ХХХ
… что Судьба снова взялась за меня: мне упорно не везло. Я уже свыкся с мыслью, что я неудачник. В принципе, если понять это сразу, то жить становится несколько проще: душу не тревожат обиды на судьбу, вопросы "за что", "почему" … Просто живешь, воспринимая удары жизни как само собой разумеющееся.
Развод с женой был предопределен: это стало понятно после нескольких месяцев совместной жизни. Есть одно простое правило: если в семье хоть раз прозвучит слово развод – семье не быть. У нас оно звучало довольно часто. Я не хотел этого. По моему скромному разумению: если поженились, то будьте любезны считаться с сим фактом и друг с другом. Ведь одно из главных человеческих достоинств – умение прощать. В малом. И тем более в серьезном, если это не направлено против семьи… Может, я не прав. Но развод-то есть.
Со временем мне удалось свыкнуться с холостой жизнью. Все дело в умении находить маленькие радости в безрадостном. Хотя бы курево: курю сколько влезет. Лежу, когда хочу, брожу где вздумается и когда вздумается. Даже нашел работу полегче и поденежнее. Из производителя обоев для чужого дяди стал сантехником в коммерческой структуре. Одним словом: жизнь начала нормализовываться…
Но стало происходить странное. На работе. Словно я сделался кому-то неугоден и от меня хотят избавиться. Первым был случай с компрессором. Он сломался. Тогда мы работали на Земледельческой – меняли сантехнику в детской больнице. Вернее на пищеблоке больницы. Надо было пробить несколько отверстий в перекрытии. Для этого-то нам и привезли отбойный молоток и компрессор. Новенький, красненький, с веселенькими посеребренными цилиндрами, он мне почему-то напоминал детскую педальную машину, о которой я так. мечтал в кудрявые детские годы…
Компрессор работал, как часы. Равномерно гудел двигатель, стучали поршни, свистел воздух в камерах. От молоточного "дррр" руки дрожали мелкой дрожью до самой ночи. Все шло гладко дня три. Потом один из цилиндров, почему-то взорвался. Мне досталось по ногам шлангом, от чего я оказался на полу. Пострадавших не было, но была куча машины, стоившей кучи денег (и взорвавшейся в моих руках).
Начальство примчалось через пару часов. Походило кругами вокруг агрегатных кишок, поковыряло пальчиком в железяках и кусках бетона, укоризненно покачало головой как-же-это-ты-так, хлопнуло по плечу: "Да ладно, чудило… " и незаметно исчезло. Скоро был новый компрессор. Но я к нему и не подошел. Чем черт не шутит?
Конечно: рядовой случай на производстве. Я тоже так считал. До тех пор, пока…
ХХХ
Бригада наша разрасталась. Пришли новые люди, работать стало тесно и мы разбились на две параллельные бригады. Бригадиром у нас стал Стас. Человек старой закалки, он обладал отсутствием чувства юмора, огромными знаниями в области сантехники и полным неумением работать быстро. Это был прирожденный руководитель:
– Олег, я забыл молоток (Олег уходил.)… Вадим, идешь за бинтами… Олег, держишь трубу – я пока развожу цемент (цемент разводился, руки при этом измазывались по локоть.)… Вадим, подаешь бинты с раствором, только не забываешь разглаживать. (Вадим при этом нарезал резьбу. Совсем в другом месте.)…
Мы смеялись, когда уже не оставалось сил материться. Безобидный Стасик, Тетенька-Лев, как мы его называли за глаза… Он ничего не замечал, в этом я мог бы поклясться на Библии. А если и замечал, то не от меня. Он не мог представить иной жизни, чем та, которую вел он: размеренную, не отягощенную глобальными проблемами; с единственным лозунгом: « Коммунизм победит! Правда, без моего участия.»
Новый удар нанес именно Тетенька-Лев.
Как-то утром начальство, облагодетельствовав объект своим посещением, сообщило, что я должен собрать инструмент и быть завтра в конторе.
– Зачем? – поинтересовался я с недобрым предчувствием.
– Да, ерунда там. Надо мужикам помочь. Это недолго – всего с недельку.
Неделька растянулась на несколько месяцев. Я помогал всем подряд; я разгребал мусорные завалы; я часто сидел без дела; я…
– Погоди, – говорило начальство, задерганно отмахиваясь. – Народу мало, а работы здесь полно. Вкалываешь здесь.
Здесь явно было нечисто. Со временем, из услышанных краем уха разговоров, я понял: мое теперешнее положение – Стасово дело. Чем ему не угодил именно я – не знаю. Просто он нашептал шефу какую– то дрянь и… Меня убрали. В мою сторону не смотрели; а если и поглядывали, то со странным недоверием, словно я что-то украл, а кража всплыла. Почему?
С каждым днем становилось яснее: меня просто выживают. Терпение мое трещало по швам и готово было вырваться наружу волной безумства. Остановил это только…