ОГНЕННЫЙ ОСЬМИНОГ
На небе вспыхнула звезда. Потом ещё, и ещё, до тех пор, пока небо не стало похоже на решето. Словно кто то, просеивает сквозь него, солнечную муку. И она сыплется тонкими серебряными струйками, осыпая, тёмные кусты, забор, и блестящую в темноте реку.
Ромашка, тянет руки, к тонким нитям, и его ладошки, серебрятся в темноте. Уголки губ расходятся, и Ромашка начинает смеяться. – Кто тут у нас не спит? – Слышит Ромашка, голос, и чувствует как, что то большое и тёплое, накрывает его своими крылами. Он хватается ручками за птицу, и она поднимает его высоко в небо. Туда откуда сыплется на землю солнечная мука.
Вдруг на небе вспыхивает большая, яркая звезда. Она трещит, и сыпет тонкими, белыми нитями. Нити, падая, расходятся от звезды в разные стороны, и звезда становиться похожа, на огромного, небесного осьминога. – Бу! – Кричит Ромашка и тянет ручки к звезде. Но птица, вынимает его из неба, и укрывает своими крылами. Ромашка слышит, как сильно стучит сердце птицы, и ему становиться страшно.
Звезда роняет свои лучи на землю, и она загорается, земля горит, вместе с деревьями, и домами, птица несёт Ромашку, сквозь пламя и Ромашка чувствует как сердце птицы, колотится о грудную клетку. Пока не разбивает её, и не падает на обугленную землю, Ромашка падает в траву, пламя охватывает птицу. Дым не даёт кричать, зрачки, становятся огромными, и в них отражается огненный осьминог.
Руки. Крепкие руки подхватывают Ромашку, и выносят из огня.
Холод и боль, смешиваются с бинтами, и Ромашка, обессилив, проваливается в темноту. Несколько часов, он проспит спокойно.
МЕЖДУ
Хлопок, облако дыма, и лязгая гусеницами, танк, скрывается в лесополосе. Мотор глохнет, и наступает тишина.
Где-то, там за рекой, снаряд разрывается, выбрасывая клочья земли, обломки строений, и части человеческих тел.
А здесь, в тени, зелёной листвы, нет, ни смерти, ни боли, ни отчаяния. Ничего, кроме мирного шелеста листьев, и стрекотания, зелёных кузнечиков. И только металлический уродец, разворотивший, землю своими гусеницами, не вписывается в эту картину. Правда, с выключенным двигателем, он больше похож на уснувшего монстра, будить которого совсем не хочется.
Люк открывается, и оттуда высовывается голова. Волосы прилипли ко лбу, глаза пытливо ощупывают пространство.
Бабочка, порхая яркими крыльями, садиться на толстую броню. Глаза замечают бабочку, и становятся тёплыми. От них расходятся лучики, и освещают пространство вокруг уснувшей машины. – Бу – выстреливают воздухом губы, и бабочка, хлопая крыльями, поднимается вверх. – Бу. – Грохочет орудие за рекой. – Бу. – Вздрагивает машина, и окутывается чёрным дымом.
ПРОСЕКА, ИМЕНИ ПЕТРИКА
Солнце нежилось в голубом небе. В траве стрекотали кузнечики. Ни выстрелов, ни запаха гари, ни развороченной земли. – Буд-то, и войны нет. – Думал Петрик, шагая через просеку. Рядовой Петрик, только месяц назад прибыл в зону боевых действий. Он не был на первой линии обороны, его оставили в тылу, в, роте связи, и сегодня его отправили на блок пост, для проверки связи. – Вот так бы идти и идти всю свою жизнь. И ничего больше не нужно. – Петрик шёл, раскачивая желтоглазые одуванчики, и улыбаясь, щурился на солнце. В голове крутилась фраза – вместе весело шагать по просторам, по просторам – Дальше Петрик не помнил и мысленно повторял эту фразу снова и снова, пока под ногой, что-то не щёлкнуло. – Мина! – Проскочило в сознании Петрика. Он стал, и закрыл глаза. – Сейчас рванёт. – Думал Петрик – Рванёт, и всё, и ничего больше, не неба, не ромашек, ни травы. – Он ждал, в висках стучало, капли холодного пота сочились, сквозь застывшие от ужаса поры. – Один, два, три – отсчитывал Петрик, но взрыва не последовало. Так же грело солнце, и стрекотали кузнечики. Только под ногой, он чувствовал, упругую пружинку, стремящуюся, вырваться на свободу. – Не сработала, или сработает, когда уберу ногу? – Подумал Петрик. И сильнее надавил подошвой, на пружинку. Нужно стоять, стоять не двигаясь – думал Петрик. Если б он только мог увидеть себя сейчас со стороны, то не узнал бы своего лица. Белое, как лист бумаги, оно, беспомощно глядело в пространство, испуганными глазами. А в голове, навязчиво кружилось – вместе весело шагать, по просторам… – Просека, ромашки, голубое небо, солнце, всё это отодвинулось от Петрика, и стало в стороне от него. А в центре, под ногой, сжатой пружиной сконцентрировалась смерть, чёрная, рваная, и безобразная, по своей сущности. Она, упрямо давила ступню, стремясь вырваться на свободу, и изменить мир по своему образу и подобию. Как это делала не однократно, превращая зелёный луга в грязные, вывернутые комья земли. Синеву неба в клубы едкого дыма. А красивые города в руины, смешивая разбитые камни с частью человеческих тел. И сейчас, она готова была поступить с миром, так же, как поступала всегда, если бы не нога Петрика, прижавшая её к земле, как прижимают голову ядовитой змеи. И Петрик давил эту голову, не давая ей подняться. Давил, не позволяя смерти покинуть своё логово. Сконцентрировав все свои усилия на ступне. Петрик стоял, не двигаясь, глядя как солнце, описав круг, медленно скрывалось за лесом. Нога отекла, и казалось, стала чужой, и только ледяное покалывание, ещё давало ощущение, того, что это его нога. Петрик стоял, вдавливая пружину глубоко в землю.
Вскоре солнце село, и ночная сырость стала пробираться под одежду. Озноб проникал глубоко в мышцы, судороги сводили их, и острая боль, словно бритва, рассекала мышцы поперёк. В голове был туман, в ушах шум. Во рту сухость и привкус свинца. Разноцветные круги плыли перед глазами. Петрик покачивался, словно одиноко стоящий одуванчик. Мысли были бессвязными, и рваными, яркими, разобщёнными образами, они то и дело, вспыхивали в голове, так например Петрик, вспомнил свой выпускной. Он почему-то возник перед ним, большим белым бантом, который раскачивался на, чёрной, как смоль косичке, Лизы, она просидела с Петриком за одной партой пять лет, а на выпускной пришла с двумя, большими, белыми бантами.
Потом, перед Петриком, загорелась, рябина, ярко-красными гроздьями. Она алела на снегу, словно капли собачьей крови, которые высыпались, из разодранной, волком, шкуры, дворового пса Васьки. Петрик знал Ваську, с детства, когда он ещё был коричневым, округлым щенком, с большими, висящими ушами. Потом был жар, Петрик лежал, укутанный в одеяло, а мама, смачивала ему, пересохшие губы, лимонным соком. Потом всё смешалось, и перед Петриком снова возникла просека, живая, подвижная, тянущаяся, к солнцу, и качающая своими зелёными макушками. В ветвях щебетали птицы, в траве стрекотали кузнечики, а над желтоглазыми ромашками, порхали бабочки, вдруг всё разлетелось, в одно мгновение, землю вывернуло наизнанку, а небо заволокло чёрным, едким дымом. И просека превратилась в горящую пустыню.
Петрик стоял в самом центре огня, и смотрел, как смерть проникает во всё, что ещё только минуту назад, было наполнено жизнью. Во всё, что казалось ему, верхом совершенства, что пробуждало в нём всё самое лучшее, что в нём было, и теперь это, превращалось в пепел, В пепел, кружащий вокруг Петрика.
Полоска белого тумана заполнила просеку, когда видения схлынули, и Петрик, почувствовал как утренняя дрожь, пробирается по спине. Нога отекла, и Петрик уже не ощущал её. В голове было пусто и темно. Усталость победила страх смерти, и Петрик, думал только о том, что бы лечь в густую траву, и заснуть. Заснуть, что бы больше никогда не просыпаться. Он качнулся и стал медленно оседать. Упругая пружина, почувствовав слабину, толкнула Петрика в ступню. Онемевшая нога, загудела, как гудят натянутые провода, передавая уставшему мозгу, сигнал предостережение. Образы пылающей просеки, снова вспыхнули перед Петриком – Нет! – закричал Петрик, осипшим голосом, и сильнее вдавил пружину в землю. – Я не позволю бессмысленному куску железа набитому тротилом, уничтожить просеку наполненную жизнью. Миллионы лет потребовалось, что бы создать мир, пронизанный шелестом травы и щебетанием птиц, и всего лишь мгновение, что бы уродливая, глупая машина, уничтожила всё вокруг. Я буду стоять тут до тех пор, пока у меня хватит сил, а когда я обессилю, то упаду на тебя, слышишь меня, мина? Я не позволю тебе, уничтожить, эту просеку. – Петрик крикнул это так громко, что бы мина услышала его, и что бы смерть, затаившаяся в ней, поняла, что ей не победить жизнь.
– Петрик. – Хрустнула ветка, и на просеку вышли два бойца.
– Мина – прохрипел Петрик, указывая себе на ноги.
– Не двигайся, я сейчас. – Боец подошёл к Петрику, и осмотрел мину. – Давно ты здесь?
– Со вчерашнего дня.
– Вставай с неё, тихо.
– Я не могу, она разнесёт тут всё.
– Не разнесёт, если сразу не взорвалась, то уже не сработает. Вставай.
Петрик медленно оторвал ногу от пружины, та щёлкнула, и застыла. Петрик сделал несколько шагов, и повалился в траву. Тонкие, стебли щекотали ему лицо, запах цветов, наполнял ноздри, а зелёные кузнецы пели ему осанну.
Уже потом, в роте, когда Петрик рассказывал, как стоял на мине, и как твёрдо решил, что не позволит мине, сжечь просеку. Бойцы смеялись, и говорили – ай да, Петрик, заговорил мину. Надо бы его, Петрика определит в роту сапёров. Он бы тогда все мины заговорил.– Петрик улыбался, и думал, о том, что хорошо, что всё так закончилось. А просеку, с тех пор стали называть, просекой, имени Петрика.
Агония.
Повелитель.
Верный слуга.
Супруга повелителя.
Военачальник.
Эскулап.
Начальник тайной канцелярии. – Человек без лица.
Правитель стоит у окна, своего дворца. Он стар. Внизу, в долине раскинулся огромный город, за окном ночь, но улицы города освещены, и заполнены народом. Правитель, не отрываясь от окна говорит.
Повелитель. Что там внизу? Почему они не спят. – Верный слуга, склоняя голову, отвечает.
Верный слуга. Они чувствуют слабость, мой повелитель.
Повелитель. Слабость?
Верный слуга. Да мой повелитель. Они думают, что сила не способна больше управлять миром.
Повелитель. Они так думают?
Верный слуга. Да мой повелитель.
Повелитель. И ты говоришь мне это в лицо, значит, ты тоже так думаешь?
Верный слуга. Нет, мой повелитель. Я всего лишь, продолжение ваших глаз и ушей. А разве глаза и уши могут лгать своему господину?
Повелитель. Могут. Если старость накрывает их своей пеленой.
Верный слуга. Тогда прикажите своим воинам, бросить глаза и уши стервятникам, пусть они послужат пищей, голодным птицам.
Повелитель. Я верю тебе, ты единственный кому я могу тут доверять. Говори, говори всё, что думает мой народ.
Верный слуга. О, великий правитель, люди больше не верят в твоё могущество. Они думают, что ты обманываешь их. Они не считают тебя больше бога избранным.
Повелитель. Много таких?
Верный слуга. Да, мой повелитель. Базары переполнены скверными слухами о тебе. Люди шепчутся всюду, где встречаются. А некоторые даже говорят это вслух, не боясь наказания.
Повелитель. А что говорят мои верные сторожевые псы?
Верный слуга. Среди них, тоже разброд и шатание. Они считают, что ты, не так силён как раньше. Они больше не чувствуют силу
твоей десницы. Они начинают грызться между собой, пытаясь отхватить лакомый кусок.
Повелитель. Это результат продажности моих вассалов. Они забыли, кто их хозяин. Но я напомню, им это. Я смогу… – он замолчал, глядя на разноцветные огни внизу.
Верный слуга. Да мой повелитель.
Повелитель. Кто здесь? – Он стал осматриваться, словно не видит никого вокруг.
Верный слуга. Я мой повелитель, ваш верный слуга.
Повелитель. Хорошо. Скажи, остались ли ещё те, кто верит в моё могущество.
Верный слуга. Да, но их единицы.
Повелитель. Собери всех. – Даёт ему порошок. – Ночью, пусть добавят это в колодцы на площадях. А на базарах пустят слух, что боги разгневались на народ, и послали им своё наказание. Они будут умирать, до тех пор, пока снова не поклоняться своему правителю.
Верный слуга. Я сделаю, всё как вы сказали. – Принимает порошок.
Повелитель. Позови ко мне, начальника тайной канцелярии.
Верный слуга. Слушаюсь, мой повелитель. – Уходит.
Правитель, всматривается в огни города. В углу сидит старуха, и плетёт сеть.
Правитель. Я потратил на них всю свою жизнь. И что получаю, взамен, упрёки, ненависть, обвинения во всех смертных грехах. Они забыли, с чьей руки кормились, все эти годы. Кто наполнял их кошельки золотом, а их гаремы наложницами. Кто приводил, для них рабов, с чужеземных стран. Кто являлся основой миропорядка, благодаря которому росло их благосостояние. Кто? – Он смотрит на старуху. – Старуха качает головой. – Никто не смеет так обращаться со своим повелителем. Я накажу их. Я посею вражду между ними. Они будут рвать друг друга на куски, я…
Входит начальник тайной канцелярии.
Начальник тайной канцелярии. Разрешите, мой повелитель?
Правитель. Кто, здесь?
Начальник тайной канцелярии. – Повелитель всматривается в начальника тайной канцелярии.
Правитель. Где твоё лицо?
Начальник тайной канцелярии. Мне не положено иметь своё лицо.
Правитель. Говори, я слушаю тебя.
Начальник тайной канцелярии. Ваши вассалы, мой повелитель, считают, что вы не можете больше управлять страной. Некоторые поговаривают, о мятеже.
Повелитель. Тебе известны имена?
Начальник тайной канцелярии. Да, мой повелитель.
Повелитель. Список. – Ему подают список. Он смотрит. Потом отдаёт его назад. – Мне нужно, что бы они рвали друг друга на куски.
Начальник тайной канцелярии. Сегодня ночью, вырежут их женщин и детей, а улики будут говорить о вине и тех и других.
Повелитель. Прекрасно. Сделай всё как сказал, и моя милость не обойдёт тебя стороной.
Начальник тайной канцелярии уходит. Повелитель поворачивается к старухе. Сеть, которую она плетёт становиться больше.
Повелитель. Я должен наказать их, они забыли кто их повелитель. – Старуха молчит. – Или ты считаешь иначе? Если так, убирайся, а не то я прикажу выпустить твои кишки, и украсить ими, городскую площадь. – Старуха смотрит на повелителя, и плетёт сеть.
Входит супруга повелителя.
Супруга. Что ты кричишь? Что случилось? Ты не здоров?
Повелитель. И ты туда же, я прекрасно себя чувствую. Я полон сил, и энергии. Я готов весь мир, бросить к своим ногам.
Супруга. Ты вечно на коне, тебя никому ещё не удавалось выбить из седла. Однако, уже, время пить наше лекарство.
Повелитель. К чёрту лекарство, оно мне больше не нужно. Отдай его старой перечнице. – Указывает на старуху.
Супруга. Кому?
Повелитель. Старухе, вон она в углу. – Она смотрит в пустой угол.
Супруга. Хорошо, мой повелитель. Я сделаю, как вы сказали. – Идёт в угол и оставляет там лекарство. – Позвольте пригласить вашего доктора, он давно уже ждёт аудиенции.
Повелитель. Он надоел, со своими микстурами. Всё, что он может, это набивать свои карманы моим золотом. Вот возьму, и прикажу залить в его глотку, всё то золото, что он заработал, на мне, за последние десять лет.
Супруга. Дорогой, если ты так щедро будешь платить эскулапам, то в нашем государстве очень скоро не останется ни одного лекаря.
Повелитель. Мне не нужны больше эти шарлатаны. Я великий правитель, а великие правители, не подвержены никаким заболеваниям.
Супруга. Да, мой король, и всё-таки, позволь, ему войти, его беседа позабавит тебя, отвлечёт от тяжёлых мыслей.
Повелитель. Хорошо. Пусть войдёт, но если мне с ним станет скучно, я щедро заплачу ему за этот визит.
Супруга уходит. Входит эскулап.
Эскулап. Да здравствует мой повелитель. – Кланяется.
Повелитель. Твой повелитель всегда здравствует. И не нуждается в твоих услугах.
Эскулап. Я счастлив, что мой повелитель не нуждается в моих услугах.
Повелитель. Не лги мне, ты не любишь здоровых людей. Они лишают тебя денег. И если в мире не будет болезней, ты умрёшь от голода.
Эскулап. Мир не останется без недугов, мой повелитель, поскольку сам мир является недугом. Но в случае с моим повелителем, я готов умереть от голода, только бы вы всегда здравствовали.
Повелитель. Какая тонкая лесть. Хорошо. Попробуй исцелить её? – Показывает на старуху. Лекарь смотрит в пустой угол.
Эскулап. Простите, я плохо вижу в темноте, кого мне нужно там исцелить?
Повелитель. Старуху, она сидит в углу. Подойди поближе. – Подходит.
Эскулап. Да, действительно, старуха… и, по всей видимости, очень стара.
Повелитель. Думаю, она намного старше этого мира.
Эскулап. Простите. – Обращается к старухе. – Разрешите вас осмотреть. – Осматривает старуху, потом возвращается к повелителю. – Увы, мой повелитель, её болезнь не поддаётся лечению.
Повелитель. Что это за болезнь.
Эскулап. Старость, мой повелитель.
Повелитель. Старость. Ненавижу, старость. Убирайся, я не хочу тебя больше видеть.
Эскулап уходит. Повелитель смотрит на город, в городе начинаются пожары, дома вспыхивают один за другим. Толпы людей спасаются бегством, но их настигают всадники в чёрном, и поражают саблями.
Входит военачальник.
Военачальник. Мой повелитель. В городе резня. Ваши вассалы сцепились друг с другом, если не остановить их сейчас, они все погибнут.
Повелитель. Окружите город, и не дайте никому вмешаться в эту резню.
Военачальник. Это всё, что мой повелитель велит мне исполнить?
Повелитель. Да. – Военачальник уходит. – Постой, зажгите, побольше зданий, пусть осветят город как днём, я хочу видеть всё своими глазами.
Военачальник. Да будет так, мой повелитель. – Уходит.
Повелитель. Вот так. – К старухе. – Теперь нам будет хорошо видно как мятежники, рвут друг другу глотки. – Старуха молчит. – Я знаю. Что ты думаешь, обо всём этом, но это мой долг. Долг правителя. Эти люди, там внизу, слишком алчны, что бы понять, насколько хрупок порядок, установленный, нашими предками. Их интересует только нажива, и за неё они готовы всё разрушить.
Если не привести их в чувства, не показать, в чьей руке, находятся их жизни, они растопчут всё, на чём держится наш мир.
Да в таком деле не обойтись без крови. Но кровопускание, как говорит мой эскулап, вынужденная мера. Благодаря ей организм очиститься от всего наносного, и задышит полной, и здоровой грудью. – Старуха смотрит на повелителя, и продолжает плести сеть. Город пылает сильнее. – К утру, всё будет кончено.