Так продолжалось год-полтора, пока однажды мама ни сделала ему ключ, и Витя стал сам уходить в школу и возвращаться из нее. Потом он записался в кружок рисования в местном доме пионеров, куда тоже ходил сам. Однажды к ним в класс пришел преподаватель, ведущий этот кружок, рассказал, чем у них занимаются, и предложил записаться всем желающим. Из их класса записались четверо, в том числе и Витя. Мама поддержала эту идею, предупредив только, что это не должно мешать учебе. Учебе это не мешало, а Вите очень нравилось. Наверно даже больше, чем гулять вечером во дворе.
Летом Витя ездил на две смены в пионерлагерь от маминой фабрики. Наученный своим детсадовским опытом, Витя в лагере не плакал, как многие, но был так же замкнут, как обычно, оттого и незаметен в отряде. А один летний месяц они с мамой проводили у бабушки в поселке.
Шли годы, Витя уже учился в пятом классе. В их класс приходили новые дети, и все они через некоторое время были среди одноклассников более «своими», чем Витя, который учился с ними с самого начала. В их классе, как это, наверно, бывает и в каждом другом, сформировалась группа мальчиков и девочек, которые считались «заводилами». Они всюду ходили вместе и вели себя так, как ведут себя люди, понимающие, что они находятся в центре внимания. Все в классе, кто не принадлежал к этой группе, стремились в нее попасть. А Витя не стремился, за что его недолюбливали и постоянно подшучивали над ним. Скорее всего, членов группы задевало отсутствие привычной зависти и обособленность, с которой держался Витя. Его недолюбливали, насмехались над ним, но бить – не били.
В тот год первое апреля был еще довольно холодным днем. Все ходили в зимнем, в школе еще во всю работала раздевалка, а дежурные проверяли сменку, хоть на улице было сухо.
Розыгрыши и издевки начались с самого утра: подброшенные в портфель дохлые мыши, раздавленные тараканы в тетрадках, подложенные на стул кнопки и нарисованные неприличные картинки на обложках учебников, которые владельцу приходилось долго и усердно замалевывать пока эти художества ни увидели, ни учителя, ни родители. Но это было обычной практикой и с первым апреля, в общем-то, было никак не связано. С розыгрышами было сложнее. Хороших идей не было, поэтому в ход шли любые. В основном, предупреждения друг друга об отмене уроков или вызове к директору. Все сильно напрягались, но выдумать что-то более стоящее, никто не был в состоянии. А время шло, урок сменял урок – день проходил без изюминки.
И вот на перемене в коридоре собралась компания из тех самых «заводил»: три мальчика и девочка. Один из мальчиков, придумавший наконец, как ему казалось, великолепный розыгрыш, рассказывал о своей задумке всем остальным. Реакция была разной.
– Да ты что?! Так нельзя, – сказала девочка.
– А что такого-то?! – удивился автор идеи.
– Ты не понимаешь?
– Нет.
– Да это же просто подло!
– Ну, почему сразу подло? – вступился за автора другой мальчик, – Это же шутка, и всё.
– Это не шутка, это… это… Так нельзя!
– А что такого-то?! – не унимался автор идеи.
– Я согласен, так нельзя. Это подло. Я в этом не участвую, – поддержал девочку третий мальчик.
– Я тоже, – сказала девочка.
– Ну, как хотите… Тоже мне… – сказал придумавший розыгрыш мальчик. – Пошли быстро, пока перемена не закончилась, – обратился он к поддержавшему замысел мальчику.
Витя сидел в классе за своей партой и рисовал. Он уже разложил учебник, тетрадь и ручку и теперь рисовал в специальной тетради, которую всюду носил с собой. Когда в класс вбежали два запыхавшихся одноклассника, Витя даже не поднял в голову. На перемене обычным делом было, когда кто-нибудь залетал в кабинет или наоборот выбегал из него, и все это всегда сопровождалось криками, смехом и звуком сдвигающихся с места парт.