Граф Соколов – гений сыска

Положение во гроб

Темчук, двухметровый гориллообразный мужик, густо заросший волосом, нагло кипятился:

– Никого я не убивал! Труп, виноват, присвоил – хотел урвать по страховке. Мокруху мне не докажете. Свидетели есть? Так и на суде скажу присяжным: «Безвинно страдаю!»

Соколов добродушно засмеялся:

– А кто тебя, подлеца, суду предаст? Я своими руками сегодня же ночью тебя в твою же могилу положу.

Ведь ты все равно вроде покойника, только гораздо хуже: для людей опасный.

Санька презрительно сплюнул:

– На понт, начальник, берешь!

* * *

Около полуночи на Лазаревском кладбище показалась странная процессия. Несколько сыщиков, светя электрическими фонарями, двигались между могил, вели громадного мужика. Руки у него были связаны. Остановились возле разрытой могилы. Рядом валялась дощечка: «А. Б. Темчук, скончался в 30 лет».

Соколов подтолкнул вперед Темчука:

– Видишь, и гроб от убитого тобою Попова освободили. Ложись, не бойся. Тесно? Ничего, мы тебя утрамбуем. И хорошо закопаем. Ты живым в гробу часа четыре повертишься. Обдумай свою поганую жизнь. Раскайся. Ну, давай…

Темчук откинулся всем телом назад:

– Нет, не надо! Не буду! Караул! По-мо-ги-те!..

Два агента затолкали его в гроб, прихлопнули крышку. На веревках гроб пополз в яму. Комья земли глухо стукнулись о крышку. Из гроба раздался жуткий крик:

– Спа-си-те! Все, все расскажу! Задыхаюсь…

После некоторой паузы гроб вновь подняли. Смертельно побледневший и враз поседевший Темчук, захлебываясь и размазывая слезы, говорил:

– Доктор Марков этого самого Попова давно знал. Привязался ко мне: «Похож как две капли воды… Убей, никто в гробу не отличит, справку о смерти выдам, а страховку поделим». Ну, я и того… И совсем повезло: Попова прямо в Екатерининскую больницу привезли, где Марков в морге доктором. Он труп без всяких яких выдал моей Маньке. Народ хоронить собрался, все поверили, что это я в гробу. Слова приветные говорили, будто я на свете самый путевый человек. На поминках, волки алчные, водки три ведра вылакали. Смешно прямо!

– А если бы в другой морг поместили труп?

– Мы бы его выкрали. Это легко: через забор швырнул, на телегу и – хорони. Я про такие делишки еще у себя в Гомеле слыхал. А Манька в «Саламандре» и хату мою застраховала, и «красного петуха» пустила. Как это вы смекнули? Такое хитрое дело! Не закапывайте в могилу, век благодарен буду! – И он дурашливо завыл.

Эпилог

Обер-полицмейстер генерал-майор Яфимович вызвал к себе Соколова, кипятился:

– Из Бутырки от заключенного жалоба пришла, вы людей бесчеловечно в могилу опускаете! Что за самоуправство?!

– А вы, генерал, предлагаете мне с убийцами чай с конфетами пить? Случай нужный подойдет – и опять в гроб положу.

Дерзость осталась без последствий.

Всю преступную тройку на годы отправили на Сахалин.

Еще прежде Соколов с Жеребцовым пришли в трактир Егорова. Соколов сказал услужливому лакею Семену:

– Неси-ка, братец, и угрей копченых, и устрицы, и стерлядь в шампанском. Такое дело раскрутили, что трудней не бывает!

Сыщик ошибся. Вскоре его ждало еще более крутое преступление.

Поцелуй смерти

История эта – необычна и кровава. Она еще раз напомнила: как камень, брошенный в воду, вызывает круги, так и наши поступки увеличивают на земле добро или зло.

Третий труп

Теплым и тихим полднем тринадцатого августа в Нескучном саду, что за Калужской площадью, шел на службу в Александринский дворец камердинер с изящной фамилией Граф.

Миновав домик с ротондой, камердинер оказался возле Елизаветинского пруда. Вдруг краем глаза заметил: кто-то лежит в прибрежных кустах. Подойдя поближе и раздвинув ветви, увидал картину, от которой похолодела кровь. На подстилке в спокойной позе спящего человека лежал господин в белой сорочке, темном костюме и дорогих лакированных штиблетах. Брюки, однако, были спущены почти до колен, а сорочка приподнята. Со страхом и омерзением камердинер узнал в кровавом комочке, лежавшем на животе, половые органы. Там же, где они от природы должны находиться, зияла страшная кровавая рана.

– Караул! – завопил камердинер и, не разбирая пути, ринулся прочь.

Вскоре на авто, лихо ведомом Галкиным и взлетавшем на каждой кочке, прибыли сыщики во главе с Аполлинарием Соколовым, только что вернувшимся из заграничного путешествия.

Соколов в кругу приятелей-сыщиков с удовольствием вспоминал:

– Побывал я у знаменитого доктора Вейнгарта, бывшего судебного следователя, а ныне члена Судебной палаты в Дрездене. Он автор замечательной книги – «Уголовная тактика». Вейнгарт словно мысли мои прочитал, когда заявил: «После самого хитроумного преступления остается много следов. Но чтобы прочитать их, требуется грамотный сыщик». Прекрасно!

Начальник сыска Гартье (досиживавший последние денечки в своем кресле) с досадой произнес:

– Третий труп на этом же месте! Наверняка действует опытная банда убийц-садистов. Ловко, черти, работают – никаких зацепок после себя не оставляют. Ведь вновь портмоне не тронули, а вот и визитные карточки: «Евгений Петрович Малинин, действительный статский советник. Вице-директор Второго Департамента МИД». Важная птица! Зачем понесло его в эти кусты?

– Затем, зачем и двух предыдущих, убитых таким же диким способом на этом же месте! – ответил язвительный Ирошников, возившийся с фотоаппаратом. – Придется теперь здесь пост филеров установить – навечно.

– Да, помнится, один убитый был инженером фабрики «Вулкан», – вставил слово эксперт Павловский. – Причина смерти очевидна: от значительной потери крови – лужа натекла. Какая-то загадка!

Гартье получил письменное указание от самого директора Департамента полиции МВД генерала Трусевича: «Приказываю руководителем группы расследования назначить полковника А. Н. Соколова». Это было еще после второго убийства. По причине заграничного турне приказ этот выполнить тогда не удалось. Следствие было провалено. Гартье заявил:

– Убийства настолько бессмысленны и необъяснимы, а преступники такие изощренные, что никто не сумеет злодейства распутать!

Дама без адреса

Ревновавший к успехам Соколова, Гартье сказал с плохо скрытым сарказмом:

– Ну-с, Аполлинарий Николаевич, что твой друг Вейнгарт разглядел бы в нынешней ситуации? Приличный человек с ампутированным членом, лужа крови на подстилке, вот и все… Зацепить внимание не на чем.

Соколов, склонившись над убитым, долго что-то рассматривал. Наконец, поднявшись, обвел всех взглядом и с глубоким вздохом произнес:

– Мои бедные сотоварищи! Вы что, ослепли и не в состоянии замечать очевидных вещей? Я вот здесь поползал с полчасика и могу сказать: так много оставлено знаков, что нынче же можно арестовать убийцу! Во-первых, убивала не банда – единственная женщина, которая, уверен, молода и хороша собой. Она блондинка. Имеет профессиональное отношение к медицине, вероятнее всего хирург.

Гартье недоверчиво покачал головой:

– Сомнительно…

Соколов повернулся к Жеребцову:

– Коля! Кровь здесь вытри. Смотрите, какая умелая хирургическая работа: края раны четкие, разрезы ровные! Григорий Михайлович, – обратился Соколов к Павловскому, – у тебя нос не заложило? Тогда иди сюда, понюхай, чем пахнет лицо трупа? Да наклонись пониже, покойник не укусит! Неужто не чувствуешь острый запах эфира? Ты в обоих предыдущих случаях проводил химический анализ крови? Нет? Почему?

– Аполлинарий Николаевич, так причины смерти были очевидными – такие страшные раны! Потеря крови, я полагал.

– Посмотри, как спокойно, даже безмятежно лежит мертвец. На его теле полностью отсутствуют знаки самообороны. Ребенок догадается: тетя доктор резала мужику член, когда он или был уже отравлен эфиром, или находился под наркозом. Логично?

Неугомонный Ирошников, как и все с интересом слушавший Соколова, полюбопытствовал:

– Хорошо, что труп нашли часа через три-четыре после убийства. А если бы несколько дней прошло? Ведь запах эфира полностью бы выветрился…

– А ты, Юрий Павлович, взгляни, видишь, как кровь стекла – строго вертикально, каждая струйка видна. Это подтверждает: ампутацию произвели у неподвижно лежащего человека.

Гартье скептически возразил:

– Нет, слабая женщина не могла справиться с молодыми крепкими мужчинами. В одиночку насильно эфиром не усыпишь! Ведь сам способ убийства бессмыслен.

– Это, Николай Федорович, с твоей точки зрения бессмыслен! А ведь злодейка ритуал совершает! Убивает по тринадцатым числам и на этом месте. Хорошо, что не каждый день! Очевидно, что убийца умна и осторожна – сюда она долго не придет. И потом, почему, дорогой начальник, ты думаешь, что женщина не может в одиночку надеть на мужчину эфирную маску? Представь: сидят на этом коврике (который, по договоренности, мужчина принес), пьют вино, дело о близости – как бы решенное. Дама говорит: «Пардон, по женскому делу в кустики отлучусь, вы, сударь, не глядите в мою сторону!» Мужик от счастья весь расплавился, из ушей только дым не идет. Дама обильно смачивает эфиром губку, подходит сзади – раз, маска застегнута, она плотно держит свою жертву. Тот трепыхнулся раз-другой – и затих. Через минуту-другую отрезай все, что понравилось.

Гартье задумчиво почесал лысину:

– Красиво… но не верю.

Соколов азартно произнес:

– Давай пари, что сегодня же до шести утра приведу к тебе ту, что мужское достоинство резала с такой же легкостью, с какой другие яблоки режут! На пятьдесят золотых червонцев? Чего ты робеешь? Ведь ты с целым штатом три месяца не мог поймать эту очаровашку! Деньги жалко? Но ты можешь запросто выиграть, она мне визитной карточки почему-то не оставила.

Гартье этот разговор был неприятен, тем более что вокруг с любопытством слушали подчиненные. Он быстро сказал:

– Ты, граф, во все игры выигрываешь, у меня нет лишних денег! Ирошников, ты снял отпечатки обуви? Я, Аполлинарий Николаевич, с тобою согласен, что на земле четко видны следы от дамских каблуков.

– Ну, хвала Господу, хоть это заметил!

Ралле знает все

Соколов поманил к себе шофера:

– Эй, Галкин, хватит лясы точить! Прыгай в «рено» и гони на Кузнецкий Мост. В Пассаже Солодовникова на первом этаже парфюмерный магазин «А. Ралле и Ко». Спроси эксперта Третьякова, он мой приятель. Быстро доставь сюда! – И, повернувшись к сослуживцам, добавил: – Третьяков сейчас вам тоже скажет про блондинку. И дело не только в том, что я снял несколько вот этих волос с пиджака убитого – видите, длинные и светлые.

…Пока делали слепки следов обуви, откатывали с трупа отпечатки пальцев и фотографировали аппаратом Бертильона, фыркая вонючим дымом, подпрыгивая на кочках, подкатил «рено». Из кабины вылез с гвоздикой в петлице фрака, словно на свадьбу пришел, чистенький жизнерадостный старичок – парфюмерный эксперт Третьяков. Как с близким другом обнялся с Соколовым, кивнул остальным.

Соколов накинул на голову убитого полотенце:

– Чтоб эфир в нос не бил!

И пальцем ткнул в воротничок убитого:

– Тут внимательней будь!

Все оставили свои дела и взглядами вперились в Третьякова. Он опустился на колени перед трупом. Уткнувшись утиным носом, стал нюхать и разглядывать только ему ведомое. Вскоре, отряхивая узкие ладошки, поднялся:

– Я сорок лет служу фирме «Ралле». И смею утверждать: на сорочке есть пятно губной помады «В яблоках». Каталожный номер 983, стоимость пять рублей сорок копеек. По причине своеобразного светлого колера употребляется исключительно блондинками. Сюртук сохраняет запах дешевого мужского одеколона «Дорожный». Если не ошибаюсь – запах эфира заглушает! – наличествуют следы утонченных женских духов ландышевого оттенка «Душистый трефль» – двенадцать рублей маленький флакон. «Трефль» возбуждает интерес мужчин. Чаще всего используется молодыми дамами и незамужними девицами. – И Третьяков закончил экспертизу сентенцией: «Хорошая парфюмерия – источник вечного очарования!»

– Труп – в морг! – распорядился Соколов. – Коль скоро убийца возлюбила Нескучный сад и имеет отношение к медицине, делаю вывод: она здесь где-то обретается. Рядом две больницы – Первая городская (Калужская, шестнадцать) и Голицынская, в доме восемнадцать. Пойду в ближайшую, тем более что там директор моя старая и добрая знакомая – княгиня Голицына.

Дружеские связи

Едва Соколов вошел в кабинет княгини, как она радостно заговорила по-французски:

– Мой милый друг, граф Соколов! Какими судьбами? Ах, эти полицейские дела! Знайте, граф, что только я одна не осудила вас, когда узнала, что вы из гвардии в полицию служить пошли. Честные и толковые люди в полиции тем более нужны. – Добрые глаза княгини лукаво засветились. – Помню ваши проказы. Одна история с веером чего стоит!

Они оба улыбнулись. Соколов сказал:

– История совсем пустяшная, а меня из-за нее едва из Петербурга не выслали. Генерал-губернатор на меня донес самому государю…

Случилось же следующее. Как-то на балу Соколов нечаянно сломал веер Голицыной. Он простонал: «Ах, какая неловкость! Позвольте, Анна Александровна, эти обломки мне. Вам без веера нельзя, скоро новый доставлю».

На дворе стояла глухая ночь. Подбадривая кучера кулаком в спину, понесся на Невский, 14 – к магазину «Ф. Кноппе», где продавались самые дорогие веера. Долго долбил в дверь. Наконец послышался заспанный голос хозяина: «Что случилось?» – «Продай веер!» – «Приходите завтра». – «Надо сейчас!» – «Не беспокойте по ночам!» – «Последний раз говорю – отвори!» – «Шли бы спать…»

Не стерпел гвардеец такой грубости, отодрал скамейку, на которой кучер Прохор сидел, и шваркнул ею по зеркальной витрине. Забрался в магазин, засветил серники, взял веер и швырнул на пол кучу ассигнаций – не считал! Наружу вылез, а там городовой с шашкой дожидается. Говорит, а по голосу слышно – робеет: «Господин полковник, проследуйте в участок!» – «Пошел вон!» – И пальнул из револьвера в небо.

Прикатил на бал, как ни в чем не бывало расшаркался: «Вот, графиня, ваш веер!»

Посмеявшись давней истории, Соколов спросил:

– А что, девицы у вас толковые служат? Скажем, хирургами?

– Да, молодежь нынче прекрасная, альтруистичная! Девиц среди сестер милосердия и акушерок много. Но есть у соседей Эльза Бланк – замечательный анестезиолог. В трудных случаях даже мы ее приглашаем.

– А нельзя ли сейчас ее позвать?

– Это легко! Протелефоню их главному врачу Рейну… Попрошу бутылку эфира.

…Стоя за ширмой, Соколов увидал в щель пышнокудрую блондинку лет двадцати пяти, с сочными пухлыми губами. И лишь взгляд ее голубых глаз был как бы потухшим, как это бывает у тех, кто пережил страшное горе. Внутренний голос сказал Соколову: «Да, это она!»

Приятное знакомство

К часу, когда Эльза должна была уйти со службы, Соколов ждал ее шагах в сорока от ворот больницы. И вот она появилась, в элегантном английском платье, стройная, манящая.

Прогуливаясь, она направилась к Крымскому Валу. Здесь вошла в ресторанчик «Нега». Минут через пять Соколов проследовал за ней. Через час вышли они уже вместе. Было ясно – знакомство состоялось.

Соколов говорил:

– Сударыня, вы должны простить мою дерзость! Я в Москве проездом – из Тулы к себе в Варшаву. Никого здесь не знаю. Едва увидал вас, как страстно возжелал познакомиться…

– И как в старинных романах, готовы мне жизнь отдать? Согласна, приезжайте тринадцатого сентября. Только клянитесь, что ни одной душе не скажете о нашей встрече. Вы ведь не хотите компрометировать меня?

Соколов простонал:

– Не убивайте! Месяц без вас – невыносимо!

Она так близко потянулась к нему, что он ощутил тепло ее лица и тонкий запах «Душистого трефля».

– Вы этого жаждете? Хорошо, пусть это случится сегодня. Вы где остановились? Пока нигде? Чудесно! Едем в «Большую Московскую» на Воскресенской площади. Только я на минутку загляну домой – кое-чего взять следует.

Прозрение

Номер сняли на сутки, самый лучший и просторный – из четырех комнат: с большой ванной комнатой, роялем, множеством козеток, пуфиков, диванов, с толстенными коврами, заглушавшими шаги, с картинами в громадных золоченых рамах.

Лакей заставил стол закусками и бутылками. Соколов смотрел на Эльзу, попивая крошечными глоточками дорогое шампанское, и с грустью думал: «Господи, и это существо, полное молодой красоты, грации, женственности, – убийца? И она, конечно, приехала сюда только с одной целью – лишить меня жизни, меня, ничего плохого ей не сделавшего, убить самым диким способом! Разум отказывается верить…»

Она много пила шампанского и с непередаваемым чувством нежности и печали глядела на него. Соколов сказал:

– У вас глаза весенней лани. Если бы вы кого полюбили, то стали самым преданным существом, которое даже в мыслях не изменяет!

Она благодарно взглянула на него:

– Уж я так создана, может, в силу своего сиротского детства, что всегда видела смысл жизни в служении другим. Поэтому и пошла учиться на медицинский факультет. – Она глубоко задумалась, потом вздохнула: – Эх, все равно наша встреча первая и последняя. Не скрою, вы мне, Аполлинарий Николаевич, нравитесь сильно. Вы какой-то большой – в своих мыслях и чувствах. Словно Гулливер попал в страну лилипутов. Сегодня я принадлежу вам – до зари. А там простимся… навсегда.

Он не ответил. Эльза торопливо отпила из бокала и продолжала:

– Жизнь моя кончилась в мае нынешнего года. Я даже возненавидела число, когда все это произошло, – тринадцатое. У меня была первая любовь. Он намного старше, рассудительный, с величественной наружностью. Дамы почему-то всегда на него оборачивались. Он уверял, что закончит какие-то финансовые дела – и мы обвенчаемся. Так продолжалось целых пять лет. И вот, на обычном месте наших уединенных прогулок, на берегу пруда в Нескучном саду, он признался: «Я полюбил другую. Не хочу дальше обманывать!»

– И для вас, Эльза, перевернулся мир?

– От горя я перестала есть, пить, почти не спала. Мне опостылела жизнь. Если лучший из мужчин оказался предателем, то каковы другие? – так думала я.

Так пусть будут они все прокляты. Но, наверное, во мне зрел душевный переворот. Иначе как объяснить, что сегодня, встретив вас, я поняла, как мой бывший возлюбленный мелок, скучен.

И вдруг сказала:

– Я сейчас вернусь…

Она ушла в ванную комнату. Соколов слышал, как хлещет вода, и с ужасом сказал себе: «Ведь я не могу ее арестовать. Она… нравится мне».

Потом она вошла обнаженной, с капельками влаги на лице, еще более прекрасная, чем в одежде. На светло-розовом теле темнел лобок. Она протянула руки, и они задохнулись в исступленном поцелуе.

* * *

Эта ночь стала каким-то фантасмагорическим видением, где необыкновенное счастье перемешалось с неотвратимой трагедией.

Уже под утро, смертельно уставшего, Эльза поцеловала его в губы долгим влажным поцелуем и простым, почти обыденным голосом сказала:

– Прощай, милый! Как жаль, что мы прозреваем всегда поздно.

Она скрылась в ванной комнате. Соколов, сам себе удивляясь, ее возвращения ожидал без малейшей тени страха. Незаметно для себя он заснул.

Эпилог

Пробудился Соколов поздно – часов в девять, когда с улицы в открытое окно долетал звон колоколов соседней церкви, неслись крики торговцев-разносчиков, точильщиков и извозчиков. Эльзы рядом не было, хотя ее вещи лежали с вечера на стуле.

Он, утопая крепкими ногами в глубоких коврах, быстро прошел в ванную комнату. Она лежала в громадной, черного мрамора ванной, неестественно вытянувшаяся, с застегнутой на лице эфирной маской.

Рядом на мраморном столике сыщик увидел письмо: «Прости, милый, что я так ушла. Но таким, как я, нет места среди людей. Э.».

Соколов поцеловал записку.

Кровавая тьма

Эта история дважды заставила говорить о себе. Первый раз, когда было совершено хитроумное и жестокое преступление. Второй – когда стали известны подробности его разоблачения.

Прощальный ужин

Гартье прощался с сотрудниками. На его место был назначен начальник рижского сыска Аркадий Кошко.

По давней традиции собрались в трактире Егорова в Охотном Ряду. Столы были сдвинуты и накрыты камчатыми скатертями. Они ломились от изобилия закусок, запотевших графинчиков и винных бутылок.

На сцене с удивительными выкрутасами наяривал на балалайке мужичок в светлой косоворотке, расшитой по высокому вороту и подолу золотой ниткой.

Обстановка, как это обычно бывает при прощании, была немного грустной. Гартье, расчувствовавшись, склонился к сидевшему рядом Соколову:

– Славно мы с тобой поработали, Аполлинарий Николаевич! Хотя, признаюсь, методы твои порой слишком… своеобразные. Как же ты отважился лечь в постель с убийцей-маньячкой?

Изрядно разогревшийся шампанским Ирошников ядовито расхохотался:

– Это что, куда веселей было, когда подозреваемого живьем в могилу клал!

– Не подозреваемого, а убийцу Саньку Темчука, – добродушно заметил Соколов. – Ему там самое место.

Гартье налил водки Соколову и себе. Залпом выпил, мотнул головой и с аппетитом захрустел соленым крепким груздем. Жарко дыхнул в ухо:

– Я тебе прямо скажу: ты русский самородок. Ну, как Шаляпин на сцене. Таких любит публика, но начальство… терпеть не может. Знаешь почему? Потому что какой-то злой рок у нас на Руси в начальство выводит бездарей. А бездарь обязан ненавидеть талант… физиологически. Впрочем, про Кошко все хорошо говорят. Выпьем под анчоусы?

Соколов много пить не любил. И он никогда пьяным не бывал – алкоголь его не брал.