Почерк разборчивый, немного детский. Помарок мало. Видать, писал сначала на черновиках, потом переписывал. Как сочинения в школе. Несмотря на это, запятые, впрочем, как и любые другие знаки препинания, отсутствуют. Понятно, чего чернила зря переводить? Русские же языками не владеют. В том числе и своим собственным. Хорошо хоть точки ставил. Ошибки тоже присутствуют, куда без них?
Меня могут спросить: есть ли у тебя, Языков, совесть? Не стыдно ли тебе читать чужие письма? Отвечаю по пунктам: есть, не стыдно. Чужую переписку я читаю всю жизнь, работа такая. Если бы каждый раз стыдился, давно бы уши отвалились от покраснения.
Я достал из конверта листок из ученической тетради в клеточку. На нем было написано следующее:
"Здраствуй дорагая Соничка.
Не знаю почему наченаю писать тебе но тетя Люся когда умерла я понял что никого ближе тебя у меня и нету. Вот такая смешная котавасия.
А молчал я все эти годы сама знаешь почему. А еще не ведал как ты и что с тобой и боялся услыхать что тебе нет среди живых. Но вдруг увидал тебя по телику с сыном твоим рядом в новостях а потом узнал что мужа своего ты давно схоронила и обрадовался и подумал как же хорошо что ты жива и здарова. И еще подумал дай напишу ей. И адресок твой узнал у родственницы у Валюхи. Вот пишу.
А жизнь моя хорошая. Живу один как перст в Белгороде в доме тети Люси. Здоровье нормальное только пью иногда. Тоска навалится временами потому и пью. А так все хорошо.
Долго думал что же я могу написать тебе о своей сегодняшней жизни но оказалось что писать то и нечего. Живу как живется. Раз живой то и живу пока. А мыслено в прошлом бытую. Оно для меня как живое. Старый стал наверно маразматик. Вот и буду прошлым с тобой дилиться. Уж будешь ты читать или нет не знаю мне главное написать тебе. Хотя вру конечно хочу что бы ты прочла. И может быть ответела.
Помнишь как мы с тобой в Разумном детями бегали? Старая часть мало изменилась с тех пор все как в нашем детстве. Те же домишки ну может только кирпичом облажили. Зато кругом выросли всякие новостройки высоченные. Приедешь не узнаешь. И народу понаехало ни одной знакомой морды не встретишь за целый день поздоровкаться не с кем.
Я катался туда раньше часто к корешам своим да бабу Клаву навестить. А сейчас и не езжу уже. Зачем? Друганы мои да собутыльники перемерли а билет на автобус денег стоит. А на кладбище ходить так расстраиваюсь только да и напоминаюсь вечно так что домой еле доберусь. Так что редкий я гость в родных краях.
Зато был недавно по делам в Крутом Логе. Парни то наши помнишь крутовцев при случае как мутузили? Да и те спуску не давали. Там возле клуба ихнего дом был. Так хозяин того дома вечно без забора оставался для драки все доски разбирали. Ох помню и мне досталось. Прямо промеж глаз дрыном засветил мне Копыла. Но через месяц подзажило опять туда. И Копыле по горбу черенком от граблей заехал так что неделю он лежал. Отомстил я значит. Мне правда потом кто-то тоже приложился на знаю кто с той поры коленка на дождь всегда ноет. Нормально развлекались.
А потом и женились друг на дружке. Не парни конечно как теперь модно а парни с девчатами из разных сел. Почему-то любили наши крутовских баб замуж брать а крутовцы наоборот наших сватали. С риском для морды конечно. Нынешние парни то смотрю и одних таких танцев не переживут. Хилые какие то. Жидкие как понос извини Соничка.
На этот раз больше писать не буду и так не знаю ответишь ты мне или нет. А беспокоить тебя просто так не хочу. Но ответу обрадуюсь.
Любящий тебя, Федор Иванович Плойкин.
Федюшка, как ты меня звала".
Мдя, анамнез тут, видать, отягощенный. Любовью застарелой пахнет. Только вот зачем это мне, не понятно. Ну да ладно. Я исследователь добросовестный, должен изучить любую бумажку, раз клиент считает ее относящейся к делу.
Я посмотрел на часы и понял, что мне нужно срочно собираться на поезд. Собрал бумаги в папку и, как говорится, рванул навстречу грядущему.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Короткие проводы
Дома меня ждал царский обед. Доллары продолжали свое целебное воздействие на наш семейный очаг. Света была не только самой любезностью, но и самой игривостью, что, в общем-то, чуждо ее натуре. Старания я оценил, но сделал строгое лицо: давай без глупостей, муж-добытчик мало-мало спешит. А то мамонты разбегуться. А ты, женщина, храни очаг.
Тяжело быть циником. Циники почти не способны к ощущению счастья. Но и разочарований у них не в пример меньше.
Вещи, собранные Светой, мне пришлось перебрать. Чемоданов она собрала два. Очень тяжелых. Видимо, перепутала меня с собой.
– Ты выгоняешь меня из дому? – спросил я жену, чуть не заработав приступ радикулита при попытке поднять один из них.
– Почему? – с полоборота начала заводиться Света, чувство юмора никогда не было ее сильной стороной. – С чего ты взял?
– Ну, судя по чемоданам, туда поместились все мои вещи. Все, которые есть. Включая дрель.
– Дрель я не клала, – округлила глаза жена.
– А пальто положила? – уточнил я, не сомневаясь в ответе.
– Конечно! – не раздумывая ответила моя заботливая половина. – А вдруг холодно?
– Конечно, – покорно согласился я. – Где ж это видано: в середине июля, да без пальто. Но только вот где я там буду жить, пока непонятно. Скорее всего, в каком-нибудь "Доме колхозника". Вещи запылятся. Так что давай пальто вынем. Да и остальное посмотрим.
Дрели в чемоданах, как ни странно, не оказалось, но вот фен присутствовал. Учитывая, что моя стрижка представляет собой сантиметровый, идеально ровный ежик, вещь для меня абсолютно необходимая. Также в чемоданах обнаружились: электрочайник, мой единственный костюм-тройка и крем для ног.
– Света, а крем зачем? – задал я ненужный, праздный и лишенный, в ее понимании, практического смысла вопрос. Но мне было интересно проследить движение женской мысли.
– Ты будешь много ходить, появятся трещины. Помажешь кремом – пройдут, – ответила жена.
– У меня же никогда не было трещин, – возразил я, упиваясь своей логичностью.
– Будут, – зловеще пообещала Светлана и, обиженно забрав у меня крем, захлопнула крышку клавесина… в смысле, вышла из комнаты. Как всегда, пошла на кухню плакать.
Я никак не могу перестать реагировать на ее обиды. Тут бы мне поучиться у тестя, Светиного папаши. Что бы ни происходило, он остается абсолютно невозмутим. На атаки жены и дочери реагирует стоически и с достоинством. Можно сказать, по-королевски.
Мне вспоминается один случай. Тогда мы, молодые еще обалдуи, жили у Светиных родителей и, конечно, участвовали во всех семейных мероприятиях. В том числе и в уборке.
Когда в квартире, под руководством тещи, затевалась генеральная уборка, это было сравнимо с подготовкой театра к премьмере. Все мылось, стиралось, драилось, чистилось, а мебель, даже очень тяжелая, обязательно сдвигалась со своих мест. «Генералили» обычно с утра до позднего вечера, иначе было "не считово". На выходе примался только сияющий идеал, в ином виде результат не рассматривался. Устать до упаду было непременным условием, без этого уборка не мыслилась законченной.
В одну из таких «генералок» тесть был отправлен выбивать ковер. Его сняли со стены, положили на могучее тестево плечо, в руки дали колотилку, и наказали не возвращаться, пока в ковре прячется хоть одна пылинка. Мол, проверим потом, не обижайся, если что.
Егор Владимирович вынес семейное достояние на улицу, развесил на трубах, размахнулся и… его позвали приятели. Нет, пить они не стали, хотя это довольно удивительно и свидетельствует о его потрясающей стойкости. Тесть выпить был, в общем, не дурак, причем мог сделать это абсолютно спонтанно и в любое время суток. Но не в этот раз. В этот раз они просто обсуждали какой-то чрезвычайно важный вопрос. То ли неработающий карбюратор волновал их умы, то ли игра «Зенита», но увлеклись они настолько, что не заметили, как прошел час.
Из подъезда появилась теща. С подозрением осмотрев компанию и поведя чутким носом, она воскликнула:
– Егор, что же ты так долго. Выбил? Мы все помыли, ковер вешать надо.
Егор Владимирович понял, что если скажет правду, за жизнь его никто не даст и ржавой копейки. Поэтому он мобилизовался и ответил, изображая некоторую одышку:
– Так луплю без продыху. Знаешь, сколько там пылищи!
Теща, выразив лицом радость, тут же сменила ее на деловитость:
– Ну, так снимай и неси скорей, дел еще сколько!
Тесть снял ковер и занес в дом родной.
Поздно вечером, когда квартира по чистоте превосходила операционную, а все устали, как шахтеры–стахановцы, теща с удовлетворением отметила:
– Ну, теперь порядок. И ковер, смотри: как новый. Совсем по-другому смотрится. А вы говорили: "не надо выбивать, не надо выбивать!"
И все согласились, что ковер действительно здорово посвежел. Особенно Егор Владимирович согласился, и ни один мускул на лице его не дрогнул. Согласился и я, хотя единственный из всех наблюдал из окошка, чем занимался тесть во дворе. Но из чувства мужской солидарности Егора Владимировича, конечно, не сдал.
***
В какие-то сорок минут я привел количество вещей к состоянию минимальной достаточности. После этого они поместились в наплечную сумку. Зато кровать наша превратилось в подобие магазина секонд-хэнда с расширенным ассортиментом. Это там, где продаются не только шмотки, но и мелкая бытовая техника, и косметика, и еда. Кстати, еда "секонд-хэнд" – это сильно. Не хотелось бы пробовать.
Костюм с галстуком я тоже выложил. Не тот случай. Не те люди. Деревенская интеллигенция в виде алкашей и работяг примет меня любым.
Света отошла быстро. Даже попрощались хорошо. В общем, она никогда долго не дулась, это было не в ее стиле. Мелко отомстить потом, когда не ждешь, это – пожалуйста, это она могла.
За час до поезда за мной заехал прежний шофер. Я уже знал, что зовут его Гена. Машина, на которой Гена вез меня на вокзал, была ему под стать. Глядя на обоих, создавалось ощущение, что они могут пройти сквозь тебя, даже не заметив преграды. А ты при этом превратишься в космическую пыль. Рядом с таким Геной любой средних размеров мужчина чувствует себя Чебурашкой. Поэтому другие машины уступали нам дорогу самым естественным образом. И к возкзалу мы подъехали почти сразу после того, как отъехали от дома.
Гена порывался проводить меня до поезда, но тут я оказался непреклонен. Я представил себе, как он, неся мою сумку, доводит меня до вагона, а потом стоит на перроне, утирая скупую, но неудержимую мужскую слезу. И машет, и машет мне вслед платочком, больше похожим на наволочку. А все пассажиры смотрят на эту трогательную сцену, а потом всю дорогу, все двадцать часов, подозревают нас в чем-то нехорошем.
Нет уж, сумку я и сам донесу. Тем более, мне надо зайти в магазин. Ехать на село в трезвом состоянии – идея странная, не находите? Я нахожу.
Распрощавшись с Геной (целоваться не стали), я пошел, увидел и купил разного спиртосодержащего. Взял раза в полтора больше того, чем было надо. Потому что иначе все равно не хватило бы, и я бы пошел за добавкой на какой-нибудь заброшенный полустанок, и отстал бы от поезда навсегда. И остаток жизни провел бы на берегу тихой речки, в единении с природой, русалками и экологически чистыми комарами. Я себя знаю. А у меня семья. И Португалия манит и ждет.
Показав немолодой, но радостной, как рябина на морозе, проводнице паспорт, я прошел в свое купе. За радушием железнодорожной работницы тщательно скрывалась классовая ненависть: вот он, мол, буржуй, который четыре места выкупил. Ну и ладно. Хоть раз побуду ненавидимым всеми богачом.
Как хорошо, что теперь не надо стелить белье, уже застелено. В моем купе, естественно, белье присутствовало на всех четырех места. Обязательно буду спать на каждом и помну их, как в сказке про трех медведей. Это даже не одной попой на двух стульях, это гораздо круче.
Расположившись поудобнее, я щелкнул открывашкой, надолго приложился к бутылке, подергав кадыком, а потом блаженно растянулся на полке. В обычной ситуации кадыком я, конечно, не дергаю. Но надо привыкать к особенностям контингента, с которым придется работать. Вживаться, так сказать, в роль рубахи-парня.
Потом достал из папки конверты. Работа – прежде всего.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Тихий зов дембеля
"Дорогая моя Соничка.
Как же я рад что ты мне ответела и как же тебе спасибо за это. Письмо твое я читал и перичитывал много раз хотя оно короткое и рассказываеш ты о себе скупо. Но я тебе буду писать раз ты не против.
Новостей в моей жизни нынешней кот наплакал. Да и нет их вовсе. Так что про прошлое буду писать. Повспоминаем вместе поплачем иногда. Страное дело но поплакать по прошлому бывает так сладко.
Расскажу теперь про свои странствования. Я когда в Белгород подался экспедитором стал работать. Поматался по ближним селам и по дальним. Был например в Генераловке. Помнишь как Вася-Пушка говорил о своей супруге «она же дура с Генераловки, там все такие!». Склонял он ее как только мог супругу свою и всегда деревню эту поминал. Правда никаких дур в Генераловке я не приметил. Может по домам сидят чаи гоняют.
Зато там потомки староверов живут. Их видел. Они там поголовно все с бородами кроме баб. И смотрели на меня таким волком и двумя пальцами крестились. Думал ноги не унесу но ничего обошлось.
Тут везде по Белогорью в войну народу тьма тьмущая полегла как и у нас в Разумном. Вся земля от осколков звинит. Бабушки моей сестру посекло таким осколком и кровью она истекла. Не добежала до погреба где остальная семья схоронилась. Молодая девушка совсем, Еремина Клавдия Михайловна ее звали. А бабушку мою Агафья Михайловну, баба Гаша, ты помнить должна".
Молодец Федор Иванович, правильно, соображает. Художественные достоинства его мемуаров мне, конечно, до фени, а вот имена-клички-географические названия – это мой хлеб. С маслом. Даже если впоследствии эта информация не пригодится. А вдруг да понадобится?
"Бабушкину семью потом эвакуировали в соседнее село где воевали не так люто. Когда вернулись в Разумное на месте дома только железная кровать стаяла. Не сгорела. Метал хороший. Пока не вырыли какую-то землянку так и спали в бурьяне.
Однажды сосед Коляша выбросил в мусорку футбольные кеды. Они совсем до тла были изношены. А баба Гаша пожалела и на себя напялила. Лыком подвязала чтобы не развалились по дороге и на рынок пошла картоху торговать. Над ней потом полгода наши смеялись а она говорила "себе в подол заглядывайте вдруг вы там принесли кого а обувку мою не трожьте она еще крепкая послужит".
Поминялось тут все с тех пор как ты уехала. Жизнь на селах теперь почти городская. Много участков поросли бурьяном. Кое-где траву скашивают и вид вроде опрятный но все не то. Если ранешние хозяева из гробов встали бы и землю свою увидели бы они бы сразу умерли вспять.
Раньше ведь с огорода кормились и люди и животные. Стояли раком на грядках с утра до ночи. Бабушка Гаша когда уже почти ходить не могла ложилась на живот и лежа полола да тяпала.
Про урожай морквы все говорили да про колорадского жука да чем травить медведку. За брошенную лопату можно было отхватить леща. Шутили что если кто выйдет сдуру или спьяну в феврале на огарод с лопатой все остальные выбегут и копать начнут немедля. Баба Гаша изводила соседских кумушек рассказами про невиданный урожай бурака а те и завидовали и не верили. А потом тут же жалилась что тля с медведкой все пожрала. А те опять не верили "как же пожрала сама каждый день на рынок с мешком морквы и с мешком денег обратно а нам тут плачется".
А сейчас нет ничего. Какие-то божьи одуванчики еще сидят на рынке и торгуют чем то там с огородов. Но их мало померли все. Даже коров ни у кого нет
А пока сегодня не буду писать больше. Пойду выпью чутка и спать лягу и буду ответа от тебя ждать.
Твой Ф.Плойкин."
Вот никогда не любил эту сельскую жизнь, никогда. Должны быть профессиональные фермеры, с техникой и современными знаниями, как на Западе. Это они должны давать удои и покосы. А все эти тяпки, грабли и лопаты – дичь и средневековье. Только не спрашивайте меня, чем тогда будут заниматься деревенские. Нет, не пить. Пусть отдыхают что ли. Заслужили. Впрочем, не мое это дело.
И тут поезд тронулся. Ну и ладно. Земля, прощай, в добрый путь! Выпьем за это, и к следующему письму.
"Дорогая моя Соничка.
Спасибо что отвечаешь мне старому пропойце. А я твоими письмами только и жив читаю их и радуюсь.
Вспоминал тут про совхозы. Денег в совхозах тогда и не платили а только трудадни. Позже стали пенсию давать крохотную но и этому были рады. Баба Гаша так сказала «слава богу теперь хоть в храм поехать не надо у детей копейку просить».
Помнишь Елисеева председателя совхоза нашего? При нем же Разумное росло как на дрожах и доросло до блеску. Тут тебе и ферма была и теплицы и поля и племзавод и кони всякие породистые. А главное винный завод был и делал кальвадос гнилуху да спирт. Все как положено
Серьезная промышленость была. И химзавод и витаминое предприятие где ты тогда работала когда французы приезжали. Ну тебе неприятно про французов наверно. Не буду раны бередить хотя поди быльем все уже поросло.
А спирт был везде. Много. Куча народу из-за него полегло. У нас на заводе однажды маляры выкатили с проходной бочку спирта под видом краски. Месяц веселились потом и в горячке бегали.
Наш деректор на планерку входил со словами «привет дурдом». А больше он приличных слов не говорил. Потому что народ не понимал по хорошему. Этот деректор вишь встретил кузнеца Пуню когда тот в час дня домой шел и спросил что мол за нахрен. Так Пуня ему в ответ: «пока домой дойду пока жрать разогрею как раз и пять часов».
Зачем мне вся эта сельская лирика – непонятно. Но такова уж специфика моей работы – среди тонн бумажной руды отыскивать жемчужину. Да и не скучно пишет Федор Плойкин, без занудства. Создает во мне, так сказать, аромат тамошних мест. Пусть создает, продолжим.
"В лесопосадках была у нас сделана канатная дорога. Тебя туда Соничка не пускали а мы с парнями тайком бегали. Повиснешь на специальной палке и катишься вниз. Так здораво! Я однажды навернулся отуда и поймал между ног другую веревку. Перевернулся на ней и шваркнулся об землю так что дыхалку отбило напрочь. Лежал и хватал воздух ртом и понимал что все помираю. И непонятно за что хвататься то ли за грудь то ли ниже. Все болит. Страшно было. Но ничего задышал как-то.
А за лесопосадками располагалось множество пионерских лагерей. Летом туда в большом количестве привозили толстых городских мальчиков и красивых девочек. Я то тебе всегда любил а парни наши ходили на дискотеки а после лазали в корпуса к девчонкам. Девочки были смышленые и деревенскими пацанам уступали. Но все происходило прилично так поцелуйчики-обнимульчики.
Ладно дорогая Сонюшка закончу опять чтобы ты не устала и не выкинула письмо не дочетав.
Твой Федор П.».
За стеной, в соседнем купе, гуляли дембеля. В какой-то момент степень моего опьянения приблизилась к той стадии, когда хочется общения и будьчтобудевщины. "Будьчтобудевщина" – мой личный термин, которым я скромно горжусь. Означает широкое понятие, включающее русский "авось", помноженный на ощущение вседозволенности и всемогущества. То состояние, в котором хочется перестать думать о последствиях. Я встал, достал из позвякивающей сумки бутылку и собрался пойти к ним. Но что-то остановило.
Посидел, посмотрел в окно. Лег под одеяло.
Уснуть сразу мне не удалось. Как пишут в плохих книжках, "его одолели разные мысли". До сего момента мне казалось, что ничего в этой жизни задеть и разбередить меня уже не может. Любови мои отболели, мир познан, нет никаких секретов и тайных смыслов. Все вокруг предельно логично, целесообразно и поддается статистическому анализу.
Но письма Плойкина разбудили во мне что-то… Я не знаю, что они во мне разбудили, не люблю самокопаний. Знаю только, что никакого отвращения от поездки в Разумное я уже не испытывал. Мне захотелось посмотреть на этих людей своими глазами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Обломок империи
Белгородский вокзал встретил меня гостеприимно, но дождливо. Так плачет верная девушка, долгие годы прождавшая своего жениха, но, вместо статного юноши, увидевшая на пороге седобородого старца.
Проводница с радостной ненавистью, усилившейся за время поездки тем, что я не покупал кофе-чай, ответила на мое "спасибо": "Приходите еще". Обязательно. И вы к нам.
Прошел сквозь нестройные ряды вокзальных таксистов. Я знал, что город невелик, тут все рядом, а с моим нынешним финансовым положением поездка на такси точно не обрушила бы бюджет. Тем более такая поездка идеально вписывалась в "накладные расходы". Сам Владислав Всевоволодович не смог бы подкопаться. Думаю, я мог бы даже взять две машины. Положить в одну из них сумку, в другую – куртку, и самому идти пешком. А они бы медленно ехали рядом. Так в молодости, по его рассказам, делал мой тесть, когда зарабатывал хорошие деньги на разгрузке вагонов, а фантазии куда потратить не хватало.
Но я не люблю такси, особенно вокзальные. Вернее, я не люблю общаться с таксистами. Люди эти, учитывая специфику их работы, легко ранимы, и имеют постоянную потребность изливать содержимое своих душевных ран на любого не способного скрыться слушателя. Коим невольно является пассажир. А мне это не нравится. Я – "интроверт на грани обморока", как диагностировала меня одна приятельница-психологиня. Правда, перед установкой того диагноза я не дал нашему флирту развиться во что-то большее, потому она могла считать себя слегка обиженной и мелко отомстить. Но, думаю, определение ее близко к истине. Поэтому и не люблю я общаться с незнакомыми разговорчивыми людьми.
А в Белгороде и пешком повсюду недалеко, особенно в центре. Ну-ка, что там нам интернет кажет? А интернет кажет гостиницу с крайне неожиданным названием. Знаете, каким? "Гранд-отель". Пешком метров пятьсот. Далеко, конечно, но я дойду. Я спортивный.
Шагая по вокзальной площади, издалека заслышал баян. Мелодия из-за большого расстояния не различалась, но это явно была какая-то веселая плясовая. По мере приближения выяснилось, что баянист играл "Мы эхо, мы долгое эхо друг друга", правда, в четыре раза быстрее и без пауз. Видимо, домой торопился.
Так вот ты оказывается какой, Белгород-град.
***
«Гранд-отель» оказался обломком советской империи, подвергнутым не очень капитальному, но весьма условно-косметическому ремонту. Мебель с претензией, но изготовлена из ДСП. Она пыталась придать интерьерам аристократические черты, но получалось плохо. Старинная-то мебель даже пахнет по-другому. Омарами. "Вдовой Клико". Фраками. Голыми женскими спинами. А мебель из ДСП пахнет формальдегидом.
На просторах нашей страны много таких отелей. Тех, которые были построены при СССР. В них даже сквозь ремонт проступает какой-то вахтерский дух, какая-то неистребимая намоленность всеми этими "свободных номеров нету" и "вход гостям после 23:00 запрещен".
Номера имелись. Любые. И приходить, уверен, можно было в любое время и с кем угодно. Я пробовать, в общем-то, не собирался, но сама возможность грела.
Забронировал полулюкс, посчитав его разумным компромиссом между бережливостью по отношению к деньгам работодателя и персональным комфортом. Я себя тоже не на помойке нашел. Хотя, если бы я сюда приехал по собственной надобности, в гостиницу не пошел бы никогда. Меня расстраивает необходимость отдавать деньги, не получая ничего взамен. Имеется ввиду – ничего материального. Подумаешь, поспать ночь. Поспать можно и на вокзале. Я говорил, что я жадный? Если не говорил, то вот, говорю: я жадный. В разумных пределах.
Кинул сумку в номер, позвонил Свете: все, мол, в порядке, живой. Да трезвый, трезвый, могу в трубку дыхнуть. Потом поел в ближайшем кафе, заработал изжогу. Пополнил запас спиртного.
Так, что у нас на завтра? А на завтра с утра у нас – Белгородский Архив. Сегодня туда соваться поздно и бессмысленно. Местные красоты посмотрим по дороге. Не думаю, что тут их много. А сегодня продолжим общение с Плойкиным, потом времени не будет.
***
"Милая моя Соничка.
Вспомнилось как носил тебе подарки со свалок заместо украшений а ты ругалась и беспокоилась за меня. Ну чем богаты были как говорят.
Наша любимая свалка была при витамином комбинате. Для нас пацанов это было большое счастье. Ампулы противогазы и детали химзащитной одежды все там было. До сих пор при воспоминании сердце замирает от радости.
Лазали собирали тут же разжегали костер. Бросали в него ампулы и наслаждались хлопками и взрывами. Смешивали разную химическую дрянь чтобы получить нитроглицерин. Хорошо хоть кладбище разуменское не пополнилось а то могло бы.
В дом на нашей улице приезжал на лето из Москвы Коля Поляков. Так он сразу по приезду начинал упрашивать нас идти на ту свалку. В его унылой столице таких чудес не было и в памине. На свалке Коля был неутомим всегда плелся отуда последним и ныл что рано уходим. Часть находок он отвозил коришам в белокаменную и те дюже его за то уважали. Уважали и в помойку провожали прям про него сказано.
Однажды на ту свалку привезли баллончики с аэрозолем. Что там было не знаю до сих пор. Надписей никаких не было. То ли лак для волос то ли дихлофос то ли еще какая дрянь. А мы тут как тут. Не теряя времени развели костер и ну кидать туда флаконы. Бабах! Бабах! Праздник просто.
Геша золотая голова но дурак безалаберный рационализатор хренов нашел кусок металлической трубы точно по диаметру баллончика. Поставил эту трубу как пушку. Один конец в костер а в трубу флакон. Взрыв огонь и пламеная ракета вылетает из трубы. Самое удивительное что мы остались целы. Геша только глаза лишился но не в этот раз а когда испытывал мелкашку собственной конструкции с дверным шпингалетом заместо затвора.
Пару дней продолжалось балонное счастье. Потом кто-то из взрослых пронюхал пригнали бульдозер и всю нашу радость гусиницами подавили. И слава богу."
В этот момент из гостиничного коридора послышалась какая-то возня. Вставать мне было лень. Возня длилась некоторое время, а потом затихла. Я отложил письмо на тумбочку и уснул.
***
Утро я начал десятикилометровой пробежки, часового занятия ушу и тридцати бассейнов вольным стилем. Шучу. В половине девятого, с трудом продрав глаза, помылся-побрился и пошел на завтрак. Второй день пьянства давал о себе знать неприятным потряхиванием. Лучше, конечно, было бы воспользоваться принципом гомеопатии "лечить подобное подобным" и выпить бутылку пива, но мне предстояло общаться с незнакомыми людьми. А они могли не понять таких вольностей.
Выйдя из номера, я увидел причину вчерашней возни в коридоре. Дверь одной из соседних комнат отсутствовала. То есть, напрочь. Вместо нее висела коричневая занавесочка. Оригинально у них тут.
Несказанно удивленный, я спустился на первый этаж и проследовал к стойке регистрации. У стойки стоял постоялец. Одет он был по-свойски, в халат, который едва сходился на богатырском теле. Мужчина явно был с сильного устатку, и громовым голосом требовал минералки и объяснений. Объяснений на тему, почему в его номере отсутствует входная дверь. С его слов, он не ожидал, что в приличном заведении, каковым всегда считал "Гранд-отель", возможны подобные безобразия.
Одна из сотрудниц, она явно была здесь наиболее опытной, расплылась в улыбке. Вы когда-нибудь видели, как улыбаются анаконды? Я тоже не видел. Но если эти милые животные умеют улыбаться, уверен, делают они это именно так. Елейным голоском гостиничная дива сообщила богатырю, что, конечно, может рассказать все сама, но начальник охраны сделает это гораздо лучше. Просим проследовать. И она указала рукой в направлении двух шкафоподобных молодых людей в костюмах. Мол, они и сопроводят, чтобы вы не заблудились. Постоялец в неглиже, вполголоса возмущаясь местными порядками, двинулся к ним.
– Что случилось? – спросил я тихонечко у более молодой сотрудницы, еще не освоившей всех тонкостей змеиных повадок. Выяснилось следующее.
Вчера богатырь просидел в ресторане до закрытия. Даже дольше, потому что его пришлось еще долго уговаривать освободить помещение. До номера добрался сам. Не без труда, конечно, но добрался.
Карточка в дверях не сработала. Это ничего, что постоялец пытался использовать для открывания электронного замка свою кредитку. Во всех других случаях кредитка работала, а тут отказалась.
Придя к однозначному заключению, что виновата дверь, богатырь начал бить ее плечом. Но противостояла ему не какая-то там картонка. Это чудо человеческой мысли стоимостью под сто тысяч рублей было несгораемым и абсолютно, до этого момента, взломоустойчивым. Дверь имела массу сертификатов, в которых на иностранном языке говорилось, что сломать ее невозможно.
Но врали сертификаты. После нескольких мощных ударов дверь выпала в номер. Богатырь ввалился вместе с ней, и от перенапряжения сил тут же уснул. Все произошло настолько стремительно, что подоспевшая охрана могла лишь констатировать ущерб.
Ну, что делать. Спящего накрыли одеялком, дверь унесли, на проем повесили занавесочку. А потом до утра не отводили глаз от экранов видеонаблюдения, чтобы не пропустить пробуждение Дверобоя.
Из кабинета начальника охраны постоялец вышел преображенным. Он подобострастно смотрел на менеджера-анаконду и что-то бормотал о возмещении убытков и морального вреда. О том, что вчера бес попутал. Точно нечистая сила, и никаких других объяснений тут быть не может.
Поняв, что самое интересное закончилось, я двинулся в сторону трапезной. Надо было обдумать предстоящий день. Сначала, значит, в Белгородский архив. Если найду правильные подходы к его работникам, и архивная Фортуна будет на моей стороне, вся моя миссия может закончиться прямо сегодня. А может и не закончиться. Тут как повезет.
Пока завтракаю, кстати, расскажу о методике нашей работы. Может, кому интересно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Наша служба не опасна, но трудна
Кто-то, может быть, думает, что работа архивиста – это так же просто, как послать запрос в Гугл. Набираешь "Иванов Иван Иванович", и вот он весь тебе, на тарелочке. Ага. Попробуйте. Зайдите в любой архив и найдите там Иванова Ивана Ивановича. Но не любого, а именно нужного. Оттого, что Иван Иванович станет Зайнутдином Ибрагимбековичем, задача не упрощается.
Поэтому работаем мы так. Допустим меня (или вас) интересует какая-то фамилия. То есть история некоего рода. Причем, не важно, идет ли речь о царско-императорских родах, или о крестьянах Кубышкиных.
Сначала ищем все документы по этой фамилии и по местам их проживания. Ищем, где можно: в местном архиве, в других архивах, если доступ есть, у друзей и соратников по интересам. Теперь еще и в интернете.