мне довелось некоторое время провести в Бутырской темнице… Сидел в тех же переполненных камерах, где морили вас; глодал ту же пайку черного хлеба; как вас конвоировали меня длинными коридорами на допросы к следователю; молился в тех же толстых стенах…
И от всего сердца благодарю Творца за то, что сподобил меня, многогрешного, через Бутырку пройти, как поют в песне, «не поднимая глаз,» по краешку вашей судьбы – жертвенной любви ко Господу Богу и Спасу нашему Иисусу Христу, Ему же подобает всякая слава, честь и поклонение, со безначальным Отцом и Святым Духом во веки веков.
Аминь.
Метастазы экстаза
«Горят, одуряя наш мозг молодой,
Лиловые топи угасших язычеств».
Б. Пастернак.
Был ли Карл Маркс знаком с «Эннеадами» Плотина?
Размышляя «на заре туманной юности» о страхе человека перед тайной мироздания, о Потустороннем Существе, культе и об Униженном Боге, молодой Маркс пришел к выводу, что «идеализм» вовсе «не фантазия, а истина».
Он пишет докторскую диссертацию о «Различии между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура», в подготовительных тетрадях к которой дает, между прочим, точную характеристику диалектики Плотина.
Согласно свежим научным исследованиям, Плотин использовал в своих трактатах взгляды Демокрита. Сопоставлять же учение Плотина и Эпикура не только возможно, но и необходимо53.
Следы усердного штудирования основ неоплатонизма и свободной ориентации в нем встречаются и в «Немецкой идеологии» Маркса, созданной вместе с Фридрихом Энгельсом, воззрения которого полностью тождественны с направлением духа Маркса (Дружба их, по мнению многих, была великая и трогательная).
Зреющий материалист испытал на себе влияние Плотина также через философию Гегеля, глубоко проанализировавшего греческие первоисточники и впервые открывшего Плотина для Запада в Новое время. В лекциях по «Истории философии» Гегель тщательно рассмотрел творчество этого яркого представителя позднего эллинизма. Считают также, что учение об Абсолютном духе у Гегеля ничем не отличается от учения о богах у Плотина54. «Интимная близость» Гегеля к Плотину доходила до текстуальных совпадений55. Знаменитый пассаж Гегеля, вниманием Маркса, «все действительное разумно, и все разумное действительно» выглядит как парафраз на тему Плотина о том, что решительно все существующее существует именно так, как ему надо существовать.
Что прежде всего идентично у Плотина и Маркса? На первый взгляд: ничего.
То, что неоплатонизм, как и марксизм, всегда занимался логикой (Маркс, по словам Ленина, оставил нам Логику «Капитала»), вcякого рода дедукциями, определениями, расчленениями, числовыми (Маркс в конце жизни увлекся дифференциальными исчислениями) изысканиями на пике интеллектуальных побед своих эпох, ‒ обычное явление, свойственное всякому миросозерцанию, претендующему на глобальный охват действительности.
Неоплатонизм далек от марксизма, как небо от земли, как эйдос, логос, софия, эманация от средств производства, прибавочной стоимости, классовых антагонизмов. Может, именно это отпугивало ученых (не щадящих усилий для кропотливого выявления, каким чудом интуиции Плотина внедрены в экзистенциалы Хайдеггера или в произведения Августина, Шопенгауэра, Бергсона и других) от конструирования «брачной связи» между эллином и немецким евреем?
Вспомнив тем не менее, что материя – один из краеугольных камней системы Плотина, что назвать автора «Эннеад» материалистом, несмотря на все его идеалистические и даже вполне мифологические и мистические представления, значит не совершить ошибки56, можно ли проложить путь к диалектическому материализму Маркса?
Как возникло все сущее? Есть ли что-либо выше его? Схематизируя универсальные тонкости, бесконечное разнообразие Плотина, позволительно сказать, что выше всего Единое, заключающее в себе все. Оно может существовать и без того, что выступает как его порождение, убывающее по мере удаления от Первоначала. Оно – «потенциал всех вещей».
Единое не одиноко. Его подручные: Ум и Душа.
Эта сверхнебесная триада оформляет материю, придавая ей статус бытия.
В материю через человека заложено извечное стремление, неистовое усилие к возвращению к своему трансцендентальному Истоку, любовь к истинным Красоте и Благу.
С изумлением и восторгом воспринимая свет Бога, душа человека становится светоносной, неотделимой от Единого. В момент прикосновения к «Царю царей», она теряет различие между субъектом и объектом, целиком растворяясь в Едином, будучи «охваченной… духовным пламенем». Это ‒ писал Маркс в «Тетрадях по истории эпикурейской… философии», делая акцент на экстазе как эпицентре переживаний Плотина, «расцвет в садах Духа», «непосредственное единение с Богом», «проникновенный взор любви», «неподавляемый материальным раздроблением», это погружение в «море вечности»57!
Настаивая на абсолютной независимости Единого от всякого сознания, Плотин постулировал для Маркса, наделившего материю атрибутами Единого, независимость бытия от сознания. Маркс все ставил с головы на ноги, не замечая, что тысячелетние корни древа человеческой культуры растут, по арийским представления (а он интересовался Индией, конспектировал литературу по истории страны), не на земле, а на небе.
В марксизме нет догматов о вечной жизни, ниспадения вещества из высших сфер космоса в низшие и обратного восхождения Души наверх в потусторонние эмпиреи, к общению с центром круга – Единым. Но сам Маркс как бы впадает в экстаз, когда считает материю (чистую пассивность и бесплодие, по Плотину) уникальным принципом единства мира, проявляющегося во взаимосвязи всех структурных уровней микро- и мегамира! Материя – комплекс универсальных свойств и диалектических законов изменения и развития. Она, как Единое, несотворима и неуничтожима, вечна во времени и бесконечна в пространстве. Она самораскрывается в тысячах и тысячах форм, превращая их из одних в другие. Весь чувственный мир и любые идеи находятся в ней (в т.ч., общественные отношения), точно в Едином Плотина!
Добраться к этой материи, как и до Единого, можно лишь с помощью апофатического метода, отсекая все антропоморфризмы, все «человеческое, слишком человеческое». «Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их как телесно существующие под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим»58.
Умопостигаемая материя у Плотина – бестелесный субъект59, не менее бестелесный, чем материя у Маркса. «Материя как таковая, ‒ читаем у гениального теоретика, ‒ это – чистое создание мысли и абстракция»60.
«Материя, ‒ хмелел от ее нектара Ф. Энгельс, ‒ во всех своих превращениях остается вечно одной и той же… ни один из ее атрибутов не может быть утрачен и… поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»61.
Если это не доктрина неоплатоников о вечном круговороте душ с их вечными перевоплощениями, если это не тихая грусть, пианиссимо Вечного Возвращения Плотина, то что это?
Маркс отбрасывает диалектическую триаду Плотина (три первичные ипостаси: Единое, Ум, Душа, идеально воплощающиеся во всем сущем), используя лишь крайний нижний предел неоплатонической системы – материю. Отказывается ли он при этом от самого принципа Триады как ложного видения мира и негодного способа постижения действительности?
Что такое классический марксизм? Он сочленен, как подчеркивал Ленин, из «трех источников и трех составных частей»: философии, политической экономии и социализма62. Трое в одном и один в трех: дуплет неоплатонической троицы!
Есть ли связь между независимостью бытия от сознания и игнорированием личностного начала в Боге и человеке?
«Мягкая духовная теплота Единого» лишена, по А.Ф.Лосеву, личностной специфики. Общение с Единым исключает контакт с ним как с высшей Личностью. Единое безымянно. Не имеет ни биографии, ни священной истории. Экстаз, сливающий человека с Единым, внеличностен, поскольку в экстазе теряется оригинальность и неповторимость конкретной личности. Человек у Плотина не личность, а субъективный эпизод, подчиненный космическому Целому. Позднеэллинский мудрец глух к тому, что мы называем человеческой личностью, и в этом он – лояльный сын античности, чья эстетика, правда, преклонялась перед прекрасной индивидуальностью.
Если для неоплатоников человек – продукт круговорота природных процессов, то для Маркса он тоже не личность, а прежде всего – «совокупность общественных отношений», скажем, такая же как муравей, снующий в обществе себе подобных, где широко разветвлена стратификация социальных прав и обязанностей.
У Маркса нет систематической или хотя бы частичной разработки концепции личности. Зрелый марксизм предписывает индивиду находить свою человеческую сущность не в себе, а в пластах коллективизма (отсюда: ассоциированный производитель и ассоциированное общество при коммунизме). Великий гуманист указывал, что «исходным пунктом» для него «является не человек, а данный общественно-экономический период»63.
Учение о личности содержится у Маркса лишь в эмбриональном виде. До последнего времени оно, как и в христианской патристике64, не было хоть сколько-нибудь удовлетворительно освещено.
Личность немыслима без души.
Маркс отрицал наличие души не только в космосе, но и у человека. Плотин на это, естественно, пойти не мог. У Плотина душой обладает даже земля. Адепты Маркса, все его ортодоксы, вплоть до наших дней не признавали никакой души. Душа – вздорная побасенка мракобесов.
Теперь иные из них, озабоченные пробелами в марксистской антропологии, а также критикой оппонентов, особенно изнутри (со стороны, н-р, Ж.-П.Сартра), заговорили иначе, склоняясь к тому, что «понятие души… Может иметь место в материалистической теории», что «материализм не может без него обойтись, не превратившись в бессмыслицу»65! («Вообще говоря, души нет – но для такого случая найдется»66).
С чем должен обратиться homo sapiens к миру?
Он должен, как гласит высеченная на памятнике Марксу в Москве надпись «не стремиться лишь различным образом объяснить мир, а изменить его». Л. Сэв расценивает этот тезис как «неопровержимый пример юношеской гениальности» Маркса. Однако борец за дело пролетариата попросту позаимствовал данную мысль у Гегеля, знатока Плотина. Встречается эта апофтегма у многих идеалистов67, ведя свой генезис как от Нового Завета (вера без дел мертва), так и от неоплатоников. Плотин четыре раза впадал в экстаз, но после этого еще сильнее продолжал теоретическую и политическую активность. Человеческое творчество ‒ аналог Божественного. Так думали и в те времена. Неоплатонизм, как и марксизм, жил среди враждебного окружения, находясь в острой конфронтации с религиозно ‒ общественной и политической обстановкой. Они были мелкими оазисами в пустыне не принимающего их мира. Но тот и другой влеклись к преобразованию антагонистической действительности в соответствии со своими мерками истины. Плотин, как и Маркс, хотел основать новое государство на фундаменте идеальных представлений о том, каким оно должно быть.
Каким могло бы стать государство у Плотина, мы можем лишь догадываться, зная «Законы» Платона, которые Плотин выдвигал в качестве модели нового государственного организма и которые, по мнению компетентных интерпретаторов, во многом похожи на образец тоталитарного толка68.
Внеличностное восприятие истории и человека способствует тому, что в мире, «послушном неиствующей Вражде», человек становится безразличным к гибели всего живого.
В вопросе войны Плотин и Маркс почти однояйцевые близнецы69.
Убийства, преступления, нападения одной державы на другую не только дозволены и оправданы: они не отчуждаемы от стержня жизни. Языческий оргиазм человеческих жертвоприношений – таков «теплый ласкающий эйдос» Плотина! Война – отец всех вещей.
Зло неизбежно и неистребимо. Оно прекрасно не менее добра70.
«Горькие волны этой кровавой жизни» вливаются в русло «диалектической философии», для которой, по утверждению Ф.Энгельса, «нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему»71.
Как тут не вспомнить слова св.Григория Нисского? «Диалектическая утонченность имеет равную силу… и для ниспровержения истины, и для осуждения лжи», «посему откажемся и наши догматы, по правилам диалектики, подтверждать!»72.
Марксизм делит войны на справедливые и несправедливые. Но это старым старо. Римская католическая Церковь (а за ней и нынешняя Русская Православная Церковь_ всегда отгораживала войну справедливую от несправедливой, кладя в сердцевину этой средневековой теории знаменитый декрет римского императора Грациана (375-383гг.), правившего в эпоху расцвета неоплатонизма73.
Сколько раз выражаясь языком советского поэта,
«…правильность законов диамата
Проверена с гранатами в руках!»?
«Мучимый прекрасным» Плотин – этот бронзовый топор эллинизма – смотрел на человеческие страдания, смену царств, разруху, жестокость, как зритель в театре, наслаждающийся «комедией мировых катастроф». Маркс также воспринимал жизнь как «сцену всемирной истории» («Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта»).
Энгельс, нарисовав в «Диалектике природы» жуткую картину последнего часа планеты, когда земля неминуемо упадет на солнце, вместе с Марксом словно не замечал, что грядущий космический катаклизм превращает любой прожект социальной перестройки, как бы заманчив и грандиозен он ни был, в комизм, «украшенный труп».
Утешением служило то, что вселенная сама по себе вечна. Она не создана ничьей волей. По сути она Бог, внутри которого резвятся смерть и жизнь, играя в дерзкую гармонию.
Эта языческая интуиция Плотина весьма характерна для Маркса, попирающего теологические бредни о Творце или Спасителе мира.
Маркс еще в «Немецкой идеологии» категорически отрезал неоплатонизм от христианства.
У Плотина, как и у Маркса, «нет ни мистики грехопадения, ни слез раскаяния и покаяния падших душ, ни страстной воли к борьбе с грехом, ни жажды вечного спасения. Здесь вечная гибель не страшна, и вечное спасение не блаженно, потому что вообще не существует ни того, ни другого; а нет их здесь потому, что всегда возможно переселение и перевоплощение человеческой души в другом месте и в другом теле»74.
Как же в христианство, начиная с Евсевия Кесарийского, включая св.Афанасия Александрийского, великих каппадокийцев, св.Дионисия Ареопагита вплоть до В. Соловьева, П. Флоренского, С. Франка, пыталось ассимилировать неоплатонизм?
«При великом универсальном духе Церкви ничто не могло остаться для нее чуждым»; «она не оттолкнула от себя ничего, что пребывало в мире; она могла все сочетать с собой… она заново открыла двери также и язычеству»75.
Св. Дионисий Ареопагит вслед за каппадокийцами нанес удар по триадологическим схемам Плотина, отождествив Единое, к Которому нет доступа вне апофазы, с Триединством христианского абсолюта. Единое из безличностной монады сублимировало в Троицу святоотеческого персонализма76..
Полностью система неоплатонизма никогда не будет адекватна христианству. Как бы многие ее интенции не приближались сугубо внешне к христианству, нельзя забывать, что для Плотина ни Библия, ни Христос не существовали, несмотря на то, что он жил в Риме – очаге раннего христианства. Ученик Плотина Порфирий смастерил 19 книг против религии Иисуса из Назарета.
«Все прекрасное у Плотина обязательно демонично, и вся эстетика Плотина есть только универсальная демонология»77.
Конечно, неоплатонизм и христианство вкладывают в понятие демона и похожие и отличающиеся друг от друга представления. Но как бы то ни было, демонология неоплатоников всегда для христиан – демонология. Христианство – абсолютизация не природных существ, не тварных созданий, а Бога в человеке.
Что выдвинул в пику христианству Маркс?
Диалектик Маркс не менее, чем неоплатоник Плотин, нуждался в мифе.
Он реставрировал древний миф о Прометее, назвав титана «самым благородным святым и мучеником в философском календаре».
В одном из своих 54 трактатов Плотин отвел Прометею целую главу. Автор «Эннеад» думает, что не Зевс, а Прометей создал Пандору – красавицу (Гете уверял, что Прометей ее сильно любил), лживую соблазнительницу людей, «подругу нечистых удовольствий», которая «пользуется безобразием в качестве наслаждения».
Пандора – олицетворение чувственного, земного.
А Прометей?
Маркс благоговел перед Прометеем.
Прометей восстал против Бога.
И теперь в наказание прикован к стене, висит на ней, точно изображение половых органов, которые в средние века по обету вешали перед иконой исцеленные распутники.
Прометей научил и наукам, но не смог ничего сказать ему о бессмертии человеческой души78.
«Прометей, ‒ анализирует А.Ф. Лосев «Поэму экстаза» Скрябина, ‒ это Сатана»79.
Энгельс от всей души хвалил переводчика св. Дионисия Ареопагита Иоанна Скота Эриугену за «большую смелость» в отрицании «великого проклятия» по адресу дьявола80.
Кто же «потопил» «в ледяной воде эгоистического расчета… священный трепет религиозного экстаза» – оппоненты Маркса или он сам, представитель «продувного народа, предпочитающего иметь дело с веселыми языческими богами», а не с Иеговой или Христом?
Плотин держится около Бога: «воззревший на небо и увидевший свет звезд, имеет в душе и ищет создавшего; так подобает, чтобы и тот, кто увидел, узрел и с изумлением пережил умный космос, искал его Творца».
Не требуется, выражаясь стихом С. Есенина, «нюхать премудрость скучных строк» «пузатого…» «Капитала», чтобы согласиться с выводом С. Булгакова о том, что Карл Маркс тоже был «религиозным типом»81.
Он был религиозен как бы на иудейский лад.
В его книгах отражены многие мифологемы Библии (богоизбранность пролетариата, мессианизм самого марксизма и его апокалиптика и проч)…
Вкратце сравнив взгляды Плотина и Маркса, резюмируем общее у того и другого:
Независимо существующее Первоначало: Единое – материя. Нет Творца;
Учение о познании базируется на принципе Триединства: у Плотина – Единое, Ум, Душа; у Маркса – философия, политэкономия, социализм;
У обоих нет разработанного учения о личности; 82.
Недооценка личностного начала санкционирует войны, комизм мировых катастроф; жизнь – театральная сцена;
Диалектика немыслима вне мифа;
Что отнюдь не исключает, а скорее оправдывает пафос языческой религиозности.
Поистине «традиции… мертвых поколений тяготеют как кошмар над умами живых 83.