Сборник рассказов о судьбах

Город двух вокзалов

1.

Впервые о Городе двух вокзалов я услышал много десятилетий назад от своего прадеда.

Да, именно, тогда.

Но вот что удивительно, вспомнил об этом только теперь, точнее, вчера вечером, когда, засыпая, очень отчетливо обнаружил себя в этом Городе. От неожиданности, вернее, от яркости картинки сразу проснулся, открыл глаза, увидел все тот же подсвеченный пробивавшимся сквозь жалюзи окон светом уличных фонарей потолок больничной палаты, услышал похрапывание знаменитого соседа и отчетливо представил тот давний-давний день, когда меня – маленького мальчишку – привели в клинику Академии наук.

Прадед дожил до очень почтенного возраста, был деятелен почти до конца, но больничной койки не избежал, как и я теперь.

Когда меня родители подвели к нему, он лежал с закрытыми глазами, потом вздрогнул и сначала повернул голову в мою сторону, и только тогда уже поднял веки:

– Ой, какой у меня сегодня гость! – голос у него немного дребезжал. – Здравствуй, мой родной! Как твои дела?

– Хорошо, – я был растерян и немного напуган незнакомой обстановкой, непривычной слабостью голоса прадеда. – Ты спал?

– Нет. Я был в Городе двух вокзалов.

– Где это?

– Когда-нибудь узнаешь. Главное, чтобы очень-очень нескоро.

– А это красивый город?

– Он у каждого свой… Но для каждого прекрасен и неповторим, точнее, должен быть для каждого таким, иначе…

Этот эпизод из далекого детства почти стерся из памяти, я никогда не воскрешал его в своих воспоминаниях, но вчера, стоя на центральной площади Города двух вокзалов, отчетливо вспомнил слова своего предка.

2.

Мою утреннюю дрему нарушила медсестра:

– К вам сын пришел.

Я открыл глаза, увидел за ее спиной Егора в накинутом на плечи белом халате:

– Здравствуй.

– Здравствуй, папа. Как ты?

– Спасибо. Все хорошо.

– Я вот тут фруктов принес.

– Спасибо. Положи на тумбочку. Рад тебя видеть.

Он неопределенно пожал плечами. Спросил:

– Тебе надо что-нибудь?

– Нет. Как мама?

– Спасибо, нормально.

Он явно маялся, стоя здесь.

– Ты иди, – сказал я, – торопишься, наверное.

– Да, еще на работу надо.

– Пока.

– До свиданья, – он развернулся, обошел соседнюю кровать и скрылся за дверью.

– Сын? – спросил Николай, мой сосед по палате.

– Да.

– Что-то вас несильно часто навещают. У вас только сын?

– Нет, есть еще и внуки. Взрослые. Со дня на день правнуки пойдут. Но я – фигура самодостаточная, – усмехнулся я.

К соседу поток посетителей был неиссякаем. Он несколько лет назад являлся одной из звезд бесконечных сериалов про милицию или полицию, короче, про ментов. Многих из тех, кого я привык видеть на экране, имел возможность теперь лицезреть вживую. Не радовал меня их вид, на экране все было намного краше, да и речь их по сценариям была намного приятнее и правильнее, чем естественная, им самим свойственная.

Я закрыл глаза, отключился, перестал быть здесь…

3.

На центральной площади Города двух вокзалов было многолюдно, все куда-то спешили, казалось, только я растерянно стою в этой снующей толпе, озираюсь, пытаюсь понять, зачем, почему я здесь?

Оба вокзала своими фасадами выходили на площадь.

Понимал, не знаю, как, но отчетливо понимал, мне надо пойти к одному из них. Но как выбрать? Что выбрать? И надо ли выбирать? Может, лучше просто дождаться, когда медсестра разбудит меня, заберет отсюда…

Почувствовал легкое прикосновение к плечу, обернулся.

Предо мной стоял молодой человек в незнакомой униформе и фуражке, на кокарде которой я разглядел два скрещенных молотка.

– Вадим? – голос у незнакомца был тихий, но отчетливо слышимый в окружающем гудении и шуме.

– Да.

– Я за вами, нам туда, – он указал на один из вокзалов, – наш поезд скоро отходит.

Он мягко взял меня под руку и увлек за собой, умело лавируя между людьми.

Зал вокзала был высок и монументален, пройдя через него, вышли к платформам, их было не счесть, у каждой мерцали электронные табло с расписанием прибытия и отбытия.

Мой провожатый уверенно направился к одному из перронов, помог мне подняться в вагон, где уже сидели несколько десятков пассажиров разного возраста.

Поезд вздрогнул и тронулся.

За окном потянулись современные городские районы, но постепенно в их облике что-то стало меняться, нерезко, но заметно.

На первой станции сошли несколько молодых людей.

– Нам долго? – спросил я.

– Не очень. Поезд быстрый, – ответил мужчина в униформе.

– Как вас зовут?

– Я просто сопровождающий. Я назначен ответственным за ваше пребывание здесь. Имя не имеет значения. Зовите меня, как хотите, например, Иван.

Я опять посмотрел в окно. Все изменилось. Исчезли небоскребы, да и просто высокие дома, архитектура стала более однообразной, все больше напоминавшей то, к чему я привык в молодости, да и машины на улицах явно тянули на звание – ретро.

Количество пассажиров с каждой остановкой уменьшалось.

Вскоре в вагоне остались только я с Иваном и еще несколько человек на вид старше меня.

– Нам пора, – провожатый встал, – следующая станция ваша. Дальше нельзя.

– Почему? – удивился я.

– Таков порядок. Дальше вам никак, поезд не тронется, пока вы не выйдете. Извините, порядок.

Я послушно прошел в тамбур, а когда со вздохом открылись двери, ступил на платформу.

Дыхание перехватило, Боже мой!

Вдаль от станции уходила улица моего детства: мокрый после дождя асфальт, на тротуаре расчерчены «классики», вот и продуктовый магазин номер три, за ним бочка с квасом – крупные красные буквы, липы шуршали листвой, медленно полз львовский автобус, где-то репродуктор объявлял, что с нами опять программа «В рабочий полдень», потом голос Трошина пел о Подмосковных вечерах…

Я стоял не в силах сделать шаг, чувствуя, что по щекам сбегают слезы.

В сознание ворвался вкрадчивый голос Ивана:

– Для каждого возраста своя конечная станция, нельзя уехать за пределы собственных воспоминаний. Таков порядок. Я вас оставлю, вы можете идти, можете делать, что хотите. Если понадобится, я вас найду.

– Почему понадобится? – я обернулся к нему, стерев ладонью непрошенные слезы.

– К вам могут приехать. Могут приехать те, кто не имеет возможности добраться до этой станции, чьи воспоминания не распространяются на этот период времени. Нам придется вернуться на какое-то время… расстояние назад, в сторону вокзала. Чтобы вы могли встретиться.

– Понятно, – хотя мне было совершенно не понятно.

Он ушел, а я, аккуратно ставя ноги на стертые, сбитые ступени старой лестницы, спустился с платформы.

– Вадик! Ты?

Обернулся.

Ко мне шел старый мужчина в соломенной шляпе, тяжело опираясь на трость.

– Не узнаешь?

– Нет, – честно признался я.

Он рассмеялся:

– Так и знал, – взял трость подмышку, порылся в кармане пиджака, вытащил сложенную фотографию, расправил ее и ткнул пальцем в верхний левый угол, – смотри, теперь узнаешь.

Опустив глаза, увидел снимок нашего шестого «а», палец мужчины указывал на веселую физиономию Федьки Осипова.

– Федор? – я оторвал взгляд от фотографии и посмотрел в морщинистое улыбающееся лицо собеседника.

– Ага! Поди, изменился немного? Ха! Поэтому и таскаю с собой фото. А то встретишь кого из наших, долго объяснять, кто я есть. Ты давно сюда наведываешься?

– Первый раз.

– Понятно. Не пугайся. Все мы изменились. Ты тоже не… Короче тоже изменился. Я тебя больше по общему облику узнал, да и по шраму, – он кивнул на след моих подвигов юности, так и оставшийся на лбу на всю жизнь. – Какие планы?

– Никаких, – честно ответил я.

– Понятно. Ладно, поброди, осмотрись, обвыкни. Если что, меня можно на школьном стадионе найти, люблю там сидеть. Помнишь же?

– Что? – я никак не мог сосредоточиться, до конца поверить в то, что происходило.

– Ну ты даешь! Не помнишь? Я же был баскетбольной звездой нашей школы!

– Точно! Я и забыл. И как?

– Что?

– Чего добился?

Он поморщился, тяжело вздохнул, опять оперся на трость, опустил лицо, спрятав его под полями шляпы:

– Ничего. Так просто сижу там. Все, пошел. Бывай! Заходи, – и он, сильно хромая, ушел во двор седьмого дома – самая короткая дорога к школе.

А я побрел по улице, всматриваясь в лица редких прохожих, но никого не узнавая, хотя может и знавал когда-то.

Заглянул в продуктовый, не смог себе отказать, попросил булочку в виде сердечка за двенадцать копеек, по привычке полез в карман, но продавщица рассмеялась:

– Не надо. Ешьте на здоровье.

Бабка в белом халате у бочки протянула мне маленькую кружку, ту, что за три копейки.

Я сделал глоток и чуть не закричал от восторга – вкус детства, он ни с чем не сравним!

– Вадик?

Сухая, сгорбленная женщина с аккуратно подстриженными и уложенными седыми волосами стояла напротив меня:

– Не узнаешь?

– Марина? – мелькнуло неожиданное озарение.

– Да.

Я поставил кружку на черное металлическое крыло над большим колесом бочки, туда же положил булочку, сделал нерешительный шаг вперед:

– Как? Ты здесь?

– Ты же тоже здесь. Почему удивляешься? Мы все возвращаемся в Город двух вокзалов, возвращаемся в надежде…

– Но ты же тогда уехала. Совсем уехала…

– Да, так я и сейчас там живу.

– С Серегой?

– Да, мы там, на Дальнем востоке так и остались. Прижились. Как ты?

– Хорошо.

– Дети? Внуки?

– Да. Сын, два внука, уже большие. А ты… а вы?

– Не сложилось. Одни.

Она уже несколько раз будто пыталась шагнуть ко мне, но получались только неуверенные движения, наконец решилась, шагнула и обняла, припала щекой к моей груди, мои руки сами, без команды, обняли ее, прижали, задрожали…

Я не знаю, сколько времени мы так простояли, чувствуя друг друга, как тогда…

… – Вадик, что ты так губы сжимаешь, когда целуешься? – смеялась Марина.

– А как?

– Глупый!

Я обнимал ее, прижимая к себе…

– Пойдем, – Марина взяла меня за руку, – я уже не наделась. Столько времени тебя тут ждала.

– Я первый раз здесь.

– Вижу. Вижу, что еще не обвыкся. Я уже давно сюда приезжаю. Уже даже без провожатого отпускают. Обвыклась. Я уже полгода в реанимации. Все боялась, что тебя не дождусь, или что опоздала.

– Куда опоздала?

– Сюда. Вдруг ты уже…, уже не придешь.

– Я Федора встретил, он тоже здесь, – зачем-то объяснил я.

– Я знаю, видела. Был еще Толик, но уже нет, мы его на второй вокзал проводили.

– Зачем?

– Так сложилось. Сердце у него остановилось. Это еще месяц назад было. Ну идем же, что ты так медленно?

– Куда мы?

– Ко мне.

Вот и ее дом, почти в притирку к спортзалу школы. Ничего не изменилось, та же скрипучая, расхлябанная дверь парадной, та же обтянутая металлической сеткой шахта лифта, та же синяя с желтыми цифрами бирка с номером на квартире тридцать пятой…

Марина провела меня в свою комнату, указала на кровать:

– Ляг.

Я послушался, аккуратно, чтобы не вызывать боли в спине лег поверх покрывала, она легла рядом, положила мне руку на грудь, прижалась, уткнувшись лицом в шею:

– Все, свершилось. Мы здесь, мы одни. Теперь уже ничто не важно…

– Но…

– Молчи, просто лежи и молчи. Ты мой, только мой. Ты не понимаешь. Это мечта, она сбывается…

– Ты мне тогда ничего не позволяла…

– Какой ты тупой! Как и все вы! Ты не поймешь! Никакой оргазм не сравнится с этим… С этим, как помнишь, в детстве говорили, с кайфом! Нет ничего прекраснее просто чувствовать тебя рядом, просто чувствовать, просто… Я так и любила тебя всю жизнь. Теперь об этом можно просто сказать. Я так мечтала об этом моменте, хотя, конечно, мечтала, чтобы он случился не в Городе двух вокзалов. Но хотя бы так…

– Ты же сама Серегу выбрала.

– Я отдала долг. Я всю жизнь об этом думаю. Он пожертвовал собой ради меня, нас, он сломал себе жизнь… Я была обязана… Но я верю, что там… в вечности никто нас с тобой не разлучит.

Я лежал и молчал, хотя хотелось во всю мощь заорать: «Это я сломал ему жизнь! Я сломал ему жизнь, чтобы остаться с тобой! А в результате сломал наши жизни!»

Вспомнились слова прадеда о Городе: «…для каждого прекрасен и неповторим, точнее, должен быть для каждого таким, иначе…». Очень похоже, что в моем случае оказалось «иначе», хотя нет, чувствовать Марину рядом, обнимать ее, как тогда – это прекрасно и неповторимо…

…Серега появился в нашей школе уже в выпускном классе, их семья переехала из другого города. Он сразу же свел с ума всех девчонок – высокий спортсмен с великолепной фигурой, красивым лицом, чем-то похож на Алена Делона, по которому в те годы все одноклассницы сходили с ума.

Но он выбрал только Марину, явно начал за ней ухаживать.

Мой мир пошатнулся, я испугался так сильно, что ночами не спал.

В те времена еще не мог представить своей дальнейшей жизни без нее. Я и теперь не представляю, просто уже прожил ее.

Тогда я стал мнительным, постоянно казалось, что Марина отвечает взаимностью неожиданно появившемуся сопернику, хотя сейчас, оглядываясь назад, понимаю – все это только мои фантазии были.

Но в то время я был готов на все, чтобы отстоять свою любовь…

Случай подвернулся неожиданно.

Наша школа находилась на стыке интересов двух, как это теперь называется, хулиганских группировок, носивших названия в честь улиц, на которых они главенствовали – Шателеновских и Пархоменских. Большинство последних учились в нашей школе, поэтому мы больше опасались встреч с жителями улицы Шателена.

Одна из таких встреч состоялась, когда я, Марина, Сергей и еще несколько наших одноклассников и одноклассниц возвращались поздно вечером из кинотеатра, куда удалось попасть на поздний сеанс фестивальных французских фильмов.

Драка была неминуема, сомнений не было. Кое-кто из наших будто растворились в темноте, сбежав не стесняясь. Первым бой принял Серега, вмешался и я, крикнув Федьке, чтобы уводил девчонок.

Тогда я и заработал свой шрам на лбу.

Но шрам – это шуточки, а вот дело могло закончиться для нас совсем плохо, Шателеновские были в подпитии, настроены серьезно.

Ситуация переломилась, когда Серегу сбили с ног, и под руку ему попался длинный кусок арматуры, которым он и вырубил главаря нападавших, сломав тем самым боевой настрой двух других, бросился даже их преследовать, а я остался один на один с лежавшим противником, с ужасом глядя на него, понимая, что он уже не живой.

Дальше все произошло, кажется, без вмешательства моего сознания.

Отчетливо вспомнил, как, глядя вслед Сереге, увидел, что тот, не догнав преследуемых, широко размахнулся и закинул арматурину в густой кустарник, а сам убежал в сторону дома.

Долго я в темноте шарил в кустах, пока не нашел то, что искал. Натянул на ладонь рукав куртки, схватил металлический прут, вернулся и бросил орудие убийства рядом с бездыханным телом недавнего противника.

На суде Сергей про меня не упомянул, сказал, что все тогда, кроме него, сбежали.

Марина уехала за ним…

…В дверь позвонили.

– Лежи, я открою, – Марина встала и вышла, вскоре вернулась, – Это к тебе.

Вышел в прихожую и увидел Ивана:

– Вадим, к вам приехали. Придется вернуться на пару десятилетий к вокзалу…

4.

Пока мы ехали я поинтересовался:

– А что происходит с теми районами, в которые уже некому вернуться, куда уже никому не полагается попасть?

– Все просто, они исчезают за невостребованностью. Город двух вокзалов постоянно как бы расползается, стирает невостребованные районы-времена, их замещают более поздние и так постоянно. Как в жизни. Все естественно.

На платформе в районе города времен, когда я окончил Университет меня поджидал Егор.

– Здравствуй.

– Здравствуй, папа. Вот, ты хотел встретиться.

– Я?

– Да. Так сказали. Нет? Тогда я пойду.

– Подожди. Что ты все время торопишься. Здесь-то нет спеха.

– Ты что-то хотел?

Я помолчал, внимательно глядя ему в глаза, потом решился, что ж стесняться – это же Город двух вокзалов:

– Я тебя чем-то обидел?

– Нет. С чего ты взял?

– Ты со мной, как со случайным прохожим.

– А ты не случайный?

– Ты о чем?

– О жизни вашей с мамой. Ты же ее никогда не любил. Разве нет?

– Мы хорошо прожили почти всю жизнь…

– Хорошо – это не ответ. Хорошо живут с соседями. Хорошо – с коллегами. Хорошо… Ну не знаю. Ты как будто не понимаешь, о чем я.

– Но…

– Не надо, я же живой человек. Я прожил с вами, я же видел. Давай по-честному, напрямую?

– Давай.

– Мама любила… любит тебя, это видно невооруженным взглядом. А ты? Знаешь, что я думаю, ты позволял себя любить. Нет, никаких претензий. Ты честно исполнял роль мужа и отца. Я про то, что ты нас содержал, выполнял свои обязанности, но… Знаешь, ты никогда не любил меня, потому что не любил женщину, которая меня родила. Есть мужчины, которые любят детей, как продолжение любимых женщин. Я же стал тем, чем тебя привязали к этому дому. Надолго… Но я же вижу, как ты расцвел, если можно так сказать, когда ушел… Как я тянулся к тебе, но не было ответного тепла, души не было. Формально у меня нет к тебе претензий, я благодарен тебе за обеспеченность, за образование, за поездки на море, за все, кроме того, что ты так и не смог мне дать… А именно это наиболее важно. Но это мое личное мнение. Я не обижен на тебя, я просто всегда был лишен… Не знаю, смог ли объяснить. Ты же за этим меня сюда вызвал. Ну все, мне пора, да и у тебя, наверное, есть более важные дела, ты же хочешь в чем-то разобраться раз забрался в Город двух вокзалов. Телефон мой есть. Если что-то понадобится, звони, я не откажу тебе в каких-то делах, помощи, как и ты не отказывал мне. Но не больше, ты так приучил. Пока.

Он вошел в вагон поезда, направлявшегося в сторону вокзала.

5.

Я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха, тяжело опустился на скамейку.

Подскочил Иван:

– Пора.

Он почти втащил меня в очередной поезд.

На вокзале появились еще пара человек в униформе, перевели меня через центральную площадь во второй вокзал, где была всего одна платформа и одно табло, только с информацией об отправлении.

Они не сели со мной в поезд.

Я ехал в вагоне один, довольно быстро за окнами исчез город, все вокруг заполнила темнота, приближалась пустота, но сознание успело нашептать: «Не будет никакой вечности, не будет там Марины, Егора, друзей…, ничего не будет, все надо было успевать здесь, ты упустил свой шанс, который был дан однажды. Единожды!…»

Сказка о покидающих Берег

Удивительно красивые места создает порой природа.

Есть такое, очень мной любимое, и в этой небольшой, небогатой европейской стране, которой повезло расположиться так, что по утрам, щурясь от восходящего солнца, она любуется раскинувшимся у ее юго-восточных границ морем.

На западной оконечности ее побережье гористое, отчаянно срывающееся почти отвесными скалами в набегающие волны.

Но здесь, в том уголке, где я так люблю проводить свой отпуск, горы отступили вглубь берега, образовав на протяжении пары десятков километров изумительный песчаный пляж, отделяющий от воды небольшую уютную долину, переходящую в пологие взбирающиеся вверх предгорья.

Сочетание зелени горных лесов, выгоревшего на солнце почти до полной белизны песка и морской лазури, в штиль украшенной легкой зеленоватой подсветкой – что может быть прекраснее?!

Смотришь на эту красоту, отвлекаясь от внесенных в нее современностью изменений, и веришь, что есть у природы врожденное чувство прекрасного.

Глава 1. История Берега

Никто не знает, когда здесь появились первые поселенцы, но точно известно, что к середине девятнадцатого века поселок уже насчитывал около сотни домов.

Жили люди, практически, натуральным хозяйством, потому что с ближайшим Городом, находящимся севернее, за перевалом, тогда их соединяла лишь узкая горная тропа.

Кормили обитателей берега в те времена только море, леса гор, поля долины и виноградники предгорий. Но все же необходимый инвентарь, кое-какую домашнюю утварь и прочее приходилось возить из Города, выменивая на городском рынке все необходимое на свежую рыбу и вино.

Для этого были приспособлены специальные узкие повозки, которые протискивались по тропе, изнуряя запряженную лошадь и помогающих ей людей – нескольких наиболее сильных представителей мужской части прибрежных жителей.

В те годы можно было по пальцам перечесть счастливцев, которые видели Город и знали, что за перевалом тоже существует жизнь, для остальных же вся Вселенная сводилась к приморской долине, а население мира для них составляли только члены их семьи и семей соседей. Тогда эта прибрежная кромка земли называлась просто Берег, при этом сие название было принято как среди жителей самого Берега, так и среди обитателей Города.

Лишь во второй половине двадцатого века к слову «Берег» официально добавилось прилагательное «Золотой», тогда-то среди местных жителей и зародилась мода покидать Берег. Окончательный исход завершался уже, можно сказать, на моих глазах в начале века двадцать первого, что я и решился описать во второй главе этого текста.

Изучая историю своего любимого уголка Европы, я пришел к выводу (на его правильность не претендую), что начало его, так сказать, разгерметизации положил в одна тысяча восемьсот семьдесят четвертом году священник – Отец Филипп – присланный после смерти Отца Николаса на Берег из самой столицы. В те годы Церковь страны только-только обрела свою юрисдикцию, оставаясь в канонической зависимости Константинопольского Патриарха.

Святой Отец спустился в поселение с горной тропы в сопровождении нескольких человек, как носильщиков, тащивших на плечах и носилках имущество нового служителя местной церкви, так и двух старших братьев нового ответственного за души жителей Берега.

Братья к церкви отношения не имели – средний был профессором в столичном университете, старший представителем зарождавшегося тогда в стране класса предпринимателей. Они финансировали, говоря современным языком, переезд младшего на другой край страны, вдаль от столицы, куда он был сослан за «неблагонадежность» и своенравность.

Большую часть имущества Филиппа, перетащенного по горной тропе через перевал, составляла библиотека художественной литературы.

Братья, пробыв несколько дней, помогли обустроиться священнику в маленьком домике, притулившемся за задней стеной деревянного здания церкви, а носильщики оборудовали в храме множество полок, заполнив их книгами.

Перед отъездом один из братьев сказал Филиппу:

– Я вернусь. Ты пробовал их вино?

– Да.

– Ты понимаешь, что это за товар? Нужна дорога, я заполню этим вином Город и не только его.

Дорога должна была соединить Берег со всем миром, но прежде, чем до нее дошло дело, Филипп начал это объединение, открыв в церкви класс для местных детей. Те с изумлением стали понимать, что предметы, людей, приключения, саму жизнь можно спрятать на листах бумаги, нанеся на них определенные значки, а научившись распознавать эти значки можно оказаться в любой точке мира, не покидая комнаты. На других уроках узнавали, что иные значки могут помочь заранее понять, сколько надо срубить деревьев, чтобы построить новый дом.

Взрослых же священник увлек идеей возвести каменный храм.

Не только церковь, но и все дома в поселении Берега были деревянными, поэтому каменщиков среди местных жителей не было.

Строили храм исходя из своих взглядов на архитектуру, своего умения, точнее его отсутствия, и того, что удалось Филиппу вычитать в книгах. Использовали валуны с берега и предгорий. Сооружение несколько раз рушилось, разваливалось, поэтому при каждой следующей попытке принимались строить здание меньшего размера.

В конце концов удалось создать что-то устойчивое – сооружение в виде небольшой круглой башни с одним помещением внутри площадью не более тридцати квадратных метров. Стены получились не вертикальные, в середине диаметр больше, чем внизу и наверху. Крышу сделали деревянную в виде конуса, на макушку водрузили крест. Если смотреть на здание со стороны, то за счет выпирающих округлых боков валунов оно напоминало гроздь винограда с черенком в виде креста. На мой взгляд, по всем инженерным законам этот шедевр не должен был выдержать и первого порыва ветра, но, дело в том, что, потеряв из своих стен несколько камней и покрывшись мхом, оно стоит в глубине долины и сегодня, только креста нет и крыша, прогнив, провалилась.

Вот такой памятник Филиппу остался на Берегу.

Но он внес свое слово не только в местную архитектуру, но и в традиции.

Одна из таких – отсутствие имен у местных жителей. Нет, не поймите меня неправильно, у каждого жителя было имя, данное при крещении и записанное в церковной книге, позднее имена стали вносить и в государственный реестр. Но ими никто не пользовался.

А началось все с первых книг, которые Филипп давал читать детям, уча их грамоте. Книги были в основном приключенческими, что ж удивляться, что дети стали играть в индейцев, пиратов, рыцарей и прочих героев литературных произведений. Играя же, они присваивали друг другу соответствующие прозвища, которые приживались, дети взрослели, продолжая называть друг друга как и в детстве, это становилось привычкой, а данные родителями имена постепенно стирались из памяти.

У тех детей, что учились у Филиппа, рождались свои, которые читали те же книги, потому что никто не пополнял библиотеку даже после смерти священника, и играли в те же игры, придумывая друг другу новые прозвища, и так из поколения в поколение.

Конечно, если спросить какую-нибудь мать, как зовут ее сына или дочь, она, напрягая память, вспомнит имя, которое придумывала еще до рождения ребенка, но первой реакцией у нее будет – озвучить прозвище своего отпрыска.

Так Филипп расширял кругозор местного населения, формировал их мировоззрение, представление об устройстве мира, не вывозя за пределы приморской долины.

Но и старший брат священника не отказался от своей идеи вывести Берег в свет, вернее объединить их, чтобы заработать на прекрасном местном вине.

Несколько раз он появлялся на Берегу, беседовал с местными жителями, объясняя им преимущества свободной торговли перед натуральным хозяйством, привлекал к беседам и Филиппа, брал с собой местных виноделов с образцами напитка в Город, знакомил с владельцами ресторанов, купцами, демонстрировал какие блага можно приобрести на деньги, вырученные от продажи вина, сначала долго объясняя суть денег.

Наконец в мозгу жителей Берега что-то сдвинулось, они решились, и началось строительство дороги с двух сторон – со стороны города строителями на деньги брата Филиппа, со стороны Берега руками местных жителей.

Стартовала эта великая стройка в одна тысяча восемьсот восемьдесят первом.

Строительство сводилось к вырубке леса, корчеванию пней, подсыпке, мощению горными камнями – лишь бы могла проехать полноценная телега, а в сезон дождей полотно не смывало бы.

Через восемь лет дорога была построена и Берег перестал быть, что называется, островом, полностью примкнул ко всей стране.

Это событие было омрачено смертью брата Филиппа, которого по настоянию священника похоронили у того места, где дорога, спускаясь с гор, приводила к границе виноградников и поселения.

Отмечу, что Филипп пережил брата всего на пять лет, после него на Берегу было еще несколько священников, но память народа сохранила только его имя. Вот как странно организована память поколений – они помнят только того, кто начал процесс их уничтожения.

Тем временем, потекли по новому пути полноценные телеги с бочками вина и ящиками со свежей рыбой с Берега в Город, началось налаживание торговых отношений прибрежных семей с владельцами ресторанов, у некоторых жителей Берега появились рыночные перекупщики, готовые сами приезжать за продукцией.

Тогда на Берег пришла и мода на черепичные крыши, которые местные жители видели в Городе. Это было дорого и требовало перестройки стропильной системы, чтобы она выдерживала тяжелый настил из обожженной глины. Кто же тогда мог подумать, как трагически эта мода может отразиться на ком-то из их потомков.

На Берегу начался процесс материального расслоения – кто-то удачно торговал и имел возможность позволить себе крышу из красной черепицы, кто-то не был так трудолюбив и удачлив. К началу одна тысяча девятисотых крыша дома на Берегу стала внешним атрибутом, символизирующим материальное положение хозяев дома.

Первая война двадцатого века почти не коснулась ни Города, ни Берега, она отгремела далеко, докатившись до южного края страны лишь гробами с останками ее жителей, отдавших свои жизни за чьи-то интересы где-то там за сотни, а то и тысячи километров.

Конец войны ознаменовался тем, что на Берег впервые приехал автомобиль, купленный владельцем одного из ресторанов. Смешивая морской воздух с вонью выхлопных газов, он подъехал к одному из домов с черепичной крышей, в кузов загрузили бочки, хотя члены семьи винодела опасались приближаться к ревущему чудовищу. По традиции не все жители Берега ездили в Город, как и раньше, когда повозку сопровождали самые сильные мужчины, теперь на несколько дворов был один-два представителя, отвечающие за перевозку и продажу вина и рыбы, поэтому для остальных то, что для горожан уже стало обыденным, являлось чем-то сверхъестественным. Честно говоря, только после второй войны Берег потерял свою отгороженность от мира в полной мере.

Вторая война для Города и Берега тоже началась тихо, просто в какой-то момент улицы, магазины, рестораны Города заполнили солдаты и офицеры в чужой, непривычной форме, зазвучал на улицах чужой язык, на административных зданиях появились чужие флаги с, как говорили жители Берега, сломанными крестами.

На Берегу спрашивали тех, кто регулярно ездил в Город:

– Опять война?

– Вроде, нет. Кто-то говорит, оккупация, кто-то – союзники. Не поймешь.

Это «не поймешь» докатилось до Берега в виде двух мотоциклов с пулеметами на колясках, спустившихся с дороги через перевал. Солдаты в пилотках с незнакомыми кокардами, лопоча на незнакомом языке, толкая двери стволами автоматов, улыбаясь заглянули в несколько домов, пытались что-то спросить, но, видя изумленные взгляды ничего не понимающих местных жителей, забрали пару бутылей вина и укатили.

Вторая война начала заканчиваться лет через пять.

Заканчивалась она тяжело, канонада была слышна даже на Берегу, Городу досталось – его осаждали почти месяц, потом несколько дней уличных боев, а потом флаги со сломанными крестами сменились красными флагами, сменился и язык солдат, заполонивших Город, он стал более понятен, хотя остался чужим.

– Конец войне? – спрашивали на Берегу у тех, кто ездил в Город.

– Не поймешь. Кто-то говорит, освободители, кто-то – оккупация.

Эта оккупация или освобождение затянулись на долгие почти пятьдесят лет. Нет, чужие солдаты ушли через год, но власть и жизнь изменились основательно.

Рестораны стали отказываться покупать вино и рыбу, теперь они получали все это по какой-то разнарядке от самого государства, магазины тоже закрыли двери перед рыбаками и виноделами Берега – государственная монополия.

Но вскоре жизнь начала налаживаться, в магазинах продуктов не хватало, горожане потянулись на рынок, куда и перенаправили свою продукцию жители Берега.