Колкая малина. Книга третья

Государственники

 
Есть секреты очень важные —
                 так они национальные,
И гостайной называются.
А есть бытовые, они сугубо персональные
И от государственных очень отличаются.
 
 
Государство в мире строит паритет
И завалы разгребает на мировой арене,
А тут судятся за качество котлет,
И кого-то уличают в супружеской измене.
 
 
Государство строит стратегические планы,
И оно не сделает осечку.
Всё продумали наши атаманы,
И стыдно возмущаться ценами на гречку.
 
 
Государство в космосе летает,
Строит нефтепроводы и исправляет перекосы,
Реакторы ураном заправляет,
А ему – какие-то смешные жилищные вопросы.
 
 
Государство – сложный механизм,
И надо посочувствовать тем, кто у руля,
А чтоб они не впали в мистицизм,
Не надо их тревожить и отвлекать зазря.
 
 
Оно само себя имеет и от самого себя рожает,
Самого себя жалеет и ничего о вас не знает,
Но чтобы как-то перестраховаться,
Родиной берётся называться.
 

Два Оно

 
Что только не вредило нашему здоровью,
Что только нас не разрушало.
Были даже, кто питались нашей кровью,
Но, кажется, что жизнь не всех их наказала.
 
 
Она свои рецепты предлагала:
Что для нас вкуснее, то нам и вредило.
Может быть, кому-то это помогало,
Когда всё, к чему тянуло, боком выходило.
 
 
Хотелось бы подольше о вредном рассуждать:
Лучше быть голодным или переесть,
И стоит ли условности до буквы соблюдать,
А может быть, без приглашения присесть?
 
 
Что вреднее – сразу правду рассказать,
Всё, от слов до интонаций, не тая,
Или надо до конца в себе держать,
Как шансы защитить самого себя?
 
 
Надо разучиться кого-то узнавать,
И вредно – дать себя уговорить:
Как можно будет что-то угадать,
Когда страшно – проиграть и вредно – победить?
 
 
Страшное и вредное рядышком живут,
Этих двух Оно никак не разлучить,
Они в одной лодочке вёслами гребут
И смыслу здравому умеют возразить.
 

Доверие

 
Пришло время, когда выгода доверие изгнала,
А людям было как-то всё равно.
Его тогда осталось совсем мало,
И вот теперь оно совсем ушло.
 
 
Теперь оно в глуши неведомой живёт,
В хижине без окон и дверей.
Всё ждёт, что его кто-то позовёт,
И тихо умирает без людей.
 
 
А люди и не поняли, что что-то потеряли,
Они в стремленье выгоду извлечь
Друг друга за гроши перекупали,
Чтоб больше откусить и приберечь.
 
 
Ушло доверие, и кончилось людское,
Возвышенная низость, поруганная честь.
И всё вокруг мертвецки-восковое,
И лакированных гробов не перечесть.
 
 
Найдите, приползите на голяшках,
Верните это счастье для детей,
И всё уйдёт, что было в полумасках,
И будет жизнь без страхов и теней.
 
 
Часто хочется побольше получить,
Того, что уже есть, порой бывает мало,
Но в жизни много можно изменить,
Лишь бы нам на всё доверия хватало.
 

Загоны

 
Меня утром разбудил звонок утробный:
Какой-то неизвестный что-то в уши тёр.
Голос был недобрый, но и не очень злобный,
Но плохо получился разговор.
 
 
Не хватило сил для диалога:
Вчера не стали водку покупать,
А от кислого шампанского жуткая изжога,
Но захотелось один раз пошиковать.
 
 
Банные загоны хорошим не кончаются,
А тут ещё и барышень продажных завезли.
А когда жопы уже в лица превращаются,
Тогда уже по-настоящему зажгли.
 
 
Смутно помню, что меня настырно зажимала
Толстая, крикливая хабалка.
Она руками из тарелок колбасу таскала
И воняла, как венок из катафалка.
 
 
Её хватал за ляжки прокурор,
Но сломался и слюняво захрапел.
И я попал под этот целлюлитный форс-мажор,
Но уже сам не кукарекал и не пел.
 
 
Тот голос мне ещё раз позвонил:
Вроде я на той хабалке жениться обещал,
И её муж теперь настойчиво просил,
Чтобы я про обещанье не забыл.
 

Зараза

 
Грибок, надёжно проживающий в ботинке,
Потребляет плоть, испорожняя нечистоты.
Он особо злобный на этапной пересылке,
Где в одном углу блатные, а в другом – задроты.
 
 
Он нежно каждого готов поцеловать
В грязной бане и врачебной показухе.
Он все способен масти уровнять
В общей матерной и злобной почесухе.
 
 
Не каждый сможет круг нарисовать,
Как бурсак-философ Хома Брут,
Но каждый хочет в своей роли выживать
И в одиночку победить кровавый зуд.
 
 
Нельзя восстать и ничего не потерять,
Как нельзя решётку перегрызть зубами,
Когда многих с малолетства успели замарать
В клятвах перед красными мощами.
 
 
Наверно, только грязная чесотка
Нам на всех одна досталась страсть,
Перед друг другом показуха, похуизм и водка,
И кто знает, как зовётся эта масть?
 
 
От грибка, живущего в ботинке,
От пересыльной жизни косоглазой,
Откуда-то оттуда топчутся тропинки
К чаше Сатаны с ядерной проказой.
 

Злословие

 
Кто-то от кого-то что-то услыхал,
А там где услыхали, ещё подмалевали,
А следующий и это переврал,
И всей толпой кому-то в душу наплевали.
 
 
От нехороших домыслов и слов
Реальность распадается на части,
А смакование придуманных грехов
Превращается в болезненные страсти.
 
 
Недолго розы в вазе простояли,
Немного было ясности в словах,
Но ни те, ни эти главного не знали,
И потому зудились, как прикус на губах.
 
 
Мгновения зари в малиновой канве
Расцветают над далеким горизонтом.
Вы кланяйтесь природе-госпоже,
Но голосами сильно не трезвоньте.
 
 
Всё сокровенное из тишины придёт
Без ухмылок, щегольства и показухи,
Оно скажет своё слово и спасёт
Тех, кого порвали на сплетни и на слухи.
 
 
Бытовая сплетня или наговор
Вовсе не считается просто пустословием,
И потому себе не стряпай приговор
За то, что называется злословием.
 

Когда-нибудь

 
Нам внушали, что наш мир во всем надёжный,
А оказалось, он висел на хилой паутине,
Где человек раздетый и голодный
Пасся, уподобленный скотине.
 
 
Зазвучала тризна на весь белый свет
С большими похоронными венками,
И, конечно, – пышный траурный обед,
Но никто не заливался горькими слезами.
 
 
Не было прощального салюта,
Просто посрывали красные фла́ги
И рванули вниз без парашюта,
Полные надежды и отва́ги.
 
 
И хохотали те, кто жирно откусили,
Пока гиены грызлись с серыми волками,
Но и демократам жирно отломили,
А, как известно, после драки не машут кулаками.
 
 
А то, что называется «народ»,
Он снова хочет уподобиться скоту
И готов крепиться, подтянув живот,
И, наконец, разбогатеть в каком-нибудь году.
 
 
Раньше ждали коммунизм,
А сейчас «когда-нибудь».
В тех самых ожиданьях рождается вождизм,
И цветёт бюрократическая жуть.
 

Конфетка

 
Она суперэротична в мини-юбке,
На высоких тонких каблуках,
Когда песни пели её крашеные губки,
И взгляд гулял где-то в облаках.
 
 
Когда она по улице фланирует
Галсами, как кобра по песку,
Она вроде миллионы инвестирует
В дорогую сексуальную игру.
 
 
Её видят те, кто пишут мемуары
О правильности выбора и мудрости житейской.
Усатые – усы топорщат, как гусары,
И кривляются с улыбочкой лакейской.
 
 
Полный пафос у неё со всех сторон,
И он шевелится согласно расписания,
Отчего в кровях бурлит тестостерон,
Горячей слизью изливаясь в подсознания.
 
 
Пучат глазки с «Жигулей», тормози́т «Мерседес»
И с огромного «Линкольна» хотят поговорить:
Им бы хоть понюхать тот деликатес,
И хватило бы себе потеребить.
 
 
Мужская часть вибрирует, женскую нервируя,
А она родилась, чтобы быть кокеткой.
Честно говорю, ни грамма не бравируя,
Как рядом выживать с такой конфеткой?
 

Многоточие

 
Не ставьте запятые после многоточия,
Не беритесь недосказанность унять.
Никому ещё не дали полномочия,
Что можно за кого-то досказать.
 
 
Пусть в недосказанности тайна сохранится,
Став с небесной воли притчей во языцех,
И, если выслушав её, кто-то покрестится,
То заблестят глаза на просветлённых лицах.
 
 
Вот оно – твоё, а вот оно – чужое,
И его не надо подтягивать к себе.
Дитя родится злое и косое
В захватанной и липкой скорлупе.
 
 
Не берись досказывать и за кого-нибудь дожить,
Даже если просят за кого-то додышать.
Жизненное правило старайся заучить,
Что если будешь брать – придётся возвращать.
 
 
Не пробуйте на вкус чужие слёзы,
Оставив эти фразы за собой.
Бессмысленны и жалки чьи-либо угрозы
И показные разговоры за спиной.
 
 
А хвалят почти все наперебой,
И им, похоже, нравится этот маскарад.
Пускай не будет точки после запятой,
Танцует в мини-юбке плагиат.
 

Мораль

 
Будьте готовы в любой ситуации
Уметь держать себя в руках,
Тогда и будет нужная реакция,
И появится решение в мозгах.
 
 
Кому-то не понравилось ваше поведение?
Вы куда надо анонимку напишите,
Но, как бы проявляя снисхождение,
При встрече долго за руку трясите.
 
 
У обидчиков не надо испрашивать причину,
И не надо нервничать и злиться,
А плюньте ему радостно на спину,
И при этом пусть публично извинится.
 
 
Если вас гиеной обозвали,
Надо мило улыбаться и молчать,
Но если вас сегодня оскорбляли,
Завтра не забудьте киллера нанять.
 
 
А если вдруг на повороте обошли,
Сделайте смиренное лицо,
Но тех, которые до финиша дошли,
Прокляните всех до одного.
 
 
Где то потерялись последний стыд и срам,
И бессовестно заплёвана печаль,
Но я точно скажу вам, что бывает
И такая высокая культура и мораль.
 

Мурло

 
Мимоходом растоптали птичье гнездо,
Помешали птенчики какому-то циклопу.
Это бродит по селу пьяное мурло
И ищет приключения на жопу.
 
 
Он у школы с семиклассницы пытался снять трусы,
Но она орала так, что собаки кинулись кусаться,
А её надо было допереть до лесополосы,
Чтобы вдоволь в папу-маму наиграться.
 
 
Он поозирался возле школы похотливо
И потащился попить кровушки в сельмаг.
К нему здесь относились очень терпеливо,
Но водку не хотели давать за просто так.
 
 
У него был папа – местный полицмейстер,
И с ним пытались просто не общаться,
А он лип ко всем, как кислый клейстер,
И старался с каждым встречным поругаться.
 
 
Он на выпасе к племенному быку прилупился
И пытался сапогами запинать,
А тот до дыма с ноздрей разозлился
И до смерти сумел мурло забодать.
 
 
Всё село показушно ревело взахлёб,
И папа настоял свести быка на скотобойню.
А семиклассница втихую плюнула на гроб,
Пока тот волокли на богомольню.
 

Мы такие

 
Всё больше чудодейственных снадобий
Со всех концов Земли до нас доходят,
А с ними – тысячи инструкций и пособий,
Они вернут здоровье и облагородят.
 
 
На экране эскулап про вас всё знает,
А где диагноз, там сразу и рецепт.
Он все ваши хвори угадает,
Тут новейший работает концепт.
 
 
Но лекарство, даже старомодное,
Помогает от немощи любой.
Пейте корень бузины и зелье приворотное,
Когда не всё нормально с головой.
 
 
Стройным и красивым поможет фитнес-клизма,
А пожилым и толстым – магнезию по вене.
Это в строй вернёт любые организмы,
И врач всё это видит на рентгене.
 
 
Наши врачи всегда были лучшими,
И нам ли жить в печали:
Нас видели из пепла восстающими,
А мы снова кожей обрастали.
 
 
Если кто вникает в нашу лирику,
Тот знает – если чешется, то надо растереть,
Но один раз пришедший в поликлинику
Навсегда разучится болеть.
 

На самом деле

 
Он о любви изъяснялся красиво и ярко:
Что она для него – и закат, и рассвет,
А она отвечала ясно и кратко,
Что слышит то, чего на самом деле нет.
 
 
Через тернии и завалы откровенной лжи
Шёл к каким-то берегам начинающий поэт.
Это были просто миражи,
Он видел то, чего на самом деле нет.
 
 
К нему ночами приходили предсказатели
И предлагали любой нейтралитет,
Но это были лишь чревовещатели,
Он слышал то, чего на самом деле нет.
 
 
У неё была конкретная уверенность,
И это был её большой секрет.
Но только была ложною беременность,
Она почувствовала то, чего на самом деле нет.
 
 
Кто-то вдалеке звонит в колокола,
Когда он смотрит на её портрет,
Но это только разума игра,
Он страдает по тому, чего на самом деле нет.
 
 
Надо брать, и надо отдавать,
И пусть каторжным не кажется совет:
Очень важно и влюбляться, и страдать,
Но не надо быть таким, кого на самом деле нет.
 

Наколки

 
Прямо на спине – три маковки собора,
И тут же гнездо перепёлки.
И может еще есть для крутого разговора
Уссурийский тигр и серые волки.
 
 
Но в куполах – огрызки биографии
И сроки без долгов и святости,
И всё это в корявой каллиграфии,
А перепёлка – это древний символ храбрости.
 
 
Они-то живут, на весь мир разозлясь,
В страхе, что здоровье отберут,
Но, видимо, есть какая-то связь
Их жизни с тем, что храбростью зовут.
 
 
А у неё на животе – простреленное сердце,
И по грудям узорный симбиоз.
Там же пара молний громовержца,
А на ляжках – по букету красных роз.
 
 
И этот ребус точно без ответов,
Если только смысл не наносной.
Возможно, это тысяча приветов,
А может это что-то с головой.
 
 
Прописаны сотни различных сюжетов,
Были загадки, загово́ры и пароли,
И за них не требуют ответов,
Кроме тех, кто три шестёрки на себя кололи.
 

Народный

 
Народный любимец и гражданская казнь,
Гражданский иск и народное творчество —
Это въевшаяся в кровь светобоязнь
И убогие законы без имени и отчества.
 
 
Народный бунт, гражданская война,
Где больше страха и меньше сочинённого?
Это в одном народе общая беда,
Теперь на сотни лет на горе обречённого.
 
 
Народные сказки – бесправное дитя,
Потому что управителям урок,
Который, как умеет, преподносит голытьба
Как просто в наставление, так и между строк.
 
 
Народный коллектив и просто население,
Порой и знать не знают друг про друга.
Они в плену навязанного мнения
И морали жертвенного круга.
 
 
Народные рецепты как лечебный брак
Нам преподносят медицинские светила.
От деревенского целителя к могиле один шаг,
Но жизнь реальная не этому учила.
 
 
Народный фронт и пункт гражданской обороны —
Заплёванная, грязная харчевня.
Где-то там и есть наши бастионы,
Но настоящему колхознику – и в городе деревня.
 

Погрешности

 
Из самой незначительной погрешности
Возникают разные проблемы.
От небрежности и её сестры – поспешности
Можно поломать любые схемы.
 
 
То на краба квоты не хватило,
А на заправках кончился бензин,
То лето очень поздно наступило,
И в животноводстве не хватило витамин.
 
 
Чтобы дебет с кредитом свести,
Где-то шиковали, а где-то поужались.
А неряхи так дела свои вели,
Что в сумме собственной наживы просчитались.
 
 
Позорно и срамно обделить себя
И ужаться в собственных потребностях.
Она на то и есть бюджетная дыра,
Чтобы другие рылися в погрешностях.
 
 
Вы подаёте нехорошие примеры,
Если сегодня откусили меньше, чем вчера.
У каждого по должности размеры
И свои права на меру серебра.
 
 
Казнокрады, как глисты или пиявки,
Жируют на балансах и бюджетах.
Они с погрешностей делают поправки
И пилят всё в высоких кабинетах.
 

Согласились

 
Негодяй – это вовсе не ругательство:
Изначально, это тот, кто к службе непригодный,
Но в жизни так сложились обстоятельства,
Что он стал как будто прокажённый.
 
 
Злой, подлый и жадный,
А значит, и к жизни уже непригодный,
Тщеславный и плотоядный,
И для живущих вокруг чужеродный.
 
 
Нельзя прожить, не размышляя
И не вникая во всякую дрянь,
Но если хотят оправдать негодяя,
По-любому иди и восстань.
 
 
А если погоны и жирная мошна́,
Тогда на факты наплюют, а правду осрамят,
А его ототрут от любого говна,
И может ещё чем-нибудь наградят.
 
 
Вот тогда вы и проверите себя,
Кто же вы на самом деле есть,
Когда решением продажного суда
Растопчут человеческую честь.
Когда при вас сумеют правду оболгать,
И ничего не взято в толк,
А вас самих смогли купить и запугать,
Это значит, вы согласились,
             что «человек человеку волк».