ВОЙНА
Чёрная птица, пропахшая гарью, с ослепляющими вспышками, грохотом, хлопающих разрывами снарядов. Она смотрела в синее небо темными, трубами, готовыми в любой миг разорвать тишину пронзительным свистом. И обрушить на землю тысячи маленьких, сверкающих на солнце металлических капель, окропляя её горячим дождём. Слепая и бессмысленная она сеяла смерть железными осколками, пожиная свои плоды, и орошая кровью свои поля. Подкошенные колосья появлялись после каждого её прикосновения. Они не имели ни пола, ни возраста, они для неё все были на одно лицо. Они лежали с разорванными гимнастёрками, багровея на чёрной земле. Они были в цветных платьях изрезанные осколками. Они были как разбросанные цветы, с запёкшими от пороха губами, и маленькими истерзанными телами, алеющими на белом снегу.
Она царила над людьми, накрывая их своими черными крылами. Но она всего лишь тень. Отражение мыслей приведённых в действие. Чьей то твёрдой волей. А мы находящиеся по одну и другую сторону фронта, всего лишь исполнители. Которые потом станут её пищей. Мы суетимся возле орудий, отправляя смертоносные снаряды, туда, где может быть, в этот самый час, возвестил мир о своём рождении новый человек. Многое ли он успеет познать за, то время пока летит снаряд. Но мы не думаем об этом. Мы просто выполняем свою работу. Мы солдаты и смерть для нас понятие отстранённое. Её так много вокруг нас, что мы уже не чувствуем ничего, видя распростёртые тела. И только когда мы узнаем, что снаряд упал на наш дом, похоронив под руинами всех близких нам людей. Мы остро чувствуем свою потерю. Мы переживаем не просто смерть близких нам людей, мы переживаем потерю связей, мы переживаем потерю всего, что нас наполняло, что давало нам смысл нашего существования. Мы оплакиваем пустоту, которая образовалась в результате смерти. Мы становимся скитальцами, не имеющими ничего, к чему можно было бы стремиться. То ради чего стоило бы жить. Мы становимся выжженной изнутри плотью. А война несётся дальше, превращая живых в мёртвых. Она проносится как вихрь, оставляя позади себя покалеченных телесно, и душевно. Они больше не интересуют её. Они словно призраки, оторванные от мира и разбросанные всюду. Они как осколки, разлетевшиеся в стороны. Но, они ещё долго будут жить с нею, Чувствуя, как она жжёт их изнутри. Увеличивая пустоту в их душах.
РОЯЛЬ
Они бежали от войны, по нашпигованным минами дорогам, пока одна из них не разорвалась, и не повредила колесо.
– Нам нужна помощь, вы не могли бы помочь нам с починкой нашего колеса. – Спросил Том, старика, сидящего, у дома с вывеской ремонт авто.
– Мина? – Спросил старик, осматривая повреждённое колесо.
– Да. – Ответил Том.
– Это вам ещё повезло, могло быть совсем худо.
– Согласен, так вы могли бы исправить колесо. – Снова спросил Том.
– Нет, ничего не возможного. – Сказал старик.
– Сколько вы хотите за починку, моего колеса?
– Смотря, что вы можете за него предложить.
– Я могу предложить вам деньги.
– Мне не нужны деньги.
– Что значит, не нужны деньги?
– Это значит, сер, что мне не нужны деньги.
– Хорошо, что вам нужно?
– Вы умеете играть на музыкальных инструментах?
– Что?
– Видите ли, у меня на заднем дворе есть рояль, настоящий, большой, с белыми, и чёрными клавишами. Но я не умею на нём играть.
– И…
– Если бы вы смогли сыграть на нём, я бы починил ваше колесо.
– Зачем вам это?
– Кругом, война, сер… разруха, люди озверели, готовы убить, за галлон бензина. А тут этот рояль, я нашёл его в десяти милях отсюда. Представляете, город разрушен, одни камни кругом, а он, стоит посреди развалин, целёхонек, только немного запылён. Как он уцелел, я не знаю, но я погрузил его на свой грузовик, и привёз
сюда. Это очень хороший рояль, поверьте мне, но я не умею играть… пойдёмте, я покажу. – Идут на задний двор. – Вот, видите… – снимает с рояля брезент. – Посмотрите на него, и скажите, что он не красавец.
– Да, он действительно красив. – Проводит рукой по крышке рояля.
– Ну, так, что, вы сыграете мне на нём?
– Нет.
– Почему?
– Я не умею играть.
– А ваша спутница?
– Не знаю, не уверен…
– Может, стоит спросить?
– Хорошо. Я позову её. Лиза… Лиза…
– Что?
– Иди сюда. – Лиза входит во двор.
Лиза. Господи, какое чудо, откуда он здесь?
Старик. Я нашёл его в разрушенном городе.
Лиза. Он прекрасен.
Старик. Я тоже так подумал, когда в первый раз увидел его.
Том. Ты умеешь играть на рояле?
Лиза. Нет, то есть, я не знаю… я, когда то училась в музыкальной школе, но это было ещё задолго до войны. У нас в школе было обычное фортепиано, а тут…
Том. Разве это не одно, и тоже?
Лиза. Нет, то есть… дело не в инструменте, дело в навыке, а у меня всего семь лет музыкальной школы.
Том. Если ты сыграешь на нём, нам починят колесо, и мы уедем отсюда, до того, как нас обнаружит военный патруль.
Лиза. Я попробую. Садиться за рояль, поднимает крышку, смотрит на клавиши.
Том. Ну…
Лиза. Сейчас… не торопи меня. Я уже не помню, как это делать. – Кладёт пальцы на клавиши. Медленно, нота за нотой, звуки выходят из-под её пальцев. Сначала они бессвязны, и тонут в воздухе, но вот пальцы, словно почувствовав свободу, понеслись по клавишам, рождая, новые звуки, они как первые жаворонки, взлетали один за другим, в утреннее небо, и начинали там свою божественную литургию. Они поднимались всё выше и выше, кружа над обугленной землёй. Над разрушенными городами, над опустошёнными душами, над каждой живой клеткой, измученной, долгой, и мучительной войной. До тех пор, пока пальцы, не замедлили своего бега, и не застыли, как две уставшие птицы, сложившие свои крылья.
– Клянусь богом, я словно побывал на небесах – Сказал старик, утирая слёзы.
– Нужно уходить, – сказал Том, показывая на бронемашину, несущуюся к дому – это патруль, скоро они будут здесь.
– Возьмите мой грузовик, сразу за домом кукурузное поле, за ним лес, за лесом дорога. Поспешите.
– Поехали с нами. – Сказала Лиза.
– Нет, я не оставлю рояль. – Сказал старик.
– Уходим, Лиза… – Том взял её за руку, и посадил в грузовик.
Когда приехал патруль, старик смотрел на чёрно-белые клавиши, и улыбался. Пламя, выпущенное с огнемёта, охватило клавиши рояля, и старика.
Старик горел как церковная свеча. Он горел, и слышал, как звуки льются из-под пылающих клавиш.
СЕМЁН
Звёзд не было видно. Небо было чёрным.
– Тьма така, що не видно руки. – Думал Семён, пытаясь разглядеть свою ладонь.
Семён лежал на дне окопа, вырытого, в свежем, сыром чернозёме. И смотрел в темноту. Ночная сырость, ознобом пробиралась под одежду, и мелкой дрожью, рассыпалась по всему телу. – Холодно, замёрзну тут до утра – думал Семён, стуча зубами – лишь бы дождь не пошёл – Он посмотрел на небо, но ничего не увидел. – Знать бы ще, де мы. – Думал Семён.
Его и ещё с десяток новобранцев привезли на позиции ночью, выгрузили и сказали держать оборону.
– Петро – кликнул Семён.
– Шо – зевнул Петро.
– Где мы?
– А я Шо, бачу? Расцветёт, тогда узнаем. Спи.
– Ага, спи, если москали придуть?
– Да куды они придуть, тот, шо нас привёз, говорив, шо, тут кругом, минные поля.
– А може, того, до хати?
– Ага, ззади пулемёти тебе проводять до самой хати.
– А де москали?
– Там. – Махнул рукой в темноту Петро. – Не мешай спать.
Петро уснул, и Семён снова остался один. Дождь, мелкими каплями, стал сыпать на него. Семён втянул шею и закрыл глаза. Ему представился тёплый, шерстяной свитер, который связала ему жена. Он был серый, крупной вязки, и пах лавандой, жена любила, эти духи. Семён вспомнил жену, и она представилась ему такой же, какой он видел её, когда его забрали. Растерянную, с испуганным глазами. Она стояла в проходе комнаты, и держалась за круглый живот.
– Петро. Петро…
– Шо?
– А у меня жинка вот, вот родить должна.
– И шо?
– А як же, вона там, а я тут?
– А ты её тут от москалей защищаешь.
– А шо москали, зроблят, если придуть?
– Убьють усих, жинку изнасилуют, а младенца из живота вырежуть.
– Брешешь.
– Може и брешу, так по телевизору говорили.
– А хто говорив?
– Не знаю, генерал якийсь.
– Генерал… ну може и не брешуть…
– Може и не брешуть – сказал Петро, прячась в воротник.
– И шо надо этим москалям? – Думал Семён, вглядываясь в темноту. – И шо, нежити в своей хати? Нужно обязательно воевати? – Дождь стал сыпать сильнее – Як можно воевати в таку погоду? В таку погоду нужно быть дома, под боком у жинки, а не торчать посеред поля як… – Семён, не договорил, он укутался в мокрую куртку, и задремал.
Ему приснилась его хата, аккуратно прибранная жинкой.
В хате тепло и сухо. Семён, даёт жинки гроши, заработанные в зоне проведения АТО, садится за стол, жинка наливает ему борща и подаёт стаканчик горилки. На столе лежат пироги, сало, кровяная колбаска, и солёные огурчики. Семён берёт стаканчик, и собирается его осушить, как вдруг, в хату, вваливаются озверелые москали, в ватниках, валенках, и с косматыми бородами. Они хватают жену, и начинают рубить её топорами. Семён кричит, москаль берёт Семёна и трясёт, Семён просыпается. Над ним нависает Петро и трясёт его.
– Шо ты орёшь, як резанна порося? – Семён протёр глаза.
– Кошмар приснився.
– Тьфу, на тебе, перепугал мене. – Петро лёг на своё место.
– Петро?
– Шо тебе?
– А гроши, когда дадуть?
– Сказали, когда родину защитим, тоди и дадуть.
– Лишь бы не обдурили.
– То так. – Сказал Петро.
– А шо, можуть не дати?
– Можуть, якщо пропав без вести, або тикал, або в полон попал. Або еще, шо, вони знайдуть причину. – Петро уткнулся в воротник и захрапел.
– Як же так – Сказал Семён в темноту – мои гроши та и не дати? – Подул ветер и холодные капли посекли лицо Семёна. Семён свернулся калачом, закрыл глаза, и задремал. Но и во сне он продолжал бормотать. – Гроши нельзя не дати, мене зараз без грошей никак не можна. Жинка вото ось народить, хозяйство поднимати потребно, не, мене без грошей никак не можна. – Вскоре он уснул, и ему приснился большой красный петух. Петух расхаживал, перед Семёном, красуясь своими перьями. Семён глядел на него и думал – Ось так птица, всим птицам, птица. Таку бы птицу, да в хозяйство, славные были бы цыплята. – Семён огляделся, нет ли кого рядом, и, убедившись, что он с птицей тут один, стал ловить петуха. Но петух был проворен, и всякий раз уворачивался от Семёна. А когда Семёну всё-таки удалось схватить его за хвост, петух вдруг взмыл в небо, да со всего размаху упал на землю. Раздался протяжный свист, прогремел гром, земля вздрогнула, и ярко-красные перья разлетелись вокруг Семёна.
Семён проснулся, развороченная взрывом земля горела перед ним. Петро, что-то кричал ему, но он не понимал его. Потом опять свист и снова взрыв, кто-то выскочил из окопа, и побежал в темноту. Спина его горела, и пламя какое-то время раскачивалось в темноте, пока тот не упал. – Що сидиш, дурень, тикать треба – Заорал на него Петро.
– Що, це?
– Москали.
– Тикать требо.
– Куды тикать?
– Туды. – Петро показал в сторону своих.
– Там же пулемёти?
– А… – Петро махнул рукой и скрылся в темноте.
Семён вышел из оцепенения, и хотел было бежать за Петром, но пулемётная очередь остановила его.
Снова свист, и снова взрыв, комья земли осыпали Семёна. Он выскочил из окопа, и побежал в сторону, откуда летели снаряды. Он бежал по раскисшей земле, поминая Богородицу, и «Отче наш» Он бежал до тех пор, пока что-то не щёлкнуло под ногой, и хлопком его не отбросило в сторону. Семён упал в мокрую траву, и потерял сознание.
Он очнулся, когда его несли, на себе, москали. Он хотел встать, но тот, что шёл рядом сказал – лежи спокойно.
– Куды вы мене?
– В лазарет. И считай, что тебе повезло, для тебя война окончена.
– Да, вы шо, мене не можна в лазарет… – запричитал Семён – мене же гроши не дадуть. Поверните мене назад.
– Какие гроши, у тебя нога раздроблена, молись, что б ногу сохранили.
– Не можно мене в лазарет, мене же гроши не дадуть. – Стонал Семён – У мене жинка народить должна, мене без грошей не можно. – Семён плакал и просил вернуть его назад, пока не потерял сознание.