Чёрное солнце. О судьбе России
Где здесь вымысел, а где правда
Схоронили леса, дубравы,
Утопили на дне озера,
Придавили гранитом горы,
А немногое, что осталось,
Недосказанным затерялось —
То стальные тиски – подвалы
С языками повырывали,
Расшвыряли по буеракам
И скормили цепным собакам.
По земле, как следы от оспы
На щербатом лице, погосты…
Богом избранная страна
Получили своё сполна.
Содрогнулись седые стены
В ожидании перемены…
На рабфаке учитель-рок
По истории вел урок…
ХХХ
За порог выходить опасно:
Голод, мор, мародёры… Страшно!
Ближе к телу своя рубаха,
Да и та расползлась от страха.
А как лопнула и сопрела
Та рубаха, что ближе к телу —
Поползли по Земле мурашки,
Как чернила по промокашке.
Исцарапали тучи небо
Чёрной, жёсткой краюхой хлеба.
Словно солнцу лучи скрутили,
Чтоб так резко в глаза не били,
Обложили трёхстопным матом
И отправили в казематы,
Ночь промучили до рассвета
И добились к утру ответа,
Что послушное воле рока
Появилось оно с Востока.
Сквозь кривое тюрьмы оконце
Показалось на люди солнце
И прихрамывая всходило
Изувеченное светило,
Вверх карабкалось, оступалось
И алмазною гранью врезалось
В небо чистое, голубое
Солнце чёрное от побоев…
– Кто там вышел?
Учитель – Рок
До конца не довёл урок.
Ещё время его не вышло.
Ближе, ближе, кому не слышно.
На уроке вы не за тем,
Чтобы ждать больших перемен.
XXX
Хорохорится красный кочет,
Стрекозой над Землёй стрекочет,
Покрывает расцветкой жгучей
Закручинившиеся кручи,
Проникает в дома без отмычек,
Опереньем ста тысяч спичек
Предрассветную мглу освещает,
Близкий судный день предвещает,
Разгребает когтём до днища
Ещё тёплые пепелища
И выклевывает зёрна
Из-под вывернутого дёрна,
Суетится живые всходы
Прополоть успеть до восхода
Солнца чёрного новой эры.
Клювом тощим усопшей веры
С упоеньем бездумной мощи
Потрошатся святые мощи,
И летят с тряпьем спозаранку
Перевёрнутые останки
Словно внутренности наружу.
Воёт ветер февральской стужей.
Разрывает добычу в клочья
И хохочет безумный кочет.
Отчудило и отчадило
С шеи сорванное кадило.
Сказкой жуткой живому люду
Усмехается чудо-юдо.
Извивается мерзкой тенью
Потревоженный призрак тленья,
Взгляд свой вперив пустой глазницей,
Ждёт примерною ученицей,
Чтоб ответить, поднявшись в рост,
Наизусть на любой вопрос.
XXX
Сохранят летописцы – стенки
Теней падших цвета, оттенки
От кричащих и до невнятных
С переливами в алых пятнах.
Повязали верёвки-строчки
Запятые, как узелочки.
Выразительность подчеркнули
Словно точки шальные пули.
В книге жизни, краю скитаний
Знаки точные препинаний.
Странной клинописью раны
Зарубцовываются в шрамы.
Исполнительные шумеры
Позабыли о чувстве меры.
Выворачивали утёсы
Переписчики-камнетёсы.
Камни те, что века стояли,
На святые пошли скрижали.
Растащили фундамент дома —
Разнесли без кайла и лома;
Ну а тем, кто свой дом жалели,
Те же камни пошли на шеи.
Память, битая сапогами,
По воде разошлась кругами.
В страшной пляске исчезли лица.
Чернь над девственницей глумится.
Каторжане оделись в кожи…
И насильников – рожи, рожи…
Продразвёрсткою ветер рыщет,
Век историю свою свищет.
Словно в темечко выстрел в упор:
Не историю – приговор,
Если в годы кручины лютой
Обращается мир к Малютам…
Извини же, жестокий Рок,
Продолжается твой урок.
ХХХ
В нос поглубже свой пряча пальчик
Бегал сраный грузинский мальчик.
За баранами гнался босый
Голопузый и грязный Йося.
Мать у князя служила прачкой,
Вечно к князю стояла срачкой
И пророчились небылицы,
Что порочили честь девицы:
Будто князь, молодой и смелый
Наслаждался послушным телом.
– Благородным, конечно, можно
Даже то, что вконец безбожно…
Мать под сердцем сынка носила,
А молва уж его крестила:
Мол отец не Бесо-сапожник,
А, конечно же, князь-безбожник.
Но фамилию дать решили
По сапожнику – Джугашвили.
Кто б подумал, что голожопик,
Проглотив унижений сопли,
Затаит все обиды впрок
Преподобным задаст урок!
Как пушинку, милльонов глыбу
Вздёрнет он на страданий дыбу,
С аттестатами всех и без
Проведёт он сквозь свой ликбез.
XXX
Небольшое селенье Гори,
Сколько ты породила горя!
Шестой части Земли, землице
Суждено было им упиться
Аж до чертиков, до икоты,
Тёплой, красной, густой блевоты…
Зоркий, мудрый, великий Ленин,
Как случилось, недоглядели
И в товарищи пригласили
Всех, кто служит нечистой силе:
Атеистов, христопродавцев,
Арестантиков, да мерзавцев?
Покумекали мы всем сходом
Да решили, что зря в угоду
Ты доверился иноверцам,
Староверам, жидам, да немцам.
Где, когда это было слышно,
Чтоб евреи в министры вышли?
Присосутся ведь, как пиявки,
Кровопийцы, из-под прилавка
Православную нашу веру
Продадут, как пить, изуверы.
Как Христову плоть, лиходеи,
Испоганят всё иудеи.
А германцы жидам, что сваты,
Уж такие жуки, да хваты;
Сколько лет при царях как братья
Всё с боярами да со знатью
На Руси, словно шиш, торчали
Да людьми нас не замечали.
И, поверь мне, товарищ Ленин,
Объегорят тебя евреи!
Впрочем, что я мелю, Емеля…
Состязаться с тобою мне ли?
Ты же в этих делах учёный
И видать по всему крещённый.
Чай землицу и чай свободу
Обещал ты принесть народу.
Жисть вольготная впереди.
Я ж согласный, как все, веди!
Трошки грамоте подучуся,
С буржуями я разочтуся…
Свой дожёвывая лучок,
На урок пришел мужичок.
XXX
Повезло же тебе, Россия!
Дождалась своего мессию
И за ним вереницей вслед
Пробиралась ты тридцать лет
По просёлочным злым дорогам,
Лагерям, рудникам, острогам.
Над тобою, как обелиск,
Солнца черного крался диск,
И лучи тяжелее стали
По уставшим глазам хлестали…
Из болотистых гиблых мест
Шла Россия, несла свой крест…
Словно двоечник на урок
Кошку дохлую приволок!
1980
Примечание. За прошедшие 25 лет с момента написания автор кардинальным образом сменил своё отношение к Сталину. Подтверждение многим моим мыслям встретил в выступлениях Вассермана (вот уж кого в предвзятости не обвинить).
О сегодняшнем Тёркине и о дедовщине
Дедами оставленный в тесной каптёрке
Кемарил солдат за столом на скатёрке,
И вынув потёртый блокнот с гимнастёрки,
О жизни писал наш сегодняшний Тёркин.
А рядом за стенкой, придя с самоволки,
Товарищи спали, тамбовские волки,
Готовили юношу к воинской славе,
Слегка побивали, как всех на заставе
Армейским ремнём – нету способа лучше.
А как по-другому к порядку приучишь?
Салага всё принял, набрался терпенья,
Писал стенгазету с дедов одобренья.
Посмотрим, в минуту нечастого бденья
Какие ему представлялись виденья,
Не фразы дежурные из газетёнки,
А что написал бы сегодняшний Тёркин.
«В старушечьей позе на милого тело
Из мира иного подруга смотрела,
Рукою поглаживала покрывало…
Ей тело внимало. Оно умирало,
От прошлых побоев согласно кивало,
Что вместе пожить им случилось так мало.
Поднять настроение силились губы:
Чем крепче натура – тем легче дать дуба.
Того, кто удачно вернулся с заданья,
Не взводный замучит – комар забодает
Из вечной глупейшей его поговорки,
Что с ним повторяют тамбовские волки.
Кто им не товарищ – куда ему деться?
В каптёрке побитому не отсидеться.
Одно остаётся – принять облик волчий
И выть на луну от тоски поздней ночью.
Да так, чтобы твой не проснулся товарищ,
Иначе схлопочешь ремнём вдоль седалищ.
Того же, кто вздумает здесь куролесить,
В Полесье к невесте доставит груз Двести.
Кило в рот печенье, да два шоколада —
Такая солдата хламида-монада».
Пока эту повесть писал срочник Тёркин,
Лицом он раз пять утыкался в скатёрку.
Последняя фраза совпала с побудкой —
«Прости, дорогая, за глупые шутки.
Нам правды из шуток не остерегаться,
До нашей заставы ей век не добраться,
А что просочится хоть наполовинку,
Разгуливать ей с дедовщиной в обнимку…
Мы служим Отчизне достойно и сносно
И жизнь за неё отдадим без вопросов!»…
А как быть ребятам, что правильно мыслят?
Писать на гражданку подобные письма.
2009
О лысинах и дождях или Ленин был гриб
Упала на лысину капля дождя,
Но не омрачилась головка вождя,
И не замутились тревогой глаза —
Им влага любая, что божья роса.
Идут на Руси проливные дожди
И словно грибы вырастают вожди.
Вожди неизбывны, как в море вода,
Природой дарованы нам навсегда.
Над каждым из них свой стоит херувим,
В них каплями метит на зависть другим,
Мечтающих также с башкою босой
Самим оказаться под божьей росой.
Возможен ли в мире такой суховей,
Чтоб высушил головы всяких вождей,
Великие сжал черепа с ноготок,
Легко разместил на ладони с пяток,
Упрятал в музей под свинцовым стеклом
Для ознакомления, кто незнаком,
И биркой снабдил, чтоб не путать потом,
Где Тутанхамон, а где так управдом.
Исчезнут харизмы, от спор и грибниц
Не будут страдать очертанья границ.
А то, что народ наш едва не погиб —
Так есть подозренье, что Ленин был гриб.
Возможно, дождёмся, пройдёт суховей,
Но сможет ли мир обойтись без вождей?
Ведь всех херувимов постигнет беда —
Им божьей росой кого метить тогда?
Собака лает, ветер носит
Собака лает, ветер носит.
По всей округе слышен брёх,
Наружу рвущийся от злости
На блох, что носит Кабысдох.
Когда-то грелку он дербанил,
Жил как на туте шелкопряд,
Теперь с одной ногою в бане
Обрёхивает всех подряд,
Кто в дом проходит, где бывало
Некоронованный король
С ногами лез на покрывало,
Играя королевы роль.
А нынче в роли реваншиста
В дом возвратиться он грозит,
А пёсик белый и пушистый,
Хоть псиной от него разит.
Собачек злобных и горластых
Ругать огульно не резон.
Подобное встречаем часто
У наших звёзд и примадонн.
Сдержать себя у них нет мочи,
Что сволочи – совсем не факт…
Одно меня печалит очень,
Что далеко им до собак.
2011
Умеет мой хозяин жить
Умеет мой хозяин жить.
А как он жрёт, а как он жрёт…
Его хоть впору выносить
Хвостом вперёд, хвостом вперёд.
Не пальцем деланный, небось,
Где скрасть – пронырливый хорёк.
Вот уж кому чужая кость
Не поперёк, не поперёк.
Хозяин мой не изувер,
Но лапу в пасть к нему не ложь!
Хоть вовсе он не бультерьер,
Но как похож, но как похож.
Всяк выбирает по себе.
Я выбрал и вовсю горжусь,
И чем короче моя цепь,
Тем ближе я к ботинку жмусь.
Грех на хозяина роптать,
Пойду-ка лучше я поем,
А то ведь можно схлопотать,
Как надоем, как надоем.
Сам – из потомственных дворняг,
Привычно мне вилять хвостом
И выходить из передряг…
Он тоже связан со двором.
Особняком его сарай,
Прислуга там – ворюги сплошь…
Вот где, скажу, собачий рай,
Но, правда, я туда не вхож.
Кто жрёт похлёбку, а кто суп —
Расскажет брёх из-за дверей.
Какому псу что поднесут —
Ему, хозяину, видней.
Не в коммуналке – во дворце,
Не на пустой желудок спит.
На морде, то есть на лице,
С блаженной миною храпит.
Ему бы мину под кровать,
Чеку – к резинке от трусов,
Не всё ж другим кровь проливать…
Но это так я, с чужих слов.
А рассудить, отбросив спесь,
О чём мне думалось не раз,
Всё-то у них, казалось, есть,
А жизнь собачья, как у нас.
Плевать хотел я на харчи,
На Педи-гри и на лапшу.
Всё, что в душе моей кричит,
Я отбрешу, я отбрешу.
2010
Соловецкий монастырь
России вечная тяжба!
Междоусобицы и ссоры,
Монахов строгие уборы
И конвоирная стрельба.
От брата прячущийся брат,
Суть бытия постигший в вере,
Гать пролагающий на север —
Тебе не повернуть назад.
Веками ты от тяжкой доли,
От новоявленных господ,
Свободу защищая воли,
Рядил крестами небосвод.
Гусей гогочущие стаи
Тебя болотами вели,
И Божьи храмы вырастали
На самом краешке Земли.
Но жизнь, как вор, с ножом у горла
Всё забирала наперёд,
Оставив горстке непокорных
Гранит да беломорский лёд.
Кайло, лопата и мотыга,
Скулящий ветер ледяной…
Обрящие свободы иго
Не знали участи иной,
И если приступ малодушья
Сомненьям открывал засов,
Зубовный скрежет – в бога, в душу —
Сливался с пением псалмов…
Кресты, кресты, как веры символ,
Держали крепко свой улов,
И облака текли лениво
Над маковками куполов.
За белые штаны Господни —
Молитвам праведным внемли —
Цеплялись пальцы колоколен,
Как руки грешные Земли…
Дождями с тучи ноги свесь…
Хлеб наш насущный даждь нам днесь.
* * *
Святыми выбранное место,
Душ просветлённых островки…
В народе страшную известность
Завоевали Соловки.
С реформы Никона далёкой,
Иным фанатикам в пример,
Трудом здесь правили пороки
На старовере старовер.
Стрельцы повинность отбывали,
За Софью мёрзли в холода;
Строптивых дюже – побивали,
Но чтоб до смерти – никогда.
От жизни не сбежишь хорошей;
Прикрытием иконостас…
Преступные всплывали рожи
Там, где Макар телят не пас,
И на молитвенных собраньях,
Поклонами занозя лбы,
Не ведали островитяне
Кто сосланным, кто беглым был.
Крамольный выдворенный брат
До смерти вписан в поминанье —
Из Соловецкого изгнанья
Обратно нет пути назад.
Но есть полярное сиянье,
Господня воля, Божий лик…
И в Соловецком послушанье
Смирен вчерашний бунтовщик.
* * *
Порывом ветра тьмы кромешной
Задуло свечи алтаря,
И над землёй, землёю грешной
Восстала алая заря.
Престол сместили иноверцы
И жизни стали во главе…
Кто без царя в душе и в сердце,
Тот без царя и в голове.
Христу, распятому сурово,
Отсекли руци до плеча;
Для созиданья жизни новой
Топор сгодился палача.
Руби кресты родной отчизны,
Стирай истории плевки! —
Так буревестник новой жизни
Отхаркался на Соловки.
Сам сатана вождям порука.
В плену сомнительных идей
Нужна особая наука,
Как нелюдь делать из людей.
Во исправленье божьей твари
Под колокольный перезвон
Особый учрежден спецлагерь
С названьем сокращённым «СЛОН».
На всё издержки минимальны —
Хоть крыша выдалась худа,
Не надо путанки повальной,
Вокруг лишь стены и вода.
Как избавление от боли,
Ждала покинувшего клеть
От голода и от побоев
Иль от воды студёной смерть.
Сменился быт религиозный
На строгий лагерный уют,
Лишь классовой борьбы занозы
Уснуть начальству не дают.
– Последнему врагу народа
Пока не выпустили кровь,
Какая может быть свобода
Исповеданья и любовь?
Суровая легла депеша
На чинопочитанья зуд —
На куполах кресты сбить к лешим
И водрузить свою звезду!
* * *
На нарах коротают зэки
Отпущенный им сверху срок,
Лишь двое не смыкают веки:
– Ну что, решаемся, сынок?
Когда как боязно не будет
Наверх мы влезем без помех.
– А ну, как боженька осудит?
Сдирать кресты, похоже, грех.
– Оно, конечно, так, но всё же…,
За что торчим здесь без вины?
Прикажешь ждать, когда разложат
Тебя на лавке паханы?
Суда людского нет страшнее;
Кто во спасенье не грешит…
А мы начальства не умнее —
Бог покарает, кум простит.
На небо полагаться будем —
К святым здесь быстро отойдем…
А так годок-другой, как люди,
Не на баланде поживём…
Под гул проржавленного рельса,
Коммунистический оркестр,
На купол лезут два умельца
Сдирать старорежимный крест.
Сгодилась прошлая сноровка,
Разверзлась тёмных туч гряда,
Горит над куполом головкой
Пятиконечная звезда.
Крест, с поднебесья соскользнувший,
Вцепился в землю, как беда,
И сжались зэковские души
В преддверье страшного суда.
На парня навели дремоту
Нахлынувшие облака…
Сверкающая позолота,
Как ты скользка, как ты скользка…
Шлепок о вымощенный камень
Жизнь молодую оборвал…
Лишь шепотом: прости, папаня,
Бог наказал, Бог наказал…
Отец в сынке души не чаял,
В безумстве руки распластал,
За сыном ринулся в отчаянье,
И близ креста – Бог дал, Бог взял…
Сам Дух святой их вниз, по слухам,
Швырнул, зуд мести утоля.
Мастеровым не стала пухом
Та соловецкая земля.
Заляпало могильной грязью
На скору руку сбитый крест,
А зоны лагерной хозяин
Поехал в Центр на новый съезд!
Здоровьем пышущая выя
Гулаговского палача
В стригущие тридцать седьмые
Не удержалась на плечах.
* * *
Так и стоит кремль Соловецкий
По старой памяти в крестах,
На главной башне шпиль советской
Звездой играет в небесах.
Ушли «Слоны», а с ними грёзы,
Звезду назад не уберёшь…
Сменить бы все кресты на звёзды,
Да где охотников найдёшь?
Междоусобицы, борьба —
России вечная тяжба,
И перемолотые лбы
На жерновах её судьбы!
1980
Прим. Звезда венчала купол монастырской колокольни до 1984 года – пока её не демонтировали, заменив прежним православным крестом.