***
Девушка в легком платье все шла вперед.
Светлые волосы растрепались по плечам, хотя когда-то они были заколоты в высокую прическу. По исполосованным щекам текли слезы. Вьюга кружилась вокруг нее, не давая ничего увидеть. Но людей не было. Никого…
И тогда девушка легла прямо на заснеженную землю, свернувшись клубком и закрыв глаза. Страх, одиночество и холод отступили. Ей стало тепло.
***
Июнь 1962 года начался с того, что подорожали продукты, а Надька, ети ее в душу, втрескалась в студента, которого отправили в этот городишко на практику.
Когда мать узнала, что дочка пришла домой за полночь, после посиделок с этим городским придурком, она пошла в огород, срезала прут и приговаривая: "А ну, иди сюда, шалава малолетняя!" начала гоняться за Надькой по двору.
Инка кинулась на перерез матери, ухватила ее за талию и завыла тонким голосом:
– Не надо, мамочка, не трогай ее, не надо!..
– А ну, отойди, отойди, говорю! Сейчас тоже перетяну прутом, так что мало не покажется!
Но Инка висела на матери, как клещ, сжав кулачки и зажмурив глаза. Надька успела выбежать за калитку, держась за щеку, на которой наливалась багровая рассечина от прута. Бить мать умела очень ловко.
Было ранее утро и соседи, кто успел выйти из дома на работу, все видели.
– Катерина Никитична, прибьешь девку ненароком!
– Так и надо этой засранке! Поделом! – мать, тяжело ступая, вышла вслед за Надькой, – Слышишь меня, сука? Я тебя предупреждала или нет? Предупреждала?! Еще когда ты со своим Митьком крутила?! Мне шалав в доме не нужно! Проваливай к своему хахалю!
Инка, услышав такое, заголосила дурниной:
– Мама, мамочка, зачем, не надо, не выгоняй ее!
Инке было восемь лет и больше всех на свете она любила старшую сестру Надю. Больше матери.
Надежда в прошлом году окончила школу и поступила в ПТУ на швею. Статная и красивая – вокруг нее вились парни, а соседки исходили ядом, придумывая слухи. Как только сплетни доходили до матери, Надя ходила в синяках, с исполосованными прутом ногами.
На деле, Надя страшно боялась парней. И слухи про Митька, про остальных были просто враньем.
Но в этот раз она и правда влюбилась, и впервые сидела с молодым человеком так долго. Он ее даже в щечку не поцеловал, но матери это было не доказать. Она люто ненавидела всех "шалав" с тех пор, муж ушел от нее к молодухе. Инке тогда было четыре годика.
Что-то сделалось тогда с головой у Екатерины Никитичны.
Сейчас Надя стояла, даже не пытаясь вытирать жгучие слезы, стекавшие исполосованным щекам. Страшная боль – и физическая, и душевная накрыла девушку. И она побежала. Прочь по улице, прижимая ладони к лицу.
– Не возвращайся, шалава! – крикнула ей вслед мать.
Больше никто Надю никогда не видел.
***
К вечеру сильно похолодало, пошел снег.
Екатерина Никитична сидела, прислонившись спиной к стене и, скривив в отвращении губы, смотрела на фотокарточку, висящую возле зеркала. На ней были Надя и Инна в школьной форме.
Инка все плакала, забившись возле печки, скулила как щенок, которому перебили лапы.
– Хватит ныть! Лучше иди поищи свою сестру-проститутку.
Инна замерла.
– Ты возьмешь ее обратно?
Мать промолчала, сжав губы в тонкую нитку, но девочке и не нужен был ответ. Она вскочила и, как была, побежала на улицу.
– Платок накинь, холодает! – крикнула ей мать, но Инна уже выскочила на улицу.
Сначала она побежала к Надькиным подружкам, потом к ПТУ, потом к общагам, где по слухам жил тот самый студент. Никто Надьку не видел. Нигде ее не было.
Инка плакала, умоляла, чтобы позвали Надю. Она решила, что сестра таится, из-за страха перед матерью. Но все лишь разводили руками и говорили:
– Иди домой, замерзнешь.
И правда, становилась все холоднее, хлопьями пошел снег. Инка вернулась домой, не солоно хлебавши.
Мать, не разговаривая с младшей дочерью, протопила баню, сходила, помылась и села за стол ужинать.
Инка и Надя обычно ходили в баню вместе, и сейчас девочка просто не знала, что ей делать. Страшная мука накрывала ее каждый раз, когда она представляла, что Надя больше не вернется домой. Где она будет жить? Как теперь все будет?
… Поздно ночью дом затрясло.
А к утру снег растаял, будто его и не было.
Вместе с ним навсегда пропала Надя.
***
Инна Константиновна шла по улице, вспоминая все это, случившееся ровно 50 лет назад. И как тогда, ее накрыло болью, снова она шептала:
– Надя… Наденька… Сестричка…
Начало рассветать.
Стремительно теплело, снег превращался в лужи.
Баба Инна остановилась возле чужого забора – в темноте она добрела почти до края городка. Нужно было передохнуть, прежде чем идти обратно.
Она медленно огляделась, будто видя свой город впервые в жизни. Что-то было не то…
Мимо проехал "Москвич", каких она давно уже не видела. Такой у председателя горисполкома когда-то был, точь-в-точь. Надо же…
– Бабуся, все хорошо?
Их окна притормозившего автомобиля высунулся мужчина. Инна Константиновна словно окаменела.
– Палыч, ты что ли?!
– Я, бабуся, я… Эй, ты чего!
Баба Инна упала без чувств.
***
Надя вышла к материнскому дому. Все было как в тумане. Она знала только, что страшно замерзла и устала. Пусть высечет еще раз, пусть. Больше все равно некуда идти.
Дом изменился.
Вроде тот же, вот и табличка с адресом… Когда его успели перекрасить? Мать, что ли со злости взялась за ремонт? А где деньги взяла и краску?.. И что за чашка на крыше?..
Надя подергала калитку. Закрыто.
Что сейчас? Утро или вечер? Мать, поди на смене, дома только Инка. Это хорошо, может получится хоть немного поспать…
Надя, шатаясь, словно пьяная, зашла в палисадник и постучала в окно. Перед глазами все плыло.
Калитка открылась, вышла полураздетая девица.
– Я думала, это баба Инна, – сказала она, – А ты кто такая?
Надя в отупении смотрела на Кристину.
– А где мама? – наконец спросила она.
– Уехала в Москву, – ответила девушка, имея в виду свою мать.