Глава 26. Не курочьте птичьи гнёзда
Уж не знаю, чем Зифеи так Давида невзлюбили,
Разве что его евреи распоясались дебильно,
Ведь Давид по всем пустыням не один ходил – с обозом.
Вот они и шухарили, разоряли птичьи гнёзда.
Возмущённые Зифеи, лишь Давид нарисовался,
Донесли царю келейно, что Давид у них скрывался:
«С ним мальчишки из рогаток разоряют гнёзда птичьи…»
С рук спустить такое гадко, даже как-то неприлично.
Встал Саул, пошёл в пустыню, взял три тысячи отборных
Он мужей из Израиля, чтобы всыпать непокорным,
На спине задрав рубашку наказать народ беспутный,
А Давида бить с оттяжкой, как зачинщика всей смуты.
В той угрозе убедившись, испугавшись чрезвычайно,
Сам Давид уже, как ниндзя, в стан к царю явился тайно.
Было в нём, я полагаю, сверхъестественное нечто,
Мастерством ходить по грани овладел он безупречно.
Третьим глазом, данным свыше, мог увидеть сквозь преграды
Что за ширмами творится, хоть смотреть на то не надо.
Место так Давид увидел в напряженье чрезвычайном,
Где Саул спал с Авениром (то его военачальник).
«Кто со мною брать Саула?» – Он спросил из интереса.
Без сомнений и раздумий «Я с тобой» – сказал Авесса
Саруинович, Иова брат по бате, парень дельный.
По накидке взяли оба, чтоб скользить незримой тенью.
В стан, где от охраны тесно, пробрались в объятьях ночи
Сам Давид, при нём Авесса, дезертир от службы срочной.
(Как без нужных документов оказаться в нужном месте
В самом главном кабинете, показал потом Вольф Мессинг.
Было то куда труднее, чем приблизиться к Саулу.
Вождь всех наций с удивленья чуть не грохнулся со стула).
Мессинга сравнив с Давидом, я б особенно отметил -
Феномены эти были одного народа дети.
С Моисея древний этнос получил от Бога милость
Отчудить такое нечто, что другому и не снилось.
При своих Давид талантах действовал весьма вальяжно -
Он проник в шатёр к сатрапу, не убив охрану даже.
Спит Саул, при изголовье лишь копьё торчит как палка.
Авенир мышей не ловит, рядом с ним храпят вповалку
Хлопцы, словно самодержцу накричались «Любо, любо…»
И вконец осоловевши вкруг царя лежат в отрубе.
И сказал Авесса тёмный: «Что нам бить царя на пару?
Пригвозжу его копьём я и не повторю удара».
Но не подхватил почина сам Давид: «Царя негоже
Убивать, тому причина, что помазанник он Божий.
Жив Господь! Пусть поразит Он деспота рукой своею.
На войне ли царь погибнет, свинкою переболеет
Иль умрёт от ожиренья – мы здесь делу не поможем.
Пусть не лучшее творенье, но помазанник он Божий.
Убивать его не будем, то не в нашей ипостаси,
А возьмём копьё с сосудом и пойдём мы восвояси.
Взял Давид сосуд с водою, что стоял у изголовья
(Не идти ж к водопроводу, если царь испить изволит).
И никто не знал, не видел, не проснулся к удивленью
(Массовый гипноз Давида нынче общее явленье).
Отошёл Давид от стана, в отдаленье встал с опаской,
И слова его набатом зазвучали громогласно.
Обратился к Авениру и призвал его к ответу,
Мол, позорит честь мундира. Авенир ему на это:
«Кто такой, что беспокоишь сон царя, откуда взялся?»
(Сам с чугунною башкою, до того вчера набрался).
«Я за жизнь царя глаголю – говорил Давид в свой рупор -
Кто с тобою будет вровень? Здесь искать такого глупо.
Ты в пределах Палестины главный, как корчмарь в таверне.
Что ж царя и господина охраняешь ты так скверно?
Приходил сегодня некто с самодержцем разобраться.
Все вы здесь достойны смерти за преступную халатность.
Вы царя не бережёте, он же ставленник Господень.
Не его ли сало жрёте? Вам трещоткой в огороде
Отгонять вороньи стаи. Где копьё, сосуд с водою,
В изголовье что стояли у царя? Какой бедою
Обернётся для народа ваша пьянка, знать несложно.
Мор, погибель – что угодно, ведь помазанник царь Божий».
Глаз продрал с таких дебатов через громкоговоритель
Царь Саул и мутным взглядом осмотрел свою обитель –
Жажда мучит с перепоя, а сосуд с водой как сгинул,
И копья нет под рукою… служку наказать скотину.
«Твой ли, сын, я голос слышу, мой Давид?» – спросил царь хрипло.
Звуки слипшиеся вышли из гортани габаритной,
Но Давид смысл понял сразу, что иного ввергнет в ступор.
Как Вольф Мессинг, он ведь знал то, что всем прочим недоступно.
Оба дар имели свыше… «Голос мой, не обознался
Царь, ответь мне, как так вышло, что врагом я оказался?
Совершил какое зло я иль за пазухою камень
Я держу, мой царь, что волен ты меня дать на закланье?
Если то по Божьей воле, для меня не будет краше
Жертвою быть благовонной от руки твоей монаршей.
Но когда здесь человечьи происки наружу вышли,
За дела свои ответишь ты пред Господом Всевышним,
Ибо, будучи в опале, не служу чужим богам я.
Тем же, кто меня изгнали, не купаться на Багамах.
Вышел ты, царь Израиля, за блохой одной гоняться –
То тебя подговорили духи, а ты рад стараться.
Паранойи бесноватой предаваться сколько можно?
Как тебе царь неповадно? Ведь помазанник ты Божий».
Пристыдил Давид Саула. И сказал царь виновато:
«Больше я грешить не буду. Возвращайся, сын, обратно.
Поступал безумно прежде, я копьё швырял, но мимо,
Впредь с тобою буду нежным, ограничусь пантомимой.
Зла тебе не буду делать, не сгубил ты мою душу.
Это ведь большая редкость, когда царь кому-то нужен.
Пощадил меня ты дважды, а на третий раз – кто знает…
Станем жить с тобой как раньше до раздора между нами.
Ублажать меня псалмами будешь ты моим полпредом
И с мулаткой на Багамах зажигать по уикендам».
Не пошёл Давид обратно, верил он царю не слишком,
Возвратил копьё сатрапу он не лично, а с мальчишкой,
А слова сказал сатрапу значимо и не пустышно:
«Да воздаст Господь по правде всем своей (особой, высшей),
Истине Его (опять же, высшей истине абстрактной,
Лишь тому она понятна, кто душой без катаракты).
То, что я царя сегодня не пронзил копьём без боя,
Сделало в очах Господних жизнь мою весомей вдвое.
Как не выбрал я мишенью возлежащего на ложе,
Так любое искушенье превозмогший превозможет…»
Эту истину мы слышим от бойца, а не от ксёндза.
Кто б донёс её мальчишкам – Не курочьте птичьи гнёзда!
Глава 27. За козла Белов ответит
За козла Белов ответит,
Раз героев он не чтит
И в Писание заметил,
Что совсем не в лучшем свете
Предстаёт порой Давид.
То проявит благородство –
Не пронзит царя копьём,
То на женщин поведётся
Иль в предел чужой ворвётся
Поработать кистенём.
Так ведёт себя порою –
Ангелок пред ним абрек.
Что сказать нам про героя –
Всё в нём, вплоть до геморроя,
Одним словом – человек.
Взять других, те много хуже.
У Саула нрав такой,
Хоть сдавай его в психушку,
Жизнь его как погремушка
У Давида под рукой.
Но не стал вполне геройски
Жизнь царя ломать Давид…
Так ли это? Мне сдаётся,
Что за этим благородством
Страх пред Господом стоит.
А на страхе что за вера
Осознать я не могу.
Взять Давида нам, к примеру,
Он не тронул изувера
Из симпатии к врагу,
От любви большой? Возможно,
Разобрался не вполне
Он в царя натуре сложной.
Что помазанник тот Божий
Отговорка, мнится мне.
Знал двуличную натуру
Он царя, ему ль не знать,
Прочь бежал, спасая шкуру.
А кому, скажите, сдуру
Вдруг приспичит умирать?
И сказал Давид: «Как шляпа
Мне когда-то здесь висеть
На болванке у сатрапа.
За бугор мне надо драпать,
Не показываться впредь
В Иудее. Так, возможно,
Я спасусь, в мои лета
Оторвусь по бездорожью…
Хоть помазанник царь Божий,
А собака ещё та…»
Встать и двинуть заграницу,
Если царь тебя достал,
Было, как воды напиться –
Ни посольств, ни экстрадиций
Древний мир ещё не знал.
За пределы Израиля
В филистимские края
Голиафа победитель
На погибель шёл в обитель,
Где убитого родня.
Выбрал из двух зол, что меньше.
Не ударить в грязь лицом
Не один бежал он спешно –
При Давиде, как и прежде,
Был отряд в шестьсот бойцов.
В филистимском граде Гефе
Он прибежище просил
У царя. Хоть был тот в гневе
По вражде к евреям древней,
Но Давиду он простил
Смерть убитого громилы.
«Пригодится парень тут –
Думал царь – а с тем служилым,
Что по случаю убил он,
Передам в Гаагский суд
Я то дело. Трибунал их
Лихо стряпает дела.
Там Давида, если надо,
Без коррупции и нала
Нам отмоют добела.
Голиаф был воин видный,
Но нарвался на шпану.
Потерять бойца обидно,
Я ж Саула и Давида
Лбами меж собой столкну» –
Так решил царь филистимский.
Враг врага – мой лучший друг.
Этот принцип, мне не близкий,
Освящён крестом Мальтийским
И господствует вокруг.
Все, кто прибыл, их семейства,
Сам Давид и две жены
Жили в Анхуса поместье…
«А зачем нам жить всем вместе,
Мы отдельно жить должны» –
Говорил Давид по дружбе
Анхусу-царю: «Старик,
При тебе на побегушках
Я живу, а бить баклуши
В одиночку я привык.
Не сочти меня нахалом,
Я ж о будущем пекусь –
Городок отдай мне малый,
И со всем своим кагалом
Я в него переберусь».
Городок неблаговидный
Под названьем Секелаг
Анхус в дар отдал Давиду.
Уж какая здесь обида –
Слава Богу, не Гулаг.
Был ли царь масон идейный –
Не об этом разговор.
Прецедент мы здесь имеем –
За царями Иудеи
Этот город до сих пор.
(Разве что менял названья –
Вашингтон, Нью-Васюки,
Все назвать – как наказанье.
Мы ж приклеивать не станем
К Секелагу ярлыки.
Всякий раз меняя флаги,
Мы Отчизну не пропьём,
Но признаемся, варяги,
Разве мы не в Секелаге
На земле своей живём?)
Год и месяца четыре
В филистимской стороне
Жил Давид в согласье, в мире
Примаком в чужой квартире
Добродетельный вполне.
Выходил с людьми своими,
Нападал на гессурян
И, совсем как Муссолини,
Он вступал в конфликт с другими
С окончанием на ян,
Гирзеяне… Амалики?
Этих бил иных сильней.
Все на той земле великой
До Египта в нервном тике,
Слыша, что творит еврей,
Пребывали. А ведь жили
Сотни лет на той земле,
Пока их не посетили
Те, кто Господу служили
С Божьей меткой на челе.
Грабил край Давид нещадно,
Налетит, как смерч, в живых
Не оставит даже чада,
Черепа мозжил прикладом
И штыки вгонял под дых.
Разночтеньем толкований
Я себя не утруждал,
Что мне до иносказаний,
Если сказано в Писанье
Прямым текстом – убивал!
Забирал овец, верблюдов,
До одежд всё выгребал,
Действовал весьма паскудно
И на жизнь простому люду
Он надежд не оставлял.
Обобрав вконец несчастных,
Гнал он тучные стада.
Царь Давидом восхищался,
Без скота не возвращался
Этот малый никогда.
Племенное, не иначе,
Нечто укрепляло дух.
Когда был ещё он мальчик,
Перерезать горло смачно
Мог он, как любой пастух.
Анхус-царь к стадам овечьим
Шёл, Давида обнимал,
Прижимал к груди сердечно,
Чтоб спросить по-человечьи:
«Чай, намаялся, устал?
Где мы нападали ныне,
Чьи громили города?»
А Давид туфту задвинет,
Проведёт, как на мякине:
«В Иудее, как всегда,
Где ж ещё?…» А сам ни пальцем
Он не тронул, не убил
Из своих… Врать, пресмыкаться
Приходилось ради братцев –
Царь евреев не любил.
Не раскрылось чтоб скандально,
Что творил Давид в те дни,
Сохранялись в страшной тайне
Обстоятельства баталий,
Мягко сказано – резни.
В Геф Давид людей стадами,
Как рабов, гуртом не гнал.
Это вам не Алабама
Бить невольников ногами,
Он их просто убивал.
Не сыскать криминалистов
Описать подробно смерть
Тех, кто с ужасом на лицах
В смертный час на роговице
Всё смогли запечатлеть.
Про Давида злодеянья
Отвечаю головой.
Как написано в Писанье,
Нежелателен был крайне
Образ действия его.
Может ли бандит, убийца
Быть героем – вот вопрос,
Из пращи лупить по лицам
И при этом без амбиций
В Бога веровать всерьёз?
Получается, что может,
Жрец на то даёт карт-бланш.
Возлюбить врага? – То позже,
А пока лупи по роже
Кто по паспорту не наш.
Вырезай врага под корень
До детишек малых вплоть,
От предсмертных их агоний
Не очнёшься в преисподней,
Защитит тебя Господь.
Я ловлю жреца на слове –
Если Бог тот племенной.
Слишком много здесь условий,
Чтоб все истины усвоить,
Мне ж достаточно одной.
Бог один для всех, а значит,
Мы к Нему всегда в пути.
Слову верю однозначно.
Но жрецам себя дурачить
Я не дам. Господь простит
Мне тот грех… простил, пожалуй,
Если не таюсь, как вор,
Слов своих не прячу жало,
Если надо мной Стожары
Не погасли до сих пор.
Не тусклей чем прочим светит
Мне Творца светлейший лик…
Тем, кого их Бог приметил,
Жрец по-своему ответил,
Почему герой велик.
Грабил всех, но не евреев,
Провести сумел Давид
Ахнуса, а тот поверил,
Как безмозглая тетеря,
Что Давид антисемит.
И в достатке оснований
Было так ему считать:
«Он евреев в грош не ставит,
Их Саула обесславил,
Но повстанцам не чета.
Так налётами с разбоем
Опротивел своему
Он народу, что изгоем
Быть ему, а не героем.
Лес валить на Колыму
Добровольцем кто ж захочет?
А Давид ведь не дурак,
Не полезет в ощип кочет,
В Иудею не соскочит
Мне – слуга, евреям – враг».
За козла Белов ответит.
Церковь ведь Давида чтит,
И в музее в лучшем свете
Его статуя раздетой
Недвусмысленно стоит.
Детородный у героя
Орган ни велик, ни мал.
Не свидетель бурных оргий,
Славен тем геройский орган
Тем, что прочих доставал,
А своих не трогал вовсе.
Ублажал девиц Давид,
Лишь когда о том попросят,
Чистой веры знаменосец…
Тем Давид и знаменит.
Главы 28-29. Давид антисемит? Не верю!
В то время все филистимляне
Войска собрали для войны.
А главный враг для них – Израиль,
Он не прощает слабины.
Царь Анхус так сказал Давиду:
«В тебе имею интерес.
Пойдёшь экскурсоводом-гидом.
Когда ты родом из тех мест,
Знакомы все тебе аулы.
Для разных нужд с собой возьмёшь
Бойцов, сбежавших от Саула,
Готовых всех пустить под нож».
И отвечал Давид: «Как скажешь,
Мой господин, набоб, прораб,
И ты сегодня же узнаешь,
Что может сделать верный раб».
А что имел в виду при этом
Давид – герой и патриот,
Страну любивший беззаветно,
Не всякий избранный поймёт.
Был явно царь не долгожитель,
Не самый мудрый человек,
Когда сказал: «Теперь хранитель
Ты головы моей навек.
Тебе вверяю непреложно
Я жизнь свою, мой лучший друг».
(Не станет долгой эта должность
Давида, царь умрёт не вдруг.
Своей догадкою дурацкой
Мне Господа не прогневить –
Ведь как иначе оба царства
В одно объединит Давид?)
Филистимляне ополчились,
Собрали много тысяч войск.
При них князья в высоком чине,
А сзади, словно в горле кость,
Давид с людьми. Раз ополченцы,
То кто они, возник вопрос.
Понятно всем, что не чеченцы…
И здесь последовал донос.
«Да, это корпус мой еврейский,
Средь них Саулов зять, друзья,
Сбежавший к нам, строптивый, дерзкий..» –
Царь Ахнус говорил князьям:
«При мне уже он больше года,
Худого в нём я не сыскал,
Бесстрашен и богоугоден,
Ну, хоть сейчас на пьедестал
Его веди. Клинок из ножен
Ему что чёрту кочерга,
И корм набегами подножный
От слова нож, а не нога.
Интернационален крайне.
Его не любят неспроста
В Израиле – до всех окраин
Евреев он своих достал
Налётами на их кибуцы,
Короче, парень – зашибись.
Что возражения найдутся?»
И возражения нашлись
У тех, кто служит не за злато,
И не считаться с кем нельзя.
Царю, как наши депутаты,
Ответили тогда князья:
«Как стать евреям не постылым,
Возможности найдёт Давид.
Когда он нам ударит с тыла,
Израиль всё ему простит.
Чем он умилостивить сможет
Царя Саула своего?
Да тем, что перед ним уложит
Нас мёртвых всех до одного.
С лет прошлых мы прекрасно помним,
Как гимн ему сложил народ.
В нём царь Саул убил нас сотни,
А этот – тысячи, урод.
Так шли его, царь, и не мешкай
В евреям сданный Секелаг.
Тебе грозит импичмент мерзкий
И за предательство Гулаг».
Царь Анхус подозвал Давида,
Сказал как клятву: «Жив Господь!
Ты честен и приятен с виду,
Но мил ты не для всех господ,
Для наших ты – так просто Ирод
(Это потом тебя – в музей).
Так возвратись обратно с миром,
Не раздражай моих князей».
Давид с обидой: «Что я сделал
Плохого, честно говоря,
Что не могу сразиться смело
С врагами батюшки-царя?»
Царя? Какого? Невозможно
Сказать, не прост героя нрав –
Саул, помазанник ведь Божий,
А Анхус – не пришей рукав.
Кому служить Давид в угоду
Задумал, злейшему врагу
Всего еврейского народа?
Представить даже не могу
Такого ни за что на свете.
Какой-то тайный, видно, смысл
Вложил, как мину, в строчки эти
Писавший Книгу талмудист.
Какая здесь альтернатива? –
В глаза смотреть, хвостом юлить,
Царя умаслить речью льстивой,
Чтоб выждать время и убить?
А тот Давиду: «Будь уверен,
По мне, как ангел ты хорош,
А царедворцы просто звери,
Здесь пропадёшь ты ни за грош.
По контрразведкам измордуют
Тебя князья мои, друг мой,
Послушай песню отходную –
Бери шинель, иди домой».
Давид с людьми поднялся рано,
Забрал шинель, пошёл домой.
А с Ахнусом филистимляне
На Изреель пошли войной.
Главы 30-31. Подвиг Давида и смерть Саула
Давид униженный вернулся
В свой Секелаг, с другс…»ой бедой
Не смог он курсом разминуться,
Не ходят беды по одной.
В глазах черно, куда ни взглянет,
Лишь пепелища да угли –
На город амаликитяне
Напали и дотла сожгли.
Непрошенные гости с юга,
Едва хозяин за порог,
Нагрянули. Лишь пёс напуган
Скулит, что дом не уберёг.
Прознали амаликитяне,
Уж кто неведомо донёс,
Давид в отъезде на заданье,
Устроили в дому разнос
Оповещённые канальи,
А женщин и всех бывших в нём
Не умертвили, но угнали
В плен и ушли своим путём,
За всё Давиду отомстили,
Хоть так герой не поступал.
Противник рабства и насилий
В полон он пленников не брал,
А умерщвлял без разговоров,
О чём бы кто ни попросил,
И действовал на редкость споро –
Плач детский не переносил.
А здесь ни одного нет трупа,
Ни жён, ни даже сыновей,
А значит, волосы рвать глупо
В отчаянье на голове.
Но поднял вопль Давид и плакал,
И весь народ с ним голосил,
Скулил побитою собакой,
Доколе плакать было сил.
И был Давид в смущенье крайнем,
Когда народ от скорби той
Хотел побить его камнями,
Забыв на миг, что он герой.
Его ж беда была сильнее,
Двух разом он лишился жён –
Ахиноаму, Авигею
С позором увели в полон.
И лишь надеждою на Бога
Он укрепился в этот час.
Откуда ждать ещё подмогу,
Когда всё разом против нас?
Согласно норме ритуальной
Давид у Господа спросил
Про пленных всех, кого угнали,
И хватит ли отбить их сил.
Спеши, преследуй и отнимешь! –
Бог дал ответ. Тогда – вперёд!
Шестьсот мужей судьбой гонимый
Давид на выручку берёт.
Поток Восорский встал преградой
(Жизнь невозможна без помех),
Форсировать его бы надо,
Но сил в достатке не у всех.
Четыреста бойцов с Давидом
Прошли сквозь воды наугад,
А двести разве что для вида
Вошли и сразу же назад,
Усталые остановились
И стали ждать на берегу,
Когда другие жён, как милость,
Вернут им через не могу.
Попался в поле на удачу
Им человек… Идти не мог
Тот египтянишка невзрачный,
Поведал им за связку смокв,
Что раб он, брошен по болезни
От голода здесь умирать,
Но может быть ещё полезен,
Когда его не убивать,
Не возвращать аристократу
Хозяину, в чём дать зарок.
И он раскроет им все карты,
Где дислоцируется полк
Тот самый, что с земли Иуды
Всё умыкнул, что только смог
С собою взять, вплоть до посуды,
А Секелаг огнём пожёг.
Давид поклялся доходяге,
Что не убьёт, и накормил,
Водицы дал попить из фляги,
И тот ему все кроки слил.
Пришли. Там амаликитяне,
Рассыпавшись по всей стране,
Пируют, с радости горланят
Судьбой довольные вполне
И празднуют свою добычу,
Других обчистив до нуля
Или под ноль. Таков обычай
Не только у филистимлян.
Напал на них Давид лисицей,
Рубил, валил, как валят лес.
Лишь тот сумел от смерти скрыться,
Кто на верблюда смог залезть.
Четыре сотни малопьющих
Спаслось по молодости лет,
Сбежало из кровавой гущи,
Чтоб кровной мести дать обет.
Похищенное изначально,
Всех жён, детей Давид вернул
И всё, что блеяло, мычало,
С собою взять не преминул,
Гнал пред собой весь скот наличный,
Всё годное для холодца.
Все говорили – то добыча
Давида, ай да молодца.
Пришел Давид к двумстам уставшим,
Кто перейти не смог поток.
Его завидев, с криком – Наши!
Бежали люди со всех ног.
Приветствовал герой их шумно,
Как зайцев дедушка Мазай.
Но были те, кто так не думал,
Им жадность застила глаза.
Негодные те люди, злые,
Отдать готовы были лишь
С того, что в том бою добыли,
Лишь жён чужих да с маслом шиш.
«За то, что с нами не ходили,
Делиться? Это не про нас…»
От глупости той инфантильной
Давид единоверцев спас.
«Не делайте так люди, братья.
Не всяк герой, кто лупит всех.
Иной, прикованный к кровати,
Отмолит за бегущих грех.
И тыловик не хуже вовсе
Того, кто на передовой.
За помыслы Господь с нас спросит,
И мы ответим головой.
Нам за добычу передраться
Несложно, стоит лишь начать.
Кто при обозе прохлаждался
Как все получит свою часть».
Давид поставил то законом –
Всё, что захвачено, делить.
Неравноправию препоны
Пытался он установить.
Давид старейшинам Иуды
Послал с добычи куш в места,
Где сам геройствовал прилюдно
И сделал это неспроста.
Готовил почву, чтоб Израиль
Объединить в большой кулак
И врезать так филистимлянам,
Чтоб выкинули белый флаг.
Хотя ещё в великой силе
Те пребывали, как стратег,
Давид, не строивший идиллий,
Уже готовил свой разбег.
До мелочей он план продумал
Объединения страны.
Ведь были дни царя Саула
Господней волей сочтены.
Мужи Израиля бежали.
Филистимляне их царя
В бою к горе одной прижали,
Догнали, били всех подряд,
Саула сыновей убили.
Сам царь, израненный от стрел,
Пал на свой меч в японском стиле,
К врагу попасть не захотел.
Труп обезглавленный, но царский
Евреи сильные сожгли,
С земли пришедши галаадской,
Останки с прахом погребли
Под дубом и семь дней постились,
Царя отправив к праотцам.
Так дни Саула прекратились
Совместно с Первой Книгой Царств.
В ней жрец озвучил лишь начало.
Как стал царём Давид-герой,
Что в Первой Книге умолчал он,
Расскажет людям во Второй.