В наступившей вдруг зловещей тишине раздался общий вздох возглас «а-а-а-х-х»! – Верующие крестились, кто-то встал с молитвой на колени, тем самым надеясь образумить богоотступников.
Они глубоко верили, что все просьбы о защите, обращенные к Божьей Матери, будут услышаны, если исходят из глубины сердца. Молитва данному образу способна защитить от всех зол, бед и недугов. Она всех окружает своим священным омофором, даря чувство защищенности и благодати.
Однако секретарь партийной ячейки села, Савелий Горелов, так не думал. Он быстро сообразил, что идейная атеистическая пропаганда терпит крах, быстро вошел в Храм и стал отрывать от стены икону. Искореженную, погнутую от вырванных гвоздей икону, он вынес, бросил на землю и стал топтать ее ногами, приговаривая:
–Ну где Ваш Бог, что же он не покарает меня. Пусть все видят, что его нет!
Старик Никифор подошел к нему, столкнул с иконы, бережно поднял ее и сказал:
–Да уж покарал, не только ум отнял, но глаза и душу, где ж тебе Бога увидеть?
Савелий хотел ответить, но оступившись на сзади лежавшие кирпичные осколки, неловко упал на землю, задрав вверх ноги.
Хохот и злые насмешки заглушили его падение. Однако энтузиазма у комсомольцев поубавилось, несмотря на старания партийцев свести этот инцидент к недоразумению и случайному совпадению.
Ломались отбойные молотки. Но ни ломы, ни тяжелые кувалды, ни огромные стальные зубила не могли преодолеть сопротивление камня. Церковь была сложена из плит песчаника, которые при кладке заливались куриными яйцами. Они не поддавались никакому иезуитскому решению о сносе.
Долго еще стояла полуразрушенная церковь немым укором этому изуверству. А клуб позже был построен рядом. А еще было странно, что во время войны вся семья Савелия Горелова вместе с ним пропала без вести.
Глава 9. Клевета и ложь вместе ходят.
Марфа затаившись, вынашивала мысль об отъезде с сыном либо в Красноярск, где жили ее братья, либо в Москву. Но пока здесь оставались родители, об этом не приходилось и думать.
Всегда послушная, никогда не перечившая ни родителям, ни мужу, она вдруг взбунтовалась. Она не могла простить такого унизительного положения, в какое ее поверг Алексей, и чудовищного обмана с женитьбой ради выгоды.
Как она могла не замечать этого раньше, где были ее глаза, она корила себя за самонадеянность, глупость и бог весть что.
«Неужели Он и впрямь женился из-за брошки?» спрашивала она себя и не хотела в это верить.
Марфа приняла решение уйти от Алексея. Но с кем ей посоветоваться, с кем разрешить ее сомнения? Ей сейчас так не хватало ее подруги Наташи, да и Матушка Игуменья была уже далеко. Никому она не могла рассказать об услышанном разговоре в тот вечер.
А ее отец благодарил судьбу и Алексея, что не услали его в тартары.Не мог он не радоваться такому изменению событий, старался угодить и все время был рядом с зятем. Узнав от Алексея, что собираются описывать монастырское имущество, врожденная коммерческая жилка опять попросилась выхода.
Он издалека завел разговор с зятем о власти, которая закрепилась, кажется надолго. О жизни, о внуке, которого бы надо выучить, пока не дошел до главной мысли, которая теснилась в голове.
–Лексей, ты комиссию когда будешь созывать для описи монастырской утвари?
–Да из Волости должен приехать представитель, тогда и пойдем. А что?
–Да надо бы до комиссии что-то прибрать, ты как думаешь? никто там ничего не считал, да и знать не знают какие там ценности.
–А ежели кто узнает или увидит? – испугался Алексей.
–Волк не выдаст, свинья не съест, как увидят, если мы ночью все сделаем. Только мешкать не надо, сегодня и идти.
Возьми с собой для вида Данилку да Никитку Кузнецовых, якобы двор убрать, в конюшне вычистить, к комиссии приготовиться, а как ворота будешь запирать, их отпусти, да замешкайся как – бы ненароком, я уж буду ждать в лесочке.
–Ну возьмем еще серебра да золота, и будут они бока отлеживать, как и та брошка?
–Да придет, придет времечко, у тебя сын растет, не тебе, так ему благо будет, да и твой век не так короток, как мой. Дай бог, еще детки будут, может в люди выдут, в хоромах жить будут каменных, а не как мы, лаптем щи хлебать. С деньгами и в городе устроиться можно.
–Да сколько ждать–то? Видно, как родились ущербными, так и помрем, а детки наши от лапотников недалеко уйдут, разве что ботинки с калошами наденут- Возражал Алексей тестю, да умом понимал, что уже не откажется от этой затеи. Только в свидетели брать никого не хотелось. Позже он будет вспоминать этот день, как самый постыдный и проклятый в его жизни. Что руководило тогда им не сможет ответить и оправдать себя за это.
Алексей утаил от тестя свои помыслы и поступил по-своему. Стало темнеть, сославшись на дела в монастыре, он запряг телегу и поспешил в монастырь. Решил действовать более хитро, не скрываясь, будто бы готовясь к комиссии, поехал предварительно посмотреть, что где надо изымать. Оставив телегу у монастырских ворот, закрыл ворота изнутри.
Он все продумал, брать монастырскую утварь, пусть даже ценную, не имело смысла, при теперешнем отношении к религии и закрытии Храмов, реализовать их в ближайшее время не представлялось возможным. Он искал те ценности, которые оказались бы востребованными не только в церковном обиходе. Войдя в Храм, он по старой привычке перекрестился и произнес: «Прости меня Господи». Со стен Храма, с древних икон на него смотрели лики святых, смиренно ожидая своей участи, милостиво прощая его богоотступничество и сребролюбие, ибо знали, как падок человек во грехах своих.
В разные моменты своей жизни, в радости и беде, человек обращается в молитве к иконе, украшая ее с благодарностью и надеждой разными дарами.
Самая большая и красивая икона Божьей Матери «Утоли мои печали» заботливо украшенная людьми, медными и серебряными крестиками, цепочками, бусами и цветами, тоже смотрела на Алексея, своими темными миндалевидными глазами, опустив уголки тоненьких губ, как ему показалось, с укоризной и печалью.
На нем Божия Матерь подняла левую руку к своему прекрасному лику. Она словно внимательно спрашивала его, сочувствуя ему. Как можно не довериться той, которая испытывала сейчас такой ужас, но сохраняла душу в чистоте? Как не подражать ее безусловной вере, терпению, любви?
Царица Небесная – райские врата для каждого христианина, та тропинка, через которую путник достигает самого Христа.
Богу известно, когда человек изнемогает, и нет смысла скрывать это от него.
Она как бы призывала его победить чувство отчаяния, которое одолевает душу, обрести гармонию, душевный покой, уверенность, преодолеть пагубные страсти, отогнать греховные мысли, укрепить силу воли, обрести христианскую веру.
Алексей, остановился перед иконой, чувствуя всю низость и пакость своего деяния. Его разум протестовал, весь организм отозвался на это страшным внутренним волнением и сильной дрожью, которая била Алексея так, что стучали его зубы. Пересилив себя, Алексей стал искать то зачем пришел.
Серебряные и медные подсвечники, лампадки, старинные иконы и другая утварь его не интересовали. Он зашел в алтарь. Он неоднократно видел, как по праздникам выносили из алтаря, золотой, старинный напрестольный крест и потир, чашу для причащения, украшенную каменьями.
Он увидел их, заботливо уложенными монашескими руками на большое серебряное блюдо – тарель с изображением Главы Ионна Предтечи.
«Это подороже брошки будет» – подумал он и, завернув все в бархатную скатерть, вышел их Храма, дошел до ворот, осмотревшись, положил вещи в телегу, накрыл заранее припасенным барахлом и поехал домой.
Совсем стемнело, лесной участок дороги, отделявший монастырь от села, казался нескончаемо длинным, хотя и был длиной чуть больше километра. Бившая дрожь и панический страх не отпускали Алексея.
Ужас от содеянного сковал скулы, липкий пот струился за воротом рубахи. Он уже пожалел о том, что совершил, хотел было отнести все назад, но что-то не пускало его, как будто бесы глумились над его совестью, убеждая в обратном и только подталкивали быстрее покинуть это место.
Он уговаривал себя, что это добро все равно разойдется по рукам, да и советской власти оно не нужно. Вон как портят и уничтожают то, что веками ценилось. Однако умом понимал, что делает подлое дело.
Алексей гнал лошадь, стегая ее кнутом хлеще и хлеще, стараясь быстрее добраться до дома, дабы пережить свой позор там в одиночестве, как-то оправдать себя. Никогда, ничего подобного он не испытывал, ему был непонятен его безотчетный страх.
Он ехал по дороге и ему казалось, что старые толстые ветлы стали похожи на людей, они протягивали к нему свои раскидистые ветки, стараясь схватить его и шептали ему: «Грех, грех, грех, большой грех, Господь накажет»
Он стегал свою лошадь изо всех сил, стараясь быстрее уехать из этого ужасного места, боясь оглянуться назад, как будто кто-то большой и страшный гонится за ним. Наконец, показалась первая изба, и он почувствовал небольшое облегчение. Подъехав к дому, он начал возиться с телегой, стараясь прийти в себя от пережитого ужаса. Краем глаза он увидел, что в доме не было света, значит Марфа, скорее всего уже спит, и только потом перенес добро в сени.
Войдя в горницу, увидел на столе ужин, заботливо накрытый полотенцем, самовар с посаженной на него «бабой», чтоб не остыл, чистую рубаху на лавке. Он вернулся в сени. Там в чулане, была у него ложная половица в полу, которую если снять,
Откроется пространство между «черным» и «чистым» полом. Керосиновая лампа, захваченная Алексеем, осветила его тайник и пронзила яркой молнией прямо в сердце. Он не увидел там кисета, прильнув прямо к полу, он рукой начал шарить по всей площади тайника, но ничего там не обнаружил.
Убедившись, что кисет исчез, он сложил награбленное добро, вставил половицу обратно и пошел в горницу. Ему вдруг стало безразлично все это добро, попавшее к нему таким нечестным образом. Он хотел представить себя разбогатевшим, но это никак не вписывалось в уклад его жизни, его мысли были далеки от образа счастливого человека, которым он вдруг станет.
Ему показалась никчемной его мечта о той богатой жизни, о которой он грезил. Он так и не прилег до утра, гадая, как ему дальше жить. Он злился на самого себя. Ему казалось, что все вокруг виноваты в его не сложившейся судьбе. Василий, который так некстати уехал перед самой свадьбой с Марфой.
Семен, который притащил эту чертову брошку. Он не понимал, почему после отъезда Василия так изменилась Марфа. Он винил родных, которые не поддерживали его. Он равнодушно относился к сыну, которого в душе любил.
Анатолий, или как, его звали Натолька, шести лет отроду, рос один, других детей в семье не было. Родился он на третий год после брака здоровым, крепким мальчуганом. Все души не чаяли в этом долгожданном малыше. Бабки нянчили его без меры, да и деды, долго не имевшие дома малышни, от них не отставали.
Алексей ругался по этому поводу, говорил, что портят мужика, потому был с ним суров и неласков. Марфа, через год ждавшая второго ребенка, зимой, зачерпнув воды из полыньи, под скользнулась, неловко упала, после чего случился выкидыш. Она долго болела, а Натолька целиком перешел на руки бабок и дедов. Так и рос он, обласканный всеми, в заботе и любови.
Марфа, вставала в пять утра. Убирала двор, хлев, кормила скотину, готовила, успевала и в поле, и огороде, В общем, делала все, как и любая крестьянская женщина. Она не роптала, не делилась с матерью, что не несчастна в браке. Но сейчас, как будто очнулась от долгого сна, почувствовала всю фальшь своего брака. Она хотела уехать к братьям, но оставить родителей одних, без помощи не могла Алексей, увидев, что Марфа пошла на двор, позвал ее для разговора. Он все обдумал и теперь решил проверить свои подозрения:
Я в Москву надумал съездить, – начал он,
Семена проведать, после окончания Летного училища его направили служить в часть. Кроме того, слыхал, жениться собирается, вот я хочу ему брошку отвезти, пусть делает с ней что хочет, к свадьбе деньги нужны, да и нам спокойней будет, мало ли что, в такие времена. Да не нашел ее, куда она подевалась, не знаешь? Марфа растерялась, не ожидала, что пропажа так скоро откроется, да и Алексей удивил, неужели правда успокоился и за ум взялся. Отпираться тоже было не возможно и она, с легкостью соврала ему:
А я тоже слыхала о скорой свадьбе Семена и подумала, на кой мне теперь отцовский подарок, вот и решила её отправить с Матушкой в Москву, да забыла тебе сказать, столько хлопот было и с Васей и с отцом. Алексея от этих слов словно перекосило, но он сдержался и только ответил:
–Ну ты ужо в следующий раз, что решишь одна, хоть спроси, а то кабы чего не вышло от хлопот-то. А задним умом дело не поправишь. А коли у Матушки кто найдет брошку то, так ее уж окончательно не в острог, а на тот свет сразу отправят. Или она с брошкой то, не милостыню просить будет, а жить – не тужить?
–Да, как ты можешь думать такое и грех говоришь, сам не понимаешь, что творишь? Совсем со своей работой совесть потерял, Бога не боишься.
–А кого бояться? Куда твой Бог смотрит? Аль беззаконие я творю что ли, погляди вокруг-то. Все с ног на голову поставили. Кто теперь хороводит? Разделили чужое добро, повыселяли, кто мешает им жить, и рады. Отлучили не только от Бога, но и от земли отлучили. Работать и то не хотят, отвыкли, а потому, что все вокруг общее и потому ничье, а как ничье, так и интереса нет. Вон корову тельную у Кузнецовых забрали и закрыли в сарае, а она растелиться не смогла, так и погибла с телком вместе, а потому что ничья, никому дела нет до нее. Ужо я разберусь, кто не досмотрел.
Алексей сам не ожидал, что высказал всё, с чем в душе был не согласен, ибо так, как заставляли его жить, как учила партия, он не хотел, да и смысла в этом не видел. Он оставался хозяином в прямом смысле этого слова,
знающим как тяжел крестьянский труд и как зависит он от множества причин. Это и природа, и вовремя пошедший дождь или снег, чутье и знание особенностей своей земли и многое, многое другое.
Словно испугавшись, что вдруг сказал, что думает, собрался и ушел на работу. А Марфа удивленно подумала, что случилось, что так все так хорошо закончилось.
Глава 10. Бесстыжих глаз и дым неймет.
Комиссия, собиравшаяся производить реквизицию монастырского добра, собралась в Монастыре. Председателем избрали начальника политотдела районного Обкома партии. Членом комиссии, наряду с Алексеем Ворониным, был недавно избранный председатель совхоза Егор Спирин, один из братьев, убитых Спириных. Он, помня кто убил его братьев, с подозрением относился к Алексею, который стал зятем Корнева. Были и другие родственники Спириных, которые были не довольны тем, что и здесь вывернулся Корнев, не выселили его из села, и без помощи Алексея здесь не обошлось. Но вслух возмущаться не спешили, выжидали момента.
Комиссия переписала церковную утварь, подсвечники большие и малые, лампады в серебре, звездицы, жезл, кропило, малый напрестольный крест и много чего еще. Дошли до алтаря. В середине стола на золотом подносе стоял головной убор священника, надеваемый в дни особых празднеств – называемый митрой.
Митра была украшена разноцветными камнями и образами. Это символ тернового венца, возложенного на голову Иисуса Христа. Одновременно она напоминает терновый венец, коим была покрыта голова Спасителя.
Надевание митры – это целый ритуал, при котором читается специальная молитва. Ее же читают во время венчания. Поэтому митра является символом золотых венцов, которые надеваются на голову праведникам в Небесном Царствии, присутствующим в момент сочетания Спасителя с Церковью.
–Вона какая красота, а каменья то какие, это сколько ж денег стоит?
Не успевали восхищаться члены комиссии, рассматривая один предмет за другим, записывая все в опись и складывая в припасенные для этого ящики. И тут Егор Спирин, озираясь, будто что ища, спросил:
–А где ж большой золотой крест, который на Пасху выносили и сосуд такой красивый, из чего причащали?
Алексей напрягся, – вспомнил черт, где его хвост, – пронеслось в голове.
–Это какой же, вон крест уже описали вроде, – вслух произнес он
–Да этот серебряный, а тот золотой был, я точно помню, – не унимался Егор.
–Так может монашки и унесли с собой или Игуменья утащила – сказал кто-то.
–Это как же унесли, украли значит? – резюмировал Председатель комиссии и продолжал:
–Значит надо в НКВД сообщать и искать эту воровку – монахиню.
–А я, кажется знаю, куда она может поехать, правда не уверен, можно проверить, съездив в Москву, – вступил в разговор Алексей.
Составили акт о пропаже, который направили в районный отдел НКВД для принятия дальнейших мер и розыска ворованного имущества. Алексей теперь и не знал – к худу или к добру – все так обернулось. Алексея вызвали для разговора в управление НКВД, где разработали план дальнейших действий в Москве, выделив ему помощника.
Заведовал Управлением районного НКВД Михаил Царев. В разговоре с Алексеем он посетовал, что свободных от заданий чекистов в настоящее время нет, и попросил Алексея съездить в Москву одному, и сообщить обо всем в Московский отдел НКВД. Лучшего расклада и придумать нельзя было. Алексей, обрадованный таким поворотом событий, засобирался в Москву.
Весть о краже Матушкой Игуменьей монастырских ценностей мигом разлетелась по селу. Люди шептались, крестились и не могли поверить в это. Сомневались почти все, за некоторым исключением, среди которых был Алексей.
Марфа, провожавшая Матушку, видела ее пустую котомку и убеждала людей не верить этому наговору. Вдруг страшная догадка пронзила ее. Она побежала домой, увидела крепко- накрепко забитую половицу и поняла все. Она побежала к Алексею в Сельсовет. Было обеденное время.
Алексей сидел в кабинете и перебирал бумаги, на следующий день он должен был уехать в Москву. Увидев Марфу, он сразу обо всем догадался, но оставался спокоен.
–Ты что творишь? Ты оклеветал праведного, ни в чем неповинного божьего человека, – прошептала Марфа,
– А что, что ты имеешь против меня? – спокойно спросил Алексей.
Он радовался, что вовремя перенес всё в дом тестя, ее отца, о чем Марфа никогда не узнает.
–Ты сам всё украл и спрятал у нас дома. Алексей встал, взял ее с силой за руку и сказал:
–Пойдем, посмотрим, а если там ничего нет, что ты тогда скажешь?
–Значит спрятал в другом месте, это ты, я знаю, это ты, – рыдала она.
Пришли в дом, Алексей оторвал половицы, – Ищи!
Марфа, не веря Алексею, не зная, что делать дальше, побежала в дом к родителям. Матрена Власьевна сама не веря этой чудовищной клевете, успокаивала Марфу.
–Бог всё видит, не допустит он напраслины, – старалась успокоить Марфу мать.
–Да ее же могут найти и посадить и разбираться не будут. Андрей Иванович, слыша, как убиваются женщины, подключился к разговору.
–Ну как ее найдут, Россия большая, поди ищи ветра в поле.
–Алексей знает, где ее искать, он поедет в Москву, чтобы сообщить в НКВД, – умоляла Марфа.
–Так надо Алексея убедить, чтобы он предупредил Игумению, чтобы она спряталась в другом месте, может в монастыре каком или еще где – лукавил Корнев, зная, что не будет Матушка прятаться.
–Ты же знаешь, тятя, что он не послушает, – надеясь на обратное, молвила Марфа.
–Я поговорю с ним, увидишь, он согласится, – пообещал Марфе отец.
–Я хочу сама предупредить Матушку, чтобы быть уверена в этом, поеду в Москву, за хозяйством Вы присмотрите, да и Толянька уже большой, поможет, да заодно узнаю, может его учиться туда отослать, Наталья ведь там всё знает – надеясь, что все образуется, с жаром говорила она, ища поддержки отца.
–Собирайся, конечно, уговорю Алешку, не боись, не откажет он мне, – с уверенностью ответил Корнев.
Он – то знал, как нужно нажать на зятя, чтобы он согласился. Алексей всеми правдами и неправдами убеждал Марфу не ехать с ним в Москву, но она впервые в жизни настояла на своем.
Матушка Игуменья дошла пешком до Москвы за два месяца. Пришла в дом к Эльзе Карловне, полуживая, еле стоящая на ногах, в рваных ботиночках и легкой одежонке. У Эльзы Карловны, защемило сердце, увидев свою родственницу, она всплеснула руками, обняла Матушку и заплакала:
–Лизонька (так звали Матушку в детстве), душенька, как же можно так истязать себя.
Услышав, что та прошла весь путь пешком из-за отсутствия средств, она принялась хлопотать возле нее. Одновременно стащила с нее одежду, поставила греться воду, чтобы помыть ее, вытащила все запасы еды, чтобы накормить, не переставая причитать:
–Душенька, милая, ну как же так, не беречь себя, за что же ты так страдаешь.-
Матушка полностью отдалась заботам Эльзы Карловны, не в силах ни перечить, не сопротивляться. Ей необходимо было отдохнуть и выспаться, чтобы думать о дальнейшей своей судьбе.
На следующий день обоих ждал сюрприз. Семен, закончивший учебу в Летном Училище, проездом в Ленинградскую Военную Академию прилетел на один день повидаться с Эльзой Карловной.
Приехал не один, а со своей молоденькой женой. Они только на днях расписались. Перед ними предстала покрасневшая от смущения, юная девушка, звали которую Надеждой. Онаокончила педагогический институт.
Радости не было предела. Прибежала вечером Наталья и они, как прежде не могли нарадоваться друг другу и наговориться.
Семен рассказал о своих успехах, благодарил Эльзу Карловну за его чистейший немецкий, который стал основанием для его дальнейшего продвижения по службе и направления в Военную Академию. Наталья к тому времени собиралась замуж, за одного из своих коллег, очень умного и хорошего человека.
Насладившись общением с тетушками, узнав новости о своих родителях и братьях, Семен со своей женой отбыл в Ленинград.
После отъезда Семена Матушка обошла все действующие Храмы, которые еще оставались открытыми. Эльза Карловна умоляла ее не торопиться, пожить с ней, прежде чем вернуться к монашеской жизни в «такие-то годы».
Одни события шли за другими, словно кто-то вертел колесо жизни, будто рулетку, не зная, где остановиться. Приехали Алексей и Марфа. Дома никого не было.
Эльза Карловна готовилась к свадьбе Натальи, обегала знакомых портних. Матушка ушла в Храм, а Наталья на работу. Марфа узнала, в какой больнице работает Наталья и поспешила к ней.
Алексею надо было выбираться из положения, которое он сам себе создал. Поэтому он прямиком, выполняя задание местной власти, направился в ближайший отдел НКВД, где написал заявление о пропаже церковного имущества, в котором местные власти подозревают Матушку Игуменью, которая поих сведениям, должна прибыть в Москву.
Раздосадованный тем, что вынужден был написать этот донос, но уверенный, что ее не скоро найдут, он вернулся в дом и, раскланявшись с Эльзой Карловной, сел пить чай с ее плюшками, которыми та любезно угощала его, рассказывая между делом про своего любимого Семочку.
Марфа, увидев Наталью, сразу узнала ее. Наталья выглядела великолепно. Копна русых волос была красиво уложена в
прическу, высокая, статная в белоснежном халате, с синими, как море, глазами, подбежала к ней.
Они обнялись. Наташа провела ее в свой кабинет, где они наперебой рассказали друг другу о своей жизни. Марфа раскаивалась, просила прощения за Алексея. Наталье было чуть за тридцать, она объяснила, что время все расставило по местам, она ни о чем не жалеет, детская влюбленность давно прошла. Ей хорошо здесь, только жаль родителей, которых она давно звала к себе, но те не решались уехать.
Она с радостью сообщила Марфе, что встретила, наконец, своего суженного, за которого выходит замуж и еще, дай Бог, успеет родить ребенка. Она собиралась навестить родителей, познакомить их с мужем, но плотный график работы не давал осуществить ее желание.
Марфа рассказала о последних событиях в селе, в чем напрасно обвиняют Матушку, и просила помочь ее найти, чтобы предупредить обо всем.
–Так она дома у Эльзы Карловны, вечером придет со службы.Я знаю, как ей помочь. Мой муж родом из Сибири, его семья живет в глухом таежном поселке, мы отправим ее туда.
Обрадованная таким известием, Марфа поспешила на квартиру Эльзы Карловны, чтобы там дождаться прихода Натальи и Матушки. Присоединившись к чаепитию, она не стала рассказывать о разговоре с Наташей, и его благополучным результатом.
Наконец, вернулась домой и Матушка. Она сдала за это время, осунулась, похудела, здоровье тоже доставляло проблемы. У нее болели ноги, отекали до того, что кожа лопалась и открывались кровоточащие раны, отчего она очень страдала.
Вернулась с работы Наташа и тут же уединилась с Матушкой для разговора. Алексей переживал за исход событий. Наташа вышла расстроенная и позвала к себе в комнату Марфу.
Матушка не хотела бежать, она божий человек, все уже поняла и предвидя свой конец, просто ждала своей участи.
Однако не стала расстраивать молодых женщин, заранее ведать им о своей судьбе. Как ни уговаривали ее Марфа с Натальей, она не соглашалась уезжать, лишь пообещала подумать, зная однако, что уже ничего не изменить.
Легли спать, на следующий день Марфа с Алексеем уезжали.
Ночью их разбудили звонки и громкие стуки в дверь. Эльза Карловна, накинув халат, бормоча под нос «что там случилось», пошла открывать дверь.
Распахнув настежь дверь, оттолкнув Эльзу и с Карловну в сторону, в квартиру вбежали работники НКВД. Всех подняли с постели и попросили предъявить документы. Паспорта в деревне тогда еще не выдавались, да и какие документы могли быть у монахини. Особисты не церемонились и обнаружив Матушку, приказали ей собираться, а заодно забрали и Эльзу Карловну.
Наталья пыталась заступиться, но ее никто не слушал, несмотря на ночь, арестованных тут же увели. Марфа в ужасе разрыдалась. Наталья не могла взять в толк, как и с чего вдруг пришли особисты. Как они могли узнать? Кто мог донести, где находится Матушка. Мысли, мелькавшие одна за другой, вдруг остановились.
Как бы сомневаясь, она посмотрела на Алексея, стоявшего у окна, который пытаясь закурить, одну за другой ломал спички. Он тоже не ожидал такого быстрого поворота событий. Взгляды их встретились, он растерялся и быстро отвел глаза и наконец, зажег спичку. Наталья все же неуверенно спросила:
–А может это ты, это ты сообщил им? – обратилась она к Алексею.
И переведя дыхание, не дождавшись от негоопровержения в этом чудовищном преступлении, утверждаясь в том, что знает, что говорит правду, закричала:
–Ну конечно же, ты, ну кто еще мог знать, что она здесь? Ты сообщил им, мерзкий, подлый, негодяй. Какой ужас! Это он, он!
Никто другой не знал, что она здесь, – задыхаясь от волнения, кричала Наталья.
Муж Наташи, успокаивая, взял ее за плечи, а затем, обращаясь к Алексею с негодованием спросил:
–Что Вы молчите? Объяснитесь, что Вам сделали эти несчастные женщины? Почему им не позволено жить рядом с Вами? Потому что одна одета в рясу, а другая – не той национальности? Потому, что так решила Ваша партия? Вы должны жить, а они? А Вы, сами, Вы – кто?
–Он подлец, подлец, подлец, – плача, твердила Наталья.
Растерявшись, Алексей настолько опешил, что не нашел слов для оправдания. Он поспешил уйти из квартиры, лишь кивнув в сторону Марфы:
–Собирайся!
Его остывшая любовь к Наталье исчезла, растворилась, вместе с ее словами. Он понял, что той Натальи, которую он любил, больше нет.
Дурак, какой дурак, – ругал он себя, – все давно быльем поросло, да так даже лучше, что все закончилось.
Марфа, догадавшись обо всем, затихла и уставилась в одну точку, ей стало нехорошо. Очнувшись, она посмотрела на Наташу и спросила:
–Что мне делать Наташа? Как мне жить дальше, как я смогу жить с ним после всего, нет, не могу так жить, хочу умереть.
–Что ты говоришь, подумай о сыне, как ему будет, выбрось эти мысли из головы, а жить можно здесь, оставайся, я устрою тебя работать в больницу. Мы должны вытащить Матушку и Эльзу Карловну. Оставайся. – Просила Наташа.
–А как же родители, он их сгноит, не могу, да и Анатолию надо учиться, может в Красноярск поедет к братьям. Прости, не могу остаться.
Так и расстались. Марфа вышла на улицу, где ее ждал Алексей, впервые волнуясь за свою жену, кабы та чего не натворила. Он не хотел оправдываться, понял, что это не поможет. Все дорогу до дома ехали молча.
Наталья утром, отложив все дела в клинике, побежала в НКВД, узнать о задержанных. Начальником отдела оказался ее знакомый, бывший пациент, которого она когда-то вылечила.
Он рассказал, что у монахини случился ночью инсульт и она лежит в следственном изоляторе. Он может поместить туда временно Эльзу Карловну, чтобы ее не таскали на допросы и тем самым облегчить ее участь.
–Монахине никто не поможет, сверху, указ есть, —прошептал он, – да она по любому отсюда не выйдет, не доживет до суда, вот-вот помрет, доктор сказал, когда ее осмотрел. А вот Вашей немке, еще можно помочь, я слышал она в Ревкоме работала, а я на неделю попробую это дело приостановить, так что поторопитесь Наталья Кузьминична, только ради Вас.
Наташа была в ужасе, бедная Эльза Карловна, а Матушку она даже увидеть не сможет.Раздавленная, в полном смятении, она приехала в свою клинику, судорожно думая к кому можно обратиться, чтобы вырвать Эльзу Карловну из этого страшного места. «Друг познается в беде» говорит известная русская пословица. Но зачастую в жизни помогает совершенно посторонний человек. Так случилось и у Натальи. Её муж через своих знакомых, нашел человека, кто знал Эльзу Карловну с революции по совместной работе, а сейчас занимая высокий пост в ЦК ВКП(б), не побоялся поручиться за нее. Он входил в число приближенных Василия Сталина, который и посодействовал ее освобождению.
Наташа с мужем забрали Эльзу Карловну и одновременно получили известие о смерти Матушки Игуменьи, место захоронения которой не сообщили. Запрещено.
Увидев Эльзу Карловну, которая за несколько дней превратилась в древнюю старуху, Наташа отвезла ее к себе в больницу. Она каждый день, освободившись от работы, просиживала у постели Эльзы Карловны, выхаживала ее, стараясь вернуть к прежней жизни. Она не спрашивала, что пережила она там, в казематах Советской власти, чтобы не будоражить ее психику.
Она понимала, как трудно той восстановиться от пережитого и только время сможет приглушить боль от такого удара. Вскоре Эльза Карловна попросилась домой, тем более что Наталья и ее муж Виктор ждали ребенка. Она опять готовилась стать прежней и заботливой нянькой.
Глава 11. Воля – неволя, такая наша доля.
По прибытию домой Алексея с Марфой ждало еще большее несчастье. Егор Спирин, не простивший Корневу расправы над братьями, только и ждал момента отомстить. Он также ненавидел и Ворониных, с тех пор, когда те стали родственниками. Затаившись, он все время искал причину, расправиться с ними.