Сборник рассказов о судьбах

Не торопитесь скрещивать пальцы

1.

Кем я являюсь, точнее сказать, чем я отличаюсь от подавляющего большинства людей, я узнал, когда мне уже исполнился двадцать один год и я учился на третьем курсе университета.

Произошло это сентябрьским воскресным вечером на веранде бабушкиной дачи в Комарово.

Бабушка – это чудесный человек, который воспитал и вырастил меня, родителей я почти не помнил, они погибли, когда мне было три года.

Самый мой родной человек в тот вечер была очень сосредоточена, серьезна, непривычно немногословна, делала долгие паузы между фразами, а порой и их частями, обдумывая, подбирая каждое произнесенное слово, внимательно следя за моей реакцией.

Начала она издалека, рассуждая, что все люди разные, наделены непохожими, а порой и несравнимыми способностями, что нельзя всех причесать под одну гребенку, что человечество – это не какая-то масса, а множество неповторимых индивидуальностей…

– Ба, к чему ты эту лекцию затеяла? – наконец не выдержал я.

И тут она решительно перешла к методу «шоковой терапии»:

– Я ведьма, – ответила тихо, мягко, но очень уверенно.

Шока не получилось, я не сдержался и хохотнул, глядя в знакомое, добродушное лицо, испещренное мелкими морщинками. Но лицо это оставалось совершенно серьезным, бабушка выжидала, давая мне возможность повеселиться, но постепенно понять, что со мной не шутят.

– Ты, Вадик, должен был родиться девочкой, – продолжила она, когда даже улыбка сползла с моего лица, – но родился ты. И ты получил в наследство наш дар… Дар общения со Вселенной. Дар требовать и добиваться от нее исполнения своих желаний. Не знаю, есть ли разница реализации этого дара у женщин и мужчин… Ты первый в нашем роду мужчина наделенный… – она замолчала, вглядываясь в мое лицо, на котором, видимо, начали проступать признаки шока, я просто верил ей, а это меня пугало.

Она поведала мне историю нашей семьи, где обозначенный дар передавался через поколения от девочки к девочке, но что-то сломалось в этой строгой последовательности, тянувшейся сквозь века, и очередная девочка родилась мальчиком.

– Не смотри на меня с изумлением, – бабушка погладила меня по щеке, – внешне это никак не проявляется. Я не летаю в ступе, – улыбнулась она, – да и даром этим стараюсь пользоваться очень-очень редко. Так по мелочам. Ты, наверное, проголодался, заморила тебя своими рассказами и откровениями? Хочешь беляшей?

– Да.

Она скрестила указательные пальцы, и на столе появилась тарелка ароматных беляшей, над которыми поднимался пар.

Если бы я не присутствовал множество раз при приготовлении бабушкой ее знаменитых блюд, сейчас имел все основания усомниться в реальности ее кулинарных способностей.

Жуя, я озвучил неожиданно явившуюся мысль:

– Почему ты не спасла родителей?

Бабушка тяжело вздохнула, встала, подошла ко мне, обняла за плечи, прижала мою голову к своей груди:

– Они были на другом конце света, в круизе. И узнала я о случившемся слишком поздно. Я же не ясновидящая… Вселенная не спорит со Смертью, которая уже вступила в свои права. Было поздно.

Когда я уже собрался уходить, бабушка предупредила:

– Когда меня не станет…

– Ба…

– Не перебивай. Когда меня не станет, ты всегда сможешь найти ответы на свои вопросы каждый вечер во дворе дома пятьдесят семь по Гороховой. Там будет Вера Николаевна. Она всегда там по вечерам, чтобы отвечать на наши вопросы, объяснять… И еще… Я считаю тебя абсолютно взрослым и разумным человеком. Не злоупотребляй даром, которым обладаешь, а теперь еще и про который знаешь. Будь осторожен.

2.

Я на удивление спокойно себя чувствовал, обретя новое о себе знание.

На обратном пути из Комарово, сидя в электричке, я продумывал завтрашний день, вспоминал, все ли задания выполнил, готов ли к зачету, мне казалось, что про возможность общения со Вселенной я даже не вспоминал, но…

Но оказавшись один в своей квартире испытал нетерпение. Конечно, хотелось попробовать. Торопливо оглядывался, ища применение таинственному дару.

Нашел! Раковина была завалена грязной посудой.

Я скрестил указательные пальцы, одно мгновение, и раковина поразила своей пустотой, сушилка же в шкафу над ней заполнилась.

Подошел, вытащил одну из тарелок, провел по ней пальцем, та ответила скрипом абсолютной чистоты. Все было выполнено идеально!

Я не испытал головокружения от обретенных возможностей, даже удивился своему спокойному, «взрослому» отношению к их появлению, видимо, бабушкины наставления не прошли даром.

Я продолжал с тем же упорством, что и раньше учиться, благо не видел своего будущего вне программирования, оно увлекало, дарило радость чувствовать себя на многое способным, волнение от перспектив посвятить жизнь любимому делу.

Были, конечно, в расписании предметы, которые не имели непосредственного отношения к выбранной профессии, которые вызывали скуку и ощущение потери времени. Поэтому на некоторых экзаменах, вытянув билет и сев за стол готовиться к ответу, я тайком скрещивал пальцы, и пустой лист сразу же заполнялся записанным моим почерком идеальным и полным ответом на вопросы билета.

Порой вечером, распахивая дверцу холодильника и поражаясь его пустотой, скрещивал пальцы и набивал желудок вкуснейшей пиццей.

Но это бывало очень редко и никак не отражалось на моей жизни, это было как-то несерьезно.

Бабушка слегла и попала в больницу, когда я уже учился на последнем курсе.

– Но почему? Почему ты ничего не делаешь? – спрашивал я, в смятении глядя на ее бледное лицо с ввалившимися щеками и потускневшими глазами.

– Милый мой, это естественный путь. Старость ничто не может победить. Вселенная способна предотвратить случайную смерть, может прервать смертельную болезнь, но не может остановить наступление старости, естественный ход умирания. Этот путь создан самой Вселенной, это ее закон. Нельзя нарушать закон. И это нормально, я прожила долгую жизнь, и вот передо мной сидит ее результат, я им очень довольна! – она улыбнулась, гладя мою руку.

После паузы бабушка продолжила:

– Наше право общаться со Вселенной дает нам много возможностей, которых у других нет. Но всегда помни, только ты сам можешь построить свою жизнь. Только твои решения… Вселенная не примет за тебя твои решения… Она может только помочь тебе их реализовать и то – не всегда. Точнее не всегда так, как тебе бы хотелось… Или казалось, что ты так хочешь. Она существует по своим правилам и законам. Только человек способен определить свою жизнь. Подчинить ее себе.

Бабушки не стало через два месяца.

Я тяжело переживал утрату. Я остался один, продолжая мысленно с ней общаться, мне не хватало ее. Частенько ловил себя по воскресеньям на том, что в задумчивости начинаю собираться к ней на дачу. Иногда не противился этой привычке, ехал, бродил по опустевшему дому, где каждый предмет был пропитан ее духом.

3.

Мои потери в год окончания университета пополнились еще и трагической смертью Эдика – моего закадычного друга.

Мы с ним решили отметить защиту диплома поездкой на море.

Он взял у родителей машину, и мы укатили сначала в Анапу, планируя позже перебраться в Сочи, перед выездом в который мы поссорились, разругались из-за какой-то ерунды, и я заявил, что остаюсь в Анапе.

Эдик уехал один и на серпантине на перевале не справился с управлением на скользкой после ливня дороге, сорвался в пропасть.

Прощание, похороны омрачили мое вступление в трудовую жизнь в компании, где мы должны были работать вместе.

А через месяц меня начали преследовать еженощные кошмары – мне снилось, что я и Эдик летим в машине в пропасть… Я не высыпался, начались проблемы на работе, я не успевал выполнять задания, не мог сосредоточиться.

Вот тогда я и решился поехать на Гороховую пятьдесят семь.

В вечерних сумерках, под моросящим дождем я вошел в большой двор дома с ротондой. Да, это был двор дома Евментьева. На одной из лавочек сидела старушка, оперев обе руки на ручку трости, лицо ее прикрывала темная вуаль.

– Здравствуй, Вадим, – сказала она, развеяв мои сомнения, она ли мне нужна.

– Добрый вечер.

– Что тебя интересует?

– Мой сон. Что это? Почему я снюсь себе в машине Эдика. Это мой друг, который…

– Я знаю. Не надо лишних слов. Что ж, мы ожидали чего-то подобного, когда дар достался мужчине.

– Что вы ожидали?

– Некоторые сбои. Ты не должен был ничего помнить, но, полагаю, мозг у представителей разных полов несколько по-разному устроен. Все должно было быть стерто.

– Что стерто? Я ничего не понимаю.

– Ты скрестил пальцы, когда летел в машине. Ты успел это инстинктивно сделать, тебе хватило времени. Вселенная отозвалась и исправила. Ты жив. Но ты не должен был ничего помнить.

– Но меня не было в машине. Мы поссорились, и Эдик уехал один.

– Нет. В первоначальном варианте вы не ссорились и уехали вместе. Потом машина сорвалась, и ты скрестил пальцы. Ты успел в последний момент, еще бы секунда, и было бы поздно. Вселенной нужно минимум две секунды на реакцию и принятие решения.

– Вы хотите сказать?..

– Да. Ты сделал это инстинктивно, не было времени на раздумья. Ты все сделал правильно, но ты не должен был помнить первый вариант развития событий, когда Вселенная приняла решение применить второй.

Я долго молчал, потом выдавил из себя очевидный вопрос, хотя, с одной стороны, предвидел ответ, а со второй, его опасался:

– Почему только я? Почему не вместе с Эдиком?

– Это была естественная реакция твоей психики в экстремальной, не дающий время на раздумья ситуации. Запрос был на спасение тебя. Так устроен человек, тут ничего не поделаешь…

Я отвернулся, и вышел из двора, не в силах произнести ни слова.

4.

С тех пор у меня появилась привычка в сложных ситуациях засовывать руки в карманы.

Я больше не питался пиццей. Если холодильник оказывался пуст, то шел в магазин.

Я перестал менять телевизионные программы, чтобы посмотреть любимый фильм.

Я никогда не приближал одну руку к другой, если битва за разработку правильного, оптимального алгоритма, казалось, никогда не будет выиграна. Я побеждал сам.

Даже когда я шел на первое свидание с Лизой, и меня окатила грязью из лужи проезжавшая рядом машина, я не скрестил пальцы, чтобы вычистить костюм, предстал перед своей любовью в несчастном, забрызганном виде.

Я приучил себя к тому, что мои руки не должны соприкасаться.

К моменту нашей с Лизой свадьбы я уже был ведущим программистом компании, руководителем проекта, карьера удавалась на славу.

Дочку мы назвали Анной – в честь моей бабушки, которую Лиза, к сожалению, знала только благодаря моим рассказам.

Для меня началась новая, неведомая ранее жизнь, она вся крутилась вокруг маленького создания, ставшего для меня центром мироздания.

Все рухнуло, когда Анне исполнилось три года.

Врачи твердили, что дело не в деньгах и не в их мастерстве и талантах, что ничто не способно остановить угасание…

Лиза стояла в коридоре, напротив двери в палату, уперев лоб в холодное стекло окна, закрыв глаза, не реагируя на мои слова и попытки обнять ее. Я зажмурился и решительно шагнул в палату, склонился над кроваткой, где спала опутанная проводами и трубками крохотная Анна и скрестил пальцы…

5.

Я проснулся рано, еще до будильника, сегодня был ответственный день – мы сдавали крупный проект заказчику, нужно было подготовиться, собраться с мыслями.

Все прошло успешно, потом я был вызван в кабинет Генерального, было обещано повышение. День прошел прекрасно! Я был очень доволен, но все портило, что мой коллега, с которым мы вместе работали над проектом три дня назад загремел в больницу с сильнейшим воспалением легких.

Меня распирало от желания поделиться с ним радостью, успехом, это была наша совместная победа.

Я шел к его палате по больничному коридору и вдруг, как в стену уперся, увидев у окна одиноко стоявшую женщину, которая уперлась лбом в холодное стекло окна и закрыла глаза, по щеке ее бежала слеза.

Я ощутил дрожь в ногах, дыхание сбилось, сглотнув комок в горле, я положил руку на плечо женщине.

Та встрепенулась, обернулась, посмотрела на меня, всхлипнула, прошептала:

– Ничего. Спасибо, – и ушла по коридору мимо меня.

На непослушных ногах я зашел в палату, напротив которой еще секунду назад стояла Лиза.

Анна лежала в кровати опутанная проводами и трубками. Она спала. В глазах потемнело, я схватился рукой за косяк двери, ноги стали подгибаться, но, стиснув кулаки, я поборол слабость, вышел в коридор и почти бегом бросился к выходу.

Такси поймал почти сразу и уже через двадцать минут входил во двор дома с ротондой.

Вера Николаевна была на своем посту на лавочке, скрывая лицо под вуалью.

– Вадим, вы опять ко мне?

– Да. Я требую объяснения.

– Я вам все в прошлый раз объяснила. Опять эти проблемы с стиранием воспоминаний!

– В этот раз было не так. Я четко формулировал, что я требую, что я хочу!

– Вадим, Вселенная не человек, он живет по своим законам, она действует по своим правилам. Она прежде всего заботится о тех, кому дала дар общения с ней. Она решила вашу проблему, оградила вас от волнений и переживаний по поводу того, что вам не подвластно.

– Но это подвластно ей! Смерть еще не вступила в свои права, и не пришла старость, как неизбежный финал жизни! Я требовал другого!

– Вселенная, если есть выбор, выбирает то, что для нее проще. Это естественно. Что же делать с этой проблемой организации мужской памяти. Что-то надо подправлять.

– У нее, говорите, был выбор! Я лишу ее этого выбора, ей со мной не справиться! – я выскочил из двора, такси, как договаривались, ждало у ворот.

В больнице я бегом поднялся на второй этаж, пробежал по коридору и тихонько заглянул в палату.

Лиза сидела у кровати Анны, держа дочь за руку.

Я смотрел на них, все больше убеждаясь в правильности своего решения, как человека ответственного не только за свою жизнь. Все уже было решено и продумано.

Покинув больницу, я поехал домой, там поднялся на последний этаж, вышел на общий балкон, перелез через перила и шагнул вниз. Пальцы я скрестил, когда до асфальта двора оставалось несколько метров, я не оставил Вселенной двух секунд и права выбора.

Боюсь, что и ты обретешь лицо

1.

Мою кошку звали Муркой, она прожила больше десяти лет, но и теперь не оставила меня.

Когда я вернулся в квартиру, разулся, отмыл в ванной лопату и вошел в комнату, Мурка сидела на подоконнике, обернув свои лапы хвостом, смотрела вниз на дерево, под которым несколько минут назад я зарыл ее тело, завернутое в полиэтиленовый пакет с логотипом магазина «Пятерочка».

– Удивительное все же создание – твоя кошка, Вадик.

Я обернулся, мама сидела за столом и смотрела на Мурку.

– Да, – согласился я, – хотя все говорили, что кошка – это животное, которое гуляет само по себе. Говорили, вот собака – другое дело. Она все делает ради хозяина, а кошка ради себя. Но Мурка была удивительным существом. Мне казалось, что она чувствовала мое настроение и поддерживала. Сколько от нее тепла было во всех смыслах.

Кошка, будто почувствовав, что говорят о ней, беззвучно спрыгнула на пол, подошла ко мне, потерлась о ноги.

Я это видел, но не чувствовал, я же себе полностью отдавал отчет в том, что происходит.

– Она останется навсегда, ты к ней привязался, – сказала мама, поманила Мурку, протянув руку. – Тебе никогда не придется разговаривать самому с собой.

Легко оттолкнувшись от пола, кошка вспрыгнула на мамины колени.

– Конечно, я же не этот…, – ответил я.

Мама прекрасно знала всю мою историю, она не сомневалась, что я не сумасшедший, который может разговаривать сам с собой, как дворник Миша в том далеком теперь детстве.

2.

Все детские воспоминания связаны с детским домом, в который я попал из Дома малютки, куда меня передали из роддома после отказа от меня моей мамы.

Про этот отказ я узнал намного позже, когда уже подрос.

Тогда же у меня был единственный закадычный друг – Сашка, мы были неразлучны с малолетства, сколько себя помню. Он так и остался на всю жизнь единственным моим другом, других не появилось, не нашлись.

Но разлучили нас очень рано, нам было лет по девять-десять, сейчас уже точно и не вспомнить.

А началось все с фильма «Достояние Республики», который мы в тот год впервые увидели по телевизору.

Как нас вдохновил герой этой истории – Кешка. Мы просто бредили мечтой стать беспризорниками, отправиться в путь, чтобы встретить таких же интересных людей, пройти такие же испытания и приключения, чтобы попасть туда, «где тепло, где яблоки».

Сбежали мы летом.

Отошли от детдома, наверное, на пару километров и попали на территорию какого-то заброшенного завода. Там и наткнулись на жуткого вида мужика:

– Ну-ка что там у вас в котомках? – его огромная ужасающая фигура неумолимо надвигалась.

Мы бросились врассыпную.

Я мчался по каким-то огромным ангарам, перебирался через насыпи и железнодорожные пути, потом залетел в кирпичное здание, где, поскользнувшись на мокрой доске, сорвался в люк. Не разбился чудом, упал на гору картонных коробок.

Замер.

Прислушался.

Вокруг тишина.

Выждал.

Погони нет.

Встал и начал в полной темноте ощупывать стены. Никакой лестницы, никаких выступов, только где-то очень высоко маленькое светлое пятно открытого люка.

Я крикнул.

Эхо, отразившись от стен, заметалось по подземелью, еще больше напугав меня.

Я сел на коробки и расплакался.

Вскоре стемнело и за отверстием люка.

Я уже не плакал, я сидел и боялся. Я боялся одиночества и неизвестности. Мне хотелось с кем-нибудь поговорить, неважно с кем, пусть даже с тем страшным мужиком, что хотел напасть на нас. Но никого не было.

Потом раздались шорохи чьих-то лапок у противоположенной стены.

– Эй, кто там? – крикнул я, как мне казалось, грозным голосом.

Шорохи стихли.

– Эй! – повторил я, голос сорвался, выдав мой страх.

Тишина.

Тогда я и вспомнил нашего дворника Мишу – старика, который работал в детском доме. Мы частенько подкрадывались по вечерам к дворницкой каморке и слушали, как Миша разговаривает сам с собой. Он не просто говорил, он спорил, он ругался, было ощущение, что он не один, но мы видели в окно, что никого, кроме Миши, в каморке нет.

Наблюдать это было жутко.

Тогда, под окном каморки, я и услышал впервые от мальчишек слово – «сумасшедший».

Сейчас, в подземелье, мне очень хотелось нарушить тишину своего заточения, было острое желание слышать хотя бы свой голос.

Но, все же, больше окружающей тишины я боялся, что стану сумасшедшим, то есть человеком, который разговаривает сам с собой.

И тогда случилось чудо.

Я не знаю, как я об этом догадался, откуда пришла эта идея, но я отчетливо в одно мгновение понял – что надо делать. Я напряг воображение и уже через пару секунд видел сидевших передо мной двух мальчишек.

– Привет, – тихо прошептал я.

– Привет, – ответил один из них. – Давно здесь?

– Не знаю.

– У меня есть спички, – вмешался второй, порылся в куче картонных коробок, извлек оттуда скомканный лист упаковочной бумаги и поджег его.

Стало светлее, стали понятны размеры нашего узилища, я увидел, что сидим мы на горе старых смятых коробок из-под обуви.

Страх ушел, растворился в звуке голосов моих собеседников.

Мы много и долго разговаривали.

Я придумывал им их жизни, а они мне их рассказывали.

Я очень отчетливо понимал, что никаких мальчишек нет, что они плод моей фантазии, но я теперь был абсолютно уверен, что разговариваю не сам с собой, чтобы просто нарушать пугающую тишину и стать сумасшедшим, а веду беседу с двумя людьми.

Иногда я проваливался в сон. Надолго? Я не знаю.

В какой-то момент мне привиделось, не знаю, во сне или бреду, который порой накрывал меня, что я сижу в каморке у дворника Миши, он меня спрашивает, где я, я что-то отвечаю, объясняю. При этом я сижу к нему спиной, а мне на голову накинуто то-ли одеяло, то-ли какое-то покрывало.

Нашли меня через три дня.

Два месяца я провел в больнице, когда выписали, то поместили в другой детдом.

Нас с Сашкой разлучили.

Он нашел меня лет через десять, когда вернулся из армии, а я уже учился в институте. Наша дружба продолжается по сей день, хотя живет теперь Сашка далеко, где-то на Байкале.

Я ни с кем из новых знакомых в новом детдоме не сходился. Когда становилось одиноко, уходил в какое-нибудь пустое помещение или на улицу и придумывал себе собеседников. Многие из придуманных мной приятелей становились постоянными, мне нравились их образы, я оставлял их надолго, некоторые быстро исчезали и больше не приходили. Но я помнил про каждого из них, какую я им придумал судьбу. Мне было интересно с ними.

Когда я учился в восьмом классе, появилась мама.

Это случилось неожиданно. Я был в физкультурном зале, сидел в полумраке и разговаривал с двумя мальчишками, которых придумал еще там, в подвале заброшенного завода. Мы были увлечены спором о новом фильме, но вдруг за моей спиной раздался шорох, который услышал только я.

Обернулся.

Фигура стояла ко мне спиной и была бесформенной, как будто, накрытая одеялом или широкой накидкой, нельзя было определить очертания фигуры, волосы тоже были скрыты. Но я сразу понял, что это моя мама.

Я повернулся к приятелям и понял, что они фигуру не видят, ее вижу только я.

– Ты же знаешь, кто я? – спросила мама.

– Да.

Приятели вышли, подчинившись команде моего воображения, оставив нас наедине.

– Я долго не решалась прийти.

– Мама, я рад, что ты пришла. Я не сомневался, что ты придешь, – эта мысль мне тогда впервые пришла в голову, но я почему-то сразу поверил в то, что был в этом уверен всегда.

В первый раз она пробыла недолго. Я успел рассказать про Сашку и наш побег.

Мама ни разу не повернулась ко мне.

Потом она стала появляться регулярно, всегда в накидке, всегда спиной ко мне.

Однажды я попытался, резко встав, обойти ее, но она отвернулась, мне только показалось, что вместо лица мелькнуло какое-то белесое пятно, видимо, это были отсветы фонарей за окном.

– Никогда не делай так, это недопустимо, – попросила она.

Я не стал спорить и никогда больше не пытался увидеть ее лицо.

Через несколько месяцев ко мне пришел еще один человек в накидке, лица которого я не мог увидеть. Потом еще и еще.

Эти люди знакомились со мной, что-то спрашивали, что-то от меня про меня узнавали и исчезали, но некоторые приходили по несколько раз. Но они всегда приходили по одному, не было ни разу, чтобы время их визитов пересеклось, даже при маме они не являлись.

Анализируя это, я пришел к выводу, что они отличаются от тех, кого я придумывал. У меня была уверенность, что они не плод моей фантазии, что они существуют в реальной жизни. Я их в ней никогда не видел, как, например, маму, поэтому я не могу представить их лица или фигуры, но они появляются зачем-то рядом со мной.

Зачем? Я не знал.

Я точно знал, зачем появляется мама.

Она часто мне помогала советом или просто сочувствием и пониманием. Это было очень важно для меня.

Учился я хорошо, легко поступил после десятого класса в институт.

Потом появился Сашка, который долго меня разыскивал. Как я был рад! Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы чуть не сутки просидели в моей маленькой квартире, которую мне предоставило государство на совершеннолетие. Мы говорили без умолка, мы рассказывали друг другу наши жизни. Та детская дружба, то единение наших душ, казалось, вспыхнули с новой силой.

А через несколько месяцев Сашка завербовался в какую-то экспедицию, чтобы подзаработать, уехал, как говорил, на несколько месяцев, а оказалось – навсегда.

В институте я влюбился, да так, что даже забросил общение с придуманными товарищами. Теперь приходили только люди без лиц и, конечно, мама, потому что их появлением я так и не научился управлять.

Мое счастье длилось два года, а потом семья моей любви эмигрировала в Израиль, и моя жизнь погрузилась во мрак, будто соскользнула с доски в люк.

В тот период меня спасала мама, она даже позволила мне несколько раз припасть к ее спине. В эти моменты боль моя душевная отступала.

А потом я научился представлять образ Сашки и общаться с ним.

К тому времени круг моего вечернего общения распадался на три уровня: выдуманные мной образы, люди без лиц и Сашка. Я думаю, если бы у меня еще были друзья, то я бы научился и их вызывать для общения. Но тех знакомых, которые были у меня в реальном мире, я не хотел вызывать по вечерам, мне хватало с ними дневных разговоров.

Я понимал, что это совсем разные уровни, потому что они никогда не реагировали на появление друг друга, они существовали, как будто, в разных измерениях, пространствах, мирах. Только я мог видеть одновременно выдуманные образы и фигуру без лица или Сашку они же вели себя так, что было ясно – они не знают о присутствии друг друга.

Вскоре Сашка начал появляться вместе с женщиной без лица.

Я позвонил ему, он похвастался, что женился, жену зовут Зоя, и ждут они пополнения семейства. Я был очень рад за него, за них.

И вот через четыре месяца я впервые увидел, как бесформенный силуэт обретает лицо.

Это было вечером у меня дома. Я сидел на диване, напротив меня у стола Сашка и его жена в накидке спиной ко мне. Мы о чем-то увлеченно разговаривали, сейчас и не вспомнить, о чем, вдруг, уронив накидку, ко мне повернулась Зоя.

Мне она сразу понравилась, молодец Сашка – отличный вкус.

На следующий день я позвонил другу, находясь под впечатлением очарования его супруги.

– Вадик, Зоя вчера умерла при родах.

Я онемел. Я был в шоке, я не находил слов, чтобы поддержать друга, да и какие слова тут могут помочь.

Но выводы я стал пытаться делать после того, как еще одна фигура в накидке обрела лицо.

Эта фигура появлялась несколько раз. Звали ее Нина. Мы о чем-то беседовали, она узнала, где я живу, а следующим вечером обратилась с просьбой:

– Вадим, это здорово, что мы живем в одном городе. Я уверена, я надеюсь, что ты сможешь мне помочь.

– Ты о чем? – удивился я.

Раньше фигуры появлялись просто для разговоров, они никогда не ссылались на факты из реальной жизни, тем более не обращались с просьбами.

– Я лежу в больнице на Вавиловых в коме. Уже давно. Запиши мой адрес. Я тебя умоляю, поезжай туда, уговори мужа и свекровь привезти ко мне Сереженьку, это мой сыночек. Они не привозят, боятся, что он увидит меня в таком состоянии и испугается. Но уже очень мало времени осталось. Попроси, чтобы привезли, чтобы он коснулся моей руки. Просто коснулся. Ты сможешь?

– Да, – я даже не задумался перед ответом, я был в полной растерянности от такого смешения мира фантазии и реальности. Если сказать честно, я не очень верил в происходящее, но поехал.

По дороге пытался придумать, что я скажу людям, живущим по записанному на обрывке бумаги адресу, если они там есть, и имя Нины для них что-то означает.

Имя Нины для них означало очень многое.

Я пытался придумать, на мой взгляд, правдоподобную историю, что Нина пришла ненадолго в себя и просила привезти сына, чтобы он прикоснулся к ее руке. Но свекровь сразу бросилась звонить в больницу, моя ложь вскрылась, мне пришлось бежать, провожаемому криками:

– Как вы могли! Как вам не стыдно! Что ж вы за люди-то такие….

На следующий вечер Нина вошла в мою комнату без накидки, с обретенным, истощенным, бледным лицом, в глазах стояла беспросветная тоска.

– Спасибо, Вадим, за попытку.

– Прости, я как-то все это неуклюже сделал. Я еще попробую, что-нибудь попытаюсь придумать…

– Не надо. Теперь-то уже поздно. Еще раз спасибо, прощай.

Именно в этот момент я понял значение появления лица у фигур в накидках.

Потом была еще одна фигура – Софья Павловна, ей надо было, чтобы я срочно приехал и позвонил к соседям, там у некой Верочки есть ключ от квартиры фигуры, нужно спешить, срочно…

Я сорвался в ночь, разбудил Верочку – сухонькую миниатюрную старушку, мы ворвались в соседнюю квартиру, где в комнате на полу лежала Софья Павловна, беспомощно и беззвучно шевеля губами.

Она еще несколько вечеров ко мне заходила в накидке, не поворачиваясь, хотя я уже видел ее лицо в реальном мире, но, видимо, по закону существования фигур я не мог его видеть при встрече вне реального мира. Она бесконечно благодарила за отзывчивость, а через неделю пришла с обретенным лицом проститься, глядя на меня прищуриваясь, напрягая зрение.

Теперь я точно знал, что означает для фигур обретение лица.

Лицо мамы я увидел впервые, когда уже третий год работал после окончания института.

Я много раз пытался мысленно представить его, рисовал свой портрет самого моего близкого человека. Мне оно представлялось молодым, счастливым. Будучи уверен, что похож на нее, добавлял в этот портрет какие-то свои черты.

Но я оказался далек от истины.

Измученное, испещренное морщинами, заляпанное пигментными пятнами рано постаревшее лицо, казалось, не имело с моим ничего общего. Неужели я больше похож на отца? Кто он?

Я никогда за долгие годы нашего общения не решился задать маме этот вопрос. Где-то в глубине меня находился тормоз, который не позволял задать ей этот вопрос и вопрос, почему она от меня отказалась. Больше всего на свете я боялся обидеть ее, оттолкнуть от себя, остаться без ее поддержки.

И вот, увидев мамино лицо, я осознал, что остался в этом мире сиротой, что теперь уже никогда этот расплывчатый силуэт в бесформенной накидке не превратится в настоящего человека, к которому я смогу припасть, обнять, ощутить биение родного сердца.

– Мама, ты теперь исчезнешь? – сглотнул я возникший в горле комок.

– Второй раз я не смогу тебя оставить, – вздохнула она.

Фигуры в накидках продолжали появляться, но, как я понял в последнее время, ни у одной из них не рождалось надежды, что именно я смогу им помочь. Может, они были из других городов, или я им не внушал доверия.

Неизменными оставались придуманные мной образы. После того, как у мамы появилось лицо, она научилась их видеть, начала принимать участие в наших беседах.

Однажды спросила:

– А ты не хочешь записать их жизни?

– Зачем?

– Не знаю, зачем-то записывают придуманные жизни. Людям нравится читать про придуманное.

– Мама, я не писатель, я программист. Лучше я буду заниматься тем, что умею.

– Как хочешь. Что нового у Сашки?

– Живет там на Байкале. Надеюсь, когда-нибудь к нему добраться. Говорят, там красиво.

Но Сашка приехал раньше. У него случилась командировка в Питер.

Мы сидели с ним вокруг бутылки конька у меня на кухне, вспоминали детство.

Мама тоже была за столом, но Сашка ее, естественно, не видел. Понимая это, она в разговор не вмешивалась, молчала. Образ Мурки иногда появлялся у ног, но не часто, она знала, что сейчас мне и так хорошо, я не один, я общаюсь.

Разговор прыгал с одного на другое, не имел строгой последовательности, вот всплыло воспоминание о детском доме, о каких-то товарищах из того времени, вспомнилась каморка дворника Миши.

– Кстати, Вадик, а ты знаешь, что это он тебя нашел? – спросил Сашка.