Головокружение

Слова бесконечно расстроенного Дирги подтверждали другие дежурные по Кадаф, что в свою очередь означало… Означало, что идиотская версия, которую полчаса назад озвучил Зига и за которую был нещадно обруган, становится основной.

– Зига повторил, что Харугу убил чел, – произнес Ортега, словно прочитав мысли комиссара. – «Эльфийская стрела» была построена на магии Колодца Дождей, а характерные следы указывают на работу чела.

У Сантьяги едва заметно заострились уши.

– Чел?

– Да.

– Который опередил Харугу?

– Да.

В какой-то миг Ортеге показалось, что комиссар его ударит. Возможно, слегка, лишь обозначив презрение. Возможно – изо всех сил, давая выход накопившейся ярости. Ударит… Эта мысль была дикой, невероятной, но… Но она была. Потому что Ортега каждой клеточкой ощущал охватившее Сантьягу бешенство. Потому что пару минут назад сорвался Дирга, едва не угробив ни в чем не повинного чела. Потому что и сам Ортега с трудом сдерживал злость.

Убийство нава.

Наглое, циничное убийство, совершенное среди бела дня.

Это вызов.

Это боль, сожаление, горечь от потери друга, но при этом – вызов. И бесились навы от того, что до сих пор не понимали, кто осмелился так унизить Темный Двор.

– Рассмотрим ситуацию, – негромко произнес Сантьяга. Он взял себя в руки, и Ортеге больше не казалось, что комиссар собирается драться. – Харуга идет к автомобилю… – Сантьяга в точности повторил путь погибшего. – Чувствует приближение человского мага и зарождающийся боевой аркан… Причем аркан активизирован рядом с зоной Кадаф, где использование магии строго запрещено. – Пауза. Черные глаза комиссара буравят помощника. – Тем не менее Харуга не успевает приготовиться и получает «Стрелу» в голову. Вас ничего не смущает?

– Харуга его не чувствовал, – буркнул Ортега. – Может, у него и были неясные ощущения, но он не видел врага до самой смерти.

– Совершенно с вами согласен. А что это означает?

– Чел необычайно быстр.

– За счет чего?

– Хороший вопрос, – развел руками Ортега.

Ответа у него не было.

– Вариантов, на самом деле, много, – медленно продолжил Сантьяга, – но у нас есть результаты исследования, в которых сказано… Ортега?

– Никаких лишних следов, – доложил помощник. – Чел создал самую обыкновенную «Эльфийскую стрелу» из самой обыкновенной энергии Колодца Дождей.

– И создал ее невероятно быстро. – Комиссар посмотрел на зубчатые стены Кремля, на осторожно обходящих «яму» челов, на ушлых репортеров, снимающих провалившийся асфальт для выпуска городских новостей, и поинтересовался: – Видеокамеры?

– Здесь их полно, но в этой точке существует небольшое «слепое пятно».

– Значит, нападение было спланировано.

– Согласен.

Убийца подготовился, все учел и не оставил следов. А раз не получается идти по следу, нужно ловить на мотив.

– Придется проверить все, чем занимался Харуга в последнее время. – Комиссар помолчал. – Включая его личную жизнь.

– Придется, – вздохнул помощник.

Колючие навы подобных вторжений не терпели, но Ортега понимал, что другого выхода у Сантьяги не было.

– Есть еще один нюанс, комиссар.

– Я слушаю.

– Харуга заступил не в свою смену. Вчера должен был дежурить Фрага, но они поменялись.

– Кто об этом знал? – быстро спросил комиссар.

– Никто. Фрага позвонил Харуге за час до смены.

– Странно, что вы назвали это нюансом, – удивленно произнес Сантьяга. – Этот факт меняет все.

– Все?

Комиссар повернулся к машине Харуги и прищурился:

– Мы всегда используем эту парковку?

– Да, – подтвердил Ортега. – Вон машина Дирги.

– И всегда проводим смену в одно и то же время…

Охранявшие зону Кадаф маги менялась по очереди: в полдень навы, в восемь вечера люды, в два часа ночи – чуды. Сделано это было для того, чтобы в любое время суток на посту находились свежие дежурные.

– И в начале первого Харуга идет по этому маршруту.

– Засада, – догадался Ортега.

– Засада, – подтвердил Сантьяга. – Вопрос в том, на кого: на Харугу, Фрагу или на любого нава?

– То есть? – растерялся помощник.

– Вы правильно услышали, Ортега, и я не оговорился. Если бы Харуга погиб после своей смены, это означало бы, что преступник охотился на него. Но сегодня по этому пути должен был идти Фрага.

– Убийца перепутал цели? – предположил Ортега.

– Нападение было спланировано, – повторил Сантьяга. – Убийца наверняка изучил жертву и не мог допустить столь глупой ошибки.

– У челов такое случается.

– Скорее он хотел просто убить нава. Любого.

Судя по всему, Сантьяга стал рассматривать эту версию в качестве основной.

– Психопат?

– Очень быстрый психопат.

– А что, если убийца следил за Харугой и знал, что тот поменялся?

– Если он следил, то почему выбрал для удара именно это место? Центр города, зона Кадаф… – Сантьяга покачал головой: – Нет, Ортега, нужно танцевать от места, а не от Харуги. Убийца знал, что каждый день в начале первого по этому тротуару гарантированно проходит нав. И потому нанес удар здесь.

– В центре города? Рядом с зоной Кадаф? – Ортега покрутил головой. – Вам не кажется, что вы сами себе противоречите?

– Мы проверим все версии, – пообещал Сантьяга. – Но мне кажется… – Он на мгновение задумался. – Ортега, вы читали сообщение об убийстве чуда?

– Письмо Лебона Кумара?

– Да.

– Читал.

Рыжие не афишировали гибель Алекса де Кантора, но шасы, арендующие помещения в башне «Мамонтов», уже донесли о преступлении. Великий магистр Ордена и королева Зеленого Дома не зря завидовали царящей в Темном Дворе дисциплине.

– Лебон писал, что рыжие подозревают чела, – припомнил Ортега. – Проклятье! Неужели…

– Придется переговорить с Гуго де Лаэртом, – усмехнулся комиссар. – Возможно, мы будем полезны друг другу.

– Хотите сказать, что в Тайном Городе объявился мститель?

Неожиданный вопрос заставил Сантьягу поперхнуться:

– Что?

– А почему нет?

– Вы смотрите слишком много комиксов, – недовольно заметил комиссар. – Или часто ходите в кино.

– Да нет, – потупился Ортега. – Просто раз уж мы подозреваем чела, я выбрал наиболее дурацкую версию. – И тут же попытался исправиться: – Провокация людов?

Учитывая, что подданных Зеленого Дома предполагаемый психопат пока не трогал, в словах Ортеги имелся определенный смысл. Однако и это замечание вызвало у комиссара скепсис.

– Сомнительно, крайне сомнительно, – покачал головой Сантьяга. – Любая провокация должна иметь смысл, которого я пока не вижу.

– Многоходовая интрига, призванная рассорить нас с чудами.

– Ярина хочет выслужиться перед Всеславой?

– К примеру.

– Не верится, но сбрасывать эту версию со счетов не будем. – Сантьяга поднял руку, и перед ним возник черный вихрь портала. – Скажите Дирге, что мы закончили.

– А что делать с ямой? – торопливо спросил Ортега.

– С ямой? – растерялся комиссар.

– С той, на которой мы стоим.

Замаскировать место происшествия под провал придумал Дирга, который первым примчался к месту убийства Харуги. Сначала идея показалась удачной – челы старательно обходили опасное место стороной и не путались под ногами, но что делать теперь? Держать всю ночь морок, изображая ход ремонта?

– Сделайте здесь настоящую яму и вызовите челов, – грубовато бросил Сантьяга. – Пусть развлекутся.

Глава 2

«Сенсация! Трагическое происшествие рядом с зоной Кадаф! Только что стало известно о дерзком убийстве нава прямо у стен Кремля! Подробностей пока нет, сообщения с места трагедии противоречивые, мы пытаемся получить комментарии в пресс-службе Темного Двора, но безуспешно. Оставайтесь с нами…»

(«Тиградком». Экстренный выпуск) 

«Провалившийся асфальт – теперь и в Кремле! Известная и надоевшая всем болезнь московских улиц добралась до самого центра. Сегодня в полдень, неподалеку от Кутафьей башни, на глазах у многочисленных туристов, на мостовой образовалась огромная, длиной не менее двадцати ярдов, яма. И лишь по счастливой случайности никто не пострадал. Коммунальные службы обещают ликвидировать этот позор в самые быстрые сроки, но, может быть, уродливая яма, возникшая рядом с президентским кабинетом, заставит нашего мэра…»

(«Вести-Москва»)

* * *

Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные Шапки.

Москва, Бутово, 7 июня, вторник, 15:06

– Ты броник надел? – поинтересовался Контейнер, с подозрением глядя на фюрера. – А то я знаю, ты не любишь.

– Нафел, нафел, – махнул рукой Кувалда. – Пошли.

– Хорошо надел? Все подтянул? – С тех пор как всезнающий Иголка растолковал ему, какую необычайную важность имеет живой фюрер для их благополучия, Контейнер утроил бдительность и, случалось, действовал одноглазому на нервы сильнее въедливого приятеля.

– Не первый раз, мля.

– А горшок?

– Сам ты горшок!

– Надел, спрашиваю?

– Как спрашиваешь?! – возмутился фюрер.

– Вслух, твое высокопревосходительство. Надел?

– Мля, Контейнер, ты мне мама, что ли?

– Типа того, – серьезно подтвердил боец.

– Типа, пока ты жив, великофюрерское высочество, мы тоже живы, – встрял в разговор Иголка. – Так что мы тебе и мама, и папа, и даже бабушка, мля.

И клацнул дробовиком.

– Урофы.

– Какие есть.

– Лафно! – Одноглазый понял, что телохранители не отстанут, и стянул шелковую бандану, продемонстрировав спрятанный под ней металлический колпак. – Сойфет?

– Типа того, – кивнул Контейнер. – «Дырку жизни» приготовил?

– Заткнись! – Фюрер вернул бандану на место, вздохнул и приказал: – Впереф!

Контейнер снял автомат с предохранителя и встал возле двери.

– Приготовились.

Палец Иголки лег на спусковой крючок.

Когда-то давно Кувалда проводил совещания с уйбуями за длинным столом своего кабинета, допуская их, так сказать, в святая святых, к самому хранилищу наличной части семейной казны. Однако последний бунт, в ходе которого неблагодарные сородичи едва не прибили одноглазого, вдребезги разнесли его резиденцию и серьезно повредили знаменитый на весь Форт сейф, заставили фюрера пересмотреть правила проведения совещаний. Теперь уйбуи собирались в подвальном помещении главной башни, низкие потолки которого производили на верноподданных гнетущее впечатление. К тому же вытянутый зал напоминал тир, а для усиления эффекта Кувалда распорядился развесить в дальнем торце помещения мишени, намекая, что шутить его телохранители не будут.

– Что-то они буйные сегофня, – встревоженно протянул фюрер, прислушиваясь к доносящемуся из-за двери шуму.

– Может, гранату туда швырнем? – предложил ехидный Иголка. – Для начала, так сказать?

Идея, в целом, одноглазому понравилась, он едва не кивнул, разрешая телохранителю «начать разговор», но вовремя опомнился:

– А с кем я совещаться буфу?

– С кем останется. – Боец зевнул. – Уйбуев много, а если тебе покажется, что их мало стало, еще призовем. Дураков еще больше.

– Нет, гранату не нафо, – отверг Кувалда заманчивое предложение. – Но фержи ее поближе, мало ли?

– Я лучше из дробовика, гранатой ить самому пораниться можно.

– Тоже правильно, – одобрил фюрер и кивнул Контейнеру: – Фавай.

Телохранитель приоткрыл дверь, и донеслось:

– Сука!

– Кто-нибудь! Спасите!

– Сука!

– На помощь!

– Хорошо, что у них оружия нет, – прокомментировал происходящее Иголка. – А то бы уйбуя-другого недосчитались.

– Лучше бы гранатой, – проворчал Контейнер.

– Объявляй, – прошипел Кувалда, недовольный тем, что его не замечают, и боец завопил:

– Дорогу великому фюреру!

Но услышан не был.

В ожидании совещания уйбуи развлекались традиционным способом: устроили потасовку. Сначала, увидев мельтешащих подданных, одноглазый решил, что они пошли стенка на стенку, но вскоре понял, что ошибся: бились двое. Причем, собственно драка уже закончилась, и теперь уйбуй Чемодан Гнилич добивал валяющегося на полу Огрызка Шибзича ногами. Остальные же уйбуи, чье мельтешение и ввело фюрера в заблуждение, вели себя по-разному: Гниличи подбадривали Чемодана, Дуричи радовались зрелищу, а Шибзичи отводили взгляды.

– Хватит! – рявкнул Кувалда и, как ни странно, сумел перекрыть царящий в зале шум.

Уйбуи притихли, но здоровенный Гнилич – а Чемодан был необычайно высок и толст для Красных Шапок, – продолжал избивать Огрызка.

– Хватит!

Никакой реакции.

На физиономиях Гниличей стали появляться блудливые усмешечки. Заметивший их Кувалда побагровел, а потому Иголка, спасая положение, пальнул из дробовика в потолок. Грохот выстрела заставил уйбуев съежиться, а Чемодан, молниеносно прекративший избивать Огрызка, развернулся к одноглазому и расплылся в раболепной улыбке:

– О, мой кумир! – На Гнилича сыпалась штукатурка, но он не обращал на нее внимания. – Да здравствует лидер нации! Ура!

– Ура! – нестройно поддержали патриотический призыв уйбуи.

Фюрер задрал нос, а Иголка скривился.

– А чего это холуек твой в меня стволом тычет? – елейным тоном осведомился Чемодан, злобно глядя на Иголку. – Ужель я провинился, мой кумир?

– Пока нет, но мог бы, – важно произнес Кувалда и строго покосился на Иголку. Боец с видимым сожалением опустил дробовик.

– Да как бы я смог перед тобой провиниться, мой кумир? – заискивающе произнес Чемодан. – Всегда иду по жизни с твоим именем, всегда твои приказы на лету схватываю. Верю в тебя и в победу твою. В единую и несокрушимую нашу семью…

– Он первый начал, – проныл поднявшийся с пола Огрызок. – Первый!

И принялся размазывать по физиономии кровь и сопли.

– Меньше болтать надо! – рявкнул Чемодан.

Избитый уйбуй испуганно вздрогнул, но нашел в себе силы продолжить:

– Я не болтал! Я правду сказал.

– Ты нагло врал, сволочь!

– Все знают, что вы трусы! – завопил Огрызок, медленно сдвигаясь ближе к вооруженным телохранителям фюрера. – Все знают! – И повернулся к Кувалде: – Я тута припомнил в разговоре, как Гниличи от чудов бежали…

– Не хрена припоминать, мля! – заорал разъярившийся Чемодан. – Гниличи никогда ни от кого не бегали, мля! Все бегали! Шибзичи! Дуричи! А Гниличи – нет!

Заявление, мягко говоря, прозвучало странно. Стремительное бегство с поля боя Красные Шапки почитали вторым по важности маневром после организованного мародерства, а потому уйбуи, даже предельно лояльные Гниличи, посмотрели на оратора с недоумением.

– Мне батяня в детстве рассказывал о смелости гнилической, – продолжил разгоряченный Чемодан, не обращая внимания на удивление окружающих. – Рассказывал, как пришла война страшная в Западные Леса, как ворвались в наши исконные вотчины злобные чуды на конях единорожных и как бежали в Тайный Город Шибзичи с Дуричами… Все бежали! Даже Гниличи ушли, поскольку не было возможности сражаться с дикими рыжими племенами. Но остался в одной деревушке храбрый воин. «Идите, – сказал он друзьям своим. – Детей спасайте и родственников. И сами спасайтесь! А я вас прикрою». И остался один. И когда ворвались в деревню чуды злобные, стал храбрый воин с ними биться-сражаться. Копье у него сломалось первым, потом сабля верная пополам треснула, потом нож закадычный затупился, а чудов все прибывает да прибывает. Одни мертвыми валятся, другие им на смену. И стал тот воин камнями в них бросать метко. Один дом разобрал на камни да все покидал. Второй разобрал. Испугались тогда чуды, осадой деревню обложили. А воин их обманул и ночью ушел. Звали его Чемоданом, что значит: «Тот, кто и камнями дерется даже!», и меня в его честь батяня нарек.

– Брехуном твой батяня был, – не выдержал Иголка.

– Брехуном? – Чемодан побледнел. – Может, повторишь?

– Брехун, брехун, брехун. – Боец нехорошо ощерился. – Хватит? Или повторить после того, как ты уши почистишь?

– А без дробовика повторишь?

– Без дробовика мне в тебя целиться неудобно.

– Великий фюрер! – Чемодан повернулся к Кувалде. – Кумир мой и лидер! Ты видишь, как холуек твой меня изводит и провоцирует! Заткнуться ему вели, чтобы я его не убил случайно, гнев твой вызвав!

– Убивалку не поцарапай, – посоветовал Иголка.

Огрызок зло засмеялся.

– Да я тебя…

Второй выстрел заставил Чемодана замереть. Белый от ненависти и штукатурки Гнилич несколько секунд сжимал и разжимал кулаки, после чего вновь обратился к одноглазому:

– Надо бы тебе, мой кумир, великий указ издать за клевету. Так прямо и написать: кто скажет, что Гниличи…

Кувалда поднял брови.

– Если кто скажет, что Красные Шапки – трусы, – поправился Чемодан, – то надо бить того лжеца до потери сознания, а потом еще штраф накладывать.

– Гм… – Идея насчет штрафа одноглазому понравилась. К тому же она позволяла плавно перейти к главной теме совещания.

– Я пофумаю, – важно процедил фюрер. – А теперь сафись на место и буфем говорить про феньги, а то мне скоро обефать пора.

– Про деньги! – оживился уйбуй Шпатель Дурич. – Давай про деньги, а то все драки, драки…

И уйбуи молниеносно расселись по местам, чем изрядно озадачили Кувалду.

Обязательной программой каждого совещания было обсуждение плачевного состояния семейной казны. Великий фюрер бесился и требовал денег в общак, уйбуи невнятно огрызались и жадничали. Эту часть совещаний никто не любил, а потому проявленная подданными ретивость настораживала.

– Итак, феньги… – Одноглазый повертел в руке извлеченную из кармана распечатку. – Фенег в казне столько, что лучше никому об этом не рассказывать, чтобы не засмеяли.

– Пусть только попробуют! – воинственно выкрикнул Чемодан, сорвав жидкие аплодисменты сторонников. – Мы им так засмеем, что утомятся по врачам бегать.

– Точно!

– Пусть только сунутся!

– Ишь, чего удумали: над нами смеяться!

– Ты только скажи, великий фюрер, кто над нами потешается – сразу уроем.

– Гниличи лучшие!

– Кому надо, всем наваляем!

– Только денег сначала дай, – невинно заявил Шпатель.

– Что?!!

Великофюрерский рев заставил уйбуев заткнуться. Гниличи притихли, Дуричи вжались в стулья, Иголка нехорошо улыбнулся, а Шпатель, оказавшийся под прицелом единственного глаза Кувалды, побледнел.

– Что ты сказал?

Великий фюрер славился крутым нравом, в противном случае он попросту не удержался бы на посту, однако ошибки последних месяцев сделали свое дело: авторитет одноглазого пошатнулся.

– Нам денег на боеприпасы надо, – сглотнув, заявил Шпатель. – И два мотоцикла купить надо еще, потому что лето, а на мотиках обдувает клево.

– Бах, – сказал Иголка, имитируя выстрел.

Дурич вздрогнул, но остался на месте, под стол не полез, на Иголку даже не посмотрел, продолжая держать взгляд Кувалды. А фюрер, к изумлению бойца, стрелять не приказал. Вместо этого одноглазый вновь обратился к грязному листу, отыскал нужную строчку, сдвинул брови и грозно посмотрел на Шпателя:

– За прошлую нефелю твоя фесятка ни копейки в общак не внесла.

– Так не сезон, твое великофюрерское, – со всем доступным ему сейчас нахальством ответил Шпатель. – И челы ваще обнаглели, охрану всюду ставят.

– Как раньше, не пограбишь, – подал голос еще один Дурич.

– И полиция лютует, а нам режим секретности нарушать нельзя.

– Только стрельбу затеешь, сразу мороком закрываться надо. А где морок взять? Тока из артефакта, а артефакты денег стоят.

– Вот и потратились.

– Обнищали.

– Совсем прибыли нет.

– Вкладываться в нас надо, денег давать, тогда мы денег приносить станем.

– Политэкономия, – важно подытожил Шпатель вопли сторонников. – Ты нам денег сейчас даешь, а мы тебе потом. Как награбим. Сколько не жалко. Я вот тута списочек набросал, сколько нам на первое время надо…

– Как же вы раньше обхофились? – зло поинтересовался Кувалда, не глядя на «списочек».

– Раньше легче было.

– Трава зеленее.

– И ваще проще.

– А теперь сложно стало. – Шпатель сделал шаг к Кувалде, чуть склонился и, хитро щурясь, добавил негромко: – Народец стал неспокоен.

– Так успокой, – предложил улыбающийся Чемодан. – Вот Гниличи у меня нормальные. Вполне себе спокойные, все в адеквате.

– Это потому что Гниличам твоим денег дают, – заметил Шпатель, продолжая таращиться на фюрера. – А нам еще нет.

– Нам не за просто так дают, – пояснил Чемодан.

– Как это – не просто так?

– Потому что Гниличи наиболее пострадатые в последний раз.

– Когда это вы пострадатые?

– Нам больше всех досталось!

– Когда?!

– Заткнуться не хочешь? – Чемодан сообразил, что раскрасневшийся Кувалда находится на грани срыва, и обратился к фюреру. – Но мы, хоть и пострадатые, все равно искренне верим в идею великой семьи Красных Шапок! И в мудрость нашего великого фюрера, моего кумира, Кувалды Шибзича!

Уйбуи, знавшие, что будет за проявление, точнее, непроявление должного патриотизма, хором поддержали хитрого Гнилича:

– Мы тоже верим в мудрость Кувалды!

– Но Гниличи верят больше всех, – веско подчеркнул Чемодан после того, как стихли возгласы. – Мы больше всех любим нашего великого фюрера и моего кумира! Уж не знаем, как прославить в веках твое имя! И потому решили назвать в твою великофюрерскую честь самый длинный коридор нашей казармы! Путь Кувалды! Все Гниличи, в едином порыве решили так назвать!

Одноглазый порозовел от удовольствия.

– Мы даже таблички уже привинтили, потратились, стало быть, – продолжил разливаться Чемодан. – Но это ерунда, потому что под предводительством нашего великого фюрера и моего кумира семья пойдет к процветанию и миру.

– Все верно говоришь.

– Я тута посчитал, сколько нам надо на модернизацию казармы. Все по-честному, даже проверить можешь.

– Я… – Кувалда поймал злые взгляды остальных уйбуев, и слова застряли в глотке. – Фавай, Чемофан, маляву, а я о ней пофумаю.

– Хорошо, подумай, – легко согласился Гнилич. – Но только ты хорошо подумай, мой кумир, дело-то я предлагаю правильное. Модернизировать наш Форт надобно, и срочно модернизировать, а то живем, как в каменном веке, мля.

– Я сказал, что пофумаю. – Кувалда обвел уйбуев тяжелым взглядом.

Улыбающийся Чемодан, чуть менее довольный, но тоже не грустный Шпатель и сумрачные Шибзичи, уйбуи родного фюрерского клана. Шибзичи оставались единственными, кто продолжал наполнять общак оговоренными деньгами, но как долго сородичи будут оставаться верными?

– Мы верим в тебя, мой кумир!

– Да здравствует великий семейный лидер! – поддакнул Шпатель, освоивший, наконец, правильную линию поведения.

Но в ушах одноглазого звучали совсем другие слова: «Дай денег!» И замечание ехидного Иголки насчет того, что Дуричи рано или поздно сообразят, как нужно себя вести. Сообразили, получается, и что теперь будет, даже Спящий не скажет.

– Пошли все вон! – угрюмо приказал Кувалда. – Если через фва фня не внесете в общак положенное, пеняйте на себя.

Однако в глазах уйбуев не появилось ни страха, ни обещания платить. Семья стремительно распадалась.

– А я говорил, – напомнил Иголка, крепко заперев за подданными дверь.

– Заткнись.

– Уже заткнулся, – кивнул боец. – Тока от затыкания моего ничего не поменяется. Борзеют уйбуи, ежу понятно.

– Ты меня ежом назвал? – возмутился Кувалда.

– А тебе понятно? – дерзко поинтересовался в ответ Иголка.

– Мне понятно, что вешать тебя нафо за флинный язык.

– И кто у тебя за спиной с автоматом встанет? Чемодан, что ли?

– Чемофан – верный.

– Верные деньги приносят, а не воруют.

– Он не ворует, он просит.

– Если бы он сначала приносил, а потом просил, тогда так. А ежели не приносит, но требует, значит, ворует.

– Мля, Иголка, как тебя Копыто терпел, а? Почему не шлепнул при рожфении?

– Потому что Копыто, мля, понимал, что я дело говорю. – Иголка поразмыслил и самокритично добавил: – Не всегда, но часто. – Посмотрел на угрюмого фюрера, присел рядом и негромко, чисто по-дружески, предложил: – Давай я Чемодана завалю, а?

– Или я, – так же негромко произнес Контейнер. – Мне Чемодан не по нутру.

– Не нафо, – мотнул головой Кувалда.

– Почему?

Великий фюрер пристально посмотрел на телохранителей, поморщился и честно ответил:

– Потому что время я упустил, бойцы. Поимел меня Чемофан, понятно? Сначала песни мне пел, кумиром называл, а теперя Гниличей всех поф себя пофмял и забурел. Если я его сейчас кончу, против меня весь клан пофнимется, и буфет в Форте война.

– В первый раз, что ли?

– Фуричи тоже против пойфут. – Кувалда почесал подбородок. – Они тоже все просекли.

– И что делать? – растерялся Контейнер.

– А фелать нафо так, чтобы Гниличи и Фуричи не против меня пофнялись, – протянул великий фюрер. – Или не только против меня.

– Как это?

– Им фругой враг нужен.

– Хитро, – одобрил Контейнер.

– Поэтому я и фюрер. – Кувалда стянул бандану и осторожно потрогал не пригодившийся колпак. – Потому что умный.

– Тебе с Копыто надо мириться, умный, – буркнул Иголка. – Копыто Шибзичей воодушевит.

– И феньги у него есть, – добавил одноглазый, разглядывая снятый колпак. – А феньги мне нужны.

– Вот именно.

* * *

Замок, штаб-квартира Великого Дома Чудь.

Москва, проспект Вернадского,

7 июня, вторник, 16:37

Если верить толстым справочникам, путеводителям, информации из мэрии, налоговой службы, градостроительного комитета, полицейского управления, прочих всезнающих московских организаций и, наконец, собственным глазам, можно сделать вывод, что три высокие башни, стоящие в самом начале проспекта Вернадского, принадлежат компании «Чудь Inc.». О чем, в том числе, свидетельствовала массивная золотая табличка у мощных ворот. Эта огромная фирма вела успешный бизнес по всему миру, зарабатывая, на радость акционерам, изрядные дивиденды, и честно выплачивала налоги, что делало ее любимицей московских и федеральных властей. Штаб-квартира соответствовала солидной репутации: здания в идеальном состоянии, окружающий ландшафт, придуманный отрядом талантливых дизайнеров, радует глаз, а стоящие на парковках автомобили были или дорогими, или очень дорогими, или же стоили целое состояние.

А потому въехавший на территорию «Чудь Inc.» «Бентли» выглядел здесь более чем органично.

Машина остановилась у главного крыльца центральной башни, выскочивший шофер распахнул дверцу и подал руку, помогая выйти из салона красивой женщине лет сорока, облаченной в изысканное, но довольно строгое платье бордового цвета.

Оказавшись на улице, она с легкой улыбкой оглядела башню, словно приветствуя давно покинутый дом, но уже через секунду стряхнула с себя сентиментальность и задумчиво протянула:

– Похоже, меня не ждали…

– Алиция, как ты могла такое подумать?!

Женщина произнесла фразу очень тихо, отозвавшийся мужчина только выходил из дверей, был в тридцати шагах, но расслышал каждое слово – как и любой боевой маг, Гуго де Лаэрт обладал тонким слухом, отличным зрением и великолепным обонянием.

Он быстро подошел к женщине, склонился и церемонно поцеловал ей руку.

– Рад тебя видеть.

– Не уверена. – Она улыбнулась выпрямившемуся рыцарю.

– Потому что я опоздал на пару мгновений?

– Потому что у тебя грустный и отсутствующий взгляд, – мягко ответила Алиция. – Я не вовремя?

– Мы всегда рады видеть тебя в Тайном Городе.

– Но на этот раз мой визит совпал с печальными событиями.

Де Лаэрт помрачнел.

– Ты уже слышала?

– Разумеется. – Женщина тяжело вздохнула: – Бедный Алекс…

– Мы отомстим.

– Не сомневаюсь. – Алиция выдержала короткую паузу. – Я приехала в Замок прямо из аэропорта, именно для того, чтобы выразить соболезнования.

– Спасибо.

– Я и мои сестры… Если потребуется, мы сделаем все, что угодно. Ты только дай знать.

Теперь улыбнулся Гуго. Невесело, но улыбнулся. И отрицательно покачал головой:

– Думаю, мы справимся сами.

Они медленно поднялись по ступеням и вошли в огромный холл первого этажа, который абсолютно не соответствовал современному внешнему виду здания. Пол покрывали грубые плиты, стены были выложены камнем, перехваченным тяжеленными дубовыми балками, и украшали их не какие-нибудь картины, а настоящие гобелены, изображавшие великие подвиги лихой Чуди. Изнутри три высокие башни являлись рыцарским замком, буквально сошедшим со страниц романов о короле Артуре.

– Я планирую провести несколько мероприятий, – продолжила Алиция. – Буду рада тебя видеть.

– К сожалению, не увидишь, – вздохнул Гуго. – Расследование станет моим единственным мероприятием на ближайшее время. Я не стану развлекаться до тех пор, пока не изловлю гада.

– Прекрасно тебя понимаю.

Несмотря на средневековый антураж, в башнях были установлены лифты, однако Гуго и Алиция ими не воспользовались. По широкой парадной лестнице они поднялись на второй этаж и, неспешно пройдя по освещенному факелами коридору, остановились у ведущих в кабинет великого магистра дверей.

– У тебя пятнадцать минут, – предупредил де Лаэрт. – Франц очень занят.

– Я не рассчитывала и на это, – улыбнулась женщина.

Гуго кивнул, распахнул двери и сообщил:

– Великий магистр, к вам баронесса фон Цюллер-Биллер!

* * *

Муниципальный жилой дом.

Москва, Измайловский проспект,

7 июня, вторник, 20:02

– И все же, несмотря на невиданную свою силу и магию, на древние корни и удивительные способности, они не так уж и сильно отличаются от нас. Или мы не так уж сильно отличаемся от них, если вспомнить, что обитатели Тайного Города пришли на Землю гораздо раньше людей.

Их взгляды, чувства, отношение к долгу и чести – такие же, как наши. Словно Спящий, наделив своих детей разумом, одновременно привил нам сходное мировоззрение, навсегда определив, что белое, а что черное. За что уважают, а за что презирают. Кто может зваться героем, а кого проклянут.

– Мы рисуем нашу жизнь одинаковыми красками, – пробормотал ссутулившийся на лавочке мужчина. – Смешно, если вдуматься…

С другой стороны – ничего смешного. Когда-то челы тоже владели магией, может, не так хорошо, как навы или асуры, но достаточно, чтобы захватить власть на Земле, отправив древние расы в Тайный Город. Челы это совершили, но впоследствии выбрали иной путь, сделали ставку на науку, и с каждым поколением среди них рождалось все меньше и меньше магов…

– Прошлое не изменить… – Лавочка стояла в уютном дворе, скрытая от посторонних глаз густыми кустами, которые и были единственными слушателями коротких фраз, произносимых мужчиной во время размышлений. – Мы пошли своей дорогой, но изменились внешне, не внутренне.

И настолько похожи с обитателями Тайного Города, что иногда задумываешься: действительно ли мы другие? Действительно ли мы все разные? Не получилось ли так, что навы, чуды, люды, челы и даже, страшно подумать, асуры, гораздо ближе друг другу, чем кажется? И все наши различия – как у болидов Формулы-1, – в нюансах. Потому что, чем дольше я живу в Тайном Городе, чем лучше узнаю его обитателей, тем больше убеждаюсь, что мы необычайно похожи…

Своим отношением к жизни.

Они любят и ненавидят, подличают и держат слово, жертвуют собой и убегают с поля боя, плачут, смеются, грешат. И грехи в Тайном Городе очень похожи на те, что чернят души людей. И расплата за них иногда приходит гораздо раньше, чем рассчитывает грешник.

Грех…

Нелюди не обременены религиозными учениями, понятие греха в нашем понимании у них отсутствует, зато существует предельно четкое разделение на «правильно» и «неправильно», основанное на древних традициях и законах. Соответственно, и замолить свой проступок «когда-то потом» удается не всегда. Обитатели Тайного Города предпочитают воздавать по заслугам при жизни.