Под шум швейных машинок эти женщины составляли планы сопротивления и даже побега. В свете двух окон несколько женщин с белыми платками на головах сидели, склонившись над длинными деревянными столами, обложенными тканью, и шили, стежок за стежком. Они находились в подвале. Небо за окнами не символизировало свободу. Для женщин это было убежище.
Их окружали все атрибуты процветающего модного ателье. На столах – скрученные сантиметры, ножницы, катушки ниток. Рядом – стопки рулонов всевозможных тканей. Повсюду разбросаны модные журналы и жесткая бумага для выкройки. Рядом с основным рабочим местом находилась закрытая примерочная для клиентов. Швеи, в основном, еврейки, чуть младше или больше двадцати, из разных стран, во время работы разговаривали о родном доме, семье, иногда даже шутили на словацком, немецком, венгерском, французском, польском.
Чаще всего лагерному ателье заказывали одежду для повседневной носки, женское нижнее белье и роскошные вечерние наряды. За свою изнурительную работу портнихи, разумеется, ничего не получали, обращение с ними было не намного гуманнее, чем с остальными узниками. За любой проступок женщин, несмотря на все их мастерство и прилежание, ждала газовая камера. Когда нацистам пошитая в Освенциме одежда приходилась особенно по вкусу, они выдавали портнихам «премию» – кусочек хлеба. Иногда отличившейся швее позволяли принять душ или поспать в чистой постели. Чтобы выжить, швеи были готовы шить круглосуточно без сна и отдыха. Однако, несмотря на все их старания, многим из этих тружениц, выжить было не суждено.
Инна прекрасно знала польский язык. Ее мама, наполовину полька, родилась в белорусской деревне на границе с Польшей, где жили и поляки и белорусы, и их речь славно смешалась из двух наречий. Инна часто гостила летом у маминых родных и с детства привыкла к местному диалекту.
Она поняла, что выгоднее выдать себя за польку, которая училась в России. Ей поручили убираться в здании ателье и в санитарных помещениях младшего состава эсэсовцев. Это было опасно, особенно, когда кто-то из немцев заходил туда. Инструкция запрещала заключенным входить в контакт с немцами, это каралось газовой камерой. Избегая разного рода провокаций, Инна дольше всего задерживалась в здании ателье. Эсэсовец, обративший внимание на Инну, оказался поляком, и частенько старался найти Инну, в том месте, где она работала, чтобы переброситься парой фраз. Через некоторое время Инна перестала его бояться, понимая, что он не опасен, как остальные. Это был совсем молодой парень с красивыми голубыми глазами. Его родители, поляки переехали в Вену, где он поступил в СС еще до восемнадцати лет, так как считал их элитными войсками. С началом войны добровольно ушел на фронт, но вскоре поймал советскую пулю и был демобилизован по состоянию здоровья. После этого его отправили в систему Аушвиц с присвоением звания унтершарфюрера – одного из самых низких в системе СС. Увидев все ужасы войны, Анджей возненавидел нацистов и стал одним из антифашистов, работавшим в лагере. Анджею сразу понравилась Инна. Администрация лагеря разрешала надзирателям выбирать себе любимиц и даже пользоваться ими по назначению, лишь бы это не заходило слишком далеко. Анджей иногда приносил Инне еду, которую та прятала под одеждой, а потом быстро глотала, пока никого не было рядом.
Вскоре Инна получила от него записку, в которой он планировал ее побег из лагеря. В конце 1944 года советские войска были недалеко от лагеря, и лагерное начальство объявило эвакуацию заключённых на территорию Германии. Эту эвакуацию сами заключённые прозвали «маршем смерти» – тех, кто не мог идти, отставал, падал, фашисты расстреливали и забивали. Каким-то образом Анджей получил разрешение на выезд в Германию вместе со своей женой. Для снимка на документы он принес ей одежду и все необходимое, чтобы она привела себя в порядок. Документы были готовы и даже назначен день, а Пасха должна была стать удобной возможностью для побега. В этот день отправлялся поезд в Германию и в суматохе они могли, замешавшись в толпе, скрыться. У Анджея были друзья в Польше, к которым он был намерен отправиться, но до них надо было еще добраться. Самое главное состояло в том, чтобы избегать дружелюбных с виду домиков в деревнях. Местные поляки давно выселены, а на их месте прописались немецкие переселенцы из самых агрессивных слоев общества, и они могли не поверить легенде, по которой эсэсовец провожает жену к своим родным.
Анджей и Инна шли строго на восток, к реке, где, по их мнению, находились советские части. Шли в основном, в темное время суток, останавливаясь днем, чтобы отдохнуть. Наконец, впереди показалась река. Анджей остановился. Он хотел переодеться в штатскую одежду, предусмотрительно взятую с собой, и уничтожить документы, чтобы не попасть в НКВД, а потом в тюрьму. По их версии, они против воли попали в Германию , работали на хозяев и сбежали. Не успел Анджей снять форму и закопать документы, как из кустов вышли двое военных, и направив на них свое оружие, стали смеяться;
– Вот так парочка- гусь и гагарочка! Что берега перепутали? А ну давай бумаги, что ты прятал? –
Инна поспешила объяснить:
–Ребята, мы свои, сбежали от хозяев, у которых работали, взяли форму их сына, чтобы нас не задержали, а шли сюда к своим –
– Своим? Это, к каким? Ладно, нечего басни рассказывать, отведем в штаб, там проверят, кто свой, кто чужой, -
Тем временем второй читал бумаги, которые Анджей пытался уничтожить.
–Смотри-ка, это эсэсовец, везет свою жену в Германию, Ну, сволочи…
Заругался матом и тут же крикнул: – А ну, вперед, пошел , живо!…-
Анджей понимал, что вернуться назад, слиться в толпе военного времени, он еще сможет, а что впереди… Он хотел проводить Инну до переправы, а сам, опасаясь чекистов, вернуться. Не получилось. Там никто не поверит тому, что он скажет, что он помогал пленным и был участником подпольного движения сопротивления. Когда стали спускаться к реке, неожиданно для всех Анджей резко развернулся и побежал в сторону леса. Одновременно прозвучали два выстрела, Анджей споткнулся, потом упал навзничь.
Инну привели в штаб и закрыли в комнате. Она не знала, что говорить. Правду или легенду. Рассказать, как избежала расстрела, попала к немцам, как убежала из лагеря, и что на ее пути встречались люди, которые ей помогали. Причем просто так… Она ни о чем не просила, а они верили, жалели, и каждый раз давали шанс выжить… Она не задумывалась о том, почему ей так везет. Кто ее так любит и оберегает ? Федор? Там, оттуда… Любовь – это счастье. А нужно ли платить за счастье? Вот она заплатила за любовь, ушла на фронт. Но разве честно, платить жизнью за другую жизнь? Мы сами выбираем свой путь и сами делаем свое счастье, и нет никакой платы за него… А может, настал момент расплатиться?
Инну привели на допрос. Капитан НКВД долго читал немецкие документы, отобранные у Анджея, потом долго через очки смотрел на Инну, взял бумагу и начал заполнять ее анкетные данные, кто она откуда и прочее. Он не верил, почему она ушла из части, как попала в плен, и что ей помогли оттуда сбежать.
– Сказочка у тебя славная… Тебе удалось попасть в медсанбат, собрать сведения о военной части и перейти к немцам. Сколько тебе заплатили? Или ты сама расплачивалась? Подстилка немецкая, ты мне тут будешь нести этот бред, а я буду слушать? Да я тебя могу сразу расстрелять, как предателя…-
– Меня уже расстреливали, и в лагере хотели в газовую камеру отправить, если бы я не убежала, думаю, всех, кого не вывезли из лагеря, уже нет в живых…-
– А ты знаешь, что там случилось? Потому и сбежала, шкуру свою спасала, поняла, что там убьют, и давай назад, авось проскочишь?-
–Меня спас антифашист, член подпольного движения сопротивления…
– А где он? Понял, что ему вряд ли поверят ? Хватит врать! – зло перебил ее капитан и приказал увести.
На следующий день ее снова вызвали на допрос, теперь другой следователь задавал те же вопросы. Они сидела на стуле целый день. Ни встать, ни откинуться на спинку стула, нельзя, тут же получишь удар и громкий окрик. Нельзя наклониться не только назад, но и вперёд. Так она сидит двое суток, день и ночь без сна. Следователи меняются, а она сидит, потеряв счёт времени. Заставляют подписать протокол, в котором заявлено, что она немецкая шпионка. Она все подписала, а затем ее отправили дальше, где военный трибунал, вынес приговор. Кроме того пришел ответ на запрос из части, где черным по белому было написано, что она по непонятным причинам сбежала от конвоя, который ее сопровождал для выяснения обстоятельств невыполнения приказа командира. Инну осудили и отправили в лагерь на десять лет.
В лагерь попадали не только мужчины – враги народа, но и женщины: жены, матери и дочери этих врагов. По сути, их вина заключалась лишь в том, что они были близкими родственниками неблагонадежных элементов, а значит, их ожидало трудовое перевоспитание. Но, кроме этого, им приходилось терпеть боль и унижения.
Система «ломала» своих граждан – они должны были быть послушными и молчаливыми, а потому трудности начинались непосредственно по прибытии в исправительно-трудовой лагерь. Женщин раздевали догола и отправляли в баню, где подвергали тщательному осмотру: оценивали как товар на предмет сожительства. Принуждение женщин к сожительству было обычным делом. Заключенные женского пола не только готовили надзирателям еду и чистили сапоги, но и ублажали по первому требованию. Женщин делили на три категории: «рублевые», «полурублевые» и «копеечные». Понятно, что здоровые и красивые входили в первую категорию и пользовались особенным спросом.
Не все женщины были послушны, некоторые пытались сопротивляться. Лагерная охрана с ними не церемонилась: под разными предлогами их отправляли в карцер, лишали пайка и теплой одежды. Если эти простые методы не приносили должных результатов, заключенных могли просто уморить голодом или изнасиловать. Не каждая выдерживала. Одним из наказаний, например, было – переливать воду из одной проруби в другую или перетаскивать тяжелые бревна с места на место. Это было сложно выдержать не только физически, но и морально… Отправляли в карцер, где выдавали 400 граммов хлеба и две кружки горячей воды на весь день. Помещение без окон, не отапливалось. Хватало нескольких дней, чтобы осужденные «приходили в себя». Обычно после карцера люди попадали в лазареты: спасали не всех…
Чтобы вырвать признание женщин – врагов народа, оставляли на ночь или больше в камерах для уголовников. Известно, что женщины более выносливы, чем мужчины, а потому лучше переносят тяжелый быт и издевательства. Насилию подвергали их детей, причем на глазах у матерей. Некоторых это шокировало до такой степени, что они сходили с ума. Стоит сказать, что порой не выдерживали сами надзиратели…
Такие условия существовали в лагере, куда попала Инна. Отношение к женщинам, осужденным по политической статье, было особенным. Их селили вместе с уголовницами, чтобы те могли издеваться над ними. Женщины, принадлежавшие к уголовному миру, звали себя «фиалочками», а политических заключенных звали с оттенком презрения «розочками»; в дальнейшем за ними укрепилось – и, по-видимому, держится до сих пор – жаргонное имя «воровайки». Единственными представителями чуждого им круга, к которым «фиалочки» относились более или менее сдержанно, были заключенные монахини. Кроме того, были и «шалашовки». Сам термин «шалашовка» прост – «шалашом» называли огороженные простынями нары, где женщина в лагере расплачивалась собою за предоставление каких-либо благ. «Шалашовками» могли стать любые лагерные заключенные-женщины, не зависимо от социального статуса на воле – переход в иное качество обуславливался критическими обстоятельствами, толкавшими отдаться за пайку хлеба. Изголодавшаяся женщина шла в мужской барак, называла там себе цену, эквивалентную части буханки хлеба, и желающий шел за ней в женский барак, где с трех сторон занавешивалось простынями спальное место, и там происходила «расплата».
Инна в бараке подружилась с монахиней, которая многому ее научила. Она рассказала Инне о «Неугасимой Лампаде – душе России», поэтому Русский Народ обязан поддерживать тление этой лампады – «пробудившейся и оживающей совести – неугасимой лампады Духа». Она научила ее молиться, верить и надеяться на лучшее, ни в коем случае не унывать, так как это великий грех: «Кровь, пролитая во имя Любви, дарует жизнь вечную и радостную. Пусть тело томится в плену – Дух свободен и вечен» Разговоры с ней укрепляли дух и вселяли веру в лучшее : Все проходит , и это-пройдет.
О победе заключенные узнали не сразу. Однако, ее ждали «Недолго уже! Война кончится – всех освободят!» – эта надежда, переходящая в убежденность, помогала выживать. Более полутора миллионов человек встретили в СССР День Победы за колючей проволокой. «Радость победы и надежда на возможность скорого освобождения охватила всех, даже урки, утверждавшие ранее, что "нам все равно, какая власть, Сталин, Гитлер, все равно будем воровать", и те радовались вместе со всеми: "Братва! Наша взяла!"» Однако победоносное завершение войны не принесло советским политическим заключенным ни освобождения, ни облегчения их участи,
амнистия коснулась лишь заключенных со сроком до трех лет.
С 1946-го органы министерства государственной безопасности (МГБ) начали арестовывать демобилизованных солдат, которые после вынужденного сотрудничества с немцами переходили к партизанам, вступали в Красную армию и сражались в ее рядах до окончательной победы. Многие из них имели награды, ранения и были убеждены, что полностью искупили свою вину. В МГБ считали иначе. Для усиления обвинения следователи нередко прибегали к фальсификациям, превращая на бумаге в полицаев-душегубов обычных граждан, назначенных немцами помимо их воли бригадирами, десятскими, председателями уличных комитетов, управдомами и тому подобных.
Вскоре Инну перевели в другой лагерь, где после изучения ее дела и беседы с ней, начальник лагеря назначил ее на работу в больницу. После тяжелых земляных работ, здесь был рай. Да и условия проживания были лучше, не говоря уже о питании. Вместо нар она теперь спала на кровати с матрацем. Врач, работавший в лазарете, был старым пьющим фельдшером, причем по пьянке, забывший все, чему его учили когда – то. Кроме йода, зеленки и простейших таблеток ничего не применял и потому других медикаментов не заказывал, а больных, которые могли хоть как-то ходить тут же отправлял в лагерь на работу. Но вскоре больницу возглавил настоящий врач, тоже из числа заключенных, которому смягчив приговор, разрешили жить до конца срока на поселении и работать в лагерной больнице. Он сразу поменял порядок, и в больнице стали появляться хоть какие-то лекарства и другие медикаменты. Инна стала его главным помощником. Узнав о том, что она не может написать родным, он через знакомых переслал ее письмо, из которого они узнали, что она жива и находится в заключении в лагере.
Еще раньше Федор уехал с братом Инны в Москву на реабилитацию, чтобы оттуда отправиться на фронт, но вскоре война закончилась. Федор разыскивал Инну. Он работал теперь на аэродроме, обслуживая малую авиацию. После многих запросов пришло сообщение из части, что она пропала без вести при невыясненных обстоятельствах. И наконец, через год пришло письмо, что Инна отбывает срок в лагере. Антонина Ивановна от известия слегла. Она не верила, что Инна могла сделать что-то плохое и получить такое наказание. Родители пытались навести справки о дочери, но везде получали отказ.
Маховик сталинских репрессий прошелся по всей стране. Амнистия в связи со смертью Сталина не освободила заключенных из лагерей и не позволила вернуться к нормальной жизни. Реабилитация вчерашних осужденных затянулась на десятилетия.
Те, кто не попал под амнистию, буквально заваливали прокуратуру жалобами. Теперь в лагеря привозили газеты, благодаря чему новости о ходе амнистии доходили еще быстрее. Начались изменения и внутри лагерной системы. Сняли решетки с окон, не закрывали на ночь двери. После пересмотра дела Инне смягчили статью, перевели на поселение и разрешили переписку. До окончания срока оставалось еще долгих пять лет. В интересах производства заключенные лагерей переводились в колонию-поселение, на положение вольнонаемных рабочих на не отбытый срок – «с правом вызова семьи для совместного проживания». Узнав об этом, Федор тут же поехал в лагерь, чтобы встретиться с Инной. Их встреча стала волнующим потрясением для обоих. Придя вечером с работы, Инна зашла в комнату и остановилась от неожиданности. К горлу подступил комок, ноги ослабли, она хотела сесть на табурет, но Федор подхватил ее, такой же сильный, надежный, статный, только с серебром на висках. Она уткнулась ему в грудь, ее плечи затряслись, тоненькая, слабая и постаревшая в свои двадцать пять лет, женщина. Она долго не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, смущаясь своего вида, твердя одно и то же: « Ты жив, жив… а я не знала столько лет… но всегда помнила…»
– И я всегда знал, что ты жива и ни на миг не забывал… Нет у меня дороже тебя, ты моя жизнь, любовь и судьба. Ты моё счастье, радость и боль, – целуя Инну, шептал Федор.
Немного успокоившись, они рассказали друг другу то, что с ними произошло, и что пережили. Инна не могла согласиться с решением Федора, остаться здесь, до конца ее срока.
–Зачем? Ты не представляешь, что значит жить здесь. Ты должен уехать, не надо связывать свою судьбу со мной. Я не знаю, что будет, и как я буду жить.-
– Мы будем вместе до конца жизни, и как в сказке умрем в один день. Я ни за что никуда не отпущу тебя, я буду с тобой, где бы ты не была – настойчиво уговаривал ее Федор.
Федор устроился шофером на самосвал, а через год смерть Сталина принесла освобождение. Инна вышла по амнистии. Они уехали в тихий подмосковный город и прожили там всю оставшуюся жизнь, и умерли в один день.
-
МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
-Лидок, внуча, коленками топчи, топчи , посильнее, – говорила пожилая женщина, лежа на полу большой горницы, хрупкой девочке лет пяти. Та, ходила по ее спине на коленках, пытаясь размять старые позвонки своей бабушки. Пройдясь по всему позвоночнику, она слезла на пол и легла рядом.
– Ну что, Ба, тебе легче? Теперь можешь в лес пойти за малиной? –
Женщина повернулась и тоже легла на спину, рядом с внучкой. В избе пахло свежеиспеченным хлебом и чистыми, натертыми до бела речным песком, полами, застланными, связанными из разных тряпиц, красочными половиками.
–Конечно легче, твои острые коленки прямо до пупа достали, -
Поднимаясь с пола, кряхтела бабушка.
–Баба Аня! Баба Аня! , – с громким криком влетела в избу соседская девочка, лет десяти.
–Ну что кричишь, как оглашенная, что стряслось-то? -
– Война! По радио объявили в сельсовете! Что теперь будет-то, Баба Аня!,
Лида, не понимая еще, что случилось, испуганно смотрела то на девочку, то на бабушку, ожидая, что бабушка все разъяснит и вех успокоит. Но бабушка села на сундук и закачала головой:
– А это- правда, не ошибка какая, может вражеская пропаганда?-
–Да сам Левитан с утра говорит, уже в сельсовете демобилизация идет –
подтвердила девочка.
–Баба, а кто такая война, а папа с мамой за мной приедут? – заплакала Лида.
–На все воля Божья! Спаси и Помилуй нас, Господи! ,– перекрестившись, Бабушка пошла в красный угол, где висела почерневшая от времени икона, встала на колени и зашептала : « Отче наш, Иже еси на Небеси… «
Лида подошла сзади, положила руку на ее плечо и стала повторять молитву следом , как учила бабушка. Кончив молиться, они поспешили на почту.
Анна Петровна, считалась в поселке женщиной немолодой, но здоровой и активной. Ей недавно исполнилось 60 лет, она была на пенсии, хотя и работала в школе ,занималась с учениками немецким языком. Жители её уважали, выдвигая на должности в разные общественные инстанции.
–Маруся, позвони- ка в Москву, к сыну, надо срочно поговорить, что с внучкой делать – обратилась к телефонистке Анна Петровна.
– Да, что Вы, линия занята все время, я начальство не могу соединить, если хотите, то ждите, да и то навряд ли, освободится. – сокрушенно сказала телефонистка.
Анна Петровна на минуту задумалась, посмотрела на Лиду и, решительно взяв ее за руку, поспешила назад к дому. Там она стала собирать вещи в большой кожаный чемодан, думая на кого оставить свое маленькое хозяйство козу и кур.
–Ну вот девонька, поедем-ка мы в Москву, там все же надежнее будет, да и мама с папой будут рядом. Война скоро кончится, не горюй, они врачи в госпитале работают, наверняка работы будет много, я немного посижу с тобой, а потом домой уеду , – то-ли Лиду, то-ли саму себя успокаивала бабушка.
Она договорилась с соседкой, чтобы та присматривала за домом, доила козу и кормила кур, забирая себе молоко и яйца. Взяв бутылку молока и еду на дорогу, перевязав ремнями чемодан, они с Лидой направились на вокзал.
На вокзале была полная неразбериха. На путях стояли эшелоны, около них толпились люди с узлами, чемоданами, сумками, пытаясь быстрее влезть в вагон и занять удобное место. Билетов ни в какую сторону не было.
В 1941 году царила атмосфера всеобщего подъема и непреклонной уверенности в том, что враг будет в кратчайший срок разгромлен на его же территории. Молодые люди, студенты- добровольцами рвались на фронт, боясь, что война закончится без них, стремились ответить «тройным ударом» на удар врага.
Прошла информация, что на предыдущей станции есть билеты и туда идет машина. Анна Петровна с Лидой поспешила к машине. Знакомый шофер посадил их в кабину, а верх быстро наполнился людьми и они быстро добрались до места. Однако, это был полустанок, который поезда пролетали, мимо, а те, что останавливались, были забиты полностью и билетов не было.
Шофер, который их привез, бывший ученик Анны Петровны, предложил отвезти их назад домой. Пока она раздумывала, остановившийся на минуту поезд, уже дал свисток, чтобы отправиться в путь, как проводница одного из вагонов, увидев пожилую женщину с ребенком, махнула рукой, приглашая сесть в свой вагон. Анна Петровна с Лидой поспешили к вагону и в последний момент буквально запрыгнули в поезд. Проводница оказалась женщиной сердобольной и разместила их в своем купе. Узнав, что им надо в Москву, посоветовала сделать через несколько станций пересадку на прямой поезд.
Расположившись на верхней полке, Лида, уставшая от дороги и суеты, быстро уснула. Поезд ехал очень медленно, останавливаясь на каждом полустанке и ожидая отправления дальше. Бабушка начала сетовать, что зря тронулась в путь, захватив так мало еды в дорогу. На станцию, чтобы что-то купить было выйти невозможно, так как вернуться назад было слишком сложно, можно было просто не пройти через толпу людей и остаться на перроне.
Ехали почти сутки, впереди была станция пересадки на поезд, идущий в Москву. Проводница обещала помочь с билетами, так как у нее на вокзале работает родственница. Анна Петровна приободрилась, хотя сердце было не на месте. Не доехав несколько километров до станции, пассажиры услышали гул и взрывы, которые раздавались за окнами, приближаясь все ближе и ближе. Люди стремились отойти подальше от окон, спрятаться в глубине вагона, понимая, что сейчас немецкие самолеты начнут бомбить поезд. Они ехали во втором вагоне, надежды на спасение были самые небольшие. Вскоре раздался оглушительный взрыв, поезд остановился, хвостовые вагоны, врезаясь в предыдущие, сходили с колеи, переворачиваясь на землю. Начался пожар. Огонь заполнял все вокруг. У второго вагона взрывной волной оторвало крышу, а тех, кто лежал на верхних полках, – выбросило на насыпь. Лиду, спящую наверху, как пушинку провидение вынесло из вагона и опустило на что-то мягкое. Девочка проснулась, и с ужасом увидела, что лежит на улице, на, истерзанном взрывом, матрасе. Кругом слышались стоны и крики, а вагоны были объяты пламенем.
–Баба! Бабуля! Где ты? , – заплакала Лидочка.
Женщина, оказавшаяся рядом с ней, обняла ее, успокаивая:
– Не плачь, сейчас найдем твою бабушку –
Они стали обходить бывших пассажиров поезда, Тех, кто сам успел выбраться, и тех, кого выбросило взрывной волной. Раненных и убитых было много.
Лида ходило мимо раненных, и, утирая слезы, всхлипывала:
–Бабочка моя, родненькая, где же ты, я же одна домой не дойду –
В это время к поезду спешили люди, кто на подводах, кто на велосипедах, а кто и так прибежал. Они стали помогать вытаскивать из под груды металла раненных, и отправлять в больницу. Тех, кто мог передвигаться, отвозили на станцию или предлагали разместиться на время в ближайших населенных пунктах.
Женщина, которая помогала Лидочке искать бабушку, хотела уехать на станцию, но никак не могла оставить девочку одну, хотя и просила многих приехавших помочь ей. Неожиданно к ней подошла женщина с пареньком и сказала, что она местная и обязательно ей поможет.
–Оставляй ее, не беспокойся, я все сделаю, а не найдем, так обратимся куда следует, уезжай с Богом! –
Она взяла Лиду за руку, попрощалась и направилась к подводе, на которой они с сыном приехали.
2 часть. Посадив Лиду на телегу, Серафима обратилась к сыну:
–Давай домой быстро, Танька там развопилась уже-
–А эту упюпу зачем к нам везти? – показал Пашка на Лиду
–Я не урюпа, я Лида , – обиделась Лидочка
– Урюпа и замухрышка – утвердительно повторил Пашка
–Мам, зачем нам она нужна, ей же бабку надо найти-
–Еще найдет, а сейчас у нас поживет. Председательша наказала мне на работу, а то трудодней начислять не будет, а Таньку с кем оставить?, Вот будет ей нянька, тебе в школу надо ходить, чтоб не ругались, что уроки пропускаешь, да и хозяйство на тебе, а тут помощница будет, а там посмотрим –
–Ее кормить надо, вона щеки , какие пухлые, жрать видно любит-
–Ничего, не объест, похлебки хватит , не стесняясь Лиды рассуждали мать с сыном.
Девочка от переживаний и такого поворота событий потеряла способность возражать и говорить. Они тихо сидела на соломе, не понимая, что с ней происходит и куда ее везет эта чужая тетка. От усталости и слез, она уснула, уткнувшись головой в солому. Ее разбудил толчок в спину и окрик:
–Вставай, урюпа, приехали, чего разоспалась? – Пашка, толкая Лиду, почти сбросил ее с телеги.
Ее взгляду предстала черная, старая изба, из которой раздавался громкий детский плач, прерывающийся удушливыми хриплыми всхлипами.
Они вошли в дом. Посреди избы стоял стол с лавками, а в углу около печки на крюке, ввернутом в потолок, висела люлька, в которой навзрыд плакала маленькая девочка. Около двери стоял сундук, накрытый старым половиком. Широкие половицы давно не мыли, а щели меду ними заполнись черной застаревшей грязью.
–Ну че разоралась, пришли мы , пить хочешь? – Серафима сунула девочке зеленую, пол-литровую бутылку с водой, на которую была надета непонятного цвета большая соска. Маленькая девочка с жадностью начала пить.
–А ты че стоишь? Вон, иди, качай девку – обратилась она к Лиде, а потом и к дочери:
–Танька! Это няня твоя! Теперь тебя будет следить за тобой, гулять, спать класть, вот принимай! Вишь, какая гладкая –
Потом она наложила в миску мятую картошку, налила туда козьего молока и дала Лиде:
– На, корми, сама не вздумай есть, мы позже сядем, когда с делами управлюсь! –
Лида взяла миску с холодным варевом, и стала кормить малышку, а в миску падали крупные соленые слезы.
Так началась ее новая жизнь. Ее рано будили, Серафима доила козу, кормила кур, потом уходила на работу в коровник, а Пашка пилил дрова, занимался хозяйством, варил картошку и похлебку. Лида кормила Таньку, потом водила ее по холодному грязному полу, кормила и укладывала в люльку спать. Когда малышка спала, ей тоже удавалось чуть-чуть поспать, пока никого не было в доме. Но если приходила Серафима, то работа для Лиды тоже находилась. Наступила осень, а так как у Лиды не было никакой одежды, то соседи по просьбе Серафимы приносили ей обноски, которые Лида одевала. Все они неприятно пахли и были штопаны – перештопаны.
Серафима говорила всем, что Лида ее племянница, которую она подобрала в поезде, где погибли ее родители. Несколько раз Председатель сельсовета напоминала Серафиме, чтобы та официально оформила на Лиду все документы, либо она сообщит о ней в милицию. Односельчане были удивлены появлением новых родственников у Серафимы, о которых она никогда не упоминала. Та лишь огрызалась:
–Я что должна про всех родных рассказывать. Я с ними давно не виделась, поругались мы давно – отвечала она на вопросы о Лиде.
Когда Лида просила ехать искать бабушку, Серафима говорила, что бабушка в больнице и когда поправится, они к ней обязательно поедут. Вечером, когда засыпала Таня, Лида тоже ложилась спать. Ей дали старое дырявое одеяло, под голову она клала свои вещи и ложилась спать на сундук. Укрывшись с головой, она молилась, как ее учила бабушка, читала «Отче наш» и просила у Бога:
–Боженька, сделай так, чтобы бабочка моя быстрее поправилась и забрала меня у этой злой тетки и вредного Пашки. Мы уедем к маме и папе, я их так люблю и скучаю – , а после она тихонечко плакала, чтобы никто не слышал. Однажды Серафима пришла с работы усталая и злая. Она долго за что-то ругала Пашку, тот ей грубил, после чего Серафима достала бутылку самогона и стала пить. Увидев, что Лида на нее удивленно смотрит, еще больше разозлилась:
– Ну что вылупилась? Че, не нравится? Завтра будешь воду таскать и Пашке помогать баню топить. –
– А как же Таня одна останется ? –
–Ничего, не помрет, поорет и перестанет – зло отвечала Серафима
–А когда мы поедем к бабушке в больницу, я домой хочу, в Москву -
–Ха! Домой ! в Москву! А хрена с редькой не хочешь? – рассмеялась Серафима.
Лида поняла, что никуда с ней не собираются ехать и сердито сказала:
–Все равно бабушка меня найдет и увезет отсюда! –
–Бабка твоя померла давно, сгорела она, сгорела, дура ты стоеросовая! –
–Неправда!, Вы все врете, бабушка жива, я за нее молюсь, она не может умереть! – Лида заплакала.
Серафима поняла, что проговорилась. Эта чухонка кому-нибудь пожалуется и тогда придется отвечать, что присвоила чужого ребенка.
–Приедет твоя бабка, приедет, война закончится и приедет –
Потом допила самогон, и уронив голову на стол, заснула.
Наступила зима. В совхозе дел поубавилось, потому Серафима часто оставалась дома. Она пристрастилась к выпивке, и потому с утра начинала скандалить, особенно, если не удавалось достать самогон. Доставалось даже маленькой Тане, а Пашка старался быстрей убежать из дома и отсидеться где-нибудь. Похлебку в эти дни никто не готовил, довольствуясь лишь корками вчерашнего хлеба.