РАЙСКАЯ ОБИТЕЛЬ. Сборник новелл

Глава шестая

Луций Корнелий Сулла был в этот воскресный день не в хорошем расположении духа. Вот уже две недели к ряду, как появилась новая наложница, так рекламированная Лицинием Крассом и за которую он отвалил изрядную сумму золотых денариев, в крупных монетах ауреусах не давалась ему в постельных утехах. И все было в том, что Принцесса была девственницей. В свои пятьдесят шесть лет Сулла не находил в себе тех сил, присущих молодости, что в пылкой страсти могли сделать девушке то, что не в силах этот могущественный диктатор Рима, перед которым трепетала вся Римская знать. Растерянный Сулла в это воскресное утро, подозвал к себе Леонида:

– Я слушаю вас, повелитель! – отчеканил телохранитель, приблизившись к Луцию.

– Иди к Крассу и скажи, чтобы отпустил на одни сутки своего Антония ко мне. У меня к нему есть одно неотложное дело.

Леонид не стал вдаваться в подробности, а быстро ответил:

– Да, я готов выполнить ваше поручение, повелитель!

– Отправляйся немедленно. Возьми лошадь из моих конюшен и чтобы быстро вернулся с Антонием.

Леонид уже направился к дверям, как Сулла окликнул его: – Возьми две лошади, одну себе, другую для Антония.

– Слушаюсь!

Леонид стремительно вышел из дома Суллы по направлению конюшен. А, Луций Корнелий в глубоком раздумье вернулся в свои покои, где в постели мирно дремала Афродита. Услышав, что Сулла вернулся, она подняла голову, опершись на руку, спросила:

– Вы, пришли снова ко мне?

– Нет. – Коротко ответил Луций, – Я пришел сказать вам, Принцесса, что вынужден поручить исполнить мою роль одному из телохранителей Красса. – Сказав это, Сулла испытывающее уставился своими проницательными глазами на Афродиту. Девушка и бровью не повела, хоть и поняла о чем идет речь.

– «Какие же они все не настоящие. Ни один мускул не дрогнул на лице. Где же чувства, где любовь, где привязанность?» – сентиментальные мысли роились в голове диктатора, не сводящего своего пристального взгляда от прекрасных сапфировых глаз Принцессы. Ее золотистые волосы распустились на подушках, как в эти мгновения она была прекрасна, настоящая богиня Афродита, нет Афродита, появись она здесь, завидовала бы этой божественной красоте и захотела бы стать смертной в эти мгновения, чтобы обладать таким совершенным лицом и глазами с небесным сиянием в них. А Принцессу мучил один единственный вопрос, спросить или не спросить, кто будет от Красса? За кем поехал Леонид? Но догадки подсказывали Принцессе, что будет Антоний. Она это предчувствовала и старалась изо всех сил оставаться равнодушной, чтобы не выдать своей беспредельной радости и трепетного ожидания скорой встречи с ним…

Леонид вскоре прибыл во дворец со мной. Нас встретил Сулла, мрачнее тучи.

– Оставь нас! – приказал Леониду.

– Слушаюсь! – отчеканил тот и вышел.

– Мне нужна твоя помощь. – Сулла испытующим взглядом уставился на меня.

– Я слушаю вас, Луций Корнелий?

– То, о чем я тебя попрошу, ты должен хранить так далеко в своей памяти, что лучше после того, что ты сделаешь, тебе забыть и не вспоминать даже под пытками. Я вознагражу тебя так, что ты сможешь завести свой дом и жить как свободный гражданин Рима, купить на эти деньги рабов и вести торговлю. Ты согласен выполнить мою просьбу?

– О, Цезарь, я не знаю какая роль мне уготована, но, чтобы вы не попросили я с радостью выполню, не сомневайтесь в этом.

– Тогда слушай… – Сулла изложил в подробностях все, что требовалось от меня. Я был вне себя от радости. И еле сдерживал прилив эмоций, что не осталось не замеченным.

– О, да я вижу, юношеский румянец на твоем лице. Это говорит о том, что будет все в порядке, и ты меня не подведешь?

– О, да конечно! – все, что я смог сказать в эти мгновения диктатору.

– Тогда иди, помойся хорошо в бассейне, затем рабы тебя намастят благовониями, и ты приступишь к выполнению своего задания.

Я вышел в указанную дверь, где ждали меня рабы банщики, которые приступили к процедурам омовения.

А в это время Леонид, как личный телохранитель Суллы мог беспрепятственно передвигаться по дому диктатора стал наблюдать за Суллой из-за колонны, что были по периметру дворца, опоясывая внутренний двор, где располагался сад и розарий. Сулла часто тут принимал гостей и давал тайные распоряжения своим агентам, которые доносили ему состояние дел в Сенате и следили за тем или иным сенатором. В этот миг, когда диктатор вышел к розарию, к нему подошел раб, выполнявший самую грязную работу по устранению мешавших Сулле чиновников. Обрывки речи доносились до слуха, из которых Леонид понял, что вырваться мне из покоев Афродиты живым, не запланировано Суллой. Что если я останусь жив, боязнь потерять репутацию в глазах Сената и своих приверженцев во влиятельных кругах Рима на лицо, что негативно скажется на его реформах. Устранив меня, получит право на жизнь мысль; – «Нет человека, нет проблем»…

Я с наслаждением упивался скорой близостью с дорогим мне человеком. Воображение рисовало различные картины нашей любви, от которых захватывало дух, и сердце стучало так, как будто я лишний, а сердце само хочет бежать в стремлении к Принцессе. Неожиданно в бассейне появился Леонид. Он в двух словах рассказал о моей участи после совершения акта с Принцессой.

– Я предлагаю нам бежать. – Сказал Леонид. – Я с Мартисией, ты с Афродитой. Мы захватим пиратский фрегат и двинемся на Сицилию. Сицилия не подчиняется Риму. Там невольничий рынок, который устраивает и пиратов и Рим. И там, на Сицилии, имея деньги, мы станем никому не нужными. Многие рабы гладиаторы спаслись там от верной смерти, что ходила за ними по пятам каждый день здесь на арене цирка.– И Леонид изложил свой план побега…

Глава седьмая

Принцесса не находила себе места, ожидая встречи с Антонием. Она даже бралась нанизывать рассыпанный, еще там, в переносном шатре, жемчуг с ожерелья на нить. Но руки непроизвольно дрожали, и вставить бронзовую иглу в отверстие жемчужины ей давалось с трудом. Она металась по спальной комнате, ходила вокруг огромной постели, перестилала постель. Рабыни, следившие за спальной комнатой, старались угождать хозяйке, но она приказала им уйти и не появляться до тех пор, пока не позовет. Слезы из прекрасных ее глаз струились сами по себе. Эти слезы близкого счастья изливались из глаз и приятно орошали щеки. Она ощущала их щекочущий прилив у себя на щеках и вдруг поняла, что радость плачет по своему, и это очень приятное, как оказалось, явление.

Трепетное чувство ожидания вселяло в нее силы и уверенность в то, что должно произойти нечто очень важное в ее жизни. Внезапно дверь комнаты отворилась, и на пороге появился ее любимый человек, коим был в эти мгновения я. Мы не сказали друг другу ни слова. Она, моя Принцесса, бросилась ко мне в объятия, слезы счастья обливали ее щеки, капали мне на грудь. Афродита целовала меня и трепетала в моих объятиях, как раненная лань. Ее тело содрогалось от моих ласк, и сладострастные стоны любви вырывались из ее уст, как она была прекрасна в эти мгновения, как бесконечно желанна и любима мною. Когда первый приступ любовных ласк прошел, и мы обнаружили, что лежим на ковре возле огромной постели. Я хотел ей рассказать, что ждало меня за дверью. Но Принцесса, моя Любовь, прикрыла мой рот своей ладонью, как бы говорила мне этим:

– «Молчи! Молчи! Рано еще, говорить!» – и мы снова слились, в неистовой нахлынувшей страсти двух измученных ожиданием большой и страстной Любви существ, которые в эти минуты не знают, что такое время, кто они и где и, что нет ни пространства, ни времени ничего, кроме двух слившихся во едино душ. Так продолжалось довольно долго. И только глубокой ночью, когда Афродита блаженно растянулась на постели, я осмелился сказать:

– Принцесса я тебя люблю больше своей жизни. Больше всех богатств на земле, какие только бывают. Ты мое создание на века.

– Я тоже! Я тоже тебя люблю, безмерно, бесконечно и нет ничего на свете прекрасней этого чувства, что ты даришь мне, мне одной. На века я твоя с тобой моя Любовь!

– Я хочу закрепить нашу Любовь клятвой, чтобы наша с тобой Любовь спасала нас от невзгод, от лишений. Оберегала нас от опасностей и была всегда с нами вечно. – При этом я взял нож, что лежал забытый на подносе с фруктами и сделал надрез у себя на левой руке возле самой ладони. Капельки крови выступили и засияли рубиновым блеском на запястье, точно такой же надрез я сделал и Принцессе. Мы приложили ранами наши руки, и я произнес:

– Клянусь на века быть всегда с тобой моя Любовь, вечно! Не покидать тебя, чтобы не произошло со мной!

Принцесса повторила мои слова, и вдруг я ощутил огромное блаженство и уверенность от этих слов, я понял, что моя Принцесса всегда будет рядом со мной и останется моей, чтобы не случилось в мире и за его пределами. И тогда я рассказал, что уготовил мне диктатор Сулла и как мы можем отсюда скрыться, куда бежать, и, что нас поджидают в условленном месте Леонид с Мартисией. А пройти мы можем беспрепятственно, так как Леонид предупредил стражу, подчиняющуюся ему, как личному телохранителю Суллы, что пара Антоний с Принцессой, спустится ночью подышать свежим воздухом в розарий сада.

Когда мы с Афродитой вышли из спальной комнаты, стоявший у двери стражник покосился на нас. В свете трепещегося пламени факела, его лицо, то освещалось, то меркло, и он казался не человеком в эти мгновения, а каким-то чудом возникшим неоткуда привидением. При виде его Принцесса вздрогнула, испугавшись, и прижалась ко мне, дрожа от чудесного ощущения свободы и счастья рядом со мной. Мы медленно спустились ступенями лестницы в сад. У колонны я заметил укутанную в плащ тень. Эта тень скользнула в свете луны на видное место и рукой подала условный знак. Мы прошли туда. Леонид, не громко поздоровавшись, сказал, чтобы мы двигались следом. Он шел быстрой походкой к розарию. Запахи цветения роз пахли непередаваемыми ароматами, вселяя в нас с Принцессой силы, однако мы еле успевали за стремительным шагом Леонида. Он быстро продвигался к центру сада, где была разбита клумба из кустов роз. Обойдя ее, он вдруг остановился и схватил один, легким движением поднял куст, открывая подземный ход.

– Лезьте за мной! – с этими словами, Леонид спустился вниз в тускло освещаемое факелом подземелье.

Я последовал за Леонидом. И когда очутился на каменном полу просторного хода, принял на руки Принцессу. Леонид сказал, что надо закрыть вход, чтобы преследователи не сразу обнаружили наше исчезновение и не смогли нас выследить. Для этого он влез на мои плечи, протиснулся наружу и установил куст роз на место, закрыв вход. Мартисия уже была здесь и мы все вместе, освещая путь светом факела, двинулись подземным ходом в неизвестность.

Этот подземный ход был обнаружен случайно рабом разбивавшим клумбу розария. Раб доложил о находке начальнику телохранителей Красса, которым уже был назначен Леонид. И под страхом смерти, Леонид приказал рабу никому не говорить об этой опасной находке. Так появилась возможность тайно и безопасно уйти из дома Красса, в случае опасности.

Подземный ход вывел нас к набережной Тибра, где качались мачты судов, и множество шлюпок, пришвартованных к причалу. Когда мы выбрались на поверхность, Леонид сказал, что нам надо добраться до Неаполя, это огромный морской порт и там мы сможем найти корабль, отплывающий на Сицилию. В зарослях оливковой рощи нас поджидали подготовленные лошади с доверенным стражником Грегорайосом, которого долгое время знал Леонид. Три лошади были угнаны им ночью из конюшен Суллы, оседланы Грегорайосом и были снаряжены, в любой момент могли пуститься в путь. Леонид готовил этот побег уже давно. Для этого им был создан в заброшенной полуразвалившейся постройке тайник, что виднелась в оливковой роще, куда он перенес седла и сбрую для лошадей. Туда же и в назначенное время был доставлен им бочонок полный золотых ауреусов. Он нашел это золото в сокровищнице под домом Суллы, куда имел доступ с диктатором и однажды, был послан Суллой за золотом. Этого случая было достаточно, чтобы увести бочонок с золотыми ауреусами. На эти деньги можно было снарядить целый легион римских солдат. Усадив Принцессу на лошадь рядом с собой, я двинулся следом за Леонидом с Мартисией. Наш путь лежал в направлении Неаполя…

Глава восьмая

Перед нами расстилался мрак, в котором, казалось, скрывались какие-то громады, подобные волнам окаменелого черного океана.

Полоса света уже поднялась с востока. Слева, совсем рядом, в свете бледной зари, вырисовывались конические крыши храмов, терассы, укрепления набережной Тибра, а над водой серой дымкой точно застыло облако тумана в утренней прохладе. По мере того, как свет проникал с высот небесной лазури, стали проступать высокие дома, теснившиеся на склонах холмистой местности, утопающих еще в черноте садов.

Мы двигались в южном направлении. Дорога виднелась все отчетливее по мере восхода солнца. Навстречу нам попадались навьюченные повозки с овощами выращенными местными крестьянами, бочками с вином, и с разной кладью, в сторону Рима. Грохот колес от этих телег все чаще встряхивал рассвет. Возницы, увидев конных, приостанавливались, в почтительных поклонах провожая важных римских воинов в красных плащах и в боевых доспехах, за которых принимали нас.

Предместье Рима нам нужно было покинуть как можно скорее, чтобы уйти от преследования. И мы спешно двигались все дальше и дальше, уменьшая путь в 200 миль от Рима к Неаполю. Этот путь всадник мог преодолеть за шесть, максимум за восемь часов, если скакать налегке и без привала. Мы не знали, что за нами на подчительном расстоянии скачет всадник в белом плаще на черном скакуне арабских кровей, с колчеданом стрел за спиной и боевым луком. Наш привал решили сделать после того, как выйдем к заливу Гаэта, что на полпути от Рима до Неаполя…

В предрассветной мгле Сулла, не спавший всю ночь, стоял на терассе своих покоев, ожидая Онисия, раба, которому он поручил убийство Антония. Раб должен был выполнить свое поручение на рассвете, когда Антоний и Афродита выйдут в сад из покоев, прогуляться. Онисий не спешил. Луций Корнелий Сулла нервно стал ходить в зад вперед по терассе, чувствуя свое беспокойство и терзаемый недобрыми предчувствиями. Эти предчувствия всегда помогали ему в трудные минуты борьбы за власть и, прислушиваясь к их симптомам, он готовился к отражению надвигающихся угроз. Но в этот миг он был вне себя от мук сердечных, ибо Принцесса пронзила его сердце стрелой любовного экстаза, который он не мог дать ей в ту самую ночь, когда впервые посетил ее покои.

Предутренний туман еще клубился над Тибром, и терпение Суллы иссякло. Он решительно вышел из своей обширной и просторной спальной комнаты и вскочил без стука к Принцессе.

Его взору открылась разбросанная постель, и подушки на смятом ковре, раскиданная в разных частях комнаты одежда. Все говорило о том, что сборы для побега были спешными.

Стоя посередине комнаты беглянки, Сулла превратился вдруг в решительного и строгого повелителя диктатора, которого не один десяток лет знал сенат Римского государства. Он властно хлопнул три раза в ладоши. Мгновенно в комнате появился раб, исполняющий поручения и приказы повелителя.

– Я слушаю вас, мой господин! – сказал вошедший раб, склонив в почтительном поклоне голову перед диктатором.

– Эскулап, найди, Леонида и его стражников, и Онисия! Немедленно приведи всех сюда!

Раб поклонился, не сказав ни слова, вышел.

Сулла, медленной походкой стал ходить, ожидая людей…

Первыми появились заспанные телохранители из команды Леонида. Сулла тяжелым взглядом пристально всматривался в глаза каждому. От его жгучего взгляда, не предвещавшего ничего хорошего, каждый краснел, пытался не смотреть диктатору в его колючие, пронизывающие до костей глаза. Минута молчания затягивалась, казалась вечностью, но вот наконец он сказал, глухо, почти шепотом:

– Вы все, вернетесь туда, откуда прибыли. – Сулла сделал паузу, затем добавил, – Эскулап, я приказываю взять всех пятерых под стражу, пока не пребудет Лентулла из Капуи. Отдашь их ему.

– Слушаюсь, повелитель! – раб поклонился и хлопнул в ладоши.

Мгновенно в комнату вбежали солдаты, охранявшие дворец. Раб сказал им: – Сенатор приказал взять под стражу и поместить под арест.

Когда стражу увели, Сулла спросил Эскулапа: – Где Онисий?!

– Его нигде нет. Обслуживающие конюшни, сказали, что сегодня ночью он седлал вашего Ворона, сказал, что вы срочно приказали для охоты.

– Что-о-о?! Я не отдавал такого приказа! – и уже тихим голосом, – И Онисий сбежал. – Сказав это, Сулла отошел к окну спальни Принцессы, откуда открывалась панорама оливковых рощ и вдалеке возделанные виноградники на холмистой местности. Этот красивый пейзаж нравился Сулле, и он расположил тут эту спальную комнату для своих постельных утех с многочисленными любовницами, которых ему присылал Марк Лициний. Постояв немного у окна, Сулла вдруг резко повернулся к Эскулапу и громогласно приказал:

– Немедленно пригласить сюда Красса! Возьми скакуна и быстро скачи к дому Марка, как можно быстрее доставь его сюда!

Раб, не сказав ни слова, лишь молча, поклонился и выскользнул в открытую дверь. Сулла еще постоял немного у окна, затем спокойным размеренным шагом медленной походкой ушел к своему кабинету, где обычно принимал просителей, подписывал бумаги и давал государственной важности поручения. В доме Суллы вечно толпились чиновники, сенаторы, богачи, торговцы и прочие важные персоны элитных сливок общества Рима. Он распорядился страже никого к себе не пускать, кроме Эскулапа и Марка Лициния. Вошел в свой роскошный богато обставленный кабинет и уселся за массивный письменный стол из розового мрамора, специально заказанный им у знаменитых скульпторов того времени.

Он глубоко задумался о побеге его людей, тех, кому он доверял охрану и многие секреты личной жизни. Он думал, как назвать этот поступок, предательством, похищением рабынь, или грабежом. Из этих размышлений его вывел Эскулап, который появился внезапно, весь в дорожной пыли и с порога сразу заговорил скороговоркой: – Марк Лициний Красс доставлен, ожидает в приемной.

– Немедленно зови!

Но Красс уже вошел сам.

– Приветствую тебя Сулла! – с порога сказал вошедший, – Знаю, что случилось и я желаю тебе помочь. – В руках Красс держал клетку с двумя птицами. Сулла бысмысленным взглядом уставился на голубей, затем спросил, растягивая слова:

– Ты, наверное, решил подшутить над несчастным диктатором? – вздох горечи вырвался из его груди. Затем совладав с собой, он уже тверже сказал, – Да, ты прав, они двинуться, конечно, в Неаполь. Ты говорил как-то мне, что у тебя там вольноотпущенная рабыня проживает, которую ты любишь, и вы пишете друг, другу письма, пользуясь голубиной почтой?

– Ты Луций, иногда мне кажется, умеешь читать чужие мысли. Я сразу догадался, что бежать им некуда, кроме Неаполя. И там они, возможно, хотят отплыть на Сицилию, так подсказывает мне логических ход событий. Там у нас хороший отряд солдат, что перешли на нашу сторону, и задержать их не представляется труда. Надо только дать знать, кого и твой приказ!

– Да, Марк, ты, как всегда, прав. – С этими словами, Сулла торопливо схватил лежащее на столе гусиное перо и листок пергамента, мокнул заточенным концом пера в чернильницу и нацарапал приказ о задержании опасных преступников государственной важности. Написав два письма, он тщательно промокнул, посыпав промокаемым песком, затем отдал Крассу. Красс приладил письма к лапкам голубей и выпустил птиц в открытое окно.

– Осталось ждать. Если они двигаются к Неаполю, а они двигаются туда, потому, что на Север им бежать некуда, то скоро мы получим беглецов. – Сказал Красс, закрывая пустую клетку…

Глава девятая

Дорога пылилась и в придорожной растительности оседала на листьях кустов, на крапиве, росшей у самой кромки проезжей части серым налетом.

– Я больше не могу так ехать. – Сказала Принцесса, с нежностью всматриваясь в мои глаза. От ее взгляда синих, как небо глаз у меня перехватывало дыхание. Я не знал, что ей ответить и смотрел уже на круп лошади, на которой ехали Леонид с Мартисией. Закаленная невзгодами его Мартисия, легко переносила путь побега и лишь с благоговением смотрела на своего спасителя, коим был Леонид.

– Потерпи еще немного, моя Любовь, скоро будет привал, и мы передохнем. – Отвечал я. В ответ Принцесса прижалась ко мне ближе. От ее близости от аромата ее волос у меня кружилась голова. И я с непередаваемой благодарностью смотрел на ехавших впереди нас людей, так как мне не надо было следить за дорогой, чтобы не сбиться с пути, и это давало мне возможность полностью отдаваться этому непередаваемому чувству блаженной неги близости дорогого и любимого человека, что с такой преданной чувственностью прильнула ко мне.

Водная гладь залива сверкнула вдали, пробиваясь сквозь верхушки кипарисов. Отсюда с высоты тропы, по которой двигался наш кортеж, мы не видели моря. Но его близость ощущалась повсеместно, так как в жаркий летний день его прохлада остужала солениватым привкусом и дуновением легкого бриза, который непрестанно прилетал оттуда с Тирренского моря.

Этот блеск близкой воды первой заметила Принцесса. Ее восторженный голос прозвучал над нами, как глас ангела во плоти:

– Озеро! Там озеро! – с детской наивностью взывала она к нам, что впереди долгожданный привал. Это значило, что пройдено сто миль пути, до заветной цели оставалось еще столько же.

Дорога спуском уходила к воде залива, что подковообразной линией пляжа открывался нам. Еще немного и мы уже у воды. Лошади, измученные переходом вошли по брюхо в воду и застыли там, не дали нам спешится. Я соскочил с лошади в воду и взял мою Принцессу на руки понес на берег.

– Афродита! О! Моя Афродита! – кричал я, как сумасшедший, ощущая непередаваемые чувства жизни радостью вливавшиеся в меня. Принцесса звонко смеялась и болтала ногами, как большой ребенок, полная счастья и жизни. Нам было хорошо вдвоем, а ощущение плеча друзей придавало уверенности в завтрашний день и отваги в предстоящей борьбе за свободу.

Я вынес ее на песок пляжа, и бережно опустил на ноги. Леонид так же, как и я осторожно поставил Мартисию. Афродита быстрым шагом приблизилась к ним и что-то сказала Мартисии и обе пришли ко мне.

– Мы отойдем немного подальше с Мартисией, искупаемся. – Сказала Принцесса, пробегая мимо меня. Вскоре мы с Леонидом услышали смех, и плеск девушек сквозь шум пенистых волн накатывающихся на песчаный берег залива Гаэта. На скалистом откосе мыса, уходящего в море, нам хорошо был виден поселок рыбаков с покосившимися хижинами и в море виднелись их суденышки. У нас возникла мысль, а что если нанять один из таких рыбацких челноков и уплыть к Сицилии. За те деньги, что были у нас, можно двумя, тремя, ауреусами скупить целый поселок с их снастями и рыбацкими челноками.

Грегорайос уже вывел из воды лошадей, привязав к прибрежному кусту, и к морде каждой прицепил походный кожаный мешок с овсом. Лошади фыркая, жевали овес, мотая головами, и бросали благодарные взгляды на своего хранителя.

Солнце немилосердно жгло все, что попадалось на пути его лучей. И если бы не прохлада вод залива, спасения от жары не найти здесь в прибрежных зарослях из кустарника. Мы с Леонидом, отошли в тень кипарисов для краткого совещания, как быть с дальнейшим продвижением к Неаполю. Грегорайос возился возле лошадей и не обращал ни малейшего внимания на нас. Визг девушек невдалеке, заставляя нас быть спокойными для ориентации наших дальнейших действий.

– Предлагаю, – я начал говорить, – давай наймем рыбацкое суденышко и двинемся на Сицилию?

– Что верно, то верно, – сказал Леонид, – но, для осуществления нашего плана, нам не хватает короткого пути. До острова Сицилия триста миль, а рыбацкие ветхие посудины, не смогут преодолеть этот путь без проблем.

– Ты, конечно и прав, но до Неаполя морем мы все-таки сможем доплыть, а там переберемся на корабль и достигнем берегов Сицилии.

– И, то верно, – согласился Леонид.

– Я еще предлагаю, для сохранения нашего сокровища, разделить на ровные части ауреусы так, чтобы мы смогли хоть часть сокровищ сберечь, в случае нападения на нас грабителей.

– Я и сам думал об этом. – Сказал Леонид. В это самое время он взглянул на Грегорайоса, что расчесывал шерсть лошадям скребком. – Мы разделим наше сокровище на четыре части.

– А, Грегорайос? – спросил обеспокоено я.

– Ему останется сбруя и лошади. Это дорогие атрибуты, с ними он сможет безбедно существовать, или на худой конец продать их.

Я, конечно, не был против такого дележа, но с другой стороны, оставляя лошадей и Грегорайоса с ними, среди толп бездомных и вооруженных до зубов бандитов, которыми кишели леса и горные тропы Римской республики после недавней гражданской войны, было равносильно убийству. Но таковы правила борьбы за существование и жизнь. Грегорайос страстный любитель лошадей даже предложи ему побег с нами на рыбачей посудине в Неаполь, отказался бы плыть, думая о своих оставленных лошадях, за которыми он привык ухаживать за всю его невольничью жизнь в конюшнях Луция Корнелия Суллы.

– Однако надо спросить у него, согласен ли он на такие условия? – сказал Леонид, и обратился к нему, – Эй, Грегорайос, подойди к нам, надо поговорить!

Грегорайос неторопливо отложил скребок в сторону и медленной походкой приблизился к нам.

– Что случилось, господа? – его настороженный взгляд говорил о том, что конюх был готов к любым действиям.

– Мы решили плыть в Неаполь на рыбацком судне. Тебе предлагается остаться с лошадьми и забрать их себе в полное твое распоряжение с амуницией и всем тем, что принадлежало для их обеспечения. Что скажешь на это? – Леонид вопросительно стал смотреть на реакцию бывшего раба конюшен Суллы.

Грегорайос просиял, улыбнувшись своей добродушной улыбкой. В его светлых глазах светилась детская наивная доброжелательность и благодарность за оказанное доверие. Он был польщен таким вознаграждением, и в эти минуты его беспокоило лишь одно, чтобы ничего не произошло такое, что могло помешать этому предложению.

А мы с Леонидом, посовещавшись, решили идти всем вместе в рыбацкое поселение с бочонком с золотыми ауреусами, и нанять судно для переброски нас в Неаполь. Грегорайос остался со своими лошадьми…

Глава десятая

Наши любимые девушки были веселы и смех и их счастливые улыбки сияли, как свет солнечных лучей, заражая нас с Леонидом весельем. Тропинка, ведшая к рыбакам, вилась по склонам скалистых пород, выступающих то тут-то там из красноватой суглинистой почвы, поросшей жесткой травянистой растительностью. Всюду росли высотными мачтами кипарисы, как обелиски стояли на нашем пути. Умеренный шум прибоя, легкий бриз с моря и крики чаек, носившихся в воздухе с рыбой в клюве, все говорило о том, что улов у рыбаков в этот июньский день будет отменным.

В поселении рыбаков, мы рассчитывали получить еду, и подкрепится, в этом мы не ошиблись. Мужчин в поселении не оказалось, все были в море на ловле рыбы. Рыбачки наперебой стали приглашать нас к себе, видя в нас богатых господ и желая щедрого вознаграждения за оказанные услуги. Леонид, узнав, что у самой зажиточной семьи, был парусник, плавающий раз в полгода в Неаполь за товарами, согласился отобедать у приветливой хозяйки, которая между тем предложила подождать, когда муж вернется с уловом и с ним можно будет договориться о транспорте всей команды Леонида в Неаполь за определенную сумму денег…

Грегорайос долго стоял, глядя в след удаляющимся Леониду и мне с нашими девушками, затем нехотя повернулся и медленной походкой направился к своим лошадям. Он не сразу понял, что властным окриком его останавливает незнакомец, угрожающим голосом, приказывая, остановится.

– Стой! Если хочешь жить, Стой!

Конюх оторопело поднял голову в направлении голоса. На него в белом плаще с капюшоном смотрел человек с направленной на него стрелой в натянутой тетиве боевого лука.

– Еще шаг и ты труп! – исторгал угрозы человек в белом одеянии. Черный, как воронье крыло конь, вдруг заржал, увидев своего любимого конюха, который так приятно чесал ему шерсть на крупе, когда они возвращались вместе с купания в Тибре. Это вернуло Грегорайосу память воспоминаний его службы в конюшнях Суллы и, вдруг, в белом человеке Грегорайос узнал Онисия.

– Ты, что не узнаешь меня? Это же я, Грегорайос! – испуг у конюха окончательно прошел, и он сделал еще один шаг к Онисию, но свист выпущенной стрелы остановил его. Стрела, просвистев, вырвала клок волос из кудрявой шевелюры конюха. Он вскрикнул от жгучей боли и опустился на колени, прощаясь с жизнью.

– Я же тебя предупредил, чтобы ты не двигался с места.

– Я еще жив? – вращая вылезшими из орбит глазами, в страхе проскулил Грегорайос.

– Стрела немного причесала тебя. Если бы я тебя хотел убить, то давно сделал бы это. Ты мне нужен. Поедешь со мной к Сулле. Там расскажешь все диктатору Римской республики, куда двинулись беглецы и куда они намерены дальше бежать.

С этими словами, Онисий связал уздами все три лошади, привязав к седлу Ворона. Затем, приказал Грегорайосу сесть на свою лошадь, и легко вскочив в седло, погнал Ворона в направлении Рима. Онисий доставил Сулле лошадей и конюха поздно ночью. Сулла не решался казнить или миловать Онисия, но утром принял решение оставить ему жизнь. Онисий был несказанно рад этому, так как, симпатизируя Леониду, Мартисии и мне с Принцессой, он не стал убивать нас, хоть мог это сделать без особых проблем, так как был искусным лучником.

Утром, допросив конюха, Сулла понял, что Леонид, уговорит рыбака, отправится не в Неаполь, а на Сицилию. Там достать беглецов Сулла не сможет. Он в отчаянном состоянии и расстройстве заходил по своему кабинету. Затем, размышляя над возникшей ситуацией, грозившей ему репутацией трезвого политика в Сенате, понял наконец, что кроме Красса и беглецов никто не знает, что произошло прошлой ночью в его доме. Красс будет молчать, так как от него Суллы зависит занимаемое почетное положение Красса в обществе Рима. Так чего же беспокоиться по пустякам. И бодрый с веселым расположением духа диктатор утром, оседлав Ворона, поехал в Сенат для ведения заседания по реформам. А дел у Луция Корнелия Суллы в этот период было много серьезных и важных. По его реформам и его утвержденной конституции Римская республика превратилась в Римскую единовластную империю и просуществовала еще тысячу лет нашей эры…

Наша счастливая четвертка успешно добралась до Сицилии, заплатив два золотых ауреуса владельцу судна. Он был в не себя от радости. И тут же на Сицилии разменял ауреусы на две пригоршни серебреных монет, которыми не страшно было расплачиваться в этом кишащем подозрительным людом острове. На эти деньги рыбак купил новые рыбацкие сети, паруса и наряды для своей семьи.