А потом в комнату зашла Светлана. Она сказала, что я бедненький и устал. И не принести ли мне холодное полотенце. И принесла холодное полотенце. И мне стало хорошо, потому что никто никогда до этого момента не приносил мне холодного полотенца. Даже мама в детстве. А еще она сказала, что я самый лучший, и что она любит меня навсегда-навсегда. А потом были ее, Светины, губы, и много всего другого, нового и незнакомого.
Про Таню я не думал совсем. Я думал о том, что кто-то сильно прокурил свитер, на котором мы лежали. И про то, что Шопенгауэр был полным дураком, раз избегал женщин.
Утром мы распрощались, и я сразу начал мучиться угрызениями совести. Однажды, курсе на втором, кто-то зачитывал вслух анкету с вопросами типа "кто для вас является героем, кто антигероем". Отвечали вслух. Таня сказал, что антигерой для нее – Иуда. Предательства она не принимала.
Таня вернулась из Крыма загорелая и счастливая. Мы провели с ней целый день и договорились встретиться на следующий, чтобы поехать за город.
С утра я зашел за ней и сразу понял: что-то изменилось. И далеко не в лучшую сторону. Долго гадать, впрочем, не пришлось.
– Про Светлану – это правда? – спросила она, прямо глядя на меня. На загорелом лице ее глаза блестели особенно ярко.
Еще можно было бы все исправить. Отпираться, отрицать до последнего. Винить во всем людскую зависть, негодовать на клевету. И она бы поверила. Потому что хотела верить. Поверила бы мне, а не тому доброжелателю, который позвонил и сдал меня с потрохами. Но я же был последним дураком.
– Откуда ты знаешь? – сказал я самую большую глупость, которую можно было сказать.
– Спасибо за то, что нам было хорошо вместе – ответила Таня.
И закрыла дверь.
А потом не было ничего. Я пытался ей звонить, караулили у дома. Она говорила со мной ровно, но вела себя так, как будто между нами никогда ничего не было.
А через полгода она уехала. Ее мама, смахивая слезу, сказала, что ей предложили работу в архиве в одном из южных городов.
Прошел еще год, и я женился. На той самой однокурснице. На Светлане. Она сделала все, чтобы это произошло. И я пошел на заклание, как телок. Именно поэтому я никогда не считал семейную верность своей обязанностью. Ведь выбор мой не был полностью добровольным.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В рабочий полдень
Татьяна вышла на улицу ровно через пятнадцать минут. Пунктуальность была еще одним ее коньком. Этим своим качеством она гордилась и презирала тех, кто опаздывал. Да и вообще людей необязательных.
– А ты совсем не изменилась, – сказал я тупую банальность. Или банальную тупость. А что я мог сделать, если это было правдой?
– А ты изменился, – ответила она серьезно. Честность тоже была ее коньком.
– В какую сторону? – без особой надежды спросил я.
– Я пока не решила, – она взяла меня под руку. – Ну что, пошли? А то у меня перерыв кончится. Расскажешь о своем деле.
И мы пошли в кафе. Заведение больше напоминало обычную столовку, но выдавало порции еды под гордым названием "бизнес-ланч". Я вообще-то общепитов побаиваюсь, желудок, знаете ли, слабый. Но, рассудив, что сотрудники Белгородского архива питаются здесь каждый день и вид при этом имеют цветущий, решил рискнуть. Вот такой я рисковый мужик.
– Рассказывай, – велела Таня, когда мы сделали заказ (заказ заключался в единственной фразе "Два бизнес-ланча, пожалуйста").
Я несколько растерялся. У меня, понятное дело, было, что рассказать, но я еще не решил, стоит ли. А если стоит, то в каком виде.
– Ну… – протянул я, – я сейчас прямо из Питера. Вчера приехал. Живу в "Гранд-отеле".
– Как гостиница? – чуть улыбнулась Таня, как бы принимая игру.
– Нормальная. Бывает хуже.
Таня улыбнулась шире: мол, давай, выпендривайся, лучшая гостиница города, а он – "нормальная". Рассказал ей про мужика с дверью.
– И что же привело тебя в наш забытый Богом уголок? – спросила она, отсмеявшись.
Я хотел крикнуть: "Ты!" Мне вдруг стало предельно ясно, что таких совпадений не бывает. Что все это – Чувичкин, его странное, даже нелепое, задание, моя поездка в какое-то Разумное, все, все было для того, чтобы мы снова встретились. Встретились здесь, за этим столом, в ожидании дурацкого бизнес-ланча. "Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти".
Мне захотелось встать и сказать: "Дорогая Таня. Танюня. Я здесь, потому что мы должны быть вместе. У меня жена и ребенок, но это ничего не значит, потому что я люблю только тебя. Если у тебя муж, то это тоже ничего не значит. Я знаю, ты любишь только меня. И всегда любила. Поэтому и уехала в этот занюханный Белгород. Давай оторвемся от Земли и полетим. Куда угодно. Только вместе".
– А когда еду принесут? – спросил я.
-Вот-вот должны. Они быстро приносят.
И еду действительно принесли. И я погрузился в суп. Какой – не помню. В какой-то спасительный суп.
– Так что за дело у тебя? – опять спросила Таня, внимательно наблюдая за тем, как я ем. Сама она всегда умела есть как-то незаметно. Как эльфийская принцесса.
И я начал рассказывать. В детали погружаться не стал, сказал только, что нам в РГИА поступил заказ, коммерческий, на исследование одного дворянского рода. Задача несложная – проследить сей род от начала девятнадцатого века до конца века двадцатого.
– Как фамилия? – в Татьянином тоне появились жесткие профессиональные нотки.
– Чья? – сморозил я очередную глупость. Что-то количество глупостей на сегодня начало зашкаливать. Весь лимит выбрал. Впрочем, при Тане я всегда вел себя так. Ничего, оказывается, не изменилось.
– Ну, мою фамилию я знаю, – спокойно ответила Татьяна. – Твою, вроде, тоже на забыла…
– А как твоя фамилия теперь? – ухнул я в омут с головой. Просто суп кончился. А только он меня и сдерживал.
Таня медленно улыбнулась.
– Нет, Олег, – сказал она. – Я ошиблась. Ты совсем не изменился.
Да, я совсем не изменился. Никто совсем не меняется, а я что, хуже других?
– Скажи фамилию семьи, историю которой надо исследовать, – терпеливо, как для идиота, расшифровала она. На вопрос, кстати, так и не ответив.
– Буженины, – кисло ответил я.
– Буженины? – неожиданно оживилась Татьяна. – Из Разумного?
– Да, оттуда, – удивился я. – А ты про них слышала?
– Не просто слышала, Олег. Мы уже поднимали их историю, и совсем недавно. Правда, только за девятнадцатый век.
– Да ты что? Зачем? – я настолько не мог поверить в свою удачу, что на какое-то время забыл о романтических переживаниях. Исследователь во мне на миг заглушил поэта. У меня затряслись поджилки, как у борзой, почуявшей добычу.
– В Разумном есть краевед, так, не профессионал, любитель. Но большой энтузиаст. Он изучает историю разуменской церкви. Недавно приезжал, копался в метриках. А Владимир Федорович Буженин принимал в строительстве храма активное участие. Хочешь, я телефон этого краеведа дам, свяжешься, он тебе все расскажет? Нормальный мужик, общительный.
– Да, нет, спасибо, пока не надо, – осторожно ответил я. – Ты же знаешь – бумажки против слова, как лом против головы…
– Завсегда выиграют! – со смехом закончила Таня нашу факультетскую присказку. – Ладно, исследователь. Пошли. Мне пора. А тебя я в архивы запущу. У меня остались номера дел, которые этот сельский самородок копал.
Заплатил я. Татьяна не возражала. А я думал, что не разрешит. Правда и стоимость бизнес-ланча, несмотря на громкое название, была смешная.
Дошли до архива. На ступеньках я взял ее за локоть:
– Подожди.
Она остановилась, полувопросительно полуобернувшись:
– Что я делаю сегодня вечером? Ты это хотел спросить?
– Нет… Да, – ответил я.
Я глупел на глазах, хотя дальше было уже некуда. Видимо, начал глупеть в минус.
– И куда ты хочешь меня пригласить?
"Замуж", – хотел сказать я.
– Где-нибудь посидеть, – сказал я.
– На скамейке-лавочке?
– Нет. В кино… В кафе… В ресторане… Где хочешь, в общем. Я тут не знаю ничего.
Она смотрела мне в лицо, чуть склонив голову. Может, тоже думала про "не дай ему уйти"? Мы раньше часто думали хором.
– Ладно, – сказала она наконец. – Пошли поработаем. А там решим.
Мы поднялись в отдел, она оставила сумку и, взяв какие-то записи, повела меня в святая святых.
***
Простите, женщины! Да и мужчины простите тоже. Простите дети, собаки, солнце, небо и вода! Но когда я работаю с бумагами, особенно со старыми бумагами, особенно с очень-очень старыми бумагами, я вас не знаю. Даже сам запах, сам вид этих пожелтевших листочков вводит меня в состояние некоего транса. Современная бумага что? И через триста лет не пожелтеет, будет выгдядеть, как вчера написана. Проживите триста лет, и сами проверьте.
Когда я работаю, я ничего не знаю и ничего не помню. Мира не существует. И меня не существует. Существует только История. Кто-то называет это одержимостью. Кто-то призванием. Я говорю: "найти работу по душе".
Меня уже давно посетила одна идея. Я не знаю, насколько она умна, но это единственное объяснение, почему меня так завораживает мое дело. Вот она, эта идея.
При общении со старинными бумагами мне постоянно приходится заглядывать в прошлое и читать имена людей, которых нет. Очень давно нет. Я читаю имена людей, которых никто из живущих уже не может помнить и знать. Только бумага хранит память о них здесь, на Земле.
Я пропускаю через себя огромное количество имен, и как бы поминаю этих людей. Они в большинстве своем ничем не примечательны: не цари, не вельможи всякие, а простые крестьяне, ремесленники, рабочие, их дети, преставившиеся сразу после рождения, или их жены, умершие родами. И прочие, и прочие, и прочие, оставшиеся в этом мире только на кусочке бумаги и в капле высохших чернил.
И вот через триста лет их имя прочли. Как бы поздоровались.
Не могу объяснить словами, как это работает, но какое-то взаимодействие, какой-то диалог с ними, с умершими, происходит точно. Это отнимает силы. Не только душевные, но и физические.
Не знаю, не общался, но, наверное, то же чувство возникает у священника, когда он, листок за листком, читает поминальные записки.
Мне кажется, что я несу какое-то служение. Как бы дико это ни звучало.
***
Ага, "Девятая ревизия крепостных крестьян помещика Буженина за 1850 год, села Разумного. Владелец – статский советник Буженин Владимир Федорович». Отлично, он нам и нужен. «Совладелец – сын его, Буженин Петр Владимирович». Прекрасно. Записано.
Ох ты, полностью сохранившиеся метрические книги Христорождественской церкви села Разумного. С 1805 по 1925 год. Метрические книги – это записи о рождениях, венчаниях, смертях и так далее. Вообще-то, это большая редкость, чтобы сохранилось все. Удача сегодня прям улыбается мне, тарам-пам-пам.
Остаток времени я провел в метрических книгах, читая их как поэзию. Не люблю дешевых интриг, поэтому доложу сухой остаток.
Запись от 1811 года, о рождении: имя – Владимир, дата – 30 сентября. Родители: отец – дворянин Федор Николаевич Буженин, мать… Мать нас не интересует. Первое звено есть, дальше поехали.
Запись от 1841 года, о рождении: имя – Петр, дата – 27 августа. Отец: дворянин Владимир Федорович Буженин, статский советник, мать – дворянка Екатерина Петровна. Восприемники… Эта нам ни к чему, хотя и интересно было бы в другое время. Далее.
Запись от 1870 года: имя – Павел, дата – 24 июля. Родители: дворянин Петр Владимирович Буженин и жена его дворянка Софья Васильевна. Восприемники: Дворянин Буженин Владимир Федорович и дочь надворного советника Андрея Семеновича Завитушкина девица Евдокия. Третье звено в цепи. Ура.
Запись от 1894 года: имя – Сергей, дата 18 января. Родители: дворянин Петр Владимирович Буженин и жена его дворянка Анастасия Сергеевна. Прекрасно.
Теперь о печальном. Записи о смерти.
Запись о смерти Владимира Федоровича Буженина в 1877 году от удара и его сына Петра в 1899 году от чахотки. Ага, а капитан Павел Петрович Буженин погиб в 1915 году, в боях за Галицию. Жалко, молодой совсем. Хотя, может и хорошо, что не дожил до революции.
А вот данных о смерти Сергея Петровича Буженина не было. Собственно, никаких сведений о нем не было вообще. Родился в 1894, и все. Облом-с.
Плохо, очень плохо. Род Бужениних – это единственная ниточка, за которую можно тянуть в такой короткий срок. И вот она обрывается.
Дальше тут ловить было нечего, и я вернулся в кабинет к Тане.
Сотрудницы ее как раз собирались домой. Бросив на нас взгляды, полные тоскливого любопытства на тему "а что же будет после нашего ухода", они откланялись. Мы остались одни.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Железный мой конь
– Как поиск, исследователь? – спросила Татьяна.
– Отлично. Я не знаю, что бы без тебя делал, и как тебя отблагодарить.
Мне казалось, я нашел хороший повод для продолжения вечера.
– Без меня ты делал бы ровно то же самое, только потратил бы чуть больше времени. – Таня всегда отрезала мне обходные пути, заставляя переть напролом. – Ты все нашел, что хотел?
– Почти. Только с последним звеном не сложилось. Но у вас мне его не найти, нужно идти в архивы ЗАГСов. Про двадцатый век нужно искать там.
– Согласна, – подтвердила она. – И это вообще не проблема. Моя подруга руководит управлением ЗАГС. Я позвоню, тебя завтра прямо с утра в архивы пустят.
Мне осталось только развести руками: мол, даже не знаю, что и сказать, не нахожу достойных слов.
– Я голодный, – произнес затем я, сделав самое невинное из всех доступных мне выражений лица. – Бизнес-ланч был, конечно, прекрасен, но он прошел. Пойдем где-нибудь поедим?
– Языков, – Таня перешла на нашу кодовую речь. Она всегда называла меня по фамилии, когда требовала откровенного разговора. Я это прекрасно помнил. И она знала, что я помню. – Языков, скажи, чего ты хочешь?
И смотрит: решится или не решится. Провокаторша.
– Я хочу узнать, кто такой Ларин, чью фамилию ты носишь, – бухнул я; дальше тянуть не имело смысла. – Я не верю, что ты взяла ее из любви к литературе.
– А, ну тут просто, – Татьяна откинулась на спинку стула. – Ларин – мой бывший муж. Мы пять лет в разводе. Хотя ты прав, когда я соглашалась выйти за него замуж, перспектива стать Татьяной Лариной меня несколько… воодушевляла.
– А фамилия?
– Менять не стала, потому что прекрасно помню весь геморрой со сменой документов. А сейчас их прибавилось. Выйду замуж – сменю.
– Так ты одна? – я задал вопрос, которого мы оба ждали.
– А ты?
И я совершил второе за свою жизнь предательство. Ангелы, если вы есть, пожалуйста, поймите меня. И простите. Я слабый, глупый человек. Я сделал в жизни массу ошибок: потерял Танюню, женился на Свете. Ну, сделаю еще одну.
– Я разведен.
Гад, гад, какой же я гад.
– Хорошо, – сказала Таня, чуть подумав, – пошли, поедим.
Я засуетился, как неопытный официант перед важным клиентом:
– А пойдем куда-нибудь, где дорого, но тихо? Мне тут аванс выплатили, хочется его прокутить.
– Ну, пошли в "Выстрел". Разорим тебя, конечно, но там вкусно и тихо. Все, как ты любишь.
И мы пошли в "Выстрел". И я чувствовал себя самым счастливым подлецом на свете.
***
"Выстрел", как можно догадаться, был охотничьим рестораном. Подавали там всякую экзотическую еду: мясо косули, кабана и даже медведя. Я этого никогда не понимал – зачем есть медведя, если существует свинина? Ну, ладно, медведь так медведь. Мне, в сущности, все равно.
Официанты были выряжены в тирольские костюмы. Даже шапочки на головах присутствовали. Выглядели они, как сбежавшие из цирка обезумевшие клоуны. Один из них начал разливаться перед Татьяной соловьем: "Рекомендую отличную косулю, свежую, только сегодня привезли. А вот кабана пробовать в этот сезон не стоит – жестковат". Заказали косулю. И какую-то крепкую настойку местного, ресторанного, производства. Уж больно клоун-официант настаивал.
– За тебя, – произнесла Таня, поднимая рюмку. – Я действительно рада нашей встрече. Как будто в прошлое окунулась.
– А прошлое у тебя было счастливое, – подсказал я, чувствуя себя занудой-ревизором, проверяющим бухгалтерскую отчетность.
– У умного человека прошлое всегда счастливое. Потому что умный человек понимает, что все случилось именно так, как должно было случиться.
– Ага, – я скептически поморщился, – "все к лучшему в этом лучшем из миров".
– Да, все к лучшему, – серьезно подтвердила Таня.
"Какая гадость эта косуля. Жесткая, пресная. Как моя жизнь", – хотел сказать я.
– Таня, выходи за меня замуж, – сказал я.
– Нет, Олег, – ответила она почти без паузы.
– Почему? Ты не одна?
– Да, я не одна.
Некоторое время уязвленное самолюбие боролось во мне с любопытством. Наконец любопытство победило, а самолюбие проявилось в язвительности тона, которым был задан следующий вопрос:
– И кто счастливый избранник?
– Тракторист, – спокойно ответила Таня. – Зовут Прохор.
Удивление мое было настолько сильным, что я забыл про свою попранную мужскую честь. Танюня всегда оставалась для меня загадкой, но тут она превзошла саму себя. Даже от нее ожидать такого было сложно.
– Ты шутишь? – спросил я
– Ничуть, – ответила она.
Самое смешное было то, что именно сегодня, перед походом в архив, я читал письма Плойкина, и там он как раз писал про трактористов. Представить такого человека рядом с Таней я не мог.
***
«Дорогая любезная моя Соничка.
Вот пишу опять всякую ерунду чтобы ты не сказала что забыл тебя Федор Плойкин. А расказать что-то интересное не получается ведь жизнь моя ровная и скучная.
Встретел тут Витьку Чудилова тракториста нашего помнишь? Кличка у него еще была Чудило. Он на пенсии уже а все такой же дурак. Непонятна зачем дуракам только пенсию дают.
Он одно время на тракторе своем с напарником ездил с огромным таким псом дворовой породы. Пес сидел в кабине и облаивал встречных однасельчан. Особенно смешно было когда Витек ушел в магазин а кобеля в заведенном тракторе оставил. Две тетки шли мимо они в гости в Разумное приехали а тут пес из трактора на них гавкнул. Так они прибежали к участковому нашему мол оборотень у магазина в тракторе сидит их схватить хочет. Участковый грозился Витю на пятнадцать суток определить но ничего отошел когда Витек ему пузырь выставил.
Однажды Чудило огород соседу вскопал по диагонали. Сосед конечно все ему показал расказал наметил колышки. Вот Вить надо от того колышка до этого пахать. Понятно? Витя все понял и стоял качался. Хозяин конечно немного беспокоился и правильно делал. Но огород то надо пахать. Не лопатой же двадцать соток хайдокать.
Ну Чудилов парень резкий в трактор забрался и сразу стартанул. И этак бодро по диагонали огорода двинул что тракторные плуги зарылись в землю по самое немогу. Колышки все хозяйские позакопал а сам только в канаве остановился. Пришлось второй трактор звать чудиловский из канавы дергать.
А домой он так приезжал. Подъедет значит трактор к дому и тарахтит на улице. А Витя не идет. Минут через десять домашние понимали надо идти извлекать. Из кабины вынимают тело и несут до летней кухни она поближе была. Технику заглушали до утра. Самое интересное что с рассветом Витя был бодр и свеж. Пил несколько сырых яиц и ел молока с хлебом и прыгал в кабину и мчался на трудовой подвиг.
Я что хотел сказать милая Соничка. Если тяжко тебе в городах станет или одиноко ты приезжай. Я тебя не обижу. Вместе будем старость коротать и к смерти окаяной готовится. Все легче.
Твой Федор Плойкин».
Вот примерно с таким человеком Танюня была сейчас "не одна". И это не могло не радовать.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Монтекки он, зовут его Ромео
С Прошей Вербиным Татьяна познакомилась, когда ездила на выходные к подруге в близлежащее село. "С Прошей" – это, конечно, условно. Проше тому было сорок два года от роду, что автоматически делало его целым Прохором.
Подруга заранее предупредила, что в воскресенье приедет трактор. Надо вскопать кусок целины на участке. Таня засобиралась домой, не хотела мешать, но подруга уверила, что никаких проблем нет: трактор – отдельно, мы – отдельно. Будет себе пахать тихонечко, и все. И хотя было совершенно непонятно, как трактор может "пахать тихонечко", Таня осталась.
Трактор приехал к десяти утра. Из кабины выпрыгнул… типичный такой тракторист. Как в черно-белых фильмах, только чуть постарше, погрязнее и помятее. А в остальном – хоть в советскую кинохронику запускай.
– Где эта… пахать? – вопросил он у подруги. Та начала рассказывать, и в этот момент на крыльцо вышла Татьяна. Тракторист, вроде, никак не отреагировал на ее появление. Сделал свое дело и отбыл.
Зато на следующий день, когда Таня вышла с работы, она обнаружила у дверей архива его собственной персоной. С корзиной лесной земляники. Хорошо хоть девчонки из отдела уже ушли, а то сплетен не избежать бы.
"А что я могла сделать, – оправдывалась потом подруга, – он пристал: скажи да скажи, где работает, вопрос жизни и смерти. Я тебе всю жизнь забесплатно буду огород пахать". Сдала подруга. За бесплатную пахоту сдала. Такого в истории, наверное, еще не бывало.
Сегодня тракторист был не в робе, а в белой рубашке и отглаженных брюках. Татьяна его даже не сразу признала, прошла мимо. Но что-то заставило обернуться.
– Что вы здесь делаете? – спросила она.
– Жду. Вот, земляника, – ответил тракторист. Мог бы и не отвечать, это и так было видно.
– Зачем? – снова спросила Татьяна.
– Люблю.
– Кого, землянику?
– Да не. Тебя.
Все это было настолько абсурдно, что похоже на правду. Одного Таня не понимала: что со всем эти делать. О чем она откровенно и спросила новоявленного Ромео:
– И что теперь делать?
– Не знаю, – честно ответил тракторист. По-видимому, он вообще был парнем прямым.
– Ладно, – приняла решение Татьяна. – Пойдемте, проводите меня до дома. А то я корзинку не дотащу.
Она взяла нежданного ухажера под руку, и они пошли.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Прохор. Проша.
– Прекрасно, – улыбнулась Таня. – А что же вы, Проша, пришли в рубашке, но без галстука?
Проша мрачно зыркнул на нее. Понял, что издевается.
– У тебя как, есть кто? – вдруг спросил он.
– Интересно, – ответила Татьяна, – а почему вы не захотели узнать об этом до признания в любви?
– Не подумал, – Прохор был сама откровенность.
– А вы вообще когда-нибудь думаете? – вдруг разозлилась Таня. В конце концов, она – зрелая женщина, руководитель отдела, а тут является какой-то, признается в любви. Еще земляника эта. Бред.
– Редко, – ответил Проша. – Надобности нет.
И злоба Танина куда-то улетучилась.
– Я не замужем, – проинформировала она.
Они подошли к дому.
– Тут я живу, – Татьяна взяла у него корзинку. – Спасибо, что проводили. Ну, я пошла, – и протянула руку.
Он пожал ее кисть крепко, но не больно. Ладонь Павла обманула ее ожидания, потому что не была грубой. А ведь у трактористов руки должны быть грубые, это все знают.
– Я завтра опять приеду, – проинформировал Прохор. Сказал, как отрезал.
– Зачем?
– Проводить..
– Тут недалеко и не страшно, – Таня уже откровенно забавлялась. Ей было интересно, что он придумает.
– Тогда пойдем в клуб, – не сдавался тракторист.
– В ночной? – Татьяне стоило большого труда не рассмеяться.
– Нет… Зачем? В дневной.
И тут Таня, наконец, расхохоталась. Все напряжение, вся ощущение нелепости вышли из нее с этим смехом.
– Ладно, мой герой. Мы пойдем в кино. Сто лет не была в кино.
С тех пор она назвала его не иначе, как "мой герой".
А земляника слегка пахла соляркой, но была крупная и вкусная.
***
На следующий день Татьяна вышла с работы позже девчонок: не нужно ей всяких разговоров. Им только повод дай, полгорода оповестят.
Прохор стоял на прежнем месте. На шее – коротко повязанный галстук с изображенными на нем санта-клаусами. В руках – прозрачный пакет. В пакете – помидоры и огурцы. Столь шикарный вид портила только одна деталь – ширинка у кавалера была расстегнута. Оттуда торчал маленький кусочек белоснежной рубашки.
"Для свидания готов полностью" – подумала Татьяна.
– Это что? – спросила она, кивая на пакет.
– Огурцы с помидорами. Вкусные, – ответил он.
– Мы что, прямо с ними в кино пойдем? – поинтересовалась Таня.
– Да мне не тяжело, – и Проша в подтверждение помахал пакетом.
– Ну, тогда приводите туалет в порядок, – она кивнула на штаны. – И пошли.
– Ух ты, – Паша неожиданно развеселился, – а я-то думаю, че бабы ржут в автобусе, и на меня так поглядывают при этом.
"Да тут и без этого есть над чем поржать", – подумала Таня.
Подошли к кинотеатру. Перед входом Прохор полез в карман. Потом в другой. Потом еще раз. Где-то на третьем круге лицо его стало белым:
– Деньги забыл. Наверное, в спецовке.
"Прекрасно! Повести кавалера в кино за свой счет – мечта всей моей жизни", – подумала Таня и полезла за деньгами. Но тут же вынула руку из сумки: захотела посмотреть, как выкрутится.
– Слушай, – выдавил он, и лицо его из белого стало красным, – подожди десять минут, лады? У меня тут друг живет, я сбегаю, – и он действительно развернулся, чтобы бежать.
– Прохор, стойте! – крикнула ему Таня. – У меня есть деньги. Купим билеты, потом отдадите.
– Я так не могу, – запротестовал тракторист. – Где такое видано. Женщины за кавалеров не платят.
– Знаешь что, кавалер. Я не могу стоять на улице – сейчас дождь начнется, – и она решительно двинулась к кассе.
Смотрели каких-то очередных "Пиратов Карибского моря". Первых частей Таня не видела и плохо понимала, о чем идет речь. Но действие на экране не напрягало, и то хорошо.
– Какие выводы из фильма вы сделали? – спросила Таня, когда они вышли из кино. Ей нравилось подтрунивать над ним, играть, как с маленьким косолапым щенком.
– Да херней они страдают, – неожиданно выдал Прохор. Таня даже остановилась:
– Очень интересно. Кто "все", и в чем заключается "херня"? – она намеренно не "оцензурила" вопрос.
– Мужики эти. Особенно главный. Глаза накрасил, как баба.. Пидор какой-то ряженый.
Таня засмеялась.
– Да, – сказала она, – вас к современному искусству нельзя допускать. Разнесете его в пух и прах, ничего не оставите.
Дошли до дома. Прохор, вместо того, чтобы, как вчера, целомудренно пожать руку, неожиданно обнял ее. Таня уперлась кулаками ему в грудь. Из галстука с санта-клаусами донеслась писклявая китайская версия "Джингл Белл".
***
Прохор Вербин своею персоной венчал рабочую династию трактористов: и дед его, и отец занимались тем же. Так что вопрос выбора профессии в семье даже не поднимался.
Наблюдая за отцом и его друзьями, Проша с детства впитал все повадки той среды. Был он немногословен, грубоват и отрывист. Но выпивал не сильно, не так, как было принято.
От матери, учительницы пения, получил он некий душевный романтизм, который, не проявляясь внешне, жил в нем и окрашивал несколько отличными от деревенской среды красками. В душе его теплился огонек изящества, нереализованный, но не погасший. Будучи послан, например, по молодости на рынок петрушкой торговать, надел свой единственный костюм, и галстук. Товар разошелся мгновенно: таких продавцов тут еще не видывали.
Женился Прохор рано и по любви. Жена его, Людмила, работала на почте, принимала телеграммы. Жили после свадьбы с тещей и тестем. Хорошо жили, мирно. Без скандалов.
Вот, скажем, пришел однажды Проша пришел с работы несколько выпивши и лег спать. Но перед этим, по причине жаркой погоды, снял с себя все. Вплоть до самого срамного естества. Ночью захотелось ему испить компоту. Так как интоксикация еще действовала и сил было мало, он просто встал и пошел на кухню. По дороге пересекся с тещей. Как воспитанный человек, сказал: "Здравствуйте, мама", и проследовал дальше. Теща ошарашенно промолчала.
Поутру Прохор высказал Людмиле претензию в том роде, что есть еще у мамули пробелы в воспитании. И с этим надо работать. Не здоровается, мол. А теща, в свою очередь, попросила Люду проследить за мужем, потому как ей, женщине, подобный эпатаж даже нравится, но папа человек грубый. Может не оценить.
И никакого скандала, просто поговорили. Вот что значит истинно интеллигентные люди.
Люда с Прохором любили друг друга сильно. К годовщине свадьбы, пять лет исполнилось, он приготовил для жены серенаду. Организовал все от и до: машину, микрофон, колонки. В запланированное время позвонил супруге: мол, выйди на балкон. Когда Люда вышла, она увидела стоящий посреди дороги грузовик и мужа. И муж спел ей о своей любви.
Весь дом выбежал на балконы. Тетки плакали, мужики смущенно улыбались. И, хотя певцом Прохор был не очень хорошим, прямо скажем, ниже среднего, сердце Люды переполнилось счастьем.
Но какой-то рок висел над Прохором и Людмилой. Когда съехали они от родителей, заимев собственный дом, он через полгода сгорел. Сами спаслись чудом. А еще через год Люда поехала в Воронеж и там попала под машину.
Схоронив жену, он вернулся в отчую избу и жестоко запил. Отец к тому времени уже помер, а мать не могла его остановить. Пил месяца два, потом как отрезало. Встал и начал работать: зло, безостановочно, взахлеб. И женщинами не интересовался. Долго не интересовался. Много лет. Пока не увидел Татьяну.
Встретив ее, Прохор подумал, что она удивительно похожа на Люду. И еще понял, что это его последний шанс на счастливое супружество. С первой минуты понял. Если не она – то никто. Разница в социальной принадлежности ничуть его не смущала. Чего смущаться-то? Баба, она баба и есть. Зато с интеллигентной поговорить можно. Прохор очень это ценил – чтобы поговорить.
***
– …И через неделю он сделал мне предложение, – закончила свой рассказ Татьяна.
– И ты согласилась? – спросил я, так, чтобы что-то спросить.
– И я согласилась, – просто ответила она.
– Потому что надоело быть одной?
– Потому что надоело быть одной.
– И ты не передумаешь?
– А дело не в нем. Не в Прохоре, – Таня посмотрела на меня, быстро, открыто.
– А в чем же?
– А в том, что ты мне солгал. Ты женат. Только не спрашивай меня, откуда я, в век интернета, об этом знаю. И вообще лучше ни о чем не спрашивай. Пойдем, если доел.
В тоне ее не было ни капли обиды или осуждения. Она просто констатировала факт. "Дурак ты дурак, – как бы говорила она мне. А я думала – поумнел".
Я расплатился, и мы вышли на улицу.
И свет померк у меня перед глазами от чудовищного удара в челюсть.
***
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Введение в брехологию
Нынешняя мизансцена представляла собой номер в "Гранд-отеле". Я, побитый и несчастный, лежал на кровати. Татьяна суетилась, готовя лед, чтобы приложить к страдающему месту, а именно – к нижней челюсти. Рядом на стуле сидел мой обидчик и, виновато ерзая, в который раз повторял:
– Слушай, брат, ты извини. Я ж не знал, что ты однокурсник. Тем более из Питера.
Как влияло место проживания на возможность мордобитие, я так и не понял. Поэтому тихо застонал в ответ. Больно было умеренно, но мне хотелось Таниной жалости.
– Замолчишь ты уже или нет? – сердито прикрикнула на тракториста Таня. – Прохор, ты понимаешь, что ты дурак? И не просто дурак, а ревнивый дурак?