Другая физика

Мёртвые не обманывают

Её разбудил звонок в дверь. Она взглянула на часы: 3.00. «Это кого ж принесло-то? Неужто случилось что? А и всё равно сначала позвонить можно было по телефону…, – Наталья сунула ноги в тапочки, на ходу завязывая пояс на халатике, – хотя, может, и звонили, да я не услышала – не проснулась… Что же всё-таки случилось?» Передвигаясь по коридору, она заглянула в ванную и туалет, нет, всё сухо, всё в порядке…

– Кто?

– Вы меня не знаете… Я – Николай Петрович… Зеленский… Да всё равно не знаете… Я вас очень прошу: поговорите со своей сестрой, чтобы она не лила на меня воду из-под цветов… А то мне мокро как-то… нехорошо…

Она посмотрела в глазок. На лестничной клетке стоял, едва освещённый энергосберегающей лампой, пожилой мужчина в строгом костюме с мокрыми пятнами. Это делало его и жалким и смешным.

– Очень прошу! – повторил мужчина.

Не увидев в ночном посетителе опасности, она приоткрыла дверь, чтобы уточнить, где и когда её сестра Лена льёт на него воду, боялась только, что не удержится и начнёт смеяться. Но когда дверь открылась, на площадке никого не оказалось. Куда ж он делся?… И даже шагов не слышно было… Может, в тапочках был?.. Мягких…

Ничего не понимая, она вернулась в постель и заснула сладко и глубоко, несмотря на потревоженный сон.

Вспомнив ночное происшествие за утренней чашкой чая, она решила позвонить сестре, чтобы выяснить у неё, зачем та постоянно льёт на пожилого человека воду. Лена ответила сразу:

– Вот! На ловца и зверь бежит! – как-то возбуждённо она затарабанила в ухо, – только взяла в руки телефон, чтобы позвонить тебе, а ты мне сама звонишь…

– А что ты хотела, Лен, в такой ранний час?

– Я тебя очень прошу, только не отказывай! Отвези меня на кладбище… Я хочу цветы заменить. Те уже подсохли, наверное,.. Это недолго! Мне воды надо прихватить с собой… А на автобусе тяжело всё это тащить…

– Ты что же, всю жизнь собираешься на это кладбище ездить дело – не дело?

– Почему не дело? Я до сорока дней поезжу обязательно… Я к нему хочу… – шёпотом произнесла Лена, – я не могу без него…

– А ну-ка возьми себя в руки! – незлобно прикрикнула на Лену сестра, – что это ещё выдумала: «к нему хочу!».

Лена похоронила мужа месяц назад и очень переживала эту потерю. Все родственники как могли отвлекали её от горя, да видно плохо получается…

– Буду через двадцать минут у твоего подъезда, – пообещала Наталья, – но если будешь зарёванная, отвезу тебя не на кладбище, а в больницу!

– Нет-нет-нет! Я почти не плакала сегодня… Я не зарёванная… – умоляюще проговорила Лена.

«Бедная ты бедная! Что ж ты так убиваешься-то? Как же тебе помочь? Едва в адеквате держится…» – сокрушалась Наталья, переживая за сестру.

Лена стояла у подъезда, держа в руках большой букет живых цветов. У ног её стояли три пятилитровые бутыли с водой.

– Я же там уже посадила многолетники, их полить надо… – объясняла Лена.

– Да не оправдывайся ты! Всё и так понятно! Когда успела цветы-то посадить? Торопишься… Надо подождать было, когда земля осядет, – посоветовала Наталья, устанавливая в багажнике бутыли с водой.

И пока они ехали на кладбище, Наталья вспомнила про ночного гостя и спросила Лену:

– Слушай, а кто такой Николай Петрович?

– Какой Николай Петрович?

– Кажется, Зеленский…

– Я… не знаю…, – подумав, ответила Лена, – а почему ты меня о нём спрашиваешь?

– Представляешь, он сегодня ночью ко мне в дверь позвонил… весь мокрый какой-то, но не из под дождя, а просто облитый как будто… И он утверждает, что это ты его всё время обливаешь! Просил поговорить с тобой, чтобы ты больше этого не делала с ним.

– Чушь какая-то… Зачем мне кого-то обливать? Тем более незнакомого… И какое это такое «всё время»? Нет, это ошибка какая-то… Он моё имя называл?

Наталья восстановила в памяти весь разговор.

– А знаешь, точно, не называл. Сказал просто: сестра.

– Ну вот, видишь… Это он дверью ошибся!

– Может быть, может быть… – Наталья пожала плечами и припарковала машину.

Она помогала сестре убраться на могиле мужа. Лена вытащила из ёмкости старые подвядшие цветы, отдала их Наталье с просьбой отнести к мусорному ящику, а воду из под них вылила рядом с могилой мужа на маленький холмик, похожий на заросшую кучу мусора.

Вернувшись, Наталья снова обратила внимание на этот холмик.

– Лен, кажется это какая-то старая могила… (Муж Лены был похоронен на старом кладбище рядом с его родителями). – Она стала разбирать этот мусор и наткнулась на упавший крест.

Наталья приподняла крест. На нём была прибита металлическая проржавевшая табличка. Однако буквы были не написаны, а прочеканены, поэтому имя покойного можно было прочесть без труда.

– Николай Петрович Зеленский… – Лена произнесла вслух вычеканенный текст.

Они бегом возвращались к машине… Наталья долго не могла взять себя в руки и настолько, что совсем не могла вести машину. Ей пришлось остановиться на обочине, чтобы дождаться момента, когда руки начнут слушать её волю.

На следующий день она приехала на кладбище с сестрой вновь. Чтобы поправить и обиходить заброшенную могилу Николая Петровича…

Мёртвые не обманывают 2

«Я тебя узнаю… Я тебя обязательно узнаю, где бы ни встретила… Тебя невозможно не узнать… Ты такой… сильный… надёжный… к тебе так хочется прижаться… и кожей слышать, как бьётся твоё сердце… а щека твоя такая сладкая… и приятно колючая… вот, видишь, я тебя хорошо запомнила…»

Телефон в кармане булькнул и завибрировал.

«СМС-ка пришла. Нет, не до этого сейчас. О чём я думала? А!… запомнила… как твой нос упирается мне прямо в ухо… сердце замирает… и кровь перестаёт двигаться в жилах от нежности к тебе… я помню… помню… как ты на меня смотришь… дух захватывает от этого взгляда… глаза… А какие у тебя глаза? Боже мой! Я забыла какого цвета у тебя глаза! Какой ужас! Я забыла! Помню, какой ты, когда я с закрытыми глазами… Но как ты выглядишь? Я… забыла… Надо внимательней всмотреться и запомнить!

Телефон в кармане снова булькнул и завибрировал.

«Оставьте! Я сейчас занята… Так.. Волосы. Густые. Пепельные. Таким острым мысиком разделяют высокий лоб надвое… А нос оказывается с горбинкой… А я не замечала… Губы. Чётко очерчены… Нет-нет! Какие они, когда у меня закрыты глаза, я и так хорошо помню. Смотри! Смотри и запоминай, как они выглядят! А главное – глаза… Глаза… Какие же они…? Я их не могу увидеть… Я знаю, что они синие… Но не помню… Господи… я не помню… если бы ты открыл их… хоть на секунду…»

Телефон в кармане опять булькнул…

Но она уже не замечала этого. По щекам текли слёзы. Слёзы отчаяния. Боли. Растерянности. Безысходности. Не надо им мешать. Пусть вытекут все. До последней капли… Они ещё из прошлого. Или уже… А она сама застряла на последней странице любимого романа. И не хочет закрывать уже прочитанную книгу. Уже прожитую книгу. Раскроет на любой странице… а там опять уже всё прожитое, а теперь остаётся только подглядывать за тем, что было… А всё равно не хочется отрываться от волнующих страниц.

Телефон снова вибрирует… Опять кто-то со своими сочувствиями! Она не хочет сочувствий! Сочувствия всё больше и больше отдаляют от него…

Вот и всё. Страница, наконец, перевёрнута. Кто-то поправляет лопатой новый холмик на кладбище… Укладывает какие-то венки на нём, цветы…

Она сидела в стороне на стуле, на котором только что стоял его гроб, и прислушивалась к гулкой пустоте внутри себя…

Телефон снова завибрировал…

Она нехотя вытащила его из кармана, проверила сообщения… «Я жив», «Я жив», «Я жив»… Что это?! Это же… не может быть… как?…

Сердце её заколотилось, наполнилось чем-то новым и неподдающимся рассудку…

Может быть, это начало нового романа? Что же там дальше?…

Мёртвые не обманывают 3

Стены у него здесь оклеены простенькими обоями. В цветочек. Такие маленькие букетики с розовыми цветочками в шахматном порядке по всем стенам. Из под тёмных штор выглядывают белые подоконники, большие, деревянные. Странно… Здесь никогда не бывает ночи, но за окном можно разглядеть только отдельные тускло освещённые окна… И старинный стол у окна тоже из хорошего дерева, тяжёлый такой… надёжный. И два кресла ну самые что ни на есть простые, с деревянными подлокотниками. Такие в 70-е годы прошлого столетия в каждом советском доме стояли. У всех одинаковые. Потому что других в продаже не было. В магазинах для людей. Но вот это всё не смотря ни на что казалось таким уютненьким, согревающим… Он поймал мой оценивающий пространство взгляд.

– Тебе не нравится здесь у меня?

– Нет, отчего же? У тебя и здесь всё так же, как и там было, в той мастерской… Ничего не изменилось. И ты всё такой же. Только работ никаких нет почему-то… А вот кисти есть.

Я указала на букет кистей в цветочной вазе на столе.

– Я здесь ничего не пишу. А кисти эти – это память о тебе.

– Обо мне? – это было более, чем удивительно, для меня.

– Да, о тебе, – он вытащил кисти из вазы и поднёс ко мне. – Ты что же, совсем не помнишь их?

– Ну… кисти как кисти… У тебя таких много было. И всеми ими ты писал меня… Наверное… Н-н-нет. Не понимаю, почему именно эти – память обо мне.

– А помнишь, как однажды…

…

Да! Конечно, помню… Мне было семнадцать лет. Какой возраст! А тебе было ровно в два раза больше! Ты всё время говорил со мной о жизни, о людях, об искусстве. При этом я просто внимательно тебя слушала, стараясь не упустить ни слова. Всё, сказанное тобой казалось бесценным. До встречи с тобой я жила в деревне и ничего не знала об этом параллельном мире… Я слушала тебя, стараясь не двигаться. Потому что в это время ты меня писал. Иногда ты увлекался живописью так, что незаметно для себя останавливал свой рассказ. В мастерской в этот момент раздавался только шорох кисти, скользящей по картону или холсту… Но мне всё равно не было скучно. И помолчать хорошо, если с тобой. Потом, чтобы подвинуть тишину, заботясь о том, чтобы я не заскучала, наступал момент, когда ты включал старинный переносной проигрыватель, и мастерская наполнялась музыкой. Мне совсем незнакомой, но чарующей. Стравинский. Вивальди. Бриттен… А потом в мастерской появилась ещё одна девушка. Она хотела поступить в художественное училище. Ей понадобились уроки живописи, и поэтому вы писали меня уже вдвоём. И много говорили о чём-то мне совершенно непонятном: о золотом сечении, валёрах каких-то… но мне очень хотелось всё это понимать. Это давало ощущение сопричастности к новому для меня, деревенской девчонки, миру.

И вот однажды ты сказал нам, мне и этой девушке:

– Всё. У меня сегодня выходной. Я буду позировать вам. Сидеть в кресле и наслаждаться бездельем. А вы будете писать меня.

– И я?! – хотела было возразить я, но ты меня перебил:

– Да, и ты.

– Но я… – однако, ты не дал мне говорить.

– Никаких но! Вот такой у нас сегодня будет эксперимент!

Ты вручил мне кисти и посадил за свой мольберт перед небольшой картонкой. Не холст же доверять человеку, который в первый раз взял кисти в руки…

Вы весь сеанс опять беседовали о чём-то своём, а я увлечённо ковырялась в палитре в поисках нужного мне оттенка. Так… так… у тебя взгляд-то полегче будет, чем получился у меня… Тут что-то изменить надо… Ага! Вот! Веко посветлее надо сделать… Борода у тебя тёмная… Но не чёрная. Её хочется потрогать… В ней, наверное, тепло… Интересно, а тебе не жарко летом в ней?… Нос… нос… такой уверенный в себе… Для него нужно смешать вот эти краски… и чуть-чуть этой взять…

– Ну всё! – ты прервал мои увлечённые размышления. – Сеанс окончен. Показывайте, что у вас получилось.

Сначала ты подошёл к своей ученице, будущей художнице, и внимательно вгляделся в её работу. Я не видела, что вышло из под её кисти, но вы долго и подробно обсуждали это, а я терпеливо ждала, сжав в руке несколько кистей как букетик цветов, когда ты подойдёшь ко мне. Не знаю, что ты скажешь, но мне лично нравится то, что у меня получилось! Может, тут что-то и не так всё сделано… но это ты на меня смотришь из этих грубоватых мазков! И даже что-то говоришь! Вон видишь, усы шевелятся! Это ты, наверное, улыбаешься!

И тут спиной я почувствовала, что ты уже стоишь сзади меня. Я обернулась к тебе с довольной улыбкой, рассчитывая услышать что-нибудь приятное. Я была уверена, что заслужила это! Но ты молча и напряжённо всматривался в своё изображение, и лицо твоё с каждой секундой становилось всё более непроницаемым… Я ничего не понимала. Ты что молчишь-то? Но вслух спросить это не решалась. Боже мой! Я, наверное, какую-то несусветную глупость себе позволила! И то, что я тут нашлёпала кисточкой, наверное, очень смешно… до грусти. Но ведь это же просто шутка! И я вообще больше не…

– Никогда больше не бери кисти в руки! – ты произнёс это жёстко и тихо, вырывая кисточковый букет из моих рук…

– Почему? – решилась я на вопрос.

– Ты… не выдержишь этого. Это… вовсе не такой розовый мир, как я тебе рассказывал. Это жестокий мир. Здесь ради места под солнцем люди идут по головам… Ты здесь не сможешь защитить ни себя, ни свой талант… Никогда! Никогда больше не бери кисти в руки!

….

Да. Я вспомнила. И где теперь этот портрет?

– Он так и висит у меня дома. Там.

– А это – те самые кисти?

– Да, я берёг их. Знал, что ты обязательно придёшь ко мне. Я хотел отдать их тебе…

– А почему ты их мне там не отдал?

– Там? Там я этого не хотел. Я понял, что был неправ только после того, как умер, – ты взял мою руку в свои ладони, – ты прости меня…

– И теперь ты думаешь, что мне нужно писать?

– Да. Писать, – ты наклонился к ящику стола, открыл его и достал оттуда пачку бумаги. – Вот, это тебе.

– Ты хочешь сказать, что сначала мне нужно научиться рисунку?

– Нет, это бумага не для рисования. Ты будешь писать кистью, но не своей… Тебя это не увлечёт так сильно, как просто писать на бумаге.

– Да что такого нового я могу написать на бумаге? Всё уже давно написано… Ну, о чём ещё не написано? О чём я могу писать?

– Ты будешь писать не о «чём», а о «как». То, что мы называем «о чём», есть у всех, разница в том, «как» мы это «что» воспринимаем и относимся к нему. Ну… всегда имярек у одного человека вызывает восторг, а у другого – только раздражение… Все настолько по-разному «как», что это всегда ново. Всегда.

…

Я уходила от него, держа в руках пачку бумаги. Дорога была заснеженная и скользкая. Ветер время от времени срывался с места и гнал по дороге снежную пыль. Вдруг он толкнул меня в спину и вырвал из рук бумагу… Листочки разлетелись по сугробам… Как же я их собирать буду? Белые на белом… Их же не видно на снегу… Но тут я заметила буквы какие-то. Прямо на снегу! Это оказался листок. А вот ещё один! И вот… Я подбирала листочки и складывала их в стопку. На них тут же проявлялись слова. «Стены у него здесь оклеены простенькими обоями»… прочитала я первую попавшуюся строчку…

Вы убиваете друг друга…

Спят…

Ещё бы! До утра спорить о Рублёве.

«О нежном и нерукотворном свете»…

Дети, конечно, раньше заснули, но, вырвавшись на природу, они не просто набегались, а, как говорила моя мама, царство ей небесное, ухайдокались! Так что спать будут долго. Проснутся, а я им – грибов жареных, как обещала. Однако их, гостей, у меня сегодня немерено, человек двадцать! Грибов-то много надо будет! Благо, лес начинается за калиткой. Однако, чтобы набрать необходимое количество грибов, придётся идти в зону.

«Зона». Так называется особенное место. У особо чувствительных людей здесь поднимается пульс. Местные утверждают, что в одном из карстовых провалов похоронена радиактивная техника после тоцкого взрыва, и здесь радиация высокая, но радиация в норме, я проверяла. Многие видели над зоной НЛО. Ну, это уж сказки, наверное… Говорят, что здесь кто-то заваривает погоду… Что б его! В этом году он заварил так заварил! Летом приходится топить печь. Прохладно! Почти всё время дождь. Но даже, когда он заканчивается, в воздухе невооружённым глазом можно увидеть ма-а-аленькие пузырёчки воды, плавающие в воздухе. Сырость несусветная! Поэтому грибов много. Но в зону за ними никто не ходит. Боятся. Вот почему там грибы сами тебе шляпками машут, просят забрать их… Пойду в зону!

Вот он – шикарный зонтик! Зонтичный гриб. На краю муравьиной кучи. К слову сказать, муравьиные кучи в нашем лесу выше человеческого роста. И эти кучи часто покрыты косынками из шампиньонов. Ой! Опять дождик! Мелкий, но лучше б он подождал, когда я уйду. Господи! Совсем не видим солнца всё лето! Ну, хоть бы чуть-чуть солнышка! – подумала я, наклоняясь к корзине за ножом… и… О! всё светится и сверкает! Небо не серое. Оно синее! А подо мной белые клубы, сверкающие на солнце… Где это я? Я, ведь, за облаками! Я вижу то, что мы видим в иллюминаторе самолёта… К-к-как это может быть? А где всё остальное?

Под «остальным» я имела ввиду деревья, окружавшие меня, полянки, муравьиные кучи… И тут же увидела это «всё остальное»! Но не в последовательности, а СРАЗУ. ВСЁ. Весь лес, все кустарники, каждый листочек и каждую травиночку… Я ощутила себя просто одним органом зрения. Я смотрела и видела даже пятками… Я увидела и подземные… озёра, что ли… Они соединялись каналами, вода двигалась по ним… Лес полон муравьиных куч в шапках из шампиньонов… А вот..!

Она лежала ничком, уткнувшись лицом в муравьиную кучу. Она – это моё тело… Корзина стояла рядом. От дороги метров сто. Да… Пока её найдут, муравьи сожрут всё лицо. И не только. Хоронить будет нечего. Надо её подвинуть!

Я уперлась в неё, надавила… и оказалась по другую сторону муравьиной кучи… Странно, как это случилось? Я вернулась назад, опять попыталась толкнуть тяжёлое тело и опять – безрезультатно! Я его видела, но оно оказалось для меня совсем не плотным! Я могу засунуть в него руку и поболтать как чайной ложкой… Но надо что-то делать! Муравьи уже изучают предмет, свалившийся на них сверху! Может быть, почитать молитву?

«Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий…»

…Мне показалось, что меня засунули в жёсткий холодный чемодан. Свернули несколько раз, согнули во всех суставах, я хочу развернуться, но не могу…! Кто-то взял меня на руки и отнёс в сторону. Я оказалась сидящей на пеньке в пяти метрах от муравьиной кучи, у подножья которой так и стоял не срезанный зонтик…

Тут я заметила удаляющиеся от меня фиолетовые силуэты. Они были полупрозрачны, как фантомы.

– Кто вы? – крикнула я вслед.

Они остановились. Один из них вышел вперёд.

– Ты ещё видишь?

– Я вообще вижу…

– Я имею ввиду нас?

– Вижу. Едва…

– Сейчас пройдёт. Всё будет хорошо.

– Но кто вы?

– Мы те, кого вы иногда называете инопланетянами.

– Так вы есть!? Отчего же вы тогда не откроетесь нам? Разве вам нечем с нами поделиться? Нечего нам рассказать? Разве эти встречи не помогут развитию человечества?

– Мы не можем… Вернее, вы не можете… Вам нельзя знать.

– Что знать?

– То, чем мы можем с вами поделиться.

– Но почему нельзя?!

– Вы убиваете. Вы убиваете даже друг друга…

Сиреневое облако исчезло за деревьями…

Холодной рукой я собирала муравьёв с успевшего остыть лица…

Всего-то…

Было ещё очень рано. Часов пять утра. А уже ни в одном глазу. Может, просто выспалась. Ведь, уже целую неделю в больнице: спи – не хочу! Опять сердечко подводит. Вышла на пенсию, только подумала, что заживу беззаботно, а тут оно и начало вылезать. Нездоровье, будь оно неладно!

А сегодня… Надо же! Так спокойно внутри… Не болит ничего, ни замирает, не кружится… Хорошо. Вспомнилось, как хорошо было жить. Правда, иногда грустно, но всё равно хорошо. А в первом классе у меня было полосатое платье. Его мне мама сшила из портков туркмен, которые жили в нашем доме, пока их учили стрелять. Детство моё как раз на военные годы попало. В деревне нашей пункт для новобранцев был, где они проходили подготовку к военным действиям. Потом им выделяли форму, а свою одежду они оставляли в том доме, где квартировали, пока военному делу обучались. Менялись они каждый месяц. А другой ткани-то и не было. Хорошо, что хоть эта была.

Да у нас и валенки на троих одни были. Ходили мы в них по очереди. И кто сегодня в валенках, тот тащил в школу санки с двумя босыми. А всё равно весело было! Тетради мы себе делали из старых газет. Писали между строчками. Да так красиво писали!

Ой… Что это мне всё старьё в голову лезет?

Пить хочется. Да где сейчас кипятку возьмёшь. Все спят, наверное. Я села на край кровати и достала яблоко. Хрум..! Ой… Громко. Как бы не разбудить однопалатниц. Ладно, потерплю…

Дверь тихо отворилась и в палату вошла красивая молодая женщина с косой вокруг головы. Так мама моя когда-то носила косы… Сейчас-то всё стрижки делают…

Женщина подсела ко мне на край кровати:

– Ну, что, пойдём? Я за тобой пришла.

– В процедурную? Вы ж прямо в палатах по утрам уколы делаете.

– А я не медсестра.

Она была одета в белое, я и не обратила внимание на то, что на ней вовсе не халат медицинский, а какое-то красивое платье. Странно… Не сестра… Но. Ведь, доктора тоже в халатах, а не в платьях по больнице ходят…

– В ординаторскую что ли? – спросила я.

– Нет.

– А ты кто?

– Я… за тобой пришла.

А… с косой… может, и с такой косой она ходит? А что ж она в белом, а не в чёрном? И красивая… Разве так бывает?

– Я сейчас не могу с тобой идти. Понимаешь, я собрала смертный узелок, но не до конца… Я ещё платье не приготовила…

– Всего-то? Ну, ладно. Как приготовишь платье, так и приду, – с этими словами она встала и вышла из палаты.

Я в оцепенении сидела какое-то время, держа в руках надкусанное яблоко…

Что же я сижу-то? Я вскочила, выбежала в коридор больницы, чтобы спросить её ещё раз, кто же она такая, но в конце коридора положив голову на руки, сложенные на столе, спала медсестричка… И больше никого…

Я тронула её за плечо:

– Катя, Катя… Вставай, пора уже… Ты не видела здесь женщины в белом и с косой?

– С косой? С косой тут только в чёрном ходят… Хи-хи… – мрачно пошутила Катюшка.

Я вернулась в палату. Залезла под одеяло. Тепло… Хорошо. Посплю ещё. А эта белая с косой, наверное, мне приснилась.

Часа через два я проснулась от какой-то суеты в коридоре.

– Что там? – спрашиваю соседку по палате, которая смотрела в приоткрытую дверь.

– В соседней палате кто-то умер… Каталку за трупом подкатили…

Нервно поднимаясь с кровати, я задела тумбочку, что-то скатилось с неё и исчезло под кроватью. Я заглянула туда и увидела яблоко с откусанным краем…