Дачная история.
Вечер. Скамейка. Тёмный куст сирени. Шорох платья. Шёпот.
– Иди ко мне.
– Подожди.
– Что?
– Сюда идут.
– Давай сюда. – Прячутся в кустах сирени.
Пара подходит к сирени. Садятся на скамейку.
– Нет, что ни говори, а малые дети, малые проблемы. Большие дети – большие проблемы. – Сказала она
– Да. А всё-таки хорошо, что уже не маленькие. Они гуляют, мы гуляем. Никто никому ничего не должен. – Ответил он.
– Не скажите. Малых бы уже уложили. И спокойно бы разговаривали. А тут, сиди как на иголках. Где они, что с ними.
– Они уже в таком возрасте, когда сами должны думать, где они и, что с ними.
– Вам легко рассуждать. У вас парень. А у меня девка. С парня, что? Гладки взятки. А девка потом, всю жизнь будет каяться.
– Не наговаривайте. Хорошая у вас девка. Умная, красивая. Такая цену себе знает.
– Да, знает. Уши развесит как дура, растечётся, а парням только того и нужно. В раз окучат.
– Ну, что вы не все такие. Мой вон, такой увалень, что не знает с какой стороны к этому делу подойти.
– Скажите, тоже. У вас парень золото. Скромный, воспитанный. Слово поперёк не скажет. Не то, что моя фурия. Так глазами срежет, что и не рада, что рот открыла.
– А вы думаете у нас лучше. День и ночь за компьютером. А подойдёшь, скажешь, поди, сынок мусор вынеси, так неделю потом ходит, фыркает. Точно я его носом в этот мусор и ткнул.
– Ох, детки, детки.
– Да, что мы всё о детях, да о детях. Ночь какая, луна, сирень. Пора и за себя поговорить. – Придвигается к ней.
– Да, что нам уже за себя разговаривать. Возраст уже не тот.
– Почему же не тот. – Обнимает её.
– Ну, скажите тоже. Мы с вами уже не дети.
– Вот и я о том же. Что ж нам всё, вокруг да, около ходить. Вы женщина видная, свободная. Я мужчина, так сказать в самом рассвете сил. Ничем, ни с кем, не связан. Что ж нам время зря терять? – Тянется к ней губами.
– Ах, я даже не знаю, что вам ответить на это. Всё как то спонтанно, как то, неожиданно. – Целуются.
– Ваши губы, это цветы магнолии.
– Ну, вы, тоже, скажите. Прям, так и магнолии.
– Позвольте ещё раз прикоснуться к этим чудным лепесткам.
– Вы меня в краску вгоняете.
– А это ничего. Это вам даже к лицу.
– Тоже скажите, к лицу. Да в темноте и не видно, поди, ничего.
– Вот и я говорю, не стоит смущаться. – Целуются.
– Мир мой перевернулся, когда я увидел, как вы помидорчики то свои подвязываете. Сколько любви, заботы. Эх, думаю, рядом с такой женщиной всю жизнь прожить можно.
– Скажите, прям, а за помидорчики я вам так скажу. С детства, к труду приучена. Ни минуты не могу без дела сидеть. Не то, что нынешняя молодёжь. Я вон своей говорю – Ты ж доча смотри, что вырастишь летом, на даче, то зимой в городе кушать и будешь. – Так она мне – Я мама, все, что нужно в магазине куплю. – А я ей – Так ведь, чтоб купить заработать надо. А она – У меня муж будет зарабатывать. – Так ведь такого мужа ещё поискать надо – Говорю. – За это мама – говорит – ты не волнуйся. – И в телефон, только её и видели.
– О чём только думают. – Согласился он. – Мой, вон ничего руками делать не умеет. Только и может, что с утра до вечера мышкой вертеть. Я ему говорю. Ты пошёл бы во двор. На турнике бы повисел, мышцу бы, какую накачал. Всё польза была бы. А он мне – Я говорит, батя, двадцать четыре часа мышцу качаю. – Я говорю, Какую ты там мышцу себе качаешь? Мышкой, на пальце?! Так ты там себе только паралич со временем накачаешь. А он постучал этим пальцем себе по лбу, и сказал. – Я батя, вот какую себе мышцу качаю. И опять в свой компьютер уткнулся.
– Да, о чём только думают. – Согласилась она. – А вы-то сами ни минуты без дела не сидите. То пилите, то строгаете, всё время при деле.
– У нас знаете тоже воспитание. Я после восьмого класса по плотницкому делу пошёл. Так и тружусь до сих пор на этой ниве.
– То-то я смотрю, у вас всё так ладно выходит. Что не поделка, так произведение искусства. Ой, совсем забыла, нам бы заборчик общий поправить. А то завалиться скоро. На ладан дышит, как говориться.
– А, это поправим. Я уже и доски заказал. Думаю старый забор снести и новый поставить.
– Как это вы так, надумали сами и не сказали мне ничего.
– Так я вот и говорю. Вы не беспокойтесь, вам это ничего не будет стоить. Я всё сам сделаю.
– Ну, как это, что ж я, общий забор и ничего не будет стоить? Я так не согласна.
– А вы мне обеды готовьте, пока я трудиться буду, и в расчёте. Очень у вас картошечка тушёная ароматно пахнет, когда вы её готовите. Я так, весь день хожу и слюной истекаю.
– Ладно, договорились с меня обеды, и по маленькой, к картошечке. Наливочка у меня сливовая, сама делала. Слива такая уродилась, что как говориться сам бог велел, пустить её в производство.
– Вот это правильно. Это я уважаю. Значит договорились. А заборчик я выровняю немного по линии. А то в прошлый раз, когда ставили, на мой участок забор скосили. Метра полтора съели. Там ваши кусты крыжовника, клином входят на мою территорию, вот его и провели не ровно.
– А как же крыжовник тогда мой?!
– А я те кустики, что на мою территорию входят, вырублю.
– То есть, как это вырубите?!
– Да вы не волнуйтесь, там всего полтора кустика. И на тех ягода кислая и мелкая.
– Нет уж, вы простите меня, но это мои кустики, и мне решать какая там ягода кислая или сладкая. А вы вон сперва посадите, что ни-будь своими руками. Вырастите, а уж потом рубите. А то, взяли моду на чужие кусты топором махать.
– Вы меня извините. Но если это чужие кусты, то, что они делают на моём участке?
– Да с чего вы взяли, что это ваш участок. Всю жизнь там росли кусты, и всегда забор там так стоял, с чего это вы вдруг решили всё переиначить.
– Так ведь это видно из межевого плана. Там нынешний забор, на полтора метра уходит в мою сторону. А всё из-за этих чёртовых кустов.
– Ну, знаете! Так относиться к многолетнему труду. Этого я от вас не ожидала. Этот крыжовник, появился здесь ещё задолго до того как вы купили эту дачу. Он старожил этих мест. А вы хотите его вырубить. Вы, который не посадил на своём участке не кустика, который только и может, что тесать топором доски. Уничтожая природу. Вы… – Она поджала нижнюю губу, гневно сверкнула глазами, и произнесла – Вы монстр.
– Простите, но если вам так дороги эти кусты, то пересадите их на свою территорию. Я не против природы. И считаю, природу лучшем местом для отдохновения души. Но терять свои полтора метра из-за ваших кустов я не намерен. И потому со всей ответственностью заявляю. Если завтра к полудню, кусты не будут убраны с моей территории, я их вырублю.
– Что?! Если хоть ягодка упадёт с моих кустов, я подниму на ноги всю общественность. Вы пожалеете, что купили эту дачу. Я устрою вам такую жизнь. Что вы ещё будите умолять меня оставить вас в покое.
– После таких угроз, я не буду ждать полудня. Я вырублю ваши паршивые кусты с первыми лучами солнца. Так что если они вам дороги идите, пересадите их до рассвета. Всё.
Из кустов сирени вышли двое.
– Папа.
– Мама. Вы что?! Так же хорошо всё начиналось.
– Марш, домой! Шляешься по кустам, с кем попало! – Сказала она – Завтра же вырублю этот куст разврата.
– Этот куст растёт возле моей калитки, и я вам его рубить не позволю. – Сказала он.
– Ну, это мы ещё посмотрим. Крыжово-руб. – К дочере. – Что уставилась?! Марш домой. – К нему. – Тоже мне, а ещё говорили, что мои губы это цветы магнолии. А я поверила. Развесила уши как дура. А вам, оказывается, просто нужно было пол двора оттяпать. Узурпатор. – К дочери. – Пошли. – Уходят.
– Чёрт! Ну, какая женщина. Огонь. Молния. Завтра же вырублю крыжовник.
– Пап, пойдём уже спать. – Уходят.
Ночь каплями россы села на скамейку, и во влажной зелёной тишине, запели лягушки.
Страх.
Лодка ткнулась носом в песок и замерла. Белые цветы качнулись, и застыли на тёмной воде. Сырое небо нависло над соснами. Ветерок пробежал. Поднял рябь на воде, и пропал. Потом всё стихло. Слышно было только, как она дышит.
– Пойдём. Сейчас польёт. – Сказал он.
– Постой. – Ответила она. – Давай ещё посидим. Смотри как тихо. – Она потянулась к цветку. Лодка ожила, и волны покатились туда, где стояли сосны, подпирающие, нависшее, небо. Они ударились о берег, сосны вздрогнули. Колючие ветви, проткнули небо и большие, редкие капли стали падать на поверхность озера. Они хлопали о тёмную воду, разбрызгивая её.
– Смотри как красиво. – Сказала она.
– Бежим. – Он сошёл на берег.
– Нет, подожди. – Она подставила ладони и капли стали падать на руки. – Ты чувствуешь, какие они тёплые?!
Пустым жестяным ведром, гром прокатился над озером. Небо, вспыхнуло, раскололось, и опрокинулось на землю тёплыми потоками воды. Он спрятался под ветвями старой сосны. А она, прыгнула на берег, раскинула руки и закричала. – Лей, лей сильней. Ещё. – Капли хлестали, и вода лилась с её волос. Она двигалась в ритм падающих капель. Босые ноги отстукивали такт, выплёскивая грязь из луж. Руки кружили в пространстве. Тело обтянутое мокрым платьем превратилось в гибкую виноградную лозу. И качалось, увлекая моё сознание. Вдруг она остановилась. Посмотрела на меня. И закричала – Иди ко мне.
– Нет. Я боюсь грозы.
– Не бойся. Она не страшная. Иди.
– Я не могу.
– Можешь. – Она подошла к нему. Взяла за руки и вытащила его из-под сосны. – Здесь не страшно. Ты чувствуешь, какая свобода. Какой простор. Ну!?
Небо вспыхивало и гремело. Вода была повсюду. Она лилась, и казалось, что будет лить, пока не зальёт всю землю. Он вздрагивал при каждой вспышки молнии.
Она, обняла его. Он уткнулся в мокрую ткань. За громовыми раскатами он услышал стук её сердца. Оно стучало ровно и спокойно. Наполняя покоем. Что-то очень большое, наполнило его. Что то такое, что сильнее ливня, грозы, и всего, что окружало его. Страх прошёл. Он посмотрел на неё.
– Ну, что? Теперь тебе не страшно?
– Нет.
– Вот видишь. Это совсем не страшно.
Дождь перестал лить, и на небе появилось солнце. Оно осветило озеро. Верхушки сосен. Капли дождя рассыпались жемчугом по её волосам. Она улыбнулась.
– Ну, что пошли воду из лодки черпать?!
– Пошли.
Они черпали воду, разбрызгивая её. А над соснами, изгибаясь разноцветной дугой. Стояла радуга.
Высшее право.
Дача. Как много всего в этом слове для простого русского человека. Оно наполнено до самых краёв, как багажник автомобиля. Для одних это пластиковые контейнеры с маринованным мясом. Для других коробки с рассадой. Одни везут огурцы и помидоры на дачу, что бы есть их там. Другие везут их с дачи, что бы есть их в городе. Но если спросить и тех и других, что для них дача? То и те и другие скажут, что дача это отдохновение души. Это полёт мысли, фантазии, внутренняя свобода, которую каждый заполняет так, как ему заблагорассудиться. В этом и заключается высшее право человека, реализовать себя, так как хочет этого он сам.
– Послушай, зачем так много. Посадили бы пару розовых кустов и хватит. – Сказал он.
– Копай зайчик не ленись. – Ответила она. – Вот увидишь потом, какая будет красота. Здесь посадим несколько сортов петуний, да так, что б цвета разные. Там флоксы, виолки, георгины, рододендроны, астры, душистый горошек, а на арках ландыши. Вот увидишь, тут будет как в раю.
– По мне так и без рододендронов хорошо.
– Копай зайчик не серди меня.
– Зайчик устал.
– Зайчик, сейчас докапает до забора и сможет сбегать за квасом в ларёк.
– А за пивом?!
– А за пивом, это когда зайчик, перекопает участок у калитки. Там у нас будут, каллы, обожаю эти цветы. В них столько достоинства, красоты, словно это цветы царских кровей.
– А можно зайчик сначала сбегает за пивом, выпьет бутылочку, а потом перекопает у калитки.
– Нет. В прошлый раз, когда зайчик сначала сбегал за пивом, его потом самого пришлось культивировать, что бы привести в чувство. Давай мой хороший. Сделаем наш участок цветущим садом. Ты сам мне потом спасибо скажешь. Когда увидишь всю эту красоту.
– Здорово огородники. – К забору подошёл сосед. – Копаем. Огурчики, помидорчики.
– Цветочки.
– Тоже дело. А мы по шашлычкам решили ударить. Погода-песня. Самое то. Так может это, по пивку? А? Сосед?
– Да, я…
– Некогда ему. Нам ещё под каллы участок подготовить надо.
– Ну, что ж надо так надо. – Он сделал глоток из запотевшей бутылки, и скрылся за забором.
Зазвучала музыка. Ноздри зайчика защекотал запах шашлыка. Душа наполнилась тоской. А жена всё щебетала и щебетала. Цветы – говорила она – Облагораживают душу. Делают нас лучше и чище. Своей красотой они приобщают нас к прекрасному. А своими ароматами, делают нас более тонкими, более чувствительными, ко всему, что нас окружает.
– Девочки, как говориться мыть руки и за стол, мясо готово. – Донеслось из-за забора. – Зайчик стиснул зубы и воткнул лопату глубже в землю. А жена продолжала.
– Мир без цветов огрубел бы. И погиб. Погиб под натиском грубой животной силы. Не способной чувствовать, прекрасное. Ты сам очень скоро почувствуешь, как твоя душа наполняется любовью ко всему, что окружает тебя. – Зайчик с ненавистью посмотрел на жену. – Ты только представь себе. Там у забора жеманные астры. Они словно юные модницы качают своими удивительными причёсками. Скромные виолки, будут встречать тебя у калитки. Нежные флоксы, царственные каллы, и наполненные чистотой ландыши. Будут окружать тебя каждое утро удивительным ароматом.
– Сеня, захвати пивко из холодильника. – Снова долетело из-за забора. Зайчик вогнал лопату в землю. Пот градом катился со лба. Горло пересохло, мысли спутались, и только голос жены звучал в голове, как назойливая реклама, переключить которую было не возможно.
– Цветы наполнят тебя покоем. Они поднимут твоё сознание на такую высоту, на которую способен подняться только ясный, просветлённый разум.
Вдруг страшный, пронзительный рёв оборвал её речь. Она посмотрела на зайчика. Зайчик, стоял, выгнув спину, ощетиня всю свою растительность. Потом сверкнул глазами, и, перемахнув через соседский забор, скрылся из виду. Только ночью, когда небо обсыпало звёздами, зайчик, скрипнув калиткой, тихо, вошёл во двор. – Там – Говорил он кому-то. – Будут у нас расти флоксы. Здесь рондор… рандорвы… радондерны. А тут… – Он икнул и лёг на свежа-вскопанную клумбу. – Тут у нас будут расти царственные каллы. – Он обнял, чёрные, мягкие комья земли, прижался к ним и уснул.
Ангел.
Город в разгаре эпидемии. Линии вызова скорой помощи перегружены. Врачи мотаются по вызовам, уже не чувствуя усталости. Она пришла ко мне в одиннадцатом часу ночи.
– Что вас беспокоит?
– Второй день температура.
– Сколько?
– Тридцать восемь и восемь.
– Поставьте градусник. Кашель?
– Небольшой.
– Ощущение трудности дыхания?
– Нет.
– Поднимите майку. Дышите. Глубже. Горло? Насморк?
– Нет.
– Давайте градусник. Тридцать семь и восемь.
– Я выпил парацетамол.
– Я выпишу вам антибиотик. Таблетку утром и таблетку вечером. Пять дней. Через пять дней звоните в поликлинику. Если будет хуже, вызывайте скорую. Вам нужен больничный?
– Да.
– Место работы?
– Сейчас, я принесу. У меня там бумажка, где всё, подробно написано.
Я вышел, а она осталась сидеть на стуле. Когда я вернулся. Она спала. Так тихо, что казалось время, замерло вокруг неё. Ей было лет двадцать пять. По-видимому, только после института. Таких как она, сейчас много мотается по вызовам. Есть статистика, что молодые переносят вирус гораздо легче пожилых. Вот их и бросили в самое жерло эпидемии. Но даже их сил и энергии, не хватает в этом бешеном ритме.
Она была словно уставший ангел. Ангел, который, только на мгновение, прикрыл глаза. Половица скрипнула. Она проснулась.
– Принесли?
– Вот.
– Давайте. Завтра в восемь мне нужно быть в поликлинике. Нужно будет заполнить больничные, затем снова на скорую.
Она писала. Я слушал, как сосредоточенно шуршит ручка о бумагу. Потом она собралась, встала, и ушла. Туда где темноту ночи разрезали огни скорой помощи. А я выпил лекарство и лёг спать.
Разность.
Старый ржавый сухогруз вытянулся во всю длину, занимая большую часть причала. Чуть подальше, от него стоял свежевыкрашенный буксир, Краска блестела на нем, а из трубы шёл чёрный дым. Он дрожал над водой, своим рокочущим дизелем. Потом качнулся и, разрезая тупым носом белую воду, пошёл от берега, оставляя за собой клочья расползающейся пены. Ещё не много и на светлой поверхности воды качались только чёрные линии причала.
– Ушёл. – Сказал он.
– Да. – Согласилась она.
– Наверно это здорово, вот так вот взять, и уйти по белой воде в белую ночь на чёрном как смоль буксире.
– Да. Красиво. Но думаю, тот, кто сейчас ведёт этот буксир, не разделяет твоих настроений. Он привычно ведёт буксир, поглядывает на тускло светящую приборную панель и думает о чём-то земном, и практичном.
– Ты полагаешь, он не замечает что его буксир, скользя по белой воде, входит туда, где белая полоса воды смешивается с белым небом. Растворяя реальность, отражая буксир в воде, и в небе, одновременно не позволяя рассудку понять, летит ли корабль по воде или плывёт по небу?
– Мне кажется, он думает о предстоящей работе или семье, или о том, что хорошо бы сейчас сесть выпить с друзьями, а не тащиться чёрт знает, куда на ночь глядя.
– А думаю, что, растворившись в тумане, он перестал ощущать себя принадлежащим чему то конкретному. Я думаю он плывёт как летучий Голландец разрезая пространство, преодолевая время и становясь частью чего-то большего, чего то, того что мы называем вселенной.
– Кто знает, может ты и права.
– Скажи, а ты меня любишь?
– Очень.
– А как очень?
– Так как никто никогда не любил.
– А почему ты мне не делаешь предложения?
– Я не думал, но если ты хочешь…
– Я не хочу … Просто мог бы об этом подумать.
– Я думал, но у нас сейчас так все хорошо. Как говориться конфетно – букетный период. Романтические свидания. Прогулки, робкие прикосновения. Долгие молчания глаза в глаза. Мы как будто две чайки, что парят там, где белое ночное небо смешивается с белой качающейся водой.
– Красиво, но мне хочется чего-то более осязаемого. Того где ты и я уже есть. С конкретными целями и задачами, а не романтикой.
– Да. – И он посмотрел на чёрную точку маленького буксира исчезающего в белом тумане надежд. – Думаю, ты права.
Что-то тонкое.
При его приближении её глаза теплели и начинали лучиться. Она тянулась к нему и распускалась как цветок.
Он терялся при случайном прикосновении, краснел, становился неловким, и говорил глупости. Он пытался казаться мужественным, но в результате выглядел смешным.
Их обоих объединяло нечто тонкое не осязаемое. Что-то, что манило их друг к другу. Что-то, что выстраивало их мысли, и чувства в одном направлении. Благодаря этому, они могли подолгу стоять, друг против друга, держась за руки.
– У тебя очень нежные руки. – Сказала она. – А тогда, когда ты схватил меня за руку, мне они показались очень грубыми.
– А мне тогда твой голос показался визгливым и противным. – Ответил он.
– Противным?!
– А сейчас я понимаю, что более красивого голоса я никогда не слышал.
– Ты, тогда закричал, девушка вы забрызгали мне костюм – И схватил меня за руку. Наглец.
– Да ты выдернула руку, и велосипед упал и порвал тебе чулки.
– Я тогда готова была тебя убить. Удивительно как мы не подрались с тобой.
– Я бы не стал драться с женщиной.
– А потом ты чинил мой велосипед и долго извинялся за чулки. А я чистила твои брюки. А помнишь, как мы шли с тобой, ты катил мой велосипед, и солнце отражалось в лужах, переливаясь всеми цветами радуги.
– Потом мы долго стояли возле твоего дома рядом с цветами, которые выращивала твоя соседка.
– Да, ты бы видел её лицо, когда я вошла в подъезд с букетом из цветов, с её клумбы.
– А я всю ночь не мог уснуть. В ожидании, когда снова смогу увидеть тебя.
– И я полночи проревела от счастья на мамином плече.
– Да что-то было тогда в нас особенное.
– Что-то пронизывало, толкало на безрассудства.
– Что-то что наверно и называется счастьем.
– Да что-то, тонкое и неуловимое.
– Ладно, давай спать, завтра рано вставать.
– Ты ведёшь детей в школу.
– А ты забираешь.
И отвернувшись друг от друга, они заснули.
Сумма.
Под мерно тикающими часами. На стене висела старая свадебная фотография. Она в белом платье с фатой и он в чёрном костюме. Они сидят рядом. Он держит её за руку.
– Как твоё давление? – Спросила она.
– Как у новорождённого. – Ответил он. – Погода ни к черту. Ноги крутит.
– Сядь, посиди. А то свалишься к приезду детей.
– В такую погоду они не приедут.
– Приедут, успокойся. А у меня голова сегодня как ватой набита. Ничего не соображаю.
– Вот и сядь, а то с утра крутишься как на танцполе.
– А как не крутиться, надо все приготовить.
– Да что готовить. Говорю, не приедут.
– Ну что заладил не приедут да не приедут. Как попугай ей богу. Совсем с тобой сладу нет вот уж действительно старый что малый.
– Ну и готовь себе. – Он отвернулся и стал смотреть на муху, ползающую по столу. Муха была большая с лиловыми глазами и широкими прозрачными крыльями. Она подползла к краю и уставилась своими глазами на него.
– Вот же сука – И он со всего размаху стукнул по ней рукой. Стол подпрыгнул, и тарелка с салатом полетела на пол. Муха, увернувшись от удара, направилась к рассыпанному по всему полу салату.
– Твою мать ты, что ж совсем сдурел, я его все утро готовила.
– А что эта гадина тут …
– Господи, какая у тебя тут ещё гадина?
– Да муха сука глазастая уставилась на меня как
– Господи муха ему помешала. Да что же я всю жизнь с тобой мучаюсь. Да что ты мне за наказание такое
– А ты не мучайся. Никто не заставляет. Иди вон, дверь открыта.
– Я иди? Да я то пойду. А что ж ты тут без меня делать то будешь. Ты ж борща себе налить не можешь. С мухами он тут воюет. Полководец хренов. Сидел вон бы уже тихо и не выступал.
– А ты мне рот не затыкай я и не таких обламывал.
–Ой, господи тоже мне об ломщик. Обломал, уже давно себе все. А туда же.
– А ты не очень то загибай. Я вон если надо ещё и не то могу.
Ой, Божичка, что ты там можешь полтора раза за год. Иди вон с мухами воюй. – Он отвернулся, губы надулись, глаза покрылись влажной плёнкой. Она подошла села рядом.
– Ну, прости. Я все утро его строгала там ещё работы невпроворот, а тут ты со своей мухой. Прости.
– А помнишь, я тебе сирень подарил?
– Помню, как не помнить. Такой букет. На весь дом запах был. А как ты мне предложение делал, помнишь.
– Да на колени встал, а пиджак то по швам и разошёлся.
– Ты потом весь вечер так и проходил. А как первенец то наш родился ты тогда всю ночь под роддомом простоял.
– Да.
– А как второй то заболел
– Да я тогда за доктором в район пешком пошёл.
– А помнишь, как я к маме уехала на три дня, а ты с ними остался.
– Не надо о грустном.
– Господи что тут творилось, когда я вернулась
– Ну ладно мы же потом все убрали
– Убрали, убрали… А знаешь, я ту сирень на всю жизнь запомнила. Ведь были букеты и до неё и после… Но этот букет я как сейчас помню. Как ты стоял с ним на коленях с разорванным по всей спине пиджаком, а глаза были потерянные и смотрели на меня как на единственную надежду. Я тогда сразу поняла, что все отходила в девках.
– Да чего только не было – Он взял её за руку. Они сидели напротив свадебной фотографии как два дерева, что посажены рядом. От прожитых вместе лет становясь только ближе.