Мы больше не ездили в римскую баню по субботам и не шатались ночами по дому. Ветер здесь не завывал в трубах, а лифт всегда работал и не скрежетал, потому что в нем все время сидел древний старик с длинной белой бородой, в смешном колпаке и с золотыми пуговицами. Хотя все говорили, что он обыкновенный лифтер, но мы с Ромкой точно знали – это самый настоящий гном. В Париже уже ездили автомобили, и мы с Ромкой несколько раз катались на них. Ух и здорово! Гораздо быстрее, чем в экипаже. По воскресеньям мы всей семьей гуляли в Булонском лесу, ездили на пикник за город.
Были, конечно, во всех этих переменах и отрицательные стороны. За нами с Ромкой теперь присматривала Этуаль. Она крепко взялась за наше запущенное образование и воспитание. Каждое утро после завтрака у нас были занятия. После обеда мы отправлялись бродить по городу. Этуаль таскала нас за собой повсюду и рассказывала порой такие невероятные вещи о разных местах, что просто дух захватывало. Она умела рассказывать. Время от времени рассказы эти о разных исторических событиях и личностях вдруг прерывались, если на горизонте появлялся какой-нибудь субъект, так или иначе связанный с политикой либо еще с чем-нибудь нежелательным. Тут в дело пускался уже известный нам зонтик. Отдыхали мы, сидя в кафе под открытым небом, что, впрочем, делали почти на каждом углу, потому что, на наше счастье, Этуаль тоже оказалась большой любительницей мороженого.
И люди здесь жили совсем не так, как у нас в городе. Рождество они праздновали 25 декабря, в Бога они верили по-другому, и церкви у них назывались соборы. В один такой Собор Парижской Богоматери мы ходили иногда с Этуаль, она нам рассказывала жуткую историю про горбуна, который жил здесь много лет назад и звонил в колокола.
Ели французы совсем другую еду. В ресторанах не было ни воблы, маринованной под соусом, ни киевских котлет. А еще в Париже часто устраивались воздушные соревнования. Мы с Ромкой первый раз увидели настоящие самолеты, для нас это просто было чудо света какое-то. Ромка, тот сразу заразился самолетной болезнью, жил и грезил о полетах. Летчиком решил стать. А мама была против. Но мы с Ромкой часто сбегали поглядеть на самолеты.
Время шло, мы с Ромкой росли, в большей степени это относится ко мне, что касается Ромки, то он всю жизнь был невысокого роста, видимо, потому что терпеть не мог морковку.
И вот однажды родители, посовещавшись с Этуаль, серьезно решили продолжить наше образование. Нам с Ромкой это не понравилось, но папа сказал, что в наш век машин образование нужно человеку как воздух.
Итак, нас вытащили из лона семьи и выбросили в море наук. Меня вырядили в темно-синее платье до пят с белым кружевным воротничком, ботинки на высоких каблуках и шляпу с синей ленточкой. А на Ромку напялили гимназический мундирчик. Упаковали нас, как кукол в магазине, сфотографировали и отправили: Ромку в Латинский квартал, а меня в пансион благородных девиц.
Катька к этому времени вышла замуж и из Катьки превратилась в мадам Катрин Бетис. Но после свадьбы вдруг оказалось, что муж сущий дурак, поэтому она вскоре сбежала в Лондон с английским журналистом Квиком и стала миссис Квик.
Ромка три раза сбегал, после третьего побега его отправили учиться в Англию в Оксфорд. К тому времени папа это уже мог себе позволить, к тому же с помощью Этуаль и Квика это запросто устроилось. А потом мы собрали вещи и переехали в Англию, вернее, переплыли через Ла-Манш вместе с Этуаль.
И тут вдруг началась война, а, впрочем, это уже лишнее, ведь детство давно закончилось. Оно осталось далеко на родине в маленьком городе, где стоит наш старый дом, и Литературный квартал, и сквер. Только нет больше магазина игрушек, экипажей, лошадей. На хлебопекарне теперь вместо булочек и пирожков делают оружие, а в бывшей римской бане заседают партии (вот где было бы раздолье для Этуаль с ее зонтиком), они кричат и машут руками, а потом идут на улицу и машут красными флагами, а в свободное от маханья время строчат докладные начальству… Эх, жалко, Этуаль там не было…
2001