Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов

Клавкина жизнь.

Затуманенным взглядом, Клавка, смотрела, на початую бутылку самогона. Сало кусками белого рафинада лежало на тарелке. Молодая картошка, выращенная своими руками, желтела, тонкой неочищенной шкуркой.

– Налей стаканчик, Клавочка, налей, мне похмелиться надо. – Опухшее лицо супруга, смотрело на неё сквозь мутный самогон.

– Пошёл прочь. – Она замахнулась на него.

– Клавочка, милая, я уйду, ты только налей мне стаканчик.

– Вот тебе, а не стаканчик. – Клава скрутила фигу, и поднесла её к бутылке.

– А не нальёшь, я телевизор пропью. – Сказал супруг, и выпучил на неё свои опухшие глаза.

– Ах ты, сука! Жив был, всё с дому тянул, а помер так ещё хуже. Что б тебя, там, черти взяли, да что б ты там сгорел от своей водки. – Она махнула стакан и захрустела крепким зелёным огурцом.

Супруг пропал, а сквозь мутный самогон, на Клаву, стал смотреть сын. – Коленька, сынок мой, как ты там?

– Плохо мамка, совсем плохо. Горю весь изнутри, обуглился уже, помоги мне мамка.

– Давай выпьем сынок, легче станет. – Она налила стакан и выпила.

– Помоги мне мамка.

– Что тебе сынок, что сделать?

– Денег нужно, много нужно, если денег дать меня мучить перестанут.

– Да где ж я их возьму, отец всё вытянул. Сам же знаешь, живу огородом, ничего нет. Одни твои похороны, сколько съели, долгов, до конца дней не рассчитаюсь.

– Достань, мамка, а то я сам возьму, слышишь. – Он сверкнул глазами, и лицо его стало страшным и злым.

– Да, что ж вы меня мучаете с отцом. Всю жизнь на вас горбатилась. А вы только водку жрали, да из дома тянули всё подряд. Уйди, уйди, говорю, а то как… – и она бросила в бутылку стакан. Стекло треснуло, и мутная жидкость полилась на стол. Клава встала, качнулась и упала. Она лежала на полу, и смотрела на потолок, там отец и сын, ругаясь друг с другом, снимали с потолка старую люстру. Вся её жизнь съёжилась до стакана, наполненного мутной сивухой. И потекла через край, заполняя сивушным запахом всю комнату, она лилась, в окна, топя в мутном самогоне, покосившийся сарай, огород, и всю Клавкину жизнь.

Вскоре весь мир, пропал в нём, и стало совсем темно.

Романтик.

– Ах какая женщина, какая женщина, мне б такую. – Брынча струнами, и лихо, растягивая ноты, пел Журавкин.

Шёл шестой день запоя.

Женщина с пьяными глазами сидела напротив, и с умилением смотрела на Журавкина.

Струна лопнула, Журавкин картинно откинул гитару, и стал перед ней на калено. – Всё для тебя – заговорил Журавкин, как первый любовник на театре – Прикажи достать луну с неба, достану! Прикажешь в окно броситься, брошусь. Только бы всю жизнь видеть твои глаза.

Женщина ахнула, и кинулась к нему на шею.

Страсть захлестнула обоих. Любовь была столь безмерна, что о ней узнал весь район. Три дня они не расставались. Три дня она бегала в магазин, за водкой. А он кричал в окно, что, наконец то, нашёл свою любовь. И терзал гитару осыпая её романсами.

Но, на четвёртый день, деньги у неё закончились. И она сказала ему, что пора начинать строить новую жизнь. Ах как же опрометчиво она поступила, как опрометчиво.

Услышав такое, он почернел, разбил гитару, и выгнал её вон.

Демоны.

Они приходили, когда алкоголь, перебродив в крови, начинал разлагаться, отравляя организм своим, трупным испарением. Тогда взгляд его становился тяжёлым, красные глаза мутнели, как стакан третьесортной сивухи, и глядели в пространство, с безразличием, и отупением. Гортань начинала издавать, не членораздельные звуки, напоминающие, мычание, заблудившегося телёнка. Вскоре звуки приобретали очертания речи, и пространство наполнялось отборной, площадной бранью. – Суки! – Кричал он. – Уроды конченные! – Ненавижу, вас! – Что б вы сдохли все, сволочи! Я… я… – поток иссякал, и он начинал плакать – это не я, это демоны, это они, заставляют меня ненавидеть вас, а я хороший, я… я… – плачь, обрывался и ему на смену приходил рёв – это во мне справедливый человек говорит! И он говорит вам, что все вы подонки, и мрази. Я наведу тут порядок, я всем вам покажу – потом что-то падало, разбивалось, демоны начинали вселяться в предметы, а он бил их, бил всем, что попадало под руку, борясь с нечистой силой, уничтожая её вместе с мебелью, в которой она пыталась прятаться.

И только под утро, обессилив он, проваливался в беспамятство, и находился в нём до самого вечера.

Весёлые ребята.

Ветер сдувал с деревьев, остатки листвы. Сгорбленный фонарь, дрожал в сумраке, осенней ночи, когда она проснулась в парке, под голым, сиреневым кустом. Похмелье камнем навалилось, и придавило её сознание. Голова гудела, лицо было похоже на лиловый воздушный шар. Дрожа от озноба, она выбралась из мокрой травы, и, хватаясь за кусты, вышла к аллее. На скамейке сидело трое парней. Они смеялись, разливая водку по стаканам. Увидев её, один из них сказал – вдруг, откуда не возьмись, появился в рот еб…сь – они заржали, а она посмотрела на стакан, наполненный до краёв. Нутро, горело так, что казалось, если она не выпьет сейчас, то немедленно умрёт.

– Что? – Спросил парень, держащий полный стакан. – Выпить хочется? – Она сглотнула слюну и, стыдясь своего желания, прохрипела, хочется.

– Пожалуйста – он протянул ей стакан – только сначала отсоси. – Они снова заржали.

А она вздрогнула, и почувствовала отвращение, к самодовольному, и наглому хаму. Ей захотелось крикнуть, топнут ногой, обругать, назвать его самым гадким словом, какое, она только могла вспомнить. Но пропитанное похмельем сознание, опутало её волю.

– Ну – повторил он, протягивая стакан.

Она подошла, молча опустилась на колени и расстегнула ему штаны.

Потом, когда она сидела с ними на скамейки, а они под гогот раздевали её и мяли грудь, она думала – ничего, хорошие, весёлые ребята.

Чувство…

Она дрожала и куталась в плед. Пальцы нервно теребили серую шерстяную нить, торчащую из вязаного полотна. Под глазами темнели мешки. Тело пахло продуктами распада спиртосодержащих напитков.

– Вы не думайте, я не какая-то там – она сняла ворсинку с пледа и стряхнула её на пол. Я его вытяну. Он у меня уже не так пьёт как раньше. – Она потеряла нить, и стала искать её глазами.

Он нашёл её три дня назад, на детской площадке. Она сидела на маленькой скамейке, в компании завсегдатаев, импровизированной рюмочной. Коричневая жидкость, из бутылки со смазанной надписью коньяк, текла в пластиковые стаканы, под одобрительные голоса. Компания радостно загудела, когда он подошёл к ней, и пропел.

– У неё голубые глаза, и дорожная, серая юбка.

Она протянула ему полный стакан и бутерброд. Он выпил, бросил стакан под ноги и сказал – гусары не закусывают.

Потом вся компания перебралась к нему домой. Она колдовала на кухне. Бегала в магазин за коньяком. Не пропускала ни одного тоста, и не сводила с него своих влюблённых глаз. Пока алкоголь не свалил её с ног, и она не уснула в компании уставших от потребления тел.

Утром он целовал ей ноги, и просил спасти его. Она приготовила завтрак и сбегала за коньяком. Потом она ещё несколько раз бегала за коньяком, а он называл её святой Магдалиной, так она прожила с ним неделю. Через неделю, у неё кончились деньги, и он выгнал её.

– Вы не думайте – она нашла нить на пледе – я нужна ему, он любит меня, и не может без меня. Я спасу его вот увидите.

– Сука! – Закричал он из окна. – Пошла вон отсюда, сука конченная.

Окно захлопнулось. Она потянула нить, и плед стал распускаться. – Я нужна ему, я спасу его. – Повторяла она, свою мантру, глотая коричневую жидкость из бутылки со смазанной надписью коньяк.

В яме.

Утро рассыпалось. И заискрилось в каплях россы. Шамиль проснулся и долго лежал в мокрой траве. Соображая где он, и как сюда попал. Голова, расколотая как грецкий орех, была погружена в последствие трёх дневного запоя. Мысли скользили, падая камнем вниз, всякий раз, когда пытались выбраться из тёмной ямы. Солнце, тянуло свои лучи, как когда то мать, протягивала руки к нему в колыбель. Он ухватился за них, и выбрался из ямы.

Старенькая нива неслась по горной дороге, поднимая клубы пыли за собой.

– Шамиль Бекбулатович, – На дорогу выбежала женщина. Шамиль остановил машину.

– Что случилось?

– Скорее, Васька, жену убивает.

– Садись, поехали.

Васька, парень двадцати семи лет. Пьёт постоянно, иногда его клинит, и тогда жене с детьми приходиться прятаться. Сегодня утром со двора Васьки донёсся шум. Что-то падало, и разбивалось. Васька матерился, бил посуду, потом схватил топор и стал рубить дверь в комнату, где от него закрылась жена с детьми.

– Убью, суку, кричал Васька, вгоняя топор в дверь.

– Васька опять пьяный, говорили соседи. Надо бы за доктором послать. – Послали. Доктор приехал быстро. Он вышел из нивы и прошёл в дом.

– Василий. – Позвал доктор.

– Уйди Шамиль.

– Дело есть к тебе.

– Потом Шамиль.

– Не могу потом. Барана режу, помоги. Никто лучше тебя не сделает. Посидим, выпьем, с женой после разберёшься. – Васька вогнал топор в косяк, и сказал. – Пошли. – Васька сел в ниву, а доктор уколол его в руку. Васька, дёрнулся. – Тихо, – Сказал доктор. – Витамины, что б руки не тряслись, а то барану больно будет. – Васька расслабился и уснул.

– Скажите жене пусть выходит. На месяц я его пристрою. – Сказал доктор соседям и уехал.

Дорога от психбольницы, куда доктор определил Ваську, шла по предгорью. Большие зелёные холмы, покрытые низкими деревьями, то возвышались над дорогой, то подхватывали её и поднимали к облакам. Машина, преодолевала подъём, и, пройдя вдоль кукурузных полей, летела вниз. Туда, где между холмами текла, извиваясь, синей полоской река. Река была узкой и мелководной. Она струилась, огибая серые валуны. Воздух возле неё был напоён прохладой. Вода в ней, несмотря на тридцати пяти градусную жару, была ледяной. Нива сошла с дороги, и остановилась в тени тутового дерева. Чёрные сочные ягоды, как тучные гусеницы лежали на зелёной траве, забрызганной тёмной тутовой кровью.

– Здорово Шамиль.

– Здорово Степан. Как рыбалка.

– Две форели за час.

– Хорошо.

– Да где там хорошо. Вот вчера было хорошо. С десяток поймал за полтора часа. Вот таких… и он показал с пол руки.

– Да ты ври, да не завирайся. Форель такого размера в этой реке не поместится.

– Не хочешь не верь.

– Ладно. Верю.

– Куды опять мотался?

– В психбольницу.

– Возил кого?

– Ваську.

– Ему там уже прописаться пора. – Степан достал флягу. – Будешь?

– Нет, не хочу.

– Чего?

– А, ничего. Живём как в яме. Кругом грязь, пьянство, драки, лица опухшие, потерявшие всякий облик. И детей туда же тянем.

– Горбатого могила исправит. – Сказал Степан – Отхлебнул из фляги и закусил тутовой ягодой. – Жену с детьми жалко.

– Гуляла бы меньше.

– А как от такого мужа не гулять.

– Тебя Шамиль послушай, так она ангел.

– Нет, не ангел. Но и смерти от топора не заслужила. Взяла! – Леска натянулась, и Степан вынул из воды рыбу. Округлая пятнистая, с лимонным брюшком, она билась о жёсткую, и неприветливую землю. – Ладно, удачной тебе рыбалки Степан.

– И тебе лёгкого пути. – Мотор заурчал, и нива пошла к дороге, оставляя за собой клубы пыли.

Едва машина подкатила к дому. Как к ней подошла Марина. Марина красивая тридцатилетняя баба. Но красота её беспутная, как говорили соседские старухи. Замужем она не была. Но гулять любила. Не было парня в станице, что б ни прошёл через её двор. Нагуляла она пятерых детей. Жила с двумя сожителями сразу. Оба приезжали сюда на вахту, каждый в свою очередь. Она же не работала. Работать на ферме она не хотела, а другой работы здесь не было. Жила только на то, что давали сожители.

– Шамиль, Бекбулатович, у меня малая заболела, температура высокая.

– Давно?

– С ночи ещё.

– А что только сейчас пришла?

– Да думала, пройдёт.

– Садись в машину. Я сейчас. – Он вошёл в дом.

– Амина. Собери мне корзину. Мяса, сыр, хлеб, молоко, и ещё что там есть.

– Сейчас.

Шамиль взял свой саквояж, и посмотрел на фотографию. С фотографии на него смотрел черноглазый мальчишка двенадцати лет. Он был в черкеске, которую в тот день, ему подарил Шамиль. Шамиль помнил тот день очень отчётливо. Помнил как мальчишка, его сын, радовался черкеске. Потом был фотограф. Потом скачки. Сначала всё шло хорошо. Но вдруг, лошадь Муслима, Муслимом звали его сына, споткнулась, и, Муслим, упал на землю. Лошадь рухнула на него всем своим весом. Шамиль не смог ничего тогда сделать. Муслим, умер у него на руках.

Шамиль как, схоронил сына, ушёл в горы. Месяц о нём ничего не было слышно. Но к концу рамадана вернулся. Ничего не объясняя жене, начал работать. Работал он самозабвенно. Отдаваясь работе полностью, не думая больше не о чём. Амина, жена Шамиля, как и положено жене, вела дом, и хозяйство, о Муслиме они не говорили. Шамиль коснулся фотографии, и вышел.

– Вот, сделала всё, как ты сказал. Ещё мёду положила.

– Хорошо. Сейчас к Марине, потом в амбулаторию. – Он положил корзину в машину. Машина вздрогнула и понеслась по дороге. Дом Марины стоял особняком, у реки, утопая в зелёных ветвях акации. Тёмный забор покосился, и готов был рухнуть в не кошеную траву. Калитка висела на одной петле. Дом был старый, саманный, с потрескавшейся, черепичной крышей. Он словно сморщенный сухой гриб врос в землю и покрылся мхом. По двору были разбросаны, игрушки. Дети ковырялись у сарая, вытаскивая из-под битых кирпичей красных извивающихся червей.

– Мама, – Крикнул мальчишка семи лет, и показал большого толстого червя. – Смотри какой.

– Зачем они вам?!

– На рыбалку пойдём. Будет у нас рыба на ужин.

– Привет ребята. – Сказал Шамиль.

– Здравствуйте дядя Шамиль.

– Пойдёмте, в дом. Она у меня второй день лежит, не встаёт. В доме было грязно. Пол покрыт слоем чернозёма, занесённого сюда с огорода. На столе грязные тарелки, с затушенными в них окурками. Под столом пустые бутылки.

Девочка пяти лет лежала, в маленькой комнате, с пожелтевшими от времени кружевными занавесками.

– Здравствуй. – Как у тебя дела?

– Животик болит. И голова.

– Смотри, что у меня есть. – Шамиль достал из саквояжа градусник, жёлтый, с головой утёнка. – Видишь, кто к нам пришёл.

– Можно я его потрогаю.

– Конечно. – Смотри, какой он.

– Ой, он мягкий.

– Да, и он очень замёрз. Давай его спрячем вот здесь, – Он поставил градусник ей под мышку. – И погреем его. – К Марине. – Нужно всё убрать и вымыть здесь. Поняла?

– Поняла. – Градусник запищал.

– Давай, утёнка, посмотрим, что он нам скажет. Тридцать семь и восемь. Открой ротик. Покажи мне язычок. Вот хорошо. Теперь скажи а. Приподнимись, я послушаю тебя. Вот умница. Давай мы с тобой сейчас выпьем вкусный сироп. А потом я подарю тебе вот такую собачку. – Он достал из саквояжа маленькую пластиковую собаку. К Марине. Вот тебе лекарство. Будешь давать по схеме. Витамины. Если температура будет расти – сироп. И убери здесь всё. Завтра приду, проверю.

– Спасибо Шамиль Бекбулатович. И за лекарства спасибо. Я когда, кто ни-будь из моих мужиков вернётся, вам за лекарства отдам.

– Гнала бы от себя всю эту шушеру. И нашла бы себе нормального мужика.

– Да, кто ж меня возьмёт, с таким приданным. Если только вы?

– Второй женой?

– А я к вам и третьей пойду.

– Не дури. Я с тобой серьёзно. Начни жить по человечески. Работать иди.

– Куда? На ферму? Да меня там наши бабы без соли съедят.

– Полы мыть ко мне в амбулаторию пойдёшь?

– А чего не пойти, если сами зовёте.

– Зову. Только вот со всем этим – Он показал на бутылки. – Завязывай. Начнёшь работать, будешь жить нормально, а там всё дай бог образуется. Вот корзина, здесь продукты. Детей корми. А малой свари бульона куриного и по ложечке. Поняла!

– Поняла.

– Завтра зайду.

Нива пронеслась по станице, и стала у амбулатории. У амбулатории его уже ждали.

– Шамиль Бекбулатович, спасайте. Наташка пропадает.

– Что случилось?

– Сами гляньте. – Наташка сидела на крыльце, прикрыв платком подбородок. Шамиль подошёл к ней.

– Ну, давай покажи, что у тебя там.

– Не покажу.

– Чего так?

– Я не красивая.

– Кто тебе такое сказал?

– Сама знаю.

– С чего это ты знаешь?

– Вот с чего. – Она убрала платок. И разрыдалась.

– Ну, что, ничего страшного. Обыкновенный фурункул.

– Да как же ничего страшного?! У неё свадьба на носу. А на лице такое.

– Свадьба на носу, фурункул на подбородке. Я вам выпишу мазь, возьмёте в аптеке. Будете промывать. Когда вскроется. И таблеточки пропьёте.

– А к свадьбе то пройдёт?

– Будем надеяться.

– Ой, нам надо, чтоб прошло. А то нас жених не возьмёт.

– Возьмёт, такую красавицу, да не взять?!

– Спасибо вам, Шамиль Бекбулатович. Только мы вас теперь на свадьбу ждём.

– Будет время, приду обязательно.

Ветер стряхнул с кудлатых тополей пух, и он, закружившись, полетел вдоль зелёных дворов. Кружась и падая на серую потрескавшуюся от жары дорогу. Словно снегом сыпет – Подумал Шамиль, и вошёл в амбулаторию.

– Добрый день Галина Анатольевна.

– Здравствуйте, Шамиль Бекбулатович.

– Как у нас тут дела?

– Всё спокойно. Звонили из района, сказали, пришли лекарства, нужно получить.

–Получим. Я Марину беру на должность уборщицы. Завтра с ней и съездим в район. Устрою её.

– Это какую Марину?

– Цверкунову.

– Господи. Ой, это ещё та работница.

– Ничего. Втянется.

– Да, уж, она втянется. Приглашаете не весь кого.

– Галина Анатольевна, что у вас за праздник вчера был?

– А что?

– Водкой от вас пахнет.

–Кумовья приезжали, посидели немного. А что? Это возбраняется в выходной день? На работу это не влияет.

–Простите, я не хотел вас обидеть. Просто, последнее время, часто замечаю это.

– А вы за собой замечайте. Я водку в лесу, в одиночестве не пью.

– Простите. Я не знаю, зачем я это сказал.

– Всё вы знаете, чем только я вам не угодила. Весь день в амбулатории, одна, за всех. Пока вы на своей ниве катаетесь.

– Простите, меня. Хотите завтра выходной? К внукам съездите? На рынок?

– Если только вы настаиваете. В знак примирения, то хочу.

– Вот и хорошо. Завтра отдыхайте, а я тут посижу.

– Вы в район завтра едите.

– Да. Ну, послезавтра.

– Хорошо. Я согласна. А можно я сегодня раньше уйду.

– Да, конечно идите, я посижу тут.

Галина ушла. И амбулатория наполнилась тишиной. Наполнилось тишиной и сердце Шамиля. Тишиной не обыкновенной. Белой. Белой и мягкой как пух. Она окружила его, как мать окружает дитя своей любовью. Ни боли, ни тревог. Ничего. Только белый тихий свет вокруг. Он качает его на своих волнах, несёт туда, где под гранатовым деревом, на цветном покрывале мама готовит чай. Отец сидит рядом и что-то рассказывает маме. Она смеётся, подавая ему чай. Отец срывает гранат. И большими, сильными руками разламывает его. Кровь граната брызжет на белое полотенце. Красные ягоды, плотно сидевшие друг возле друга, рассыпаются по покрывалу. Одно из них подкатилось к Шамилю. Он взял его надавил пальцами, и ладонь окрасилась в красный цвет. Чёрная туча накрыла его. Ветер сорвал листву с дерева. Отец с матерью исчезли. Шамиль остался один. А пред ним, лежал Муслим, на забрызганной, алым соком земле.

– Шамиль Бекбулатович, Шамиль Бекбулатович. Помогите. В окошко стучал Мишка, сосед Андрюхи. Андрюха парень двадцати пяти лет. Он был из тех, кого бог наградил огромной энергией. А, что с ней делать не сказал. Вот Андрюха и мотался по жизни, без определённого рода деятельности. Вывалившись из школы после девятого класса. Он кое-как отучился на тракториста. Но карьера не задалась. То пьяным на тракторе попадётся. То вообще по три дня в бригаде не появляется. А в последний раз он в реке трактор утопил. И больше его к трактору не подпускали. А другой работы он не хотел. – Я – Говорил Андрюха. – Настоящего дела хочу. Такого, что б всю жизнь положить на него не жалко было. А дела такого не находилось. Вот он и мотался по станице. Девок портил, самогонку пил, да драки по пьянке устраивал.

– Что случилось?

– Андрюха батю своего забил.

– Как забил, где?

– У Чиркуна. Сидели, отдыхали. Они заспорили. Батя сказал, что Натаха девка умная. И за такого дурака как Андрюха, ни когда бы, ни пошла. Андрюха повалил его, и давай мутузить. Еле растащили. Кровище по всей кухни. Батя его лежит, значит и не двигается.

– Поехали. – Когда они приехали, батя Андрюхи уже сидел за столом и цедил мутный самогон. Лицо его опухло, из головы сочилась кровь. Шамиль обработал рану, и наложил повязку.

– Пошли Андрей, проводишь до машины. – Они прошли сквозь поросший бурьяном двор Чиркуна. И Сели на почерневшую от времени скамейку.

– Зачем старика избил?

– Пусть не лезет, куда не нужно.

– Он отец твой, может своё слово сказать.

– Он ничего не может. Он пробухал свою жизнь. Мать бил, вещи выносил из дома. Он не на что не имеет права.

– А ты?

– Что я?

– Что ты для матери делаешь? Пьёшь. Не работаешь. Мать тебя кормит и одевает.

– А что я могу! Трактор не дают. Что мне на ферму идти?! Всё против меня. И даже он. – Он кивнул в сторону отца.

– Слушай меня, есть одна хорошая мудрость. Прежде, чем кого-то винить, посмотри в зеркало.

– И что?

– Ничего. Сам думай. Завтра убьёшь, кого ни – будь. Пойдёшь в тюрьму. Потом будет не выбраться. Сейчас ещё есть возможность, остановится. Оглядеться. Понял? И пойди матери помоги. Она одна в огороде копается. Спина у неё больная, а ты тут водку пьёшь. И на жизнь мне жалуешься. Я всё сказал. Думай.

Время подобно реке. Течёт, меняя всё вокруг. Крутит колесо. Вертятся мельничные жернова. Зерно, превращая в муку. Так и с людьми. Всё перемелется, мука будет. Говорят старики.

– Галина Анатольевна. Я кабинет и приёмную вымыла. Сейчас протру в прихожей, и всё. Можно, я, когда закончу, домой сбегу? Семейство своё кормить надо.

– Хорошо Марин. Скажи там пусть заходят, кто на перевязку.

– Привет, Анатольевна.

– Привет Семёновна. Как твоё ничего?

– Да ничего. Нога, спасибо доктору проходит. И тебе Анатольевна, благодарность.

– Мне то чего?! – Как чего, кабы не твои перевязки, зачахла бы уже. А так гляди, скоро танцевать буду.

– То доктору спасибо. Другой бы уже в район отправил. А он сам, всё. Золотой человек.

– Ни говори. Андрея вон как пристыдил. Так тот не пьёт, от матери не отходит. Весь огород прополол.

– А Марина? Видела! Никогда б не подумала. Хахалей своих разогнала, работает, вон, всю амбулаторию вычистила. Нормальная баба оказывается.

– Да, чудеса, да и только.

– Всё скачи, не болей.

– Спасибо тебе – Она поставила на стол бутылочку. – Сама варила. Абрикосовая.

– Ой, тоже мне. Прям без этого нельзя. – И Галина Анатольевна убрала бутылочку в стол.

– Доброе утро, Галина Анатольевна.

– И вам доброе. Шамиль Бекбулатович. Что это у вас за короб?

– Спирт вчера в районе получил. – Ставит на пол. Пусть пока тут постоит. Как тут у нас?

– Всё спокойно.

– Как Марина?

– Работает хорошо. У меня к ней претензий нет.

– Это хорошо. Я ей как многодетной маме, бесплатную путёвку в санаторий выбил. На август. Пусть детей свозит.

– Вы прям, как о своих детях печётесь.

– Дети чужими не бывают.

– Мне хоть бы раз бесплатную путёвочку выбили.

– Ладно, не завидуйте.

– Таким людям, нужно дать понять, что они люди. И тогда они изменяться.

– Дай бог. Кажись Андрей.

– Да.

– Здравствуйте Шамиль Бекбулатович.

– Здравствуй Адндрей, что случилось?

– Мама себя плохо чувствует. За вами прислала.

– Сейчас я соберусь и съездим.

– Андрей, ну-ка помоги.

– Что нужно, Галина Анатольевна?

– Коробочку вон ту бери и неси за мной. – Открывает кладовку. – Ставь тут.

– Галина Анатольевна. А где мой саквояж?

– Он там, сейчас – Идёт в кабинет. – Я его убрала. Марина протирала тут всё. Вот он.

– Спасибо Галина Анатольевна. Андрей, поехали.

Мама Андрея всю свою жизнь, тянувшая на себе дом, хозяйство, мужа который никогда не работал, а только пил и крал деньги у жены. Лежала на старом разложенном диване.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте Шамиль Бекбулатович.

– Что у вас случилось?

– Да, не знаю. Всё хорошо было. Картошку сидела, чистила. Потом встала, а меня как качнуло. Голова кругом пошла. Так я как упала, думала, расшибусь. Хорошо Андрейка рядом был. А то бы так и лежала на полу.

– Давайте ка померим давление. Аккуратнее надо уже быть. Беречь себя.

– Да как тут будешь беречь, когда столько дел переделать нужно. Вон один огород, сколько сил высасывает. А ведь без него никуда. Что-то кушать надо. Всю жизнь почтальоном проработала. Всю станицу вдоль и поперёк обходила. А теперь ноги не держат. А, что говорить. Я и лошадь и мужик. Помру, тогда видно отдохну.

– Я вам лекарство выпишу. Пусть Андрей сходит, купит. А про огород пока забудьте. Лежите, отдыхайте. Это сейчас для вас самое главное.

Когда Шамиль Бекбулатович вернулся в амбулаторию. Галина Анатольевна, копалась в кладовой.

– Что вы там ищите, Галина Анатольевна?

– Да, бутылки со спиртом не хватает.

– Как не хватает.

– Да вот так, по накладной девять бутылок. А здесь только восемь. Может вы ошиблись на складе? Когда принимали.

– Нет, было девять. Это я хорошо помню.

– Тогда где она? Андрей. Вот паразит. Я ж его тут одного оставляла, когда вы саквояж искали. Вот же гад, а! Ну, я ему покажу. Небось, выжрал уже. Господи, что ж за сволочь такая. Ему добро делаешь, а он тебе в душу плюёт.

– Успокойтесь. Сейчас съезжу к нему. Разберёмся. Может и не он.

– Да как же.

Дома Андрея не оказалось. У Чиркуна сказали, что он пошёл до Маринки. Когда Шамиль вошёл в дом Марины. Андрей шутил и разливал спирт по стаканам. Марина пьяная сидела на коленях коренастого мужичка.

– Шамиль Бекбулатович. – Сказала Марина. – Проходите, садитесь.

– Некогда мне.

– А меня, вот забирают от вас. – Она потрепала по голове мужика. – Уезжаю от вас. Начинаю новую жизнь.

– А дети как?

– А детей я пока с мамой оставлю. Как у нас всё наладиться, заберу. Так что извините, не буду у вас больше работать. Спасибо вам за добро.

– Как звать то твоего принца?

– А как тебя звать. – Она толкнула уже изрядно подпитого мужика.

– Серё-ж-жа.

– Сёля. Ты мой хороший и она стала трепать его за уши.

– Андрей, выйди, поговорить надо. – Сказал Шамиль.

– Ну, чего? – Спросил Андрей, когда они вышли на крыльцо.

– Ты лекарство матери купил?

– Куплю.

– У тебя мать лежит с давлением. Ей лекарство нужно. А ты тут спирт краденный жрёшь. Мать помрёт, кто тебя кормить будет? – Шамиль ударил его. Андрей качнулся и упал в коридор.

– Э-э, да ты чё сука. Мужик встал из-за стола и пошёл на Шамиля. Шамиль сделал шаг на встречу и ударил его в челюсть. Он отлетел и упал, перевернув стол. Шамиль вышел из дома.

– Ну, что? – Спросила Галина Анатольевна, когда Шамиль вернулся в амбулаторию.

– Ничего.

– Да, вы ж руку себе всю посбивали. Это вы об Андрея так?

– Не сдержался.

– Не покалечили?

– Нет.

– Давайте я вам обработаю.

– Галина Анатольевна. Вы лекарство отвезите маме Андрея.

– Хорошо.

– И ещё, меня не будет. Дня три, присмотрите тут.

– Хорошо. А вы…

– В горы поеду.

Шамиль вернулся домой, когда небо осыпало звёздами. А большая жёлтая луна висела над самой крышей. Амина ждала его у калитки. Шамиль заглушил мотор. Достал из багажника ящик водки. Отнёс в гараж, и сел рядом.

– В горы поедешь.

– Да. Поеду.

– Дядя Рустам звонил. Зовёт нас. Говорит, дом построит. Место в больнице тебе хорошее найдёт.

– Мне здесь хорошо.

– Посмотри на себя. Ты же обрусел тут совсем. И водку уже так же пьёшь.

– Хватит. – Встаёт.

– Куда ты?

– Переоденусь. Нужно на свадьбу идти. Обещал.

Свадьба была на том самом этапе, когда гости разговаривали между собой, уже не слыша друг друга. Динамики не рвали децибелы. А столы, уставленные жареными утками, салатами, и самогонкой. Сваренной специально для этого случая собирали вокруг себя только небольшие тесные компании. Изредка раздавался чей-то выкрик – Горько – И жених с невестой устало целовали друг друга. Во всём чувствовался разброд и шатание. Шамиля посадили рядом с женихом и невестой. За столом оживились. Тамада, работник местного дома культуры, произнёс тост за Шамиля. Застолье снова обрело единство.

– Друзья мои. Я хочу поднять бокал, за человека, которому мы все обязаны самым дорогим, что у нас есть. Здоровьем. Так как здоровье это то, что невозможно ни чем заменить. Ибо как сказал один мудрец – Если людям предложить выбрать деньги или здоровье, то только человек лишённый разума выберет деньги. Так давайте выпьем за человека, который и день и ночь стоит на охране нашего здоровья. За Шамиля Бекбулатовича.

– Шамиль Бекбулатович – со всех сторон к нему посыпались вопросы – я вас умаляю, скажите моей жене, что спиртное полезно для здоровья.

– Конечно, полезно, но только в качестве антисептика.

– Шамиль Бекбулатович, вам не кажется, что медицина и вирусология это две науки, которые должны идти вместе, так сказать рука об руку.

– Кажется.

– А если…

– Подождите, я сейчас. – Шамиль встал, и отошёл от стола. – Танец молодых – Объявил тамада, и молодые вышли танцевать. Пары медленно кружились в такт музыке. Они кружились, как кружится пух сорвавшийся с дерева. Наслаждаясь потоками свежего воздуха. Пока судьба не определит им место, где они проведут свою жизнь.

Андрей появился из темноты улицы. Он вошёл в свет фонарей. Стремительно. Так как входит нож в свою жертву. Он оттолкнул жениха, и взял Наташку за руку.

– Пошли со мной.

– Ты, что, больной. – Сказала Наташка. Жених подскочил, и ударил Андрея. Андрей увернулся от удара и дал жениху под дых. Жених упал.

– Жениха бьют, закричал кто-то из гостей. И пьяная осатанелая от сивухи толпа набросилась на Андрея.

– Прекратите. – Закричал Шамиль. – Оставьте его. – Он расталкивал озверевших не соображающих ничего людей, прорываясь к Андрею. Пока его не ударили. Он упал. Кто-то закричал, убили, и толпа рассыпалась. Шамиль подбежал к Андрею. Андрей уже не дышал.

– Что вы делаете? Люди вы или нет? Неужели водка настолько отуманила вас, что вы не понимаете, что творите? Ладно, на себя вам плевать, но ведь дети ваши смотрят на вас. А потом их дети будут смотреть на них. Неужели это безумие, никогда не прекратиться. Кто-то же должен прервать его?

Было ещё темно. Но утро нового дня уже поднималось раскалённым шаром по склону горы, что бы принести свой свет в каждый дом. Шамиль сидел на крыльце. Амина села рядом.

– Не спишь?

– Нет.

– Думаешь о случившимся?

– Да.

– Не думай. Уже ничего не исправить.

– Да.

– Это их жизнь. Они давно так живут. Тут уже ничего не сделаешь.

– Да. – Он встал. Вынес ящик водки из гаража.

– Едешь в горы?

– Нет. Больше не поеду. А это вылей.

– Хорошо.

– Завтра, сходим к Муслиму?

– Конечно.

– Что ответить дяде Рустаму?

– Скажи пусть приезжает в гости.

– Как скажешь. Дорогой. Пора корову выгонять.

– Да, нужно работать.

Жизнь вспыхивала огнями на дворах и медленно текла стадом проснувшихся коров.