10
Как вы думаете, что самое лучшее в утре? Знать, что кто-то ждёт, когда вы проснётесь.
Я поняла это за несколько секунд до того, как открыла глаза. Рома лежал рядом, улыбался и жмурился как кот. Я тоже улыбнулась ему, с трудом вспоминая вчерашний день, разговоры с Сашей и Ромины синяки.
– Ты такая красивая, – вдруг тихо сказал Рома, и я, кажется, мгновенно покраснела. Он рассмеялся, глядя на мою смущённую физиономию. – Я люблю смотреть на тебя, когда ты без маски.
– Так вот почему ты не следишь за дорогой, – ворчливо произношу я, садясь на кровати. Парень тянет меня за рукав.
– Полежим ещё немножко? Ты рано проснулась.
Я посмотрела на часы. Семь утра.
– Николь! Вот ведь!..
Рома снова смеялся. Я легла обратно, лицом к нему, положив руки под щёку. Парень легко обнял меня за талию, притянув ещё ближе.
– Мы не виделись почти два дня, – очень серьёзно произнёс он. – Рассказывай.
Я моргнула пару раз, пытаясь собраться с мыслями и сообразить, о чём он меня спрашивает. А потом рассказала об Артёме, наших разговорах и о том, как я встретила Генриха во дворе его дома. О ночёвке Николь и о её словах, о том, что поняла, что и мне не хватало нашей дружбы, о встрече с Пашей и его отцом, о самом Паше и об их неприязни ко мне, о том, как не могла найти себе места вечером и слонялась по квартире, о разговоре с Сашей… Когда я пересказала слова брата, Рома опустил глаза.
– Наверное, Саша прав, – тихо сказал он. – Я поступил ужасно… Ты и вправду заслуживаешь лучшего.
Я поднимаю его за подбородок, вынуждая посмотреть мне в глаза.
– Если лучшее – не ты, то мне оно не нужно.
Парень как-то прерывисто выдыхает и притягивает меня к себе, обнимая. Я бормочу куда-то в ключицу.
– Саша просто ревнует. На самом деле ему всё равно.
Рома задумчиво гладит меня по голове.
– Если он ревнует, ему не всё равно.
– Он мой брат.
– Да. Конечно.
Мы лежим обнявшись, и я сцепляю руки в замок у него за спиной. Кажется, я проваливаюсь в сон, потому что через некоторое время звонит будильник. Вставать не хочется, но Рома как-то сразу подбирается, мягко выбирается из моих рук и, улыбаясь чему-то, начинает одеваться. Я быстро осматриваю его синяки, провожу по ним пальцами. Парень вдруг сгибается пополам.
– Ай! Щекотно!
– Ты что, щекотки боишься?! – удивлённо спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, перехожу в наступление. Мы падаем обратно на кровать. Рома хохочет и отбивается, но я не отстаю. Увлёкшись, я не замечаю, что дверь в комнату открыта, и на пороге стоит Саша. Когда я оборачиваюсь, у него на лице абсолютно нечитаемое выражение. И мне становится не по себе.
– Доброе утро, – звучит как обвинение. Брат разворачивается, аккуратно прикрывает за собой дверь и уходит. А я понимаю, что вот-вот упущу момент, когда всё ещё можно исправить, объяснить, вернуть. Я вскакиваю и бегу за ним, буквально плечом открывая дверь в его комнату, врываясь, не давая опомниться.
– Сашка!
На моём лице недоумение, страх, обида. Я держу себя, чтобы маска не скользнула обратно, и потому ощущаю неловкость. Как будто борюсь сама с собой. Но сейчас нам обоим нужна искренность.
Брат смотрит на меня удивлённо, но нечитаемое выражение никуда не исчезает. Я упрямо не называю его болью, ревностью, тоской. Я не хочу строить догадки, я хочу понять.
– Саша…
Он сидит на своей, как всегда, идеально застеленной кровати. Я опускаюсь на колени перед ним.
– Что ты… Садись, – неуверенно говорит он, отворачиваясь, но я не двигаюсь.
– Поговори со мной, – прошу его.
– О чём?
– О чём угодно! Только не молчи, прошу тебя!
Саша смотрит мне в глаза, тяжело вздыхает.
– Вы с Романом… Вы… – ему трудно говорить. Он останавливается, снова смотрит на меня. – Ладно, не важно. Забудь. Собирайтесь, а то опоздаете.
Я должна переспросить. Я должна выяснить всё раз и навсегда. Но я не останавливаю брата, когда он поднимается на ноги и идёт к дверям. Я не двигаюсь с места, обнимая колени. Я просто тихо надеваю маску и пытаюсь ни о чём не думать. Момент упущен, кажется, навсегда.
В коридор я выхожу уже совсем весёлая. Улыбаюсь маме, обнимаю её, помогаю приготовить завтрак, весело парирую обвинения в том, что я веду себя странно, "похищая" Романа Антоновича и запирая дверь на ключ… На этом месте сердце пропускает удар. Если я закрыла дверь на ключ, почему утром она оказалась открытой?.. Но додумать свою мысль до конца мне не даёт Рома, который подгоняет меня изо всех сил. Мы вылетаем из дома, бежим к машине на перегонки, и я проигрываю, останавливаясь на полпути.
– Я сумку забыла!.. – Рома хохочет, а я обиженно поджимаю губы, но тоже не выдерживаю и смеюсь. Возвращаюсь к подъезду и сталкиваюсь с Сашей. У него в руках моя сумка.
– Спасибо большое! – я обнимаю брата и осторожно заглядываю ему в глаза. Он улыбается, треплет меня по голове.
– Пожалуйста, Маша-растеряша.
Мы смеёмся, прощаемся, как ни в чём не бывало. Я сажусь рядом с Ромой и закрываю глаза. Как мне не хочется думать об этом…
– Эй, как ты?
Рома снова пристально смотрит на меня. Я улыбаюсь.
– Ты больше не исчезнешь?
Парень слегка хмурится.
– Не знаю, Алён. Но я постараюсь.
– Спасибо. Спасибо.
– Ты… Не будешь меня ни о чём спрашивать?
Я медленно качаю головой. Он сам сказал, что не может довериться мне. Сам просил не требовать слишком многого. Я не буду. Мне достаточно его любви.
– Мне кажется, я тоже тебя люблю, – с тихим смешком произношу я, искоса посматривая на Рому. Он жмёт на тормоз, и мы останавливаемся посреди двора. Со стороны, наверное, выглядит странно. Но я не думаю о том, как это выглядит со стороны, потому что парень смотрит на меня во все глаза, а я на него, и мы не можем думать ни о чём, кроме наших слов, наших общих слов. А потом мы внезапно оказываемся так близко, что он целует меня, а я отвечаю. Это так правильно, так красиво, как, мне кажется, не бывает в жизни. Или бывает, но очень редко.
Когда мы отрываемся друг от друга, Рома проводит рукой по моим волосам, медленно, как будто впервые их видит. И говорит тихо-тихо, шёпотом: "какое счастье, что я тебя встретил".
К школе мы подъезжаем без десяти девять, парковка забита, и я прощаюсь с Ромой в машине. Он снова целует меня, на этот раз быстро. Смотрит беспокойно и просит быть осторожной. Я смеюсь и киваю, выхожу из машины и иду к школе. Рома сигналит мне, и я оборачиваюсь, чтобы помахать ему рукой… Но встречаюсь взглядом с Генрихом.
Я впервые вижу его так отчётливо и так близко. Он пугающе-притягателен в своей кожаной куртке, высоких армейских ботинках, с большими цветными татуировками на тыльной стороне кистей. Он не похож ни на кого, кроме, пожалуй, Аринки: вокруг неё тоже витала какая-то зловещая аура, когда она приходила в школу с пневматическим пистолетом и новыми татуировками. Неудивительно. Парень хищно усмехнулся, вскакивая на ноги, и направился прямо ко мне. В его тёмных глазах затаилось что-то недоброе, звериное, и я поскорее отвернулась. И тут же столкнулась с Николь.
– Кто это? – вместо приветствия прошептала девушка, кивая за мою спину. Я почти физически ощущала волчий взгляд Генриха.
– Это он, – выдавливаю я.
– Привет, девчонки, – его голос тоже волчий. Низкий и хриплый, притягательный и отталкивающий одновременно. Николь берет меня под руку и неприязненно осматривает Генриха с ног до головы.
– До свиданья.
– Дерзко. Мне нравится, – с лица Генриха не сходит улыбка. – Огоньку не найдётся?
– Чего?! – у Николь получается очень возмущённо.
– Зажигалки, – парень вертит в пальцах сигарету. – Или спичек. Пожалуйста.
– Мы не курим, – девушка задирает голову.
– Так… Я, это… Тоже, – Генрих отбрасывает сигарету и снова улыбается. – Я вообще за здоровый образ жизни. А вы?
– Эй!
К нам подходит Паша. Кажется, мы с Николь безумно рады его видеть.
– В чём дело?
У него очень воинственный вид. Генрих перестаёт улыбаться.
– Да так, ни в чём. Просто болтаем с хорошими девчонками, правда, красавицы?
– Иди-ка отсюда, красавец, – Паша кивает в сторону школьных ворот. – Пока я тебя ещё больше не разукрасил.
– Ну зачем же так? Хотели же тихо-мирно поговорить…
– Иди-иди. Живо.
– Ну ладно, – Генрих снова улыбается, теперь совсем зловеще. – До скорых встреч, девочки!
Мы молча провожаем его взглядом. Потом выдыхаем почти одновременно.
– Спасибо тебе большое, – искренне благодарю я Пашу. Николь, не в силах ничего сказать, обнимает его. Парень светится от гордости, и, кажется, даже забывает о неприязни ко мне.
– Не за что. Я рад, что успел вовремя.
Где-то в глубине школы раздаётся звонок. Паша подталкивает нас к крыльцу.
– Бегите скорее. Увидимся вечером!
День пролетает незаметно. Арина с Артёмом ходят загадочные, но на наши вопросы отшучиваются, смеются, говорят, что всё в порядке. Артём всё время переводит разговор на наши старые вечеринки, заставляет вспоминать и улыбаться, но каждый раз, когда он вспоминает о Саше, я стискиваю пальцы. Что со мной происходит? Почему он так внимательно смотрит на меня, как будто может прочесть эмоции под маской? Сколько я ещё смогу претворяться? Когда, наконец, всё это закончится?
Из школы мы выходим одновременно. Артём и Арина снова уходят вместе, а Николь встречает Паша. Они тихо переговариваются, и парень, помявшись, подходит ко мне.
– Если у тебя есть время, мы могли бы погулять…
Я мысленно ему аплодирую. Его самообладание достойно похвалы. Я вежливо отказываюсь, ссылаясь на неотложные дела с Ромой. Николь подмигивает мне, желая "всего хорошего", а Паша пожимает мне руку на прощанье. В его глазах уже нет неприязни, только какая-то настороженность. Кажется, и для него общение с Николь не проходит даром.
Когда они уходят, я остаюсь одна. Солнце уже почти совсем не греет, и я зябко кутаюсь в тонкое пальто. Беспокойно оглядываю парковку, опасаясь встретить Генриха, но этого верзилы нигде не видно. В дальнем углу я замечаю Сашину машину и двух людей рядом с ней. Удивившись, я направилась в их сторону, потому что издалека никак не могла разглядеть, кто это. Уже спустя пару шагов до меня стали доноситься обрывки слов, затем целых фраз. С изумлением я узнала голоса. Это были Саша и Рома. Они ссорились.
Я замедлила шаг и спряталась за машиной. Изо всех сил стараясь понять, о чём они говорят, я прислушивалась.
Рома почти кричал:
– Если ты не отстанешь от нас, я всё ей расскажу!
А Саша, наоборот, шипел, как кот:
– Не смей! Даже не думай ей говорить!
Ещё секунда – и они бы, наверное, вцепились бы друг в друга. Я выскочила из-за машины и встала между ними.
– Хватит!
Они замерли, тяжело дыша и удивлённо глядя на меня. Рома опомнился первым. Он притянул меня к себе за талию, закрыл собой.
– Мы уходим, – отчеканил он, холодно глядя на брата.
– Сколько… Сколько ты успела услышать? – Саша морщился, как от сильной боли, и избегал смотреть мне в глаза.
– Я… – пришлось вывернуться из роминых рук. – Я почти ничего не слышала.
Брат, наконец, посмотрел на меня. Я почти не узнала его: губы сжаты в тонкую линию, в глазах стоят слёзы, но он упрямо хмурится. Не в силах видеть брата таким, я хотела подбежать к нему, но Рома поймал меня за руку, а когда я попыталась вырваться, сильно сжал.
– Отпусти меня!
– Алёна, мы уходим. Сейчас же. – Рома смотрел на меня так зло и так холодно, что я испугалась.
– Нет! Я хочу знать! Пусти… Саша! Прошу тебя!
– Отпусти её, – Саша весь поник. – Я ничего не сделаю.
– Только попробуй тронуть ее, и я!..
– Я понял! – резко выкрикнул брат. – Я сам… Сам всё ей расскажу.
Рома медленно разжал пальцы, и я вырвалась и подбежала к брату. Но он отшатнулся, как от огня. Я протянула руку, чтобы дотронуться до него, но он ушёл от прикосновения.
– Сашка, – я растерянно смотрела на него.
– Погоди, Лёнка. Я… Я должен сказать тебе кое-что, – он отвернулся и снова поморщился. – Даже если ты будешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь, я должен это сказать.
– Прекрати! – я качаю головой. – Ты единственный человек, которого я никогда не смогу ненавидеть.
Саша снова смотрит на меня, криво усмехается.
– Боюсь, это скоро изменится…
– Говори уже, – прикрикивает на него Рома, и я съеживаюсь от стальных ноток в его голосе. Он стоит так, как будто едва удерживается, чтобы не напасть на Сашу. – А то это сделаю я.
– Хорошо-хорошо, – брат вздыхает, собираясь с мыслями. – Помнишь, ты спросила у меня про фотографии? Почему у нас нет моих детских фотографий.
– Да, конечно!
– Я не ответил тогда, испугался… А разгадка проста, как всегда. Их и не может быть. Потому что до пяти лет я жил в детском доме.
– Что?..
– Я не твой брат, Алёна. Не родной. Наши… Твои родители взяли меня за год до твоего рождения, потому что думали, что не могут иметь детей. Я… Я всегда знал, что они не мои родители, а ты не моя сестра, но… Они любили меня, как сына, а ты… Когда ты родилась, я дал себе слово, что никогда в жизни не позволю тебя обидеть. Никому. А потом… Мы росли вместе, взрослели, и родители никогда не вспоминали о том, что я приёмный… Я и сам почти забыл про это, пока…
– Пока не влюбился в тебя.
Что это? Это голос Ромы?
– Да… – Саша опускает голову. – Да. И теперь мне кажется, что я люблю тебя с самого начала…
Я не смотрю на них, хотя чувствую их взгляды, скрестившиеся на мне в безмолвном противостоянии. Они молчали и ждали, когда я приду в себя, а мой мир тем временем рушился у меня на глазах. Сказать, что это повергло меня в шок – ничего не сказать. Да это и не совсем так. Какая-то часть моего сознания – наверное, сердце, – отказывалась верить во всё только что услышанное. Она повторяла, как мантру "это ошибка, это не может быть правдой, этот какой-то глупый розыгрыш, сейчас мы все рассмеемся и пойдём домой…" Но никто не смеялся. И я с ужасом поняла, что должна что-то сказать. Что-то утешительное, что-то доброе, чтобы ни в коем случае не ранить его… Брата? Ставшего в один миг чужим и незнакомым. Да, я знаю, мы росли вместе. Но я никогда не могла подумать, что он относится ко мне совсем не как к сестре. Наверное, мне нужно время. Просто время подумать.
Когда я смотрю на Сашу, он читает в моём лице что-то, от чего сейчас же кривится.
– Я так и думал, – произносит он, отворачиваясь. – Прости меня. Я просто не мог больше молчать. Забудь меня. И прости.
– Постой!.. – Саша останавливается. – Почему… Почему ты так долго молчал? Почему так долго скрывал свои чувства?
– Я не скрывал их. Я их убивал. И не смог. Я ищу тебя в каждой, Лёнка, в каждой девушке, которую встречаю, и не могу найти. Наверное, я всю жизнь буду искать тебя… Такую, как ты.
Он смотрит на меня пронзительно-грустно, и я понимаю, что "нечитаемое выражение" на самом деле отражало всё. И боль, и ревность, и нежность одновременно. Он действительно любил меня, любил всегда, а я ни разу в жизни этого не заметила. И что значит моя безответная влюблённость в Артёма по сравнению с тем, что испытывал Саша?..
Брат сел в машину и уехал. Я не могла двинуться с места. Запястье, за которое меня держал Рома, начинало сильно болеть, и я потёрла его другой рукой.
– Поехали отсюда, – Рома обнял меня, но я зябко поёжилась в его объятиях. Из головы не шёл его злой взгляд и эта стальная хватка. Чем он лучше Генриха?
– Я хочу побыть одна, – с усилием выдавливаю слова. – Мне нужно подумать.
– О чём?! – Рома резко срывается на крик. – О чём тебе думать?! Разве это не ты сегодня утром сказала, что любишь меня? Разве это не ты чувствуешь себя настоящей только со мной, разве?!..
– Мне кажется, – тихо произношу я.
– Что?!
– Мне кажется, что я тебя люблю, – только сейчас я поднимаю на него глаза. – Мне кажется, что я люблю Рому, загадочного, нежного и внимательного Рому, а не того человека, которого вижу сейчас перед собой. Тот Рома, которого я люблю, никогда не повысил бы голос на девушку, никогда не стал бы удерживать её силой или приказывать. А тебя я не знаю.
– Алён, послушай, прости меня, я, правда, погорячился. Наверное, меня вчера здорово стукнули… Пожалуйста, пойдём со мной!
Я качаю головой.
– Мне нужно время, чтобы обо всём подумать.
– Умоляю тебя, – Рома берёт меня за руки, прижимается к ним губами. – Только не уходи. Не разрушай!..
Я высвобождаю свои руки, поправляю сумку на плече и поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Я люблю тебя! – кричит мне Рома, хотя я всё ещё стою на том же самом месте. Но мы оба чувствуем, что между нами пропасть. И знаем, что ему не докричаться.
Я медленно иду по парковке к выходу со школьного двора, а Рома сидит на земле, обхватив голову руками и, кажется, плачет.
11
Я шла по улице, не замечая ничего перед собой. Мысли разбегались в разные стороны, как перепуганные зверьки, а чувства, которые так внезапно обострились, беспощадно гнали меня всё вперёд и вперёд, сама не знаю куда.
Навстречу мне попадались какие-то люди, кто-то толкался, шумел, просил быть поаккуратнее. Я не слышала их.
Когда я стояла напротив разбитого окна… Подумать только, это было меньше недели назад!.. Тогда я тоже ни о чём не думала. Мне было страшно, но внутри ворочалось что-то, что было сильнее страха. Какая-то тёмная уверенность в том, что я должна сделать этот шаг во что бы то ни стало. И сейчас, когда мысли разбежались, я снова почувствовала её.
До вечера я бродила по городу. Надеялась, что встречу Сашу и смогу рассказать ему, как много для меня значит его любовь, что я не могу мечтать о лучшем брате, и что он обязательно найдёт другую "меня"… Но я не встретила его. Мир для нас оказался недостаточно тесен.
Рому я тоже не встретила. А если бы встретила, прошла бы мимо, не обернувшись. В душе при одной мысли о нем вскипал какой-то глубинный протест: только не допустить, чтобы мной помыкали! Только не дать вертеть собой! Только не попасть в клетку!.. И острые, но хрупкие чувства трескались и рвались с тихим звоном у меня в груди. И было так больно, что даже не получалось заплакать.
Я бродила, кажется, где-то в центре. Огни реклам, шумные толпы красивых, нарядных людей, магазины, рестораны… Если хотите почувствовать настоящее одиночество, отправляйтесь в центр города, на самую оживлённую площадь, в саму гущу толпы. И остановитесь. Посмотрите, как люди обтекают вас с двух сторон. Вглядитесь в их лица: все они отворачиваются. Они не хотят причинить вам боль, они просто не хотят смотреть на вас, потому что вы для них никто. Ещё один камень, случайно упавший на муравьиную тропку. Они обогнут вас и поспешат дальше, а вы навсегда запомните это ощущение абсолютного одиночества. Это так красиво, но так больно…
Я не встретила даже Генриха. Хорошо, что я его не встретила.
Плохо, что я встретила того, кого встречать было нельзя.
Мы столкнулись лицом к лицу с Артёмом.
Он был с каким-то парнем, худым и высоким, с приторной, смазливой внешностью. Он был красив, как и Артём, но как-то бездушно, отталкивающе красив. Увидев меня, они остановились. Артём мгновенно подошёл ко мне, заглянул в глаза и, кажется, испугался. По крайней мере он тут же простился со своим смазливым спутником, посадил меня в машину и повёз куда-то, по дороге расспрашивая. В тепле, на переднем сидении красивой и дорогой машины меня трясло. Было невыносимо холодно, и зубы тихо стучали. Мне было страшно и спокойно одновременно. Я очень долго молчала.
Артём привёз меня к себе. Довёл за руку до двери, потом до дивана, помог снять пальто и туфли, принёс плед, горячий чай с мёдом и шоколадные конфеты. Я перестала дрожать и согрелась, но теперь меня клонило в сон. Артём, так ничего и не добившийся у меня, предложил остаться у него. Его младшие брат и сестра с любопытством смотрели на меня из-за приоткрытой двери в другую комнату.
– Пойдём, ты примешь ванну, а потом ляжешь спать.
Я не сопротивлялась. Он показал мне, где что лежит, и вышел, прикрыв дверь. А я, прислушиваясь к плеску воды, смотрела только на острое лезвие опасной бритвы, которое Артём, наверное, забыл убрать, когда брился.
Наверное, так всё и закончится. Горячая вода, чужая квартира, острое лезвие… Я не очень представляла, что именно надо делать, но взяла бритву в руки и вместе с ней легла в ванную. Закрыла воду, положила голову на бортик, постаралась расслабиться. Перед глазами тут же встало страшное лицо Генриха и злобный взгляд Ромы. Я вскрикнула.
Я по прежнему была в ванной, у Артёма, совершенно одна. И мне всё ещё предстояло во всём разобраться. И решить, что я буду делать дальше?
Лезвие поблескивало на свету, и я снова взяла его в руки. Сразу стало холодно, моё тело покрылось мурашками, а боль в голове и в груди как будто сама намекала: " не надо ничего решать. Есть гораздо более лёгкий путь…"
Наверное, я бы послушалась этого странного голоса в моей голове. Но в это мгновение в ванну вошёл Артём, и, увидев в моих руках лезвие, бросился ко мне. Отобрал его, умудрившись не поранить ни меня, ни себя, вытащил из ледяной воды – наверное, я в ней уснула, – накинул на плечи полотенце и заставил растираться им, пока я не почувствовала себя вновь живой. Так странно: от обычного махрового полотенца и чужой заботы можно вернуться к жизни!..
Когда парень довёл меня до кровати, я присела на край, но почти тут же сползла на пол, на пушистый ковёр. Сил не было, ни физических, ни эмоциональных, или какие там ещё бывают? Слёзы сами потекли по щекам, и я закрыла глаза руками. Артём принёс мне одежду и какой-то большой и тёплый свитер. Увидев, что я плачу, он едва не заплакал сам. Принялся уговаривать меня успокоиться, обещать, что всё будет хорошо, просить держаться и дышать. А мне так хотелось послушаться, прийти в себя, надеть маску. Но я не могла. Почему-то не могла.
– Ну скажи, что случилось! Я очень тебя прошу!
– Знаешь, почему меня не было в пятницу? – внезапно очень чётко произнесла я. Парень посмотрел на меня с недоумением. – Я пыталась совершить самоубийство. Выпрыгнуть из окна, если быть точнее. Но не смогла.
Артём смотрит на меня несколько секунд, широко раскрыв глаза, а потом обнимает, изо всех сил сжимая, жалея, успокаивая… Я снова всхлипываю, теперь уже от жалости к себе. Парень с трудом уговаривает меня успокоиться, помогает одеться, укладывает под одеяло и садится рядом. Осторожно гладит по голове, улыбается чему-то.
– Спи. Утро вечера мудреннее.
– Я, кажется, испортила тебе свидание, – слегка охрипшим голосом произношу я. – Прости…
– Ну что ты! Ничего страшного, – он улыбается, а потом вдруг серьёзно произносит: – Я бы очень хотел сделать мир таким прекрасным, чтобы ты никогда не захотела его покинуть.
Я удивлённо смотрю на него, хочу что-то сказать, но где-то рядом звонит мой телефон. Артём приносит его мне, и я читаю сообщение с неизвестного номера: "Хочешь увидеть брата живым, приезжай". Дальше был написан адрес, который мне ничего не говорил. Мне снова стало очень страшно. Артём, заметив, как я изменилась в лице, заглянул в телефон.
– Саша в беде, – испуганно пролепетала я. Парень мгновенно вскочил.
– Собирайся. Мы сейчас же едем.
– Постой! Это может быть ловушка!
Артём смотрел на меня непонимающе.
– Генрих. Это скорее всего он.
– Да, это он, я узнал адрес. А разве у нас есть выбор? Собирайся.
– Мы не справимся одни, – я лихорадочно соображаю, кому могу позвонить в одиннадцать вечера. Родителям нельзя, Николь нельзя, Арине тоже… Рома.
Я долго смотрю на его имя в списке контактов. Гипнотизирую. Что он сейчас делает? Отзовётся ли?.. Набираю ему смску "Саша в беде, нужна твоя помощь, если можешь, приезжай" и скидываю адрес. Спустя два удара сердца приходит ответ: "Уже еду. Береги себя!".
Крошечная, почти доверху замусоренная подворотня, разбегающиеся из-под ног крысы, заунывный вой собаки вдалеке. Мы буквально летим сквозь всё это, стараясь не смотреть по сторонам. Артём придерживает одной рукой полу плаща: он взял с собой пистолет. "Наконец-то моё ужасное прошлое нам пригодится", – сказал он ещё у себя дома, в ответ на мой испуганный и удивлённый взгляд. Сейчас всё это не имело значения.
Мы с трудом находим нужный подъезд. Из-под грязной, в коричневых разводах двери слышится громкая музыка. Я нажимаю на звонок и не отрываю руку, плюнув на вежливость. Артём начинает колотить в дверь ногой.
Слышатся медленные шаркающие шаги и голос, напевающий какую-то песню. Дверь, наконец, открывается, и на пороге появляется Генрих. Я невольно отшатываюсь, Артём встаёт между мной и парнем.
– Ба! Кто к нам пожаловал! Красавчик Артемий собственной персоной! Давно ты не заходил, да? А не забыл дорогу, как я вижу, не забыл…
– Я ничего не забыл, – сквозь зубы цедит Артём. – Где он?
Генрих притворно удивляется.
– Погоди… Кто? Ты о ком сейчас? А? И… Как там тебя? Алёна, да? Ты что, привела с собой Тёмочку? Спасибо, вот уж не думал, что ты догадаешься. А где же твой прихвостень, Ромка? Он и в детдоме паршивым другом был, и, наверное, сейчас таким же остался…
– Где? – выдыхаю я.
– В детдоме. Со мной и твоим братом. Кстати, если хотите забрать его, пляшите: он приперся ко мне, разбудил и начал нести какую-то пьяную околесицу. Я, конечно, тоже был не стёклышко, но от такого даже протрезвел. А я ненавижу трезветь.
Из квартиры донёсся чей-то стон, и Артём рванулся вперёд, столкнувшись с Генрихом. Тот, не ожидав такого напора, обхватил парня за плечи.
– Воу. Тише-тише приятель. Ты что, так рад меня видеть?
– Пусти!
– Да заходи, ради Бога. Я уж думал, никогда больше здесь не появишься, а ты вон как рвёшься.
– Заткнись.
Артём вырвался и прошёл в комнату. Я зашла следом за ним, прижимая руки к губам. Генрих, посмотрев на меня, замялся.
– Ты извини, что неубранно. Некому возиться. Девушку всё никак не заведу, а самому проще выкинуть, чем поставить на место. Вот так.
– Всё… Н-нормально, – его слова никак не вязались с тем грозным впечатлением, которое он произвёл на меня с самого начала. Они были… Человеческими.
В комнате, на низком диване, заляпанном чем-то белым, в полузабытьи лежал Саша. Я с трудом узнала его: закатившиеся глаза, бессвязный лепет из приоткрытых губ, грязная, порванная рубашка, свежий синяк под глазом. Я, едва удерживаясь, чтобы не разрыдаться, бросилась к нему.
– Саша!.. Сашенька! Господи, как ты?
– Плохо ему, – Генрих шмыгнул носом. Артём шагнул к нему, явно собираясь ударить. Парень отступил чуть-чуть назад. – Эй, спокойней! Это не я его так разукрасил.
– А кто?!
– А я знаю? Как-то не успел поинтересоваться. Я же говорю, ввалился ко мне посреди ночи, разит от него, как… Как от меня. Глаз уже заплывать начал, еле уговорил промыть. Ну вот… Ввалился, кричал, кинул мне деньги, сказал: "делай что хочешь, но Рому убери"…
Я повернула к нему голову, забыв, что нужно дышать.
– Убей, значит, – поясняет парень, стараясь не смотреть мне в глаза. – Тут я уже протрезвел, говорю, что не собираюсь этого делать. А он как заладит: "если тебе ещё больше денег нужно, ты, говорит, скажи, я привезу или чек выпишу". Какой чек? Он на ногах не держался.
– Постой. Скажи ещё раз, что он у тебя попросил?
– Ромкину голову, вот что, – огрызнулся Генрих. – Зачем она ему, сами у него спрашивайте. А я в это лезть не собираюсь. На вот, забери, я ничего не взял.
Парень отдал мне пачки денег. Кажется, Саша снял со своего счёта в банке всё, что было. Я со смешанным чувством испуга и благодарности смотрела на Генриха. От моего взгляда он, похоже, смутился.
– Спа… Спасибо, Генрих, – тихо выдавила я, и, не выдержав, заплакала. Артём погладил меня по плечу.
– Не думал, что ты можешь быть таким благородным, – произнёс он.
– Я же тоже человек, – Генрих пожал плечами.
– Я сомневался.
– Слушай, катись-ка ты отсюда, а? Серьёзно. Забыл, чем наш последний разговор кончился?
– Ну да, – Артём повернулся к Саше и поморщился, как от нестерпимой боли. – Кто ж это его?
Его голос дрогнул. Генрих обратил на это внимание и прищурился.
– Так-так. Наша голубая собачка сменила хозяина? Ты что, снова взялся за старое, да? Ну ты даёшь… А я решил, что ты исправился. Стал пай-мальчиком, так сказать. А ты только притворяешься хорошим, да?
Артём стиснул зубы. Я заворожённо следила за парнями, боясь открыть рот. Что-то происходило сейчас, что-то важное, от чего стоило держаться подальше. Я буквально повисла на Артёме, не давая ему сунуть руку в карман: не хватало ещё застрелить человека, который буквально спас моего брата. И, похоже, не только его…
– Артём, пожалуйста, пойдём, – всхлипывая, умоляю я. – Мы должны отвезти его домой. Пожалуйста!
Артём смотрит на меня долго. В глазах медленно исчезает ненависть, остаётся только боль.
– Пошли, – цедит он. Я помогаю ему перевернуть Сашу на спину. Идти он не может, а мы вдвоём не можем удержать его на ногах. Генрих, глядя на нас, понимает это и, тихо выругавшись, отстраняет Артёма. С видимой лёгкостью берёт его на руки и аккуратно несёт к выходу, помня, что дверные проёмы очень узкие. Я, стараясь не отставать, придерживаю Сашину голову и быстрой скороговоркой шепчу слова благодарности, не понимая, что благодарю Генриха вслух, а не про себя. Парень изредка отнекивается, тихо говорит, что не такой уж он и монстр, и что, в конце концов, они с Сашей почти братья… Ну, были когда-то. Я до сих пор не могу осознать слова Генриха о том, что и он, и Рома и Саша были в одном детском доме. А ещё того, что Саша, мой добрый Саша приехал к нему и просил… Просил…
Я чувствую, что снова разрыдаюсь. Слава Богу, мы уже на улице. Спотыкаясь о какие-то банки, идём к машине, петляя между куч мусора. Генрих старательно смотрит под ноги.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, идёт ли за нами Артём. Он немного отстал, но уже догоняет нас. Я понимаю, что он смотрит куда-то мне за спину, и тоже оборачиваюсь.
Под аркой, у выхода из двора, стоит человек. На его лицо не падает свет, и я не сразу узнаю Рому. А когда узнаю, бросаюсь к нему на встречу, забыв про обиды, опасения и злость.
– Ромка!..
Я всё-таки плачу. Реву ему в плечо. Как тогда, вечность назад, на Арининой вечеринке. Он крепко прижимает меня к себе, так, что я почти не могу дышать, и быстро целует мои волосы, шею, щёки.
– Алёнка, девочка моя… Ну что ты, что ты. Не надо, не плачь, а то я сейчас тоже расплачусь. Что случилось? Что такое?
Я, не в силах вымолвить ни слова, тяну его за рукав к Генриху. Рома подходит ближе. Их взгляды сталкиваются.
– А вот и опоздавший, – Генрих недобро щурится, останавливаясь.
– Снова ты, – Рома быстро смотрит на Сашу, потом делает шаг вперёд. Я бросаюсь между ними.
– Нет! Рома, пожалуйста, послушай!..
– Ты снова взялся за старое? – Рома почти кричит. – Снова воруешь людей и избиваешь их по подворотням? А потом грабишь, чтобы купить себе ещё пару ящиков дешевого пива, да?
– Рома!!!
В наступившей тишине я ещё пару секунд слышу эхо собственного крика. Все трое парней смотрят на меня, и, кажется, даже Саша слабо шевельнулся. Я, переводя дыхание, быстро произношу: